8

– Воды! – простонал солдат, протягивая скрюченную руку к стремени Хэла. – Ради всего святого, воды!

Хэл увидел, что в животе у него зияет огромная рана, из которой на землю вываливаются кишки, и понял, что все равно ничем не сможет помочь бедняге, даже если бы строгие правила позволяли ему остановиться.

Рука рочийского солдата, обмякнув, упала.

– Тогда добей меня, – прохрипел он. – Пожалуйста, матерью твоей умоляю.

Хэл не мог заставить себя прикончить раненого, пусть даже ему этого хотелось. Но кто-то позади него оказался более решительным. Хэл услышал глухой хруст копья, разрывающего человеческую плоть, слабый вскрик, а потом – тишину, нарушаемую лишь цокотом конских копыт да поскрипыванием сбруи.

Шел четвертый день битвы, и рочийцы пока что терпели сокрушительное поражение.

У дирейнцев, заранее предупрежденных Хэлом и, разумеется, другими разведчиками, было достаточно времени, чтобы занять выгодную позицию вдоль гребня скалистого горного кряжа. Укрепившись, они стали поджидать рочийцев.

Герцог Ясин занял позицию на хребте, на милю отстоявшем от дирейнских укреплений. Их отделяла друг от друга плодородная хлебная равнина. Дирейн не предпринимал активных действий, поэтому рочийцы пошли в наступление первыми.

Ясин развернул свою пехоту, пытаясь широким охватом раздавить дирейнцев, начав с северного фланга. Однако дирейнские порядки надежно охраняла тяжелая кавалерия, и рочийцев оттеснили назад.

Они напали снова – и потерпели неудачу во второй раз.

После этого в ход пошли магические чары. Рочийцы попытались обрушить на Дирейн бешеный ветер, но дирейнские колдуны обезвредили заклинание и в ответ наслали на Роче пыльную бурю.

Ясин попытался атаковать противника ночью, используя призрачный магический свет, но едва его войскам удалось прорвать первую линию дирейнцев, как на них обрушились войска второй.

Третий день занялся жарким, влажным и душным, обещая грозу – но она не пришла.

Почти в полдень вдоль рочийских рубежей зарокотали барабаны.

Отряд Хэла использовали для связи, поскольку для разведки легкая кавалерия была не нужна, поэтому они сильно оторвались от остальной армии, находясь почти на передовой, когда войска герцога Ясина хлынули по долине вперед. Хэл видел, как они приближаются, волна за волной, и сглотнул, благодаря небеса за то, что не был одним из тех злосчастных бедняг в первой линии наступления, что отчаянно пытались заставить свои копья не дрожать и искали поддержки у таких же перепуганных братьев по оружию.

Потом в ход пошло колдовство. В рочийских рядах вдруг появились какие-то странные красные существа размером с собаку. Клыкастые и когтистые, он походили на гигантских красных муравьев, но у каждого было ощеренное в ухмылке человеческое лицо. Они бросались под ноги наступающим, и, когда те падали, другие демоны, вцепившись когтями в латы солдат, вгрызались в беззащитные лица или рвали глотки.

Поле битвы оглашали отчаянные крики, перекрывая грохот барабанов, и дирейнские полевые командиры отдали своим войскам приказ двигаться вперед.

Дирейнские части повиновались, и две волны – наступающая и обороняющаяся – нахлынули друг на друга, слившись в общем безумии. Дирейнцы отступили, и Хэл решил, что они дрогнули, потом понял, что им было приказано отойти, перегруппироваться и снова наступать.

Демонические муравьи терзали рочийских солдат, но, будучи облечены в смертную плоть, не были защищены от ударов. Хотя их клыки вгрызались в противников до последнего издыхания, на руках, ногах и телах рочийцев болтались безжизненные муравьиные головы.

Исчезли они столь же внезапно, как и появились, – рочийские маги все-таки нашли защитное заклинание.

Дирейнцы опять пошли в атаку, и снова ряды наступающих разбились друг о друга. Потом дирейнцы послали в долину резервы, и рочийцы дрогнули. Они отступили вверх по склонам к своим укрепленным рубежам, преследуемые дирейнской пехотой, не щадившей на своем пути никого.

Тяжелая кавалерия устремилась вперед, стремясь упрочить победу и окончательно добить рочийцев. Но те уже заняли заранее подготовленные позиции за остроконечными засеками, и дирейнцы прекратили атаку.

Потерпевшим поражение рочийцам следовало отступить на безопасные укрепленные позиции, но они весь день и всю ночь оставались на горном хребте.

