Я просидела в зарешеченной камере четыре дня в одиночестве. На четвертый день по коридору проковылял Оолумп. Он нес в руке тусклый факел, и это был первый свет, который я увидела за много-много дней. Очень долго я ничего не ела и пила из ржавой бочки, где было больше грязи, чем воды. Стены камеры сочились сыростью, для отправления большой и малой нужды в углу была просверлена дыра. Поэтому Оолумп показался мне даже приятным.
      Я не отвернулась в ужасе при виде его лица, которое, казалось, сгнило до самых костей. Он был одет в рванину, которая когда-то была роскошным платьем, его пальцы высовывались из стоптанных - модных когда-то - башмаков. У меня отняли только оружие и оставили украшения и широкий кожаный пояс, в который были зашиты золотые монеты с изображением Маранонии. Оолумп слезящимися, красными глазами внимательно рассмотрел мои сережки, потом уставился на мою грудь, внимательно снизу вверх оглядел ноги до того места, где их скрывала туника, и закончил осмотр кожаным поясом. Я спокойно выдержала его взгляд и только улыбнулась, чтобы убедить его в моих мирных намерениях.
      Широко раскрытыми глазами он смотрел на мой кожаный пояс, забыв свои похотливые мысли. Я вытащила из пояса монету и подняла ее, чтобы он видел.
      Облизав губы, он подошел к решетке.
      - Что может старый Оолумп сделать для такой красотки?
      Я мгновенно схватила его свободной рукой за волосы и подтянула к решетке. Он завыл от боли, когда я прижала его лицо к прутьям. Сквозь стиснутые зубы я прошипела:
      - Если старый Оолумп хочет жить, чтобы дышать этим вонючим воздухом, он должен научиться хорошим манерам.
      - Прошу прощения, госпожа, - простонал он. - Виноват!
      Я отпихнула его, и он едва не упал. С трудом выпрямившись, насколько позволял ему скрюченный позвоночник, он с яростью посмотрел в мою сторону. Я кинула ему монету. Он поймал ее на лету с ловкостью базарного вора. Его гнев прошел, сменившись интересом.
      - Можешь меня выслушать? - спросила я.
      - Конечно, госпожа.
      - Не госпожа - капитан, - поправила его я. - Капитан Антеро.
      - Хорошо, пусть будет капитан Антеро. Или генерал, как вам больше нравится. Мне все равно.
      - Для начала мне не очень нравятся мои апартаменты.
      Оолумп с готовностью кивнул.
      - Понимаю, капитан.
      - И мне нужна компания, - продолжала я. - У меня есть друг. Слепой старик. Его зовут Гэмелен.
      Оолупм снова закивал.
      - Я знаю, где его держат.
      - Так, теперь вот что, - сказала я. - Я хочу в просторную камеру, где было бы место для двоих, и чтоб было много одеял. Ну и еда, конечно. И...
      - Старый Оолумп знает, что нужно капитану, - перебил он меня. Монету он все еще вертел в руках. - Не надо бояться, я не обману. За это можно купить многое. - Он поднял монету в руке. - А когда придет время платить еще, я скажу. - Еще один долгий взгляд на пояс. - Вам, ориссианам, недолго осталось жить в этом мире. Поэтому не надо беспокоиться, что денег не хватит.
      И он заковылял прочь.
      Не знаю, сколько времени прошло, до того как явились охранники. Невозможно было сосчитать часы и дни в этой беспросветной тьме. Новая камера казалась дворцом по сравнению с первой. Она была гораздо больше, не такая сырая, в каждую стену было вделано по полке с соломенными матрасами и пыльными одеялами, в которых почти не было вшей. И - верх роскоши - в камере были дрова и дырка в потолке для тяги.
      Я занималась выкуриванием блох и клопов из одеял, когда привели Гэмелена. Волосы его были спутаны, кожа серая, но шел он бодро, поэтому я решила, что с ним все в порядке.
      - Добро пожаловать в новую квартиру, маг, - сказала я. - Можете погреться у огня.
      Гэмелен с облегчением вздохнул.
      - Слава богам, это ты, Рали. Я думал, меня ведут ломать кости - или что похуже.
