Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Сага о Темном Короле (№3) - Король-Воитель

ModernLib.Net / Фэнтези / Банч Кристофер / Король-Воитель - Чтение (стр. 6)
Автор: Банч Кристофер
Жанр: Фэнтези
Серия: Сага о Темном Короле

 

 


Я улегся на нее сверху, одним движением вогнал член в тесно обнявшее его лоно, и женщина задохнулась. Я сделал всего три таких движения, намереваясь выйти и еще поласкать мою подругу, но тело внезапно предало меня – я дернулся и почувствовал извержение. Мгновением позже и с ней случилось то же самое; ее ноги сами собой напряглись, прижимая меня.

Мир закружился, остановился, а я все еще находился в ней и все еще оставался крепок.

– Жаль… —сказал я. —Это было… слишком уж много прошло времени.

– Мне тоже жаль, – прошептала в ответ Марминилл. – И так быстро…

Мне было любопытно, как жители деревни при столь непропорциональном соотношении женщин и мужчин организовывают свою половую жизнь, но все еще не решался спросить об этом. Кроме того, Марминилл подо мною была все такой же теплой и влажной, и я начал медленно-медленно двигаться взад-вперед, а ее ноги поползли по моему туловищу вверх и стиснули меня изо всех сил. Тогда я взял ее щиколотки в кулаки, широко развел в стороны, а затем резко подался вперед. Она задохнулась было, а затем вскрикнула так громко, что я подумал, что сейчас в хижину ворвутся часовые.

Я спал лежа на полу, а затем проснулся, почувствовав, как мягкие пальцы ласково щекочут мою мошонку и корень члена, и снова ощутил возбуждение и готовность. Свеча не горела, и в хижине было совсем темно; даже ночное небо, видневшееся в окошко, казалось светлым. Я протянул руку и нащупал теплые ягодицы и ноги, уже раздвинувшиеся для того, чтобы принять меня.

Я поднялся на колени и, все еще не совсем проснувшись, прижался бедрами к ногам женщины и вошел в нее. Она застонала, подавшись мне навстречу, а я начал медленно двигаться, с каждым движением почти полностью выходя из нее.

Ее стоны становились все громче, ягодицы отрывались от пола, поднимая меня вместе с собой, голова запрокинулась назад. Я опустился на нее, взял в обе ладони налитые груди с маленькими сосками, зарылся головой в курчавые волосы и понял, что женщина, с которой я сейчас занимался любовью, была не Марминилл, а кто-то еще, а она двигалась в такт мне и вдруг резко изогнулась, так что я ткнулся лицом в циновку и вскрикнул, а она часто и сильно задергалась подо мною.

Я вышел из нее, повернулся на бок, а женщина быстро встала и пошла к двери.

– Спасибо тебе, – прошептала она, отворила решетчатую дверь и исчезла.

Полностью проснувшись от потрясения, я сел и обвел взглядом хижину. В ней больше никого не было. Я вслух поинтересовался, что же за демоны тут шалили и куда подевалась Марминилл, но никто мне не ответил. Я нашел кувшин с водой, сделал из него большой глоток, затем воспользовался небольшим медным горшком, который еще с вечера заприметил возле стены, и лег в постель.

Очень странно… Впрочем, я не чувствовал никакой угрозы для себя, никакой опасности… да к тому же переколол большую кучу дров. И сделал еще немало других дел… Так что мои глаза закрылись, и я уснул.

Я снова проснулся оттого, что почувствовал, как чьи-то губы скользят вдоль моего члена, а зубы игриво прикусывают головку. В хижине горели две свечи; я увидел длинные черные волосы, рассыпавшиеся по моему животу, и спросил себя, кто бы это мог быть на сей раз. Но усталое тело не смогло не откликнуться на призыв моей новой любовницы, и руки сами собой прошлись по ее голове, погладили мягкие волосы, заставляя женщину двигаться чуть быстрее, забрать всю мою плоть целиком, и вскоре я ответил, выбросив струю ей прямо в рот, а затем расслабленно откинулся назад.