Возможно, герцог Ясин не решался отступить из страха, что его поражение вызовет гнев королевы Норции.

Или же он готовил какой-то план. Или просто был слишком упрям, чтобы признать свое поражение.

Как бы то ни было, Третий легкий кавалерийский, пополненный половиной полка сэйджинцев, собрали перед рассветом и приказали подобраться к рочийским флангам и выяснить, что они затевают.

Хэл присутствовал на строевом собрании лорда Ка-нисты, стоя, как и подобало зеленому сержанту, в тени, за спинами лордов и придерживая свои сомнения при себе.

Один рыцарь, очень стройный, очень длинноволосый и очень длинноусый мужчина, был далеко не так сдержан. Звали его Киннеар.

– Сэр, – сказал он. – Мы уже во второй раз выступаем таким составом...

– Вообще-то, в третий, сэр Киннеар, – уточнил лорд Каниста. – Первый был еще до того, как вы вступили в наши ряды.

– ... а это значит, что у нас нет опыта совместных сражений. Кроме того, – не смутившись, продолжил Киннеар, – легкая кавалерия не способна ни на что большее, чем на разведку и набеги.

– Нам даны четкие приказы, – сказал Каниста. – Но, полагаю, причина нашего выступления именно в этом составе также и в том, о чем вы только что упомянули. Военачальники не станут возражать, если мы наткнемся на какой-нибудь обоз и слегка пощиплем его.

– Допустим, сэр, что мы зайдем слишком далеко и их проклятая тяжелая кавалерия атакует нас. Что тогда?

– Мы организованным порядком отступим. Послышалось изумленное перешептывание.

– А если мы допустим, что этого шанса у нас не будет? – не сдавался Киннеар.

В соответствии с полученными мной приказами, – сказал Каниста, – сэйджинская тяжелая кавалерия прикроет нас, а если их будет недостаточно, то в дело пустят наших.

– Сэйджинцы? – фыркнул Киннеар.

– Это возмутительно, – нахмурившись, вступил в разговор сэйджинский рыцарь, бородатый крепыш. – Вы обвиняете моих людей в трусости?

– Нет, – протянул Киннеар, – только в некоторой... замедленности реакции.

– У вас был шанс взять свои слова обратно, – закусил удила сэйджинец. – Теперь я вынужден требовать сатисфакции!

– В любое удобное для вас время, – отозвался Киннеар, положив ладонь на рукоятку меча.

– Немедленно прекратите, оба! – рявкнул Каниста. – Нам предстоит сразиться с неприятелем, и если кто-нибудь из вас станет упорствовать в своей глупости, я велю приковать вас к вашим палаткам. Свое тщеславие можете сколько угодно тешить после боя. Но не раньше! Перед нами стоит серьезная задача, джентльмены. Возвращайтесь к своим войскам и прикажите им готовиться выступить во славу Дирейна и ваших полков, и да будет с вами удача в бою!

Хэл стоял достаточно близко к сэру Киннеару, чтобы расслышать, как тот пробормотал:

– Черт, это катастрофа. Нас слишком много, чтобы передвигаться незаметно, и слишком мало, чтобы выстоять, если нас засекут. Катастрофа!

Хэл был согласен с ним целиком и полностью, но поделать, разумеется, ничего не мог.

Они выступили на рассвете, двинувшись от своих рубежей в обход с намерением обойти неприятеля с правого фланга и прощупать – исключительно осторожно – его намерения.

Долина, в которой накануне разыгралась битва, была усеяна павшими. Некоторые лежали неподвижно, будучи уже мертвы. Другие, которым повезло меньше, корчились с нечеловеческими криками или же, выбившись из сил, издавали стоны.

Между лежащими ходили, как с той, так и с другой стороны, люди, разыскивающие убитых и раненых из своих отрядов. Некоторые из них были лекарями, другие просто из сострадания желали оказать помощь раненым и облегчить страдания умирающих.

Но были среди них и другие – шакалы, грабящие мертвых и нередко избавляющие себя от возражений молниеносным взмахом кинжала.

Хэл услышал звон спущенной тетивы и увидел, как один такой грабитель, вскрикнув, схватился за бок и рухнул наземь. Он обернулся и увидел Джарта Ординея, кладущего на лук вторую стрелу.

– Нет, – приказал он. – Они могут понадобиться нам позже.

Ординей поколебался, потом все же кивнул и вставил стрелу обратно в колчан.

Приблизившись к кряжу, который, по их предположениям, все еще находился в руках рочийцев, люди Хэла невольно рассредоточились, чтобы стать менее доступной целью.