      Он осторожно подобрался к огню - я не стала ему помогать, чтобы не обидеть, - и уселся возле него на корточках. Принюхавшись к запаху, идущему от бифштекса, принесенного Оолумпом, он спросил:
      - Это что, мясо? Настоящее мясо?
      - Это крыса, - ответила я, вылавливая из бульона ножку.
      - Я начинаю любить крыс, - объявил он, отхлебывая с ложки. - Неплохо. Крысиная ножка коснулась его губ. Гэмелен схватил ее и принялся жадно обгладывать.
      - Можно достать еще, - сказала я. - Я знаю шеф-повара.
      Отряхнув одеяло, я укутала его тощие плечи. Он устроился поудобнее, и сквозь его грязную бороду сверкнула довольная улыбка.
      - О, как хорошо сидеть в тепле! Теперь я готов умереть. Что касается пыток, которые сулят нам наши хозяева, не думаю, что смогу тешить их долго. Не хотелось умирать на голодный желудок и с прострелом в пояснице.
      - Вы слишком много говорите о смерти, волшебник. Лучше поешьте и согрейтесь как следует. Нам нужна ваша мудрость, чтобы сбежать отсюда.
      - Вряд ли побег возможен, Рали, - возразил он. - Мы так глубоко под землей, тут нужно год делать подкоп, чтобы увидеть солнце. И магия не поможет. Эти конийцы наложили столько чар кругом, что даже сам Янош Серый Плащ не смог бы свести бородавку с носа старухи.
      Я не стала с ним спорить. Я сама пыталась поколдовать, но с первой же попытки наткнулась на защитные чары.
      - Но все же должен быть выход, - сказала я. - Я не собираюсь сдаваться просто так. Мой брат сбежал из замка архонтов, а это гораздо труднее. И мне надо позаботиться о своих солдатах. Я втянула их в неприятности. Теперь мой долг - их всех вытащить.
      В тот момент мы и услышали пение. Жалобная баллада, исполняемая замечательно чистым голосом, раздалась в темных коридорах. Это была любовная история - рассказ о девушке, которая трагически умерла, и ее кавалер убил себя, чтобы они могли соединиться в мире духов.
      Я только хотела восхититься прекрасным исполнением, как голос с другого конца коридора завопил:
      - Заткни свою поганую глотку, Аджмер!
      Мы с Гэмеленом были поражены столь нелюбезным отношением к талантливому певцу. Песня тем временем продолжалась.
      - Слышишь ты или нет, Аджмер? - подхватили другие голоса. - Чтоб ты сдох!
      Аджмер не обращал внимания. Он окончил песню и начал другую. В ней говорилось о дереве, которое тысячу лет стояло в одиночестве на берегу реки. Дерево когда-то было прекрасной девушкой, в которую влюбился бог. Он бросил ради нее свою богиню, а та из ревности превратила девушку в дерево.
      Угрозы певцу неслись со всех сторон. Аджмер невозмутимо продолжал петь.
      - Какие варвары! - сказала я Гэмелену.
      - Я сам об этом подумал. У них нет никакого вкуса.
      Прошло довольно много времени. В карман к Оолумпу перекочевала другая монета. Мы с Гэмеленом день и ночь думали о том, как спастись, но в голову ничего не приходило. Тем временем Аджмер продолжал петь, делая передышки только для сна и еды. Все его песни были про несчастную любовь. Его голос будил во мне горькую память о потерянных любимых людях: Трис, которая ушла от меня к другой, Отаре - от ее смерти я так никогда и не оправилась, принцессе Ксиа, которая не принадлежала мне, но воспоминания о ней преследовали теперь меня особенно часто.
      Постепенно я начала ненавидеть Аджмера так же сильно, как и остальные. Чтобы не сойти с ума, мы с Гэмеленом начисляли заключенным очки за каждое проклятие в адрес певца. Например, кто-то кричал: "Я вырву тебе сердце, если не прекратишь!" Мы с Гэмеленом считали, что это старо и плоско. А например, один парень сказал так: "Чтоб тебе в суп помочилась сифилитичная шлюха!" Это было здорово, на нашем конкурсе это пожелание заняло первое место. Мы наградили победителя куском крысиного мяса. Вот такие у нас были развлечения.