Мое дыхание вскоре успокоилось, но женщина продолжала ласкать меня. Ее язык без устали щекотал мне мошонку и пах, а затем она подняла голову.

Это была Стеффи, совершенно голая. Надеюсь, что мне удалось не показать своего удивления.

– Я никогда еще так не делала, – сказала девушка. – Только читала об этом в книгах Гунетт. Надеюсь, что у меня получилось хорошо.

Она улыбнулась, облизывая губы.

– Предполагается, что меня здесь нет, – прошептала она.

Я совершенно не намеревался нарушить какой-либо из местных обычаев, и первое, что мне пришло в голову, была мысль о торжественной публичной кастрации за грех совокупления с женщиной, считающейся в деревне слишком молодой.

– Почему? – спросил я тоже шепотом.

Стеффи прижалась головой к моему бедру и начала ласково поигрывать указательным пальцем с моим членом.

– Потому что сейчас не мое время.

– Я не понимаю.

– Марминилл и Кима… Они сегодня почти наверняка должны зачать. Понести ребенка от тебя. Именно поэтому Гунетт послала их к тебе.

– А-а… – Ну конечно. Это и было то другое дело, о котором упоминала Гунетт. Ясно, почему женщины хихикали. В этом был свой смысл. Каким еще образом деревня могла вновь безопасно и быстро восстановить свое население, кроме как используя для этого подходящих путников? К тому же можно было не опасаться, что следующим поколениям грозит вырождение.

– Но мне все равно, – заявила Стеффи. – Эдирне всегда кончает в первый же момент, а потом говорит о том, что было, а Джалака слишком туп для того, чтобы с ним можно было говорить. И, – добавила она глухим, чуть слышным голосом, – мне хотелось, чтобы меня поимел кто-нибудь новый.

– Хотел бы я оказаться первым. – Она отвела взгляд. – Или, еще лучше, единственным. – Стеффи вдруг залилась румянцем. – Но из этого у нас с тобой ничего не получится, и потому мне придется ограничиться тем, на что я способен.

– Я хотела взять с собой Малу, но она испугалась, что ты решишь, что это слишком странно, и прогонишь нас обеих.

Я думал, что немного странноватым мне казалось все происходившее, но не стал отвечать.

– Ты спал так крепко, что я чуть не передумала будить тебя.

– Но ты хорошо потрудилась для этого.

– Пожалуй, даже слишком хорошо, – пробормотала она, пробегая пальцами по всей длине моего члена. – Он никак не хочет делать то, для чего предназначен. О нет, подожди! Он жив. А теперь вставай, покажи себя во всей красе. Заклинание Гунетт действует.

– Она наложила на меня заклятие? – спросил я с глуповатым опасением, так как немного побаивался волшебства, когда его применяли ко мне, и уж особенно к этой части моего тела.

– Ну конечно, – как мне показалось, даже с легкой обидой отозвалась Стеффи. – Мы хотели быть уверенными, что ты сможешь отработать свой ужин. – Она захихикала. – Я тебе нравлюсь?

– Конечно.

– Тогда, пожалуйста, ну пожалуйста, возьми меня. И сделай что-нибудь особенное, что-нибудь такое, о чем я могла бы вспоминать, когда ты уйдешь.

Я обвел взглядом хижину и заметил сундук.

– Подойдем туда, – предложил я. – Но сначала я хочу тебя поцеловать.

– Все, что захочешь.

Она соскользнула с меня, и мы несколько длинных мгновений целовали и ласкали друг друга. Я покрыл поцелуями все ее тело, лизал ее языком и играл в ней пальцами, пока она не начала корчиться от нетерпения. Тогда я поднял ее платье с пола, накинул его на сундук и уложил Стеффи сверху на спину, так, что ее ягодицы лежали на самом краю. Ее ступни я поставил на пол, а сам опустился на колени между ними.