«Каниста пошел слишком уж в лоб, – думал Кэйлис. – Будь этот полк моим, я увел бы его подальше от флангов. И как только мы ушли бы из зоны видимости, я напал бы на рочийцев с тыла. А уж потом выяснил, что у них на уме, или у обозников, или у прочих тыловиков. Вряд ли обитатели тыла убьют тебя так же легко, как какой-нибудь пехотинец или, еще хуже, солдат тяжелой кавалерии».

Все доспехи легкой кавалерии ограничивались нагрудниками, кольчугами до середины бедра да открытыми шлемами. Вооружены кавалеристы были обычно луками, мечами и кинжалами, хотя, идя в бой, как сегодня, они брали легкую кавалерийскую пику, почти ничем не отличающуюся от пехотного метательного копья. Легкая кавалерия полагалась на быстрые ноги своих скакунов, маневренность и собственную хитрость.

Их бичом была тяжелая кавалерия – всадники в панцирных доспехах, на три четверти закрывающих тело, с полу щитами, верхом на мощных битюгах, которые могли легко тащить повозку с пивными бочками. Их вооружение состояло из меча, кинжала и пики, а зачастую еще и тяжелой палицы или молота. В бой они скакали плотным строем, и если легкая кавалерия сходилась в битве с тяжелой и не имела возможности отступить, то судьба ее практически всегда бывала предрешена.

Эти громыхающие чудища обычно пользовались общим уважением, их полки были овеяны боевой славой, а во всадниках ходили самые знатные люди любого королевства.

Хэл очень надеялся, что сегодняшний день не омрачится появлением этих всадников – ни рочийских, ни их собственных, ибо это было бы настоящей катастрофой.

Он хотел лишь выполнить приказ, пробраться в стан врага, выбраться оттуда и вернуться обратно. Завтра, когда армии снова придут в движение, они смогут возобновить привычные патрулирование и набеги.

Прежде чем послышался первый предупреждающий крик, он ощутил, как содрогнулась земля.

Из леса, окаймлявшего рочийские рубежи, тесным строем хлынула рочийская тяжелая конница. Хэл так и не смог понять, сколько там было полков – два или три. Нельзя сказать, чтобы это что-то меняло. Даже одного полка вполне хватило бы для того, чтобы склонить чашу весов в пользу рочиицев.

Лорд Каниста приказал одному из своих адъютантов скакать за обещанной подмогой – сэйджинской тяжелой кавалерией. Молоденький офицер козырнул, развернул лошадь и во весь опор помчался обратно.

Он проскакал едва ли с четверть мили, когда из-за куста поднялся стрелок с арбалетом, одним метким выстрелом выбивший его из седла.

Рядом со стрелком вдруг выросла шеренга лучников и бросилась отряду Хэла наперерез, захлопывая капкан.

Каниста закричал, приказывая своему полку уходить от атаки и скакать на пригорок, где спешиться и сражаться пешим строем, пока не пришло подкрепление.

Это им так и не удалось.

Половина рочиицев устремилась на отряд Хэла. Он велел своим людям подниматься в атаку, прорвать строй улан и пытаться пробиться к пригорку.

Они повиновались, но кавалерия держала строй, и легковооруженные всадники Хэла не могли пробиться сквозь вражеские ряды. Один рыцарь опасно теснил Хэла, и Кэйлис нырнул под его копье, вонзив ему в горло, прямо под латный воротник, свой меч. Еще один всадник попытался сбить его, но промазал, и Хэл рубанул его мечом – тоже мимо.

Он оказался за первой волной и увидел второй строй всадников, с грохотом несущихся на него.

Он резко дернул на себя поводья, и скакун, заржав, взвился на дыбы. Хэл соскользнул с конской спины в тот самый миг, когда животное повалилось на спину, содрогаясь в конвульсиях, с торчащими в шее и между ребер болтами – арбалетными стрелами.

На него надвигался рочийский лучник, сжимая в руке обоюдоострый кинжал. Хэл отразил удар и нанес ответный, ощутив, как мимо лица просвистела еще одна стрела.

Теперь прямо на него шел спешившийся кавалерист, занеся над головой двуручный меч. Хэл бросился на колени и вогнал свой легкий меч снизу вверх под кирасу противника, прямо ему в живот.

Что-то тяжелое обрушилось ему на затылок, и он рухнул плашмя. С безумной скоростью завертевшийся вокруг него мир померк.