      Через Оолумпа мы узнали, что остальные наши тоже более или менее устроились. Стражницы находились недалеко от нас, у них было достаточно ценностей, чтобы оплатить некоторые послабления в тюремном режиме. Я передала весточку Корайс и Полилло, чтобы поддержать их, приказала им ежедневно упражняться, дескать, у меня есть план. Холле Ий и его пиратам было не привыкать сидеть за решеткой, так что за них я волновалась мало.
      На самом деле ни у меня, ни у Гэмелена не было никакого плана побега. Чем больше мы размышляли, тем безнадежнее казалось дело. Чаще всего мы рассуждали, как конийцы узнали о нашем участии в освобождении Сарзаны.
      - Я почти убежден, - сказал как-то Гэмелен, - что только сам Сарзана выдал нас. Все остальные, кто знал об этом, находились на наших кораблях, и никто из наших людей не вступал ни в какие контакты с конийцами, пока они не взяли нас в плен.
      - Но какой в этом смысл? Что он с этого получит? Наоборот, если бы его враги считали, что Сарзана настолько могуч, что смог покинуть остров без чьей-либо помощи, они бы больше его боялись, когда он внезапно объявился на Сеневесе.
      - Это правда, - согласился Гэмелен. - Надо быть глупцом, чтобы не воспользоваться таким преимуществом. Но Сарзана, как мы уже успели убедиться, вовсе не глуп. Значит, Сарзана или кто-то из его окружения решил, что гораздо важнее будет избавиться от нас.
      Слова Гэмелена казались логичными, но как я ни раздумывала, так и не догадалась, зачем Сарзана нас выдал.
      Тюремная скука тянулась бесконечно, как песни Аджмера. Мы просыпались каждое утро - если утро бывает без солнца - от бряканья посуды. Оолумп приносил нам завтрак. Меню было такое: несколько жалких овощей, пара неободранных крысиных тушек, иногда - кусок сухого мяса неизвестного происхождения. Если на завтрак были крупа или бобы, из них долго приходилось выбирать песок и камешки. Я сдирала с крыс шкурки и отскабливала от них клочья мяса. Из шкурок и костей мы варили бульон.
      Когда был нужен свет, мы делали факелы. Обгоревшие факелы я колола на лучинки для растопки. Мы старались мыться как можно тщательнее. Я постоянно упражнялась, делала наклоны, приседания, устраивала бой с тенью. На дверной решетке я подтягивалась до изнеможения. Таким образом, за время заключения я не только не ослабла, а наоборот, окрепла.
      Спалось плохо, даже при усталости после упражнений. Едва только я начинала засыпать, как присутствие чего-то могущественного и злобного будило меня. Я спала урывками - солдаты к этому привычны. Раз в неделю мы окуривали одежду, одеяла и матрасы, избавляясь от насекомых.
      Что касается туалета, то пока один из нас оправлялся, другой занимался чем-нибудь, отвернувшись в противоположную сторону.
      Гэмелен оказался прекрасным сокамерником. С каждым днем наша дружба росла. Он заменил мне отца и брата. Я доверяла ему свои самые секретные мысли, рассказывала о своих ошибках и неудачах. Он всегда мог дать хороший совет. Однажды я рассказала ему об Отаре, о том, как она умерла, а я так и не смогла забыть ее смерть. Позже это повлияло на мои отношения с Трис. Она очень хотела усыновить младенца, а я этому противилась, сама не знаю почему. Гэмелен объяснил, что я боялась новой привязанности, которая, как мне казалось, будет предательством по отношению к Отаре. Тут я разрыдалась, потому что он был прав, а он обнял меня и утешал, как родной отец.
      - Мне кажется, Отара была тебе не столько любовницей, сколько матерью, Рали, - сказал Гэмелен. - Поэтому твоя скорбь по ней сливается с тоской по матери, которую ты любила больше, чем кого-либо.
