Платье так плотно облегало ее формы, что было совершенно ясно: под ним ничего нет. Заметив очертания ее сосков под тонкой зеленой тканью, я почувствовал, как кровь бросилась мне в лицо. Моя реакция была настолько очевидной, что ее соски тут же отвердели и слегка приподнялись. Я был рад, что просторный балахон скрывает ответ моего собственного тела.

Платье имело тонкий узор, напоминавший змеиные чешуйки. Оно было пропитано магией, причем в буквальном смысле. С каждым ее шагом оттенок платья менялся, и по нему пробегали волнообразные колыхания, как у ползущей змеи; кольца поднимались к ее плечам, а затем спускались вниз.

Маран остановилась в нескольких шагах от меня.

– Ну как?

– Мадам Морская Змея – очаровательнейшее существо всех океанов, – сказал я. – Морякам графа Лаведана очень повезло, что настоящие морские змеи не столь прекрасны, иначе многие его корабли остались бы без команды, став игрушками ветров и волн.

– Благодарю вас, сэр, – выражение ее лица стало серьезным. – Однако у меня есть одна просьба. До конца этого вечера я больше не хочу слышать имя моего мужа.

Меня это вполне устраивало. Тем временем Маран капризно надула губки.

– Эти его проклятые дела в Чигонаре! Он мог бы послать своего агента, но ему приспичило отправиться самому. Думаю, ему не хотелось, чтобы я попала на этот бал. Но способ всегда найдется, не так ли?

– Как сказала миледи, мы не обсуждаем некоего судовладельца, поэтому я не могу ответить.

Она звонко рассмеялась, как будто зазвенели серебристые колокольчики.

– Ваше воображение пугает меня, – заметил я, пристальнее изучив ее костюм.

– Воображать может любой, – возразила она. – Я восхищаюсь двумя людьми, создавшими этот костюм. Во-первых, это моя портниха, а затем Провидец, наложивший на него заклятье движения.

Оно будет жить всего лишь один вечер, – продолжала она, – а потом превратится в безделушку, в очередное платье. Впрочем, это не имеет значения. Оно так или иначе лопнет по шву, когда я буду снимать его.

Я слышал о том, что ткань можно оживлять заклятьем движения, но и представить себе не мог, как это выглядит на самом деле. Мне не хотелось даже думать о том, сколько стоило это платье – без сомнения, мой отец мог бы закупить семян на весь сезон для нашего поместья, не потратив столько денег. Но Аграмонте могли позволить себе любую экстравагантность.

– Пойдем? – предложил я. – Вам понадобится накидка. Мне жаль ваш эффектный костюм, однако на улице сейчас довольно холодно.

– Мне тепло, поскольку это предусмотрено заклятьем, наложенным на ткань, – с шутливым самодовольством ответила она. – Кроме того, если мне станет холодно, о достопочтенный сэр, я уверена, что под этим вашим балахоном найдется местечко для двоих.

В те дни Водный Дворец принадлежал Совету Десяти, хотя использовался только для церемониальных надобностей. Теперь я очень хорошо знаком со всеми его садами, залами и бассейнами, так как спустя недолгое время он стал моей собственностью. Но в тот день я попал туда впервые, и поэтому, когда мы вышли из экипажа Маран во внутреннем дворе, меня охватил благоговейный трепет.

Дворец стоит на склоне холма, примерно в трех милях от центра Никеи, посреди парка площадью в сто акров. Поблизости протекает один из рукавов реки Латаны, откуда для искусственных озер над дворцом берется вода, которую фильтруют по пути до кристальной чистоты горного ручья. Оттуда вода стекает вниз по сотням каменных русел, питающих фонтаны, низвергающиеся маленькими водопадами или впадающие в пруды, где плавают разноцветные рыбки, а затем возвращается в Латану. Другие бассейны подогреваются вездесущим никейским газом до подходящей температуры и используются для купания.

Сам дворец представляет собой комплекс зданий, каскадом спускающихся вниз по склону. Каждое из них кажется отдельным, хотя все они соединены подземными переходами.

В парках есть открытые павильоны, лабиринты из живой изгороди и тенистые аллеи – дворец великолепно оснащен как для тайной встречи любовников, так и для грандиозного бала, подобного тому, на который мы явились.

Я был прав, полагая, что сюда съедется весь цвет никейского общества. Никто не упустил удобного случая, и костюмы гостей просто ошеломляли. Костюм Маран удостоился многочисленных комплиментов, но, по-моему, она выделялась бы в толпе еще больше, если бы одела такой же монашеский балахон, как у меня.

Торжество проходило в главном зале дворца – грандиозном куполообразном помещении, способном вместить вдвое больше народу, чем там присутствовало. На подиуме играл большой оркестр, а несколько других находились в разных местах парка; благодаря удивительному мастерству или чародейству, все они играли одну и ту же мелодию, не сбиваясь с ритма.

В центре зала стоял Чардин Шер, перед которым выстроилась длинная очередь желающих поприветствовать его. Я заметил Провидца Тенедоса и баронессу Розенну, стоявших где-то в середине очереди. Мы присоединились к ним, спросив разрешения у тех, кто стоял сзади. Как и все остальные, мы с Маран сняли свои маски – таинства начинались после обмена приветствиями с премьер-министром Каллио.

– Как тебе мой костюм, Дамастес? – поинтересовался Тенедос.

– Вы очень похожи на Первого Человека, сэр, – ответил я. – Хотя я не предполагал, что он был таким волосатым.

– Кажется, мой портной немного увлекся, – пояснил Тенедос.

Если меховой покров Тенедоса был обильным сверх меры, то баронесса Розенна компенсировала этот недостаток по-своему: ее костюм состоял из мехового воротника вокруг шеи, от которого спускались две полоски, прикрывавшие середину ее грудей, хотя когда она поворачивалась, соски все равно выглядывали наружу. Мех сбегал тонкой лентой вдоль позвоночника, проходил между ног и заканчивался на бедрах короткой юбочкой. Довершали костюм меховые сапожки и маска в виде волчьей головы.

– Думаю, костюмер полагал, что Первый Мужчина был сотворен на ледяном Юге, а Первая Женщина – на знойном Севере, – сказала Розенна. – Но Лейшу не нравится моя теория.

– Я этого не говорил, – возразил Тенедос. – Я только сказал, что не понимаю, как они могли встретиться, если твоя теория справедлива.

– По воле Умара может случиться все что угодно.

– Скорее всего, тогда Первый Мужчина стал бы жить с первой козой, повстречавшейся ему по пути, и Второй Мужчина никогда бы не появился на свет, – с улыбкой заметил Тенедос.

Я не ошибся: Розенна оказывала благотворное влияние на Провидца. В тот вечер он был необычайно благодушен. Но по мере того как мы приближались к Чардин Шеру, его жизнерадостность слабела, и он перестал шутить. Его взгляд был прикован к каллианцу. Я последовал его примеру, предоставив женщинам вести светскую болтовню.

Чардин Шер был высоким – почти таким же высоким, как я. Из-за худобы его чисто выбритое лицо казалось почти изможденным. Глаза у него были самого бледного серого оттенка, который я когда-либо видел. Он стоял в окружении двух телохранителей, а за его спиной находился маленький человечек, что-то шептавший ему на ухо каждый раз, когда очередной никеец останавливался засвидетельствовать свое почтение. Взгляды телохранителей не отрывались от гостей в зале, хотя их улыбки и даже смех звучали естественно, как требовали приличия.

Разглядев еще одного каллианца, державшегося немного позади, я невольно вздрогнул. Это был Эллиас Малебранш, бывший эмиссар при дворе ахима Бейбера Ферганы, чье присутствие и еще более странное исчезновение так и не получило надлежащего объяснения.

Никто из калланцев не был одет в маскарадный костюм.

Повернувшись, Малебранш увидел Тенедоса и меня. Я заметил, что длинный кинжал в горизонтальных ножнах по-прежнему висит у него на поясе. Он тоже вздрогнул, и его рука рефлекторно потянулась к рукоятке.

В тот момент я понял, что одному из нас суждено убить другого.

Я наступил Тенедосу на ногу, но он так напряженно вглядывался в лицо каллианского премьер-министра, что не обратил на это внимания.

Чардин Шер улыбнулся и произнес несколько фраз в адрес пожилой пары, стоявшей перед Тенедосом. Те со смехом отошли в сторону, и Провидец выступил вперед. Маленький человечек прошептал что-то на ухо каллианцу. Некоторое время Тенедос стоял неподвижно, и я забеспокоился