4

РАЗОРЕННАЯ СТРАНА

Для того чтобы катить тележку со змеями по Никее, я оказался идеальным работником: с крепкой спиной и полным отсутствием на лице каких-либо признаков умственной деятельности. Я лишь краем глаза видел, что происходило на заполненных людьми улицах, проталкиваясь мимо бормочущих жрецов, взволнованных торговцев, прогуливающихся бездельников, но мои мозги в это время лихорадочно работали, пытаясь понять, с какой стати Товиети решили помогать мне. Из слов женщины я ясно понял, что это было не ее личным актом милосердия, а решением, принятым кем-то, занимавшим высокое положение в иерархии культа.

Честно говоря, я не понимал вообще ничего. Сначала Товиети были анархической сектой, поклонявшейся хрустальному демону Тхаку. В основном они занимались тем, что душили более зажиточных, чем они сами, людей своими желтыми шнурами и отбирали их имущество. С ними жестоко расправились – я думал, что они вообще истреблены, – во время их бунтов еще до того, как Тенедос овладел троном и Провидец своими руками уничтожил Тхака.

Спустя десять лет они появились снова, но на сей раз без божества и даже без предводителей; по крайней мере, так сказал мне Кутулу, главный шпион императора. Они все так же продолжали угрожать уничтожением всех государств и низвержением всех богатых и могущественных, ибо только тогда, по их понятиям, могла восторжествовать справедливость. У них и на самом деле не было верховного руководства, они действовали маленькими группками. Конечно, в один прекрасный момент у них мог появиться настоящий вождь, но они не нуждались в нем до тех пор, пока не наступит некий определенный день и не придет тот человек, которого они ожидают.

Они дважды покушались на мою жизнь: первый раз в моем Водном Дворце, а второй раз – в имении моей бывшей жены в Ирригоне. Тогда они убили брата Маран, графиню Амиэль Кальведон и нашего с ней нерожденного ребенка; в то время распался и наш с Маран брак.

Во время войны с Майсиром я иногда замечал признаки их присутствия: порой где-то мелькал обрывок желтой шелковой удавки; чаще на глаза попадался значок в виде перевернутой буквы «U» или же красный круг, символизирующий их мучеников, с гнездом змей, поднимающих головы над лужей крови.

После того как Нумантия потерпела поражение и попала под власть Майсира, а императора и меня посадили в тюрьмы, я больше ничего не слышал об их действиях, а мои тюремщики даже не могли сказать, существуют ли они еще. Хотя теперь мне было ясно, что они все так же активны и обладают немалым числом сторонников, ибо откуда в противном случае эта великанша могла бы узнать о том, кто я такой, какие у меня привычки, а затем найти способ помочь мне бежать?

Разве не был я самым злостным из врагов Товиети после Тенедоса?

Во время отступления из Майсира, высоко в горах Спорных Земель, бородатый старик напомнил мне о пророчестве, сделанном при моем рождении: что я мальчик, едущий верхом на тигре, что тигр восстанет против меня, но моя жизнь окажется длиннее, чем я смогу рассчитывать. Но цвет нити моей жизни станет ярко-желтым, а сама нить окажется шелковой, как шнуры-удавки сторонников Товиети.

Старик закончил свои слова загадочным высказыванием: «Почему зло не может превратиться в добро, если добро будут считать злом?» Это было все, что он сказал, и, похоже, его цинизм в полной мере соответствовал как его долгу, так и его чувству юмора.

Пока что эта фраза не обрела для меня никакого подобия смысла.

Как и предсказывала женщина-Товиети, причал парома на берегу Латаны был полон стражников, а трое стояли возле трапа, ведущего на наше судно. Чем ближе мы подходили к ним, тем больше Якуб приговаривал себе под нос, хихикал и то и дело принимался ласкать своих змей длинным перышком, просовывая его сквозь ячейки клетки. У меня появились немалые сомнения насчет того, в какой степени он на самом деле безумен.

Мы добрались до трапа, и один из стражников заученно рявкнул:

– Имена, место назначения, где живете? – Затем он оторвал взгляд от своего планшета, увидел не более чем в футе от своего лица головку одной, наиболее любопытной кобры, бойко покачивающуюся из стороны в сторону, взвизгнул таким фальцетом, которому позавидовал бы и евнух, отскочил назад и едва не свалился в воду. Весьма удовлетворительно.

Разозлившись из-за проявления слабости, но все еще не избавившись от страха, он что-то еще бессвязно прорычал, а его товарищ поспешно распорядился:

– Эй вы, ублюдки! Марш на борт! Но если хоть одна клетка раскроется, ответите головой! – Он даже не взглянул на билеты, которые Якуб пытался всучить ему.

Якуб сунул их в карман, пропел чуть слышно:

– Они пригодятся для другого раза. – И велел мне следовать за ним с тележкой. Паром был переполнен, но все с величайшей готовностью уступали нам дорогу.

– Мои красотки любят быть в серединке, да, в серединке, – счастливым голосом пел Якуб, – чтобы никакой качки, никакого волнения, чтобы ничего не тревожило их сердечки, не сердило их, чтобы им не захотелось укусить кого-нибудь своими красивыми зубками… Ведь вы же вовсе не хотите этого, мои красоточки? – И мы очень быстро нашли место для тележки под навесом на главной палубе, откуда открывался вид на корму и гребные колеса. Ремни привода были вырезаны из кожи слонов, буйволов, волов, а затем в них магическим способом внедрялась мощь убитых животных, так что никакая «реальная» сила для передвижения не требовалась.

Колеса тележки крепились чеками, и поэтому снять их с осей оказалось очень легко. Я надежно привязал тележку к каким-то торчавшим из палубы штырям.

– Спокойная река, тихий ветерок, – приговаривал мой «хозяин», – но мы не допустим никаких случайностей, нет, нет, и не позволим моим красавицам выскочить наружу и приняться играть в свои игры.

Он осмотрел завязанные мною узлы и удовлетворенно кивнул.

– Ну что, сейчас пойдем под крышу и заморим червячка? Что ты на это скажешь, солдат?

Я был действительно голоден, но уже давно заметил возле стола в общем зале четверых суровых хранителей мира.

– Э-э… нет, —сказал я. —Я уже поел. Раньше. И еще не очень голоден.

Якуб скептически посмотрел на меня:

– Солдат, и не голоден? Несмотря на бесплатный харч: – Затем ему что-то пришло в голову, и он захихикал: – Ах-ах-ах! Это от воды? Морская болезнь?

Я постарался принять смущенный вид.

– Один моряк учил меня, – продолжал тараторить Якуб, – что лучше всего взять кусок сырой свинины – хороший, жирный – и привязать его на нитку. Проглоти его, дай ему помотаться у тебя в желудке вверх и вниз, а потом вытащи обратно. После этого ты сразу выблюешь все, до последней капельки, и будешь чувствовать себя прекрасно. Но когда ощутишь во рту что-нибудь круглое и волосатое, быстро глотай, потому что это будет твоя собственная задница! – После этих слов он так расхохотался, что с трудом устоял на ногах.

– Но если ты не против, —добавил он, отсмеявшись, – я посмотрю, нет ли у них здесь овсянки или чего-нибудь в этом роде. А ты в это время покараулишь красоток, ладно?

С этими словами он смешался с толпой. Я не собирался есть на глазах у хранителей, поскольку не был уверен в надежности моей маскировки и сопровождавшего ее колдовства, и к тому же все еще сомневался в том, что толстуха говорила насчет надежности изготовленного ею шрама.

Я заявил в пространство:

– Не вздумайте шутить со мною, – что было чуть ли не открытым объявлением войны всем окружающим, поправил перевязь на груди, затем одну ногу вытянул вперед, положил обнаженный клинок на колени, держа шпагу одной рукой за эфес, и накинул на голову капюшон. Это должно было полностью сымитировать привычку опытного солдата спать вполглаза при любых условиях.

Невдалеке от причалов к реке спускались ступени; в этот жаркий полдень они были заполнены купающимися. Среди них оказалась довольно симпатичная обнаженная женщина на несколько лет моложе меня, присматривавшая за своим выводком, состоявшим из маленького мальчика и пятерых его сестер. Все были голенькие, похожие одна на другую, самой старшей было не более десяти лет, и все они копошились на отмели, громко плескаясь и поднимая пену.

Женщина носила на талии золотую цепочку, и я припомнил давно минувшие времена, как отплывал на «Таулере» на юг к моему первому месту назначения в 17-й Уланский и купавшаяся девушка с похожей цепочкой призывно улыбнулась мне. Я подумал, не могла ли это оказаться та же самая женщина, усмехнулся своему дурацкому романтизму, но пожелал про себя, чтобы это было так, чтобы ее выводок говорил о ее счастье, а куда более дорогая цепь на поясе – о свободе от лишений.

На капитанском мостике проревел хриплый горн, и пассажиры как по команде бросились к борту, чтобы взглянуть, как начнут крутиться колеса. Я же смотрел на людей, удивляясь тому, насколько по-разному все они были одеты, в отличие от стражников или солдат, и в который раз сознавая, как сказалась на них война. Это были не те люди, которые путешествовали в мирные времена. Как всегда, в толпе находилось немало бродячих торговцев, но большинство из них имели собственных охранников, а по возрасту были или очень молоды, или, напротив, уже достигли преклонных лет, и лишь очень немногие пребывали в подходящем возрасте для людей, считающих опасность нормой своей жизни.

Здесь находилась стайка танцовщиц, оживленно болтавших между собой об отдаленных городах Нумантии, но шелка их одежд были тусклыми, а стиль соответствовал давно минувшим годам. Было несколько семейств, направлявшихся в отпуск, как богатых, так и бедных. Я видел фермеров из Дельты с задубевшими от работы руками и лицами, вполголоса обсуждавших последний урожай риса и бедность рынков.

Затем перед моими обутыми в сандалии ногами возникли две пары тяжелых ботинок, и я увидел ноги в серых форменных брюках. Моя левая рука неподвижно лежала на рукояти кинжала Перака. Если меня опознают, то я смогу убить одного, отбросить второго в сторону и выпрыгнуть за борт, прежде чем кто-нибудь успеет хоть что-то сделать.

– Что скажешь, неплохой спутник для путешествия? – произнес голос. Я понадеялся на то, что он не ждет ответа именно от меня, и оказался прав. – Ну, его то самого собственная внешность нисколько не беспокоит, – откликнулся второй голос, затем оба рассмеялись и двинулись дальше, а я вновь позволил себе начать нормально дышать.

Дождавшись, пока паром достигнет середины реки, и улучив момент, когда на меня никто не смотрел, я вытащил из потайного кармана амулет, полученный от Тенедоса. Немного подержав его на ладони и собираясь с мыслями, я почувствовал, что он стал нагреваться, и поспешным движением выкинул похожий на монету кружок за борт.

Пусть он поищет меня среди рыб.

Миротворцы выгрузились на второй пристани, после чего я сказал Якубу, что овсянка, которой он все же меня накормил, принесла несказанную пользу моему брюху, так что теперь я смогу одолеть немного твердой пищи.

Как и на большинстве речных судов, на этом пароме кормили хорошо, особенно таких путешественников, как мы, оплативших переправу через всю Дельту. Я заранее представлял себе, как буду с наслаждением вкушать то один, то другой вид жареного или же копченого мяса, но на деле с удовольствием пожирал кучи свежих фруктов и овощей, особенно бобы, блюдами из которых так славится нумантийская кухня. Мой организм сам подсказывал мне, что ему требуется. Лишь вдоволь наевшись овощей, я отдал должное мясу.

Якуб был заметно ошарашен моим аппетитом и, похоже, задавал себе вопрос, не разбудил ли он какого-нибудь демона. Я не стал рассказывать ему об убийственном однообразии тюремной пищи, которое нисколько не зависит от умения готовящего ее повара, и о том, что через некоторое время от такого питания самый строгий аскет при первой возможности превратится в обжору.

Якуб осмотрительно расходовал принадлежавшее ему – или Товиети – серебро и решил не тратиться на каюту, а спать на палубе. Это было рискованно, так как воры, обычно имевшиеся в судовых командах, с наступлением темноты принимались шарить по палубам. Эти паромы печально прославились количеством ограблений, насилий и даже убийств, которые случались, если палубные пассажиры решали слишком уж отчаянно защищать свои кошельки.

Однажды кто-то осторожно приблизился к нам, но услышал постукивание о палубу моего обнаженного клинка, и так же неслышно удалился. В следующий раз я проснулся от шума и увидел двоих сцепившихся между собой мужчин; один был пожилым, а второй молодым, и у молодого на боку я заметил эфес шпаги. Он не замечал меня, пока я не насел ему на спину и не обрушил на голову удар кулака с зажатым в нем самодельным кастетом. Старик застыл на месте, а я выкинул неудачливого грабителя за борт и вернулся в тень, прежде чем старик успел прийти в себя.

Я увидел его на следующий день; он переходил от человека к человеку, вглядываясь в лица и пытаясь разыскать своего благодетеля… или, возможно, найти убийцу, чтобы сообщить о нем судовым офицерам. Но он тоже не решился приблизиться к моим змеям, и на этом инцидент был исчерпан.

Через пять дней мы достигли дальнего берега Дельты, снова поставили тележку на колеса и выгрузились в маленьком порту Кальди. Завернув на рынок, мы купили там зебу, веревочную упряжь для него и запрягли животное в тележку. За городом пролегал тракт, идущий с севера на юг.

– Здесь мы расстанемся, солдат, – сказал Якуб. – Я иду на север, туда, где старый император формирует свою армию. Он наберет немало колдунов, колдунам нужны заклинания, а творя заклинания, никак не обойдешься без змей. – Он захихикал. – У меня есть еще много всякой всячины, которая может ему потребоваться.

Я скептическим взглядом окинул его лохмотья и тележку.

– Да, да, да, – рассмеялся он. – Кажется, будто там ничего нет, ведь правда? Как такая вот тачка может спрятать своего владельца, так змеи и змеиное дерьмо могут спрятать… о, много-много всего интересного.

– Много-много… – повторил он, но тут его плечи внезапно вздрогнули, а я с неожиданной для меня самого нежностью распрощался с ним.

Я провожал его взглядом, пока он не превратился в чуть заметную точку на пыльной ленте дороги, лениво думая о том, что могло быть спрятано в опилках и песке, покрывавших днища клеток со змеями. Золото? Алмазы? Секретная информация? Этого я не знал… Зато одну вещь я знал совершенно точно: этот Якуб, человек со змеями, ни в малейшей степени не был сумасшедшим и, вероятно, был намного нормальнее меня самого.

Я свернул с тракта и отправился по извилистой проселочной дороге, забиравшей к западу и юго-западу.

В сторону Симабу. К моему дому.

Той же ночью возле небольшого костерка, на котором я жарил неосторожного зайца и картофель, вырытый на одном из придорожных полей, я дважды повторил заклинание, которое должна было удалить шрам. Сначала я чуть не ударился в панику, так как долго не мог вспомнить нужные слова, но затем они благополучно сложились в уме, а шрам тут же упал мне в ладонь, и я откинул его в сторону.

Бороду я решил не брить, хотя мне это очень не нравилось. Но я подумал, что она, несомненно, послужит хорошей маскировкой.

Я проделал очень длинный путь, почти в двести лиг. Но мне не пришлось все время идти пешком. Частенько попадались попутные караваны или одинокие телеги фермеров, направлявшихся в соседнюю деревню или возвращающихся домой с рынка. Когда путники понимали, что я не намерен применять свое оружие против них, то не без удовольствия позволяли воину присоединиться к ним.

Все же достаточно часто случалось и так, что при виде меча они принимались подхлестывать лошадей или же, если имели собственную вооруженную охрану, требовали, чтобы я убирался с дороги, пока меня не прикончили. Мне приходилось повиноваться, испытывая при этом немалое сожаление, так как я помнил мирные времена при императоре, когда часто повторяли поговорку, что, дескать, юная девственница, если бы захотела, могла бы пешком пересечь все королевство, держа по мешку золота в каждой руке.

Конечно, это была пустая пропагандистская болтовня: несчастная дуреха вряд ли успела бы отойти на одну лигу от своей деревни, как тут же оказалась бы обобранной и приобрела бы первый и наверняка очень неприятный опыт половой жизни. Но все равно эти слова оставались в ходу как один из примеров того, чем следовало гордиться в прошлом.

Война не коснулась этих мест, по крайней мере впрямую, и почва оставалась все такой же темной и плодородной, а оросительные каналы широкой сетью расходились от рек, продолжая нести жизнь земле.

Но их плотины прогнили, поля очень часто оказывались невозделанными, берега каналов тут и там обрушивались, подмытые водой, часть протоков заросла травой, как будто земля истощилась и была заброшена.