      Я рассказала ему, что мать иногда приходит ко мне, как в тот день в саду, - кажется, сотня лет прошла! - когда Омери пела, и запах сандалового дерева наполнил воздух, а я отвернулась и отвергла ее.
      - Послушай, что я скажу, Рали, - тихо произнес Гэмелен, - помнишь, ты рассказывала мне, что тебе приснилось, будто ты убила своего двоюродного брата? - Я кивнула, вытирая слезы. - Так вот, это был не сон, дорогая. И ты это знаешь, иначе это бы не мучило тебя так. Я тогда подумал, что твой магический талант ты унаследовала от матери. Она передала его также твоему брату Халабу, и - в небольшой степени - Амальрику. Тебе досталась львиная доля - наследственные черты лучше передаются от матери к дочери.
      - Значит, моя мать была колдуньей?
      - Да.
      - Не может быть! Она никогда не занималась магией и никогда не общалась с волшебниками.
      - Мне кажется, она занималась магией, но отказалась от нее во имя любви к твоему отцу.
      Я подумала о жертве, принесенной Гэмеленом, чтобы стать воскресителем, о том, как он теперь сожалеет об этом, и поняла, что он был прав. Тогда я вспомнила легенду о девушке, чьим именем я была названа, и рассказала о ней Гэмелену.
      Он долго молчал, а потом сказал:
      - Это не легенда, Рали. Это быль.
      Внезапно я поняла:
      - Значит, та Рали была...
      - Твоей прапрабабушкой, - подхватил Гэмелен. - Теперь я понимаю, почему я так настойчиво учил тебя магии. Я чувствовал, что когда-нибудь придет день и придет испытание, которое только ты сможешь преодолеть.
      Признаюсь, писец, я разрыдалась.
      - Мать всегда говорила, - всхлипывала я, - что "Рали" означает "надежда".
      - Да, друг мой, - сказал старый волшебник. - Ты и есть надежда. Наша единственная надежда.
      Но дни шли, и надежда тихо умирала. Война с Сарзаной оборачивалась не в пользу Совета очищения. Все их усилия остановить его оканчивались неудачей, и только Оолумп радовался, когда генералы и адмиралы Совета проигрывали одну битву за другой. Тех, кого не убивали во время боя, бросали к нам в темницу, и кошелек Оолумпа толстел с каждым днем.
      До нас доходили слухи о зверствах Сарзаны. Он осаждал острова, обрушивал на них магические бури, устрашал жителей ордами демонов, которые совершали неописуемые деяния, а когда острова сдавались, кровь текла рекой. Солдаты Сарзаны убивали, насиловали, грабили и жгли. С каждой новой победой его мощь возрастала, как будто души убитых им служили пищей для его черной магии. Конийские волшебники были так же беспомощны, как и военные. Брошенный в тюрьму генерал рассказал нам, что потерпел поражение, несмотря на то, что шестеро самых могучих магов Конии пытались установить щит для его наступающих войск.
      - Они работали над ним несколько дней, а когда он был готов, мне сказали, что ни одна сила, известная богам или людям, не сможет пробить его. Я сам вел в атаку один из флангов. Сначала все было хорошо. Мы отбили их контратаку и снова пошли вперед. Я видел Сарзану на черном коне. С вершины холма он управлял своими войсками. Я приказал лучникам стрелять по нему, посчитав, что если даже они его не убьют, то хоть заставят убраться с холма. Но как только они спустили тетивы, подул черный ветер, и наши же стрелы попали в нас. А мои лучники, вместо того чтобы прекратить стрелять, давали залп за залпом, словно сошли с ума. И ни одна стрела не пропала даром, каждая находила цель - одного из моих солдат.
      Битва закончилась, когда войска Совета побежали. По словам генерала, из каждой щели в земле выскакивали волки и рвали на части бегущих.
      - Я остался в живых только потому, - сказал генерал, - что подо мной убили коня, и он, падая, придавил меня. Я пролежал под трупом коня всю ночь. - Обе ноги генерала были сломаны.
      Потом он рассказал, как ночью приходили волки и пожирали уцелевших. Тут генерал разрыдался. Он всю ночь слышал вопли.