– Обними меня ногами за талию, – попросил я, и она повиновалась. Я же принялся водить головкой члена вверх и вниз по ее обильно намокшим половым губам; девушка охала, задыхаясь, и крутила головой из стороны в сторону.

– Ну же!..

Еще рано, – откликнулся я, продолжая дразнить ее головкой моей игрушки, запуская ее внутрь на неполный дюйм и вытаскивая снова. Девушка вдруг забормотала такие слова, какие решится сказать не каждый солдат, и подалась всем телом мне навстречу, пытаясь заставить меня войти в нее. Но я снова погладил ее, а она в ответ раскинула руки и вцепилась в платье, на котором лежала; я же в этот раз резким движением полностью вошел в нее, и она захлебнулась воздухом.

– Опусти ноги на пол, – посоветовал я.

Она послушалась, и я вошел в нее еще дальше, чувствуя, как клитор прижимается к моему лобку. Обеими ладонями я мял ее груди, а затем ее ноги оторвались от пола и об хватили меня за шею, а я мерно двигался, и она двигалась в такт со мною, стараясь удержаться от громких криков, но я был все так же крепок, все так же сильно двигался в ней, и снова ее ноги напряглись, призывая меня войти еще дальше.

Мы лежали вместе, все еще соединенные, на кровати, и она гладила мою грудь.

– Можно задать тебе один вопрос?

– Возможно, я и отвечу.

– Мне кажется, что твое имя не Нурри.

– Ты угадала.

– А ты скажешь мне, как тебя зовут на самом деле?

Я поколебался, но потом все же сказал правду:

– Дамастес а'Симабу.

Она быстро помотала головой.

– Я никогда не слышала этого имени. Или же могла слышать?

Я ответил каким-то неопределенным звуком.

– Ты убегаешь от чего-то, ведь правда?

– А почему ты так решила? – вопросом на вопрос ответил я.

– Ты покрасил волосы, а я не думаю, чтобы хоть один блондин захотел бы по доброй воле стать темноволосым.

– А почему бы и нет? У тебя темные волосы, и ты очень красива.

Она улыбнулась мне:

– Спасибо. Кроме Джалаки, никто и никогда не говорил мне этого.

– Похоже, в этой деревне мужчины плохо видят.

Стеффи вздохнула:

– Нет. Я просто использую их, как и все мы используем друг друга. Я хотела бы… – Она вновь замотала головой. – Впрочем, не стоит об этом. Дамастес, если ты бежишь от чего-то, почему бы тебе не остаться здесь? С нами? Гунетт была бы рада этому. Я знаю, что мы могли бы сделать тебя счастливым. А нам нужен кто-то сильный, такой, как ты. Не только в кровати или с топором, но и с мечом. На тот случай, если бандиты вернутся… или еще какие-нибудь дурные люди. Ты стал бы у нас кем-то вроде короля или же королем для всех, кроме Гунетт, а ведь она волшебница, так что ее не нужно брать в расчет, и она хорошая женщина, и умная, и тебе не пришлось бы сомневаться, делать или не делать то, что она будет тебе советовать.

Это и впрямь была бы неплохая жизнь; причем я даже не думал о сексе. В чем состоит предназначение мужчины, как не в том, чтобы в промежутке между очередными пребываниями на Колесе найти кого-то, о ком он заботился бы, кто стал бы заботиться о нем, и сделать жизнь этого человека настолько хорошей, насколько это в его силах? Лучше, если он может помогать более чем одному человеку – семье… или деревне…

Возможно, если бы я поступил так и стал опорой этих людей, Сайонджи могла бы смягчить кару за грехи, когда ей придет пора судить меня.

Нет, это была бы совсем неплохая жизнь, здесь, в этой деревне, среди ее плодородных полей, любящих людей…

Но я покачал головой, сам точно не зная, почему я отказываюсь от этого предложения.

– Я сожалею… Стеффи глубоко вздохнула.

– Я должна была спросить. Ладно, Дамастес. Тогда возьми меня снова.

– Как я могу отказаться от такого любезного приглашения, – ответил я и посадил ее на себя, затем напрягся, сжал ладонями ее бедра и начал дергаться вверх и вниз, а она почти истошно завизжала и уронила голову мне на грудь.

Я не знаю, в заклинании Гунетт было дело или в чем-то другом, но той ночью я больше не спал ни минуты, занимаясь любовью со Стеффи всеми способами, которые я знал или мог придумать, а она была все время готова, полна желания, и наши тела сплетались на кровати, а души сливались воедино. Затем мы оделись, она целомудренно поцеловала меня, и я ускользнул из деревни как раз в то время, когда первые из ее жителей начали выходить из своих хижин в освещенную золотым восходящим солнцем рассветную тишину.

Со мною происходили в пути и другие случаи, мне доводилось встречаться и иметь дело с другими людьми; с одними я договаривался словами, с другими – мечом, но ни одно из событий не оказалось столь незабываемым, как это.

И наконец, в разгар Сезона Жары, я пересек узкую безымянную речку. Я почувствовал запах корицы, гвоздики, жасмина и понял, что снова оказался в Симабу.

5

ПРОТИВ ТИГРА

Теперь я шел еще неторопливее, то и дело задерживаясь – то для того, чтобы полюбоваться поляной в джунглях, то чтобы помочь фермеру обмолотить первый урожай риса, снятый в этом году с его чек, то чтобы поесть в деревенской гостинице, приняв во время еды участие в горячем и бессмысленном споре, касавшемся симабуанских обычаев, или истории, или религии, сопровождавшемся бесконечным количеством чашек чая.

Я, словно сухая губка, впитывал в себя после столь долгого отсутствия образ жизни моей родной земли. Но это была только часть всех тех причин, которые подвигли меня совершить такое далекое путешествие, и причем небольшая часть.

Чем ближе я подходил к семейному поместью, тем более значительным представлялся мне вопрос: значит, ты идешь домой, Дамастес?.. И что дальше? Каким же делом ты собираешься заняться? Имелись и другие, как более темные, так и более очевидные вопросы, о которых я даже не хотел вспоминать.

Но в конце концов, уже под конец Сезона Дождей, я вышел на утоптанную проселочную дорогу, пробегавшую через поля к старинному, похожему на крепость зданию, которого я не видел со времени похорон моей матери. Тогда я пребывал в звании первого трибуна императора.

Полевые работы все еще продолжались, и урожаи казались богатыми. Глаз резало лишь то, что в полях работали в основном женщины, дети и согнувшиеся от дряхлости старики, а молодых мужчин здесь было так же мало, как и в других местах. Конечно, притом, что родной сын хозяина возглавлял всю нумантиискую армию, во время войны патриотические настроения в этих местах не могли не подняться на высочайший уровень, и поэтому большая часть мужского населения ушла, чтобы сложить голову под знаменами.

Я все еще слишком часто мысленно возвращался в прошлое и потому заставил себя сосредоточиться на настоящем и будущем, так как мне предстояло жить дальше, и поскольку меня, скорее всего, разыскивали по всей стране с таким жаром, как никого другого, то еще и избегать постоянных опасностей.

Погода стояла очень жаркая, и, вероятно, любой, кто не родился в этих тропических джунглях, должен был страдать, обливаясь потом. Воздух сильно пах пылью и даже немного обжигал легкие, но для меня его вкус и запах были приятнее, чем чистейшая атмосфера горных вершин для кого-нибудь другого.

Главный дом находился в глубине большого сада. Стены были заново выкрашены, и видно было, что к большому зданию сделан ряд пристроек, отчего тот странный архитектурный стиль, которым успел прославиться мой отец, еще более усугубился. Видно было, что за садами хорошо ухаживают, что, впрочем, не оказалось для меня неожиданностью, поскольку большая часть деревьев, которые в нем выращивались, предназначалась не только для красоты, но и для поставки различных специй и экзотических плодов к нашему столу, и хозяева всегда следили за тем, чтобы зебу и замбары не имели возможности поедать наши фрукты.

Я осторожно приоткрыл ворота и сразу же увидел мужчину, который, опустившись на колени, начищал одну из двух стоявших по сторонам дорожки красных резных статуй богини Танис. Он выпрямился, когда я подошел поближе, и я узнал его и с изумлением подумал, что за те годы, что я его не видел, в нем не произошло никаких заметных перемен. Его звали Пето; он еще совсем мальчишкой ушел на войну вместе с моим отцом, был личным слугой Кадала а'Симабу и безупречно выполнял свои обязанности даже во время последней кровавой битвы в Тьеполо, где мой отец потерял ногу.

С тех пор он всегда жил вместе с нами, был главным дворецким нашего семейства и пользовался уважением не только за то, что всегда мог дать хороший совет, но и за великое умение держать язык за зубами, когда советы не требовались.

– Пето, – сказал я, – ты оставил пятнышко под подбородком Танис.

Он поднялся с колен, и я понял, что время все же сказалось на нем, как и на всех нас.

– Дамастес, – торжественно произнес он, – я знал, что они не смогут ни убить тебя, ни удержать взаперти.

А потом на его глаза набежали слезы, и на мои тоже, я оказался в его объятиях и осознал, что на самом деле вернулся домой.

Естественно, поднялся большой крик; все бурно радовались моему возвращению, меня пичкали наилучшими деликатесами, какие только нашлись в имении, и предоставили мне самую удобную из гостевых комнат.

Касса, младшая из моих сестер, все так же жила в этом доме вместе со своим мужем. Мангашей, который числился сержантом в ополчении Симабу и после смерти моих родителей управлял всем имуществом семейства. Касса от радости плакала навзрыд и порывалась созвать на праздник гостей со всех близких и дальних окрестностей.

Я увидел, что Мангаша несколько настороженно взглянул на меня, прежде чем остановить жену.

– Не забывай, моя безумная сестра, что я дезертир, – сказал я. – Давай не будем широко объявлять о моем присутствии до тех пор, пока не станет ясно, как пойдут дела.

Она назвала меня дураком, сказала, что никто в Симабу не станет доносить на меня, но тем не менее, похоже, отказалось от своей затеи и лишь отправила посыльных за двумя другими моими сестрами и их мужьями, а затем принялась расспрашивать, что мне нужно и чего я хочу.

– Полотенце, – ответил я, – и одежду, которая не воняла бы потом и дорожной пылью. – А также кровью и смертью, добавил я про себя, но не произнес этих слов вслух.

Как ни странно, немедленно нашлись легкие полотняные штаны и рубашки, сохранившиеся здесь с моего последнего посещения. Я взял одежду, полотенце и мыло и направился к тому прудику на краю джунглей, о котором столько мечтал все последнее время.

Он оказался меньше, чем представлялся мне по воспоминаниям, но оставался все таким же прохладным, зеленым и влекущим. Я сорвал с себя дорожную одежду, бросил ее, чтобы потом сжечь, нырнул и погрузился в глубинный полумрак, где время остановилось с тех пор, как я плавал там ребенком, радовавшимся тому миру, который открывается перед ним.

Но когда я вынырнул на поверхность, все оказалось таким же, как и прежде, если не считать слуги, державшего в руках покрытый для охлаждения мокрым полотном графин с моим любимым лаймовым напитком и большой стакан. Я залпом выпил стакан, затем еще один, влез на камень, тщательно намылился, смыл с себя мыло, еще раз намылился, снова окунулся и наконец, в очередной раз содрав с себя грязь, решил, что, пожалуй, меня можно считать чистым – впервые, как мне показалось, за это столетие.

Я плавал на спине, и голова, грудь, член и пальцы ног торчали из воды, а я смотрел на небо, которое было здесь самым синий во всей Нумантии, а течение от маленького водопада, который наполнял пруд, поворачивало и крутило меня, как сухой листок. Мои мысли стремились улететь куда-то вдаль, но я не позволил себе окончательно расслабиться. Предстоял вечер, к которому следовало подготовиться.

Столовая была освещена множеством свечей счастья; они были заколдованы легким волшебством, благодаря которому цвет их пламени и запахи были столь же разнообразными, как и воск, из которого они были отлиты.

Все казались счастливыми, то и дело проливались слезы, и никто не говорил о будущем или о прошлом. Вокруг толпились дети, и было ясно, что моему роду не угрожает опасность внезапно угаснуть.

Угощение было изумительным, и я с горьким юмором подумал о том, что иногда жизнь беглеца бывает не так уж плоха: на долгом пути мне довелось съесть немало прекрасных блюд, так что я мог бы написать трактат о праздничных столах на тропическом севере Нумантии, а потом с этой книгой в мешке отправиться голодать в Майсир или жевать нумантийскую тюремную еду.

К столу были поданы куриный паштет, приправленный множеством дикорастущих трав, креветки в кисло-сладком соусе, ананасовый суп, овощи со специями, утка, жаренная с медом, имбирем и соусом из дикой сливы, блинчики из зеленого лука, ароматные бобы и баклажаны, а на десерт отварные коренья лотоса с кислым и сладким рисом.

Сидевшие за столом пили отличное выдержанное вино, а я наслаждался свежеприготовленным апельсиновым соком.

В конце концов было покончено с последней переменой, детей увели, а стол накрыли чистой скатертью. Я попросил Мангашу закрыть двери и удостовериться в том, что слуги не подслушивают нас. В комнате было тихо, и все выжидательно смотрели на меня.

Мой план состоял в том, чтобы воспользоваться моментом и ошеломить всех, и именно так я и поступил.

– Я хочу поблагодарить вас за прием. Это было все – и даже больше того, – о чем я мечтал на протяжении долгих месяцев в аду, который именуется Майсиром, а потом в моей тюрьме на острове.

Произнеся слово «тюрьма», я взглянул на Траптейна и заметил, что он нервно поежился. Я никогда не испытывал к нему теплого чувства, невзирая даже на то, что на первый взгляд он мог показаться очаровательным: немного тяжеловатый, но всегда бодрый, с приветливой улыбкой, не сходившей с круглого лица. Возможно, причиной этого было то, что я увидел, как он перестал улыбаться, когда во время похорон моей матери понял, что не станет единоличным наследником всех родовых земель.

– Вы мои друзья, мои любимые люди, и я знаю, что, послав вас мне, Ирису тем самым выказал свое благоволение. Однако у нас существуют довольно серьезные трудности, которые необходимо обсудить. Я очень хорошо знаю, какие проблемы может повлечь за собой мое присутствие.

Тут меня прервали выкрики: «Нет!», «Никаких проблем не будет!», «Давайте не будем говорить о плохом!» Я подождал, пока все немного успокоятся.

– Как бы ни хотелось избежать этой темы, мы не можем закрывать на нее глаза, – продолжил я. – Давайте беспристрастно взглянем на мое положение. Меня разыскивает Великий Совет в Никее. Прежде чем сбежать, я убил предводителя их подлых миротворцев и точно знаю, что они хотят отомстить за это. Они также очень боятся, как бы я не вернулся на службу к бывшему императору Тенедосу.

Я подумал, не сообщить ли родственникам о том, как фантом императора посетил меня, и решил не делать этого. Репутация Тенедоса и так было достаточно устрашающей.

– Я хочу сказать вам под строжайшим секретом, что мне уже предлагали возвратиться к нему. Он пытается заново собрать свою армию, где-то южнее наших мест, неподалеку от побережья, а затем двинется против Никеи и попытается вернуть себе трон. Я скажу вам еще кое-что, о чем никто пока не знает, и прошу тоже держать это в тайне.

Кивки, возгласы и чуть ли не негодующий голос одной из сестер:

– Мы никогда ни с кем не говорим о семейных делах!

– Еще раз благодарю вас. Я решил, что не стану бороться ни на одной из сторон. Я видел достаточно кровопролития, достаточно бедствий. С этих пор я буду вести жизнь частного человека, не более того, и тревожиться только о людях, непосредственно связанных со мной, о тех людях, которые сидят сейчас за этим столом. Я знаю, что в Нумантии нет и не будет никакого мира, пока Тенедос остается в живых. И опасаться нужно не только Великого Совета, но и майсирского короля.

– А что же нам делать? – спросил Дариал, муж Анадир. Он был заместителем деревенского старосты: маленький лысеющий человек, который всегда казался встревоженным.

– Если честно, то не знаю, – ответил я. – Постараться убраться с опасного пути. Когда тигры дерутся между собой, кролики должны прятаться.

– А это нам удастся? – спросила Анадир.

– Я и этого не знаю. Насколько мне известно, Симабу остается лояльной к правительству Никеи, по край ней мере пока что. Мы находимся в стороне и не обладаем никакими значительными ресурсами, на которые у противников могли бы разгореться глаза: ни людьми, из которых можно сделать солдат, ни железом для их мечей, ни продовольствием для ведения военных действий. Возможно, армии при своем передвижении не затронут Симабу, как это случалось до сих пор. Мы можем только молить Вахана, Ирису и Таниса сохранить мир на нашей земле. Но это заставляет меня вновь вернуться к нашей проблеме. Я не хочу делать ничего такого, что могло бы нарушить ваш покой, и думаю, что лучше всего будет, если я стану жить отдельно от вас и, насколько возможно, держаться в стороне от любых деловых операций семейства.

Траптейн едва слышно облегченно вздохнул, зато Касса тут же взвилась:

– Это полная чушь! Мы не собираемся прогонять тебя, брат!

– Конечно, – согласился я. – Я вовсе так не считаю. Но я не вижу ничего сложного в том, чтобы жить здесь, оставаясь в то же время почти незаметным.

– Каким же образом? – Это была Анадир, которая ко всему подходила с практической точки зрения.

– Я знаю пригодное для жилья место, о котором очень мало кому известно, – сказал я.

Мои сестры задумались, а потом Анадир воскликнула:

– Та старая хижина, которую отец подарил тебе, когда был еще мальчиком?

– Именно, – согласился я. – Она, по-видимому, все еще не развалилась, а мне ничего больше не требуется.

– Ты не можешь жить в такой лачуге! – вскипела Джерица. – Это будет позор для всех нас! Прославленный генерал, трибун, наш единственный брат…

– Джерица, – спокойно ответил я, – эта лачуга – единственное собственное жилище, которое я имел за всю свою солдатскую жизнь. Во дворцах, которые дарил мне император, я почти не бывал. Мне гораздо привычнее неровная глина вместо кровати и небо вместо крыши. И не волнуйтесь насчет позора. Помните, что мы не собираемся никому рассказывать о том, что я здесь.

– Люди много болтают, – цинично заметил Траптейн.

– Конечно, – согласился я, – и, естественно, будут болтать между собой и обо мне. Но если мы все будем заодно, то они будут переговариваться шепотом и знать, что то, о чем они болтают здесь, не следует знать чужим. Кроме того, все они симабуанцы, а с каких это пор наши земляки разучились хранить тайны?

Эти слова вызвали улыбки кое у кого из окружающих. Те, кто усмехался, были, конечно, правы. У нас даже была поговорка: три человека могут сохранить тайну, если двое из них мертвецы.

– Но как ты собираешься проводить время? – осведомилась Касса.

– А ведь действительно хороший вопрос, – подхватил Дариал. – Насколько я тебя знаю, ты не согласишься просто сидеть и околачивать… ну, что ты там привык околачивать.

– Вы правы, вопрос хороший, – согласился я. – Я отвечу на него, когда подойдет время.

Долго ждать мне не пришлось.

Но сначала требовалось привести мой дом в порядок. Маленькое бунгало было подарено мне отцом, несмотря на сетования матери и сестер, и мне было приказано поддерживать там такой же порядок, как в казарме, что я и делал. Этот скромный домик оказался наилучшим из всех подарков, которые мне когда-либо делали, ибо здесь я вкусил радость одиночества и впервые начал постигать, что такое ответственность.

Я с удовольствием отмывал этот двухкомнатный домишко с выцветшими на солнце стенами, латал прохудившуюся кое-где крышу и заново укреплял перекосившуюся тяжелую дощатую дверь.

Хижина находилась на окраине поместья; прямо за ней начинались джунгли. Я притащил туда удобную прочную кровать, достаточно широкую для двоих, поскольку хорошо помнил девушек с фермы, которые приходили сюда после наступления темноты, посмеиваясь, что они оказываются первыми из тех, кому выпало обучить сына своего хозяина тем играм, в которые Джаен завещала играть людям. На одной стене я повесил карту Нумантии, на другой живописный набросок, изображавший битву при Тьеполо, и взял наугад охапку книг из семейной библиотеки.

Еще я забрал из главного дома старый меч моего отца. Именно с ним мне удалось освоить лучший из стилей боя и даже достичь в нем мастерства: обоюдоострое оружие с простой гардой и эфесом, с рукоятью, обмотанной акульей шкурой, чтобы не скользила в окровавленной руке. Я наточил клинок камнем, порошком натер так, что лезвия стали острыми как бритва, а потом повесил его в ножнах на стену, чтобы легко было дотянуться. Вбив два крюка ниже уровня кровати с дальней стороны, я повесил на них меч Салопа. Место для кинжала Перака было выбрано рядом с дверью. На дверной наличник я положил свой железный кастет.

Я не мог позволить застать себя врасплох и тем более захватить живым, если кто-нибудь решит напасть на меня.

Еще у меня было чувство, что я чего-то дожидаюсь и это должно вскоре случиться.

В ожидании я придерживался следующего графика: просыпался с рассветом, пробегал две или больше лиг по тропинкам в джунглях, после пробежки плавал, а затем завтракал водой и фруктами. Потом я изучал мои книги – занятие, которое я всегда ненавидел, так как мой разум никак не желал усваивать знания, которые хранили сухие пыльные страницы. Но это приходилось делать, так как я понимал, что мозг тоже может прийти в негодность, если не давать ему нагрузку.

Потом я немного ел в полдень, после чего или гулял, или ездил верхом. При жизни отца у нас всегда были лошади прекрасных кровей, но сейчас, похоже, мало кого интересовала верховая езда, и поэтому наши скакуны не столько ходили под седлом, сколько возили телеги и повозки. Я вспомнил о моих замечательных лошадях, Лукане и Кролике, которых я оставил в Никее, когда уезжал в Майсир, и понадеялся, что они достались хорошим хозяевам и теперь пасутся на тучных пастбищах, наслаждаясь мирной старостью.

После прогулки я занимался тем или другим из проектов, которые вызвали такое неодобрение у Мангаши, когда он впервые услышал о них от меня. Это была расчистка леса и дикорастущих плодовых кустарников, а также осушение и очистка занесенного илом рыболовного садка. Этими работами я занимался в одиночку или с помощью двух-трех доверенных слуг.

Обедал я, как правило, в обществе того или иного из родственников, затем мы немного беседовали, после чего я рано ложился спать.

Порой я принимал посетителей. Это мог быть кто-нибудь из хорошо знакомых и пользующихся доверием местных волшебников, желавших узнать все, что я был в состоянии вспомнить о великих колдовских подвигах Тенедоса, или же пара деревенских мужиков, с которыми я вместе рос, желавших, чтобы я порассказал им о событиях во внешнем мире, тогда как мне хотелось послушать их рассказы о спокойной сельской жизни; дважды ко мне приходила одна из местных девиц, чтобы пригласить на прогулку при луне, хотя мы с ней ни разу так и не отошли на приличное расстояние от дома.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30