Он не знал, сколько пробыл без сознания, несколько минут или несколько секунд, но когда пришел в себя, то обнаружил, что бредет, шатаясь, к пригорку с окровавленным мечом в руках. Кто-то попытался проткнуть его копьем, Хэл мечом перерубил древко, потом убил нападавшего.

Перед ним лежали три мертвеца. Все трое из его отряда.

Над ним навис какой-то человек в рочийской форме. Хэл убил и его, упрямо продолжая свое продвижение.

Дорогу ему преградил ров, и он спустился на его дно, тут же ничком бросившись на землю и слыша над головой свист стрел.

В ров, тяжело дыша, спрыгнул человек, замахнулся на Хэла мечом, но, увидев, что на нем одинаковая с ним форма, выбрался наружу. Тут копье пронзило ему плечо. Он завертелся на месте, и еще одно копье вошло ему в шею сзади.

Рочийский солдат, не заметив Хэла, бросился вперед, и меч Хэла вонзился ему в подмышку.

Потом была нескончаемая кровь и нескончаемые крики, громкие, потом тише и тише, и Хэл, лежа в пыли, смотрел, как рочийская тяжелая кавалерия проезжает мимо него, возвращаясь к своим рубежам. Перед ними, подталкивая немногочисленных пленников, рысили лучники, замкнувшие ловушку.

Потом не стало слышно ничего, кроме стонов умирающих.

Хэл с трудом поднялся на ноги, ожидая, что сейчас его убьют. Но на поле не было никого, кроме мертвых, умирающих и тяжелораненых.

Никаких следов обещанной сэйджинской тяжелой кавалерии видно не было.

Хэл принялся считать раны. Удар в спину, не слишком болезненный, но причинивший достаточно кровавую рану, чтобы его сочли мертвым и оставили лежать в канаве. Обломок тонкой стрелы из лука, пробивший ляжку; обломок он тут же вытащил, слегка продвинув вперед, чтобы отломить наконечник. Боль была такая, что он чуть было не потерял сознание, но все же довел дело до конца и перевязал рану обрывком кителя. Все его тело покрывали синяки и ссадины, но кости, судя по всему, уцелели.

Ему следовало двигаться в сторону своих укреплений как можно быстрее, пока не появились стервятники и мародеры, но он остановился, увидев на дне рва погибшего, одного из тех, кто подчинился его приказу.

На него нашло странное оцепенение, и он принялся бродить по полю битвы, находя одного, другого, третьего из своего отряда. Все они были мертвы.

Потом он увидел тело лорда Канисты, окруженное полудюжиной лежащих навзничь закованных в тяжелые доспехи рочийцев.

В десяти ярдах от него было распростерто тело сэра Киннеара, лежавшего спина к спине с сэйджинским рыцарем, бросившим ему вызов. Они тоже забрали с собой в могилу кого смогли.

Он бродил, не замечая времени. Все смешалось у него в голове, и когда он очнулся, были уже почти сумерки.

Он стоял на коленях над телом Джарта Ординея, лежавшего навзничь. Его кинжал торчал из груди одного из тех троих, которые погибли, пытаясь убить его.

На лице Ординея застыла кроткая, умиротворенная улыбка. Преждевременно прочертившие его лицо морщины разгладились, и он казался мальчишкой, каким был, когда его забрали в армию.

Хэл торжественно кивнул, как будто Ординей что-то ему сказал, поднялся и пошел обратно.

По пути он наткнулся на лошадь с окровавленной раной на шее, кое-как забрался в седло и медленно потрусил к своим позициям.

«Все погибли, – неотступно крутилось у него в мозгу. – Никого не осталось. Все погибли. Ну вот, теперь ты можешь спокойно отправляться летать на проклятых королевских драконах, тебе же всегда этого хотелось? »

Парус старой посудины наполнился южным ветром, несущим ее к Дирейну, размытой линией маячащему на горизонте. Корабль то поднимался, то падал вниз вместе с волнами. Трещали мачты. Моряки деловито сновали по палубе.

Хэл не обращал внимания на суету, не сводя глаз с Паэстумской бухты, из которой они выходили, и далекой рочийской границы слева от него.

Он вернется – и вернется всадником на драконе.

Вернется, чтобы отомстить.

9

При виде Розена, столицы Дирейна, Хэл Кэйлис вполне мог бы и разозлиться, будь он в несколько другом настроении. Там не было ни разрушенных ядрами катапульт зданий, ни опустевших витрин, ни лавок с бедным набором самых простых товаров.

Дирейн казался почти мирным.

Почти.