      - Несколько храбрых офицеров вернулись, чтобы спасти меня. Ну почему боги не послали мне смерть!
      Генерал и сам оказался храбрым человеком. Он не молил о пощаде, когда за ним пришли. Мы слышали, как палачи мучают его. Он почти не кричал, и он так и не попросил пощадить его.
      Через несколько дней Оолумп принес весть о еще большей катастрофе.
      - Теперь монета мне понадобится скорее, чем обычно, капитан, - сказал он однажды утром, забирая посуду после завтрака. - На воле цены поднимаются.
      Я со злобой выругала жадных фермеров и купцов, которые наживаются, случись только какая беда.
      - Это происходит с самого начала, - жизнерадостно заявил он. - Старому Оолумпу кажется, что они оказывают народу услугу, так-то вот. Если бы цены не повышались, все продукты просто сметали бы с полок. А так бедным придется поголодать - ничего, они к этому привыкли. А те, у кого есть золото, поделятся им с нами, кому они нужны больше. Понимаете?
      Я была в ярости, но так как он был неисправимый негодяй, переубеждать его было бесполезно. Поэтому я просто бросила ему монету.
      - Так, значит, дела идут все хуже?
      - Верно, госпожа, - согласился Оолумп. - Я слышал, что неделю назад начал дуть горячий ветер. С тех пор он дует день и ночь. Такой горячий, что пшеница сохнет на корню. Даже старики не видели ничего подобного. Здесь, под землей, его нет.
      Я кивнула, машинально натянув на себя одеяло. В подземельях Конии всегда зима.
      - Но дело не только в ветре, - продолжал Оолумп. - Люди начали болеть. Что-то вроде чумы, как мне кажется. Говорят, мертвецов так много, что всех не успевают похоронить.
      - Сарзана! - прошептал Гэмелен.
      - Все так думают, - продребезжал Оолумп. - Выходит, он просто дурак. Нападает на Изольду, используя все, что под рукой.
      - Кажется, тебе все равно, кто победит, - заметила я.
      Оолумп захихикал.
      - Я же говорил вам раньше, для Оолумпа настали хорошие времена. Но когда правил Сарзана, было еще лучше. Я бы солгал, если бы сказал, что мне жаль, что тюрьма снова наполняется.
      Он опустил в кошелек монету, которую я ему дала, хорошенько потряс его и ушел по своим делам.
      - Неудивительно, что за нами еще не пришли, - заметила я. - Они слишком заняты собственными проблемами.
      Гэмелен не ответил. Я посмотрела на него. Он о чем-то напряженно думал, нахмурившись и перебирая бороду.
      - Нет, это невозможно, - бормотал он.
      - Что невозможно? - спросила я.
      Он раздраженно цыкнул на меня, и я оставила его в покое. Остаток дня мы не разговаривали. Я ложилась спать, а он все еще сидел на краю матраса и теребил бороду. Я хотела спросить его, в чем дело, но решила помолчать.
      На этот раз я заснула, едва закрыв глаза. Не было чувства, что за мной наблюдает что-то злое. Мне снилось, что я с огромной скоростью падаю с вершины горы. Мне хотелось закричать и проснуться, но я не могла. Я слышала, как чей-то голос зовет меня по имени. Голос был пронзительный и злобный. Он мне показался знакомым, но я не могла вспомнить, где его слышала. Каменистая земля приближалась ко мне, я ожидала удара, но меня подхватил горячий ветер и понес по звездному безоблачному небу.
      Я летела долго. Подо мной было бескрайнее море, лишенное жизни. Потом впереди я увидела остров. На острове дымно горели дома, и множество солдат убивали жителей. Мужчин и юношей они закалывали копьями или рубили мечами. Женщины и девушки подвергались различным издевательствам. По горной дороге спускалась вереница телег, запряженных лошадьми.
      Мне хотелось посмотреть на гору, и через мгновение я оказалась там. На ее вершине стоял прекрасный храм, увенчанный золотым куполом, окруженный садом с прекрасными скульптурами, изображающими богов. Из храма выбегали солдаты, нагруженные награбленным. Некоторые солдаты заставляли жриц храма делать непотребные вещи. Потом я увидела Сарзану в саду. Он сидел верхом на черном боевом коне. Он смеялся и поощрял своих солдат к бесчинствам. Они начали валить статуи, срывая с них все, что казалось им, драгоценным. Нескольких жриц бросили на поверженных идолов и изнасиловали. Потом их убили. Я похолодела от ужаса и гнева.
      Сарзана поднял голову и посмотрел на меня. Он смеялся, и смех его был как гром. Потом я услышала, как смеется кто-то еще. Смех шел сверху, и мне пришлось задрать голову, чтобы увидеть, кто там. Надо мной было плотное черное облако, освещаемое молниями. Смех доносился из дыры в облаке, напоминавшей рот. Облако начало принимать форму лица - свирепые глаза, острый нос, желтые клыки. Это был архонт!
      Он увидел меня и прошипел:
      - Здесь Антеро! Самка хорька!
      Он сложил губы трубкой и начал втягивать в себя воздух. Я закричала от страха, когда ветер понес меня к нему. Я чувствовала отвратительный запах архонта.
      Кошмар прекратился. Я сидела в постели. Я была вся в поту. Я посмотрела на Гэмелена, и в свете углей увидела, что маг все еще спит. Я спрыгнула с полки, все еще тяжело дыша. Засветив факел, я подошла к бадье с водой и умылась. Потом я снова села на свой матрас и принялась ждать утра.
      Наконец бряканье мисок возвестило о приходе Оолумпа. Начался новый день. Гэмелен зевнул, просыпаясь.
      - Вот ваше, капитан, - сказал Оолумп, передавая еду через отверстие.
      Обычно Оолумп был доволен жизнью и по-своему весел. Сегодня он был мрачнее тучи.
      - В чем дело, Оолумп? Ты заболел? - спросила я его.
      Он отрицательно покачал головой.
      - Я здоров. Но лучше мне ничего не говорить. Сегодня несчастливый день.
      - Еще бы, если в городе чума! Но почему этот день хуже остальных? спросила я.
      Оолумп помолчал, потом огляделся по сторонам и подошел ближе к решетке.
      - Случилось кое-что ужасное. Сарзана зашел слишком далеко. Он вчера разрушил храм в Халцидисе. Осквернил его. Разграбил все, что можно, и изнасиловал жриц.
      Я потеряла дар речи. Все это было в моем ночном сне! Раз даже Оолумпа проняло, значит, Сарзана окончательно спятил. Или что похуже.
      Когда Оолумп ушел, я рассказала Гэмелену о своем сне.
      Он нахмурился.
      - Сарзана никогда бы не сделал такого. Он не стал бы осквернять собственных богов. Он знает, что святотатство никогда не прощается народом. - В очаге стрельнуло полено, и я подскочила. - Я боялся этого, Ради, - вздохнул старый волшебник. - Архонт вернулся. И он управляет Сарзаной.
      Теперь на карте стояли не только наши жалкие жизни. Если архонт жив, опасность грозила самой Ориссе.
      - Его дух следовал за нами от самых рифов, - говорил Гэмелен. - Он ищет путь, чтобы вернуться, и он нашел его. Это - Сарзана. Он теперь не просто смертный маг, но полубог, мощь которого растет с каждой каплей пролитой им крови.
      Когда мы гнались за архонтом, мы знали, что он вот-вот создаст заклинание, способное уничтожить Ориссу. Получив новые силы, он сделает это непременно.
      - Мы должны остановить его! - сказал Гэмелен.
      - Хорошо бы, - согласилась я. - Но ведь теперь побег стал еще более невозможным, не так ли?
      - Мы знаем, кто теперь наш настоящий враг, - сказал Гэмелен. - И если боги с нами, этого знания нам достаточно для победы.
      И он рассказал мне о своем плане. Для начала мне пришлось достать из моего пояса еще четыре монеты.
      Через два дня за мной пришли солдаты. Меня заковали в тяжелые кандалы и повели извилистыми подземными коридорами все вверх и вверх, пока холод не исчез, сменившись жарой. Я слышала вой ветра снаружи - он бесновался, как разъяренный демон. Я чувствовала запах сгнившего винограда и серную вонь чумных факелов. Когда меня вели мимо комнаты охраны, сквозь решетку я увидела солнце. Мы остановились перед большой железной дверью; один из солдат постучал.
      - Войдите.
      Мы вошли. Солдаты низко склонились перед человеком в капюшоне.
      - Снимите цепи, - приказал он. Солдаты, не споря, быстро подчинились. Можете оставить нас.
      Солдаты ушли, дверь за ними закрылась. Я слышала, как снаружи задвинулся засов. Человек в плаще отбросил капюшон, и темные волосы рассыпались у него по плечам. Это была принцесса Ксиа. Ее красота после долгих дней в вонючем подземелье так поразила меня, что я чуть не упала в обморок. Холодный запах ее духов проник мне в самую душу, когда она подбежала, чтобы подхватить меня.
      - Мой бедный капитан. - Ее голос был так сладок, что мое сердце ёкнуло.
      Она подвела меня к скамье и помогла сесть. Она сунула мне в руки серебряную фляжку, и я почувствовала запах вина. Я сделала глубокий глоток, и по жилам разлилась теплота.
      Я смотрела на нее, и время остановилось. Словно я вошла в мир, где существовали только принцесса Ксиа и я. Все тревоги и плохие мысли унеслись, когда я смотрела на ее прекрасное лицо. Ее кожа белизной могла соперничать с холодным молоком, губы были красны и звали к поцелую. И я поцеловала ее.
      Языком и губами она вдохнула в меня жизнь. Ее груди прижимались к моим, и я чувствовала желание в ее чреслах. Дрожа от страсти, мы отпрянули друг от друга, чтобы вдохнуть воздуха.
      - Я думала, что никогда больше не увижу тебя, - сказала я, сдерживая рыдания.
      - Ах, Рали! - воскликнула Ксиа. По ее щекам струились слезы. - Я ни о чем другом не думала. Ты снилась мне каждую ночь. Мне кажется, я знаю тебя всю жизнь.
      - И мне, принцесса.
      Мы снова обнялись. Она упала на скамью и потянула меня за собой...
      Принцесса Ксиа и я стали любовницами в отвратительной тюрьме, где могли жить только мокрицы и грибы. Скамья стала нашим любовным ложем. Серая каменная комната - нашими покоями. И ничто до и после того не могло сравниться с тем днем. Она была странно знакома мне - Отара, Трис, другие мои любовницы соединились в ней. И в то же время она была загадочна, незнакома и свежа. Я вложила всю свою тоску в поцелуи, и она отвечала с не меньшей страстью. Когда мы утомились, мы лежали в объятиях друг друга, шепча любовные глупости, словно две одурманенные луной девчонки. Из чужих людей мы так быстро превратились в любовниц, что только богиня - правительница луны может объяснить, как это случилось. За дверью лязгнул металл - произошла смена караула. Мы медленно разжали объятия.
      - Я должна скоро уйти, любовь моя, - сказала она. - Быстро скажи мне, чем я могу тебе помочь. Я сделаю все, что могу.
      - Я хочу предстать перед Советом очищения.
      Ксиа побледнела.
      - Это не в моих силах. - В ее глазах блестели слезы. - Я так надеялась, что у тебя есть план, который я помогла бы тебе осуществить... Но это невозможно. Кто послушает такую, как я?
      - Многие, - ответила я. - Девочкам всегда внушают, что у них нет власти, и мы привыкли так считать. Но ты удивишься, когда увидишь, что может сделать женщина, которая смело идет к цели.
      - Но как Совет разрешит...
      - Я им помогу. Я могу остановить чуму.
      Она с удивлением посмотрела на меня. Потеряв дар речи, она только кивнула, чтобы я продолжала.
      Я рассказала ей об архонте и нашей миссии, которую, как мы ошибочно считали, нам удалось выполнить. Я объяснила, что великая опасность грозит нашим народам и я хочу спасти всех.
      - Ты действительно надеешься добиться успеха там, где нашим магам ничего не удалось сделать? - спросила она.
      - Да. И не потому, что ваши волшебники плохи, а потому, что между мной и архонтом существует связь. Мы связаны ненавистью, а ненависть иногда соединяет сильнее, чем любовь.
      В дверь постучали. Ей было пора идти.
      - Ты скажешь обо мне отцу? - спросила я.
      - Как только доберусь до дома, - пообещала она.
      Мы снова поцеловались и с трудом отпустили друг друга, опасаясь, что страсть снова захлестнет нас. Она позвала солдат, засов с лязгом открыли, и дверь распахнулась. Ксиа натянула капюшон, оглянулась на солдат, которые снова надевали на меня кандалы, и выбежала из комнаты.
      Не знаю, что Ксиа сказала отцу, но, должно быть, ее слова подействовали не хуже заклинания могучего мага, потому что не прошло и нескольких дней, как я стояла перед девятью неумолимыми членами Совета.
      Слуги народа представляли собой сборище аристократов. Двое были так стары, что пускали слюни, у четверых волос было так мало, что не хватило бы и на одного, а оставшиеся трое, включая Канара, отца Ксиа, уже стучались в ворота " старости. Если бы я была молодым кенийским солдатом, эти развалины вряд ли вдохновили бы меня на подвиг. Но даже слюнявые старцы понимали достаточно, чтобы осознать, кто стоит перед ними. Я едва не поддалась панике, когда искала сочувствие на лицах и не нашла его - даже у Канара. Уступив дочери и вызвав меня, он все же не собирался быть орудием в моих руках. В каждом взгляде я читала недружелюбное ожидание. И я поступила как солдат - бросилась в атаку.
      - Господа, - начала я, - когда меня вели в этот прекрасный зал из вонючей тюрьмы, я придумывала приличествующую случаю речь. Я хотела отдать на ваше милосердие мою жизнь и жизни моих храбрых спутников. Я собиралась сказать вам, что мы просто мирные странники, которые по несчастью оказались у ваших берегов и ненамеренно причинили вам зло. Но все слова забылись, когда я увидела, что стало с вашим некогда прекрасным городом. Улицы полны трупов. Рынок пуст и заброшен. Двери и окна заколочены досками против чумы, которая бродит по улицам, а горячий ветер, насланный Сарзаной, выжигает жизнь из людей и деревьев. Город близок к смерти, вот что я увидела, господа! И, если вы не согласитесь выполнить мою просьбу, очень скоро все мы окажемся в руках врага.
      Ксиа, стоявшая рядом со мной, вздрогнула. Из-за моей спины Гэмелен шепотом сказал, чтобы я была осторожнее.
      Один из древних старцев ответил мне, его голос был трескуч и ломался как у подростка:
      - Ты - всего лишь женщина. Как ты можешь сделать то, что не смогли сделать наши маги?
      - Ну если я такое жалкое создание, - ответила я, - как я вообще попала в вашу страну? Я плыла дольше, чем кто-либо из мужчин или женщин моей страны, прежде чем доплыла до ваших берегов. Я сражалась и победила огромные армии, потопила могучий флот, и именно я победила брата вашего настоящего врага - архонта Ликантии. Сомневаюсь, что кто-либо из ваших может похвастаться тем же.
      Старик приложил руку к уху.
      - Что ты там говоришь? Архонт? Никогда не слышал о таком. Сарзана - вот причина всех наших бед.
      Я обратилась к Канара:
      - Спросите ваших магов, почему они ничего не могут сделать против Сарзаны. Конечно, он великий волшебник. Но как он может быть сильнее их всех, вместе взятых? На самом деле он не обладает такой мощью.
      Волшебник в черной мантии наклонился к Канара и зашептал ему на ухо. Канара кивнул и обратился к членам Совета.
      - Наш главный маг согласен с этим, - сказал он. - Здесь есть какая-то тайна.
      - Спросите его, - сказала я, - не думают ли они, что Сарзана заключил союз с темными силами?
      Маг снова что-то взволнованно зашептал. Канара выслушал его и произнес:
      - Да, это так, капитан. Они думали о такой возможности.
      - И они правы, - подхватила я. - Он заключил союз с архонтом.