Однако же Хэл заметил и колонну новобранцев в новенькой, с иголочки, форме, которых муштровала пара горластых сержантов. Разглядел он также отряд уже повоевавших солдат, вооруженных до зубов и угрюмо смотрящих сквозь прорези в забралах стальных шлемов. Да и молодых людей на улицах и в кафе было гораздо меньше, чем в мирное время. Здесь и там попадались женщины с траурными повязками на руках, а у стены столпились другие женщины и дети, жадно читающие вывешенные списки убитых и раненых в боях на другом берегу пролива.

По улицам расхаживали небольшие патрули, половина – военные в форме, половина – в гражданском.

Кэйлис не обращал на них никакого внимания: его пропуск был надежно спрятан в поясной сумке, мысли же были заняты совершенно другим. А именно бокалом ледяного молочного коктейля, который он с жадностью пил.

Хэл ухмыльнулся. Нормальный закаленный в боях воин, наконец-то вернувшийся домой, должен был направиться прямиком в ближайшую пивную и накачаться там до бесчувствия своим любимым пивом.

Кэйлис, никогда особенно не жаловавший молоко, в последнее время пристрастился к этому жирному сливочному напитку, презирая жиденькую, а зачастую еще и разбавленную водой сэйджинскую сыворотку. Он заказал три пузатых бокала коктейля, сдобренных гвоздикой и корицей, и теперь осушал их один за другим.

На ум ему пришел еще один непременный атрибут вернувшегося с войны солдата – какая-нибудь красотка под боком, ну или, на худой конец, проститутка.

У Хэла никого не было.

Он оторвался от размышлений о своем одиночестве, допил коктейль и направился по тому адресу, куда должен был явиться.

Розен был городом, выросшим «сам по себе» у слияния двух рек. Некоторая упорядоченность планировки, которой он мог бы похвастаться, была следствием трех пожаров, произошедших четыре века назад. После этого за город взялись великие архитекторы, творившие под пристальным контролем короля, чтобы создать великолепный город, жемчужину мира.

Их творения, огромные дворцы и памятники, до сих пор поражали своей роскошью, но, пройдя всего пару-тройку кварталов, вполне можно было оказаться в трущобах, квартале кузнецов или даже где-нибудь на живодерне.

Хэлу довелось дважды побывать в Розене, еще до того, как он вступил в труппу Афельни, и оба раза он испытывал к городу острое отвращение, чувствуя себя одиноким и заброшенным – каким он на самом деле и был.

Но теперь он чувствовал себя в этом огромном городе как дома, хоть и оставался столь же безликой фигурой. Правда, теперь он был не в костюме бродячего поденщика, а в видавших виды легких латах и со скаткой с бедным солдатским скарбом, прижатой перевязью меча.

У него было ощущение, будто он смотрит в камеру-обскуру, устроенную исключительно ради его удовольствия. Кэйлис не чувствовал себя причастным к жизни этого города, и это чувство не было неприятным.

После гибели полка Хэлу предложили отпуск, и он даже подумывал согласиться, но ехать было не к кому. У него не было никакого желания ни навестить родителей, ни, тем более, возвращаться в крохотную горную деревушку, где он родился. Поэтому он сразу попросился к месту нового назначения.

Хэл задумался, не война ли изменила его мировоззрение с тех пор, когда он в последний раз был в столице. Может быть, он просто повидал слишком много смертей, чтобы теперь стремиться в гущу жизни. Он решил, что над этим вопросом стоит поразмыслить еще, возможно, над кружкой пива, но чуть позже, после того, как он доложит о своем прибытии.

Приказ о назначении предписывал ему явиться в Главную палату гильдий, которая показалась ему очень странной на вид, пока он не вошел в само огромное здание. Оно было конфисковано для нужд армии, и теперь внутри, перекрикивая друг друга и создавая чудовищный шум, за столиками трудились вербовщики.

То, что там творилось, можно было почти с полным правом назвать хаосом: какой-то сержант талдычил о достоинствах драконов, скромный клерк спокойно рассуждал о безопасности службы снабжения, лучник на разные лады превозносил свой элитный полк. Другие сержанты во все горло расхваливали красивую форму легкой пехоты лорда такого-то и щедрость сэра сякого-то, который не только экипировал новобранца всем необходимым, но еще и посылал кругленькую сумму его семье. Здесь были представлены все ветви армейской службы, от полевых лекарей до заносчивых магов и от мускулистых кузнецов до парочки разухабистых возчиков. Была даже стайка женщин, представлявших лазареты, транспортные и снабженческие отряды.

Практически перед каждым из них стояло по одному, а часто и более новобранцев, взвешивающих достоинства и недостатки различных родов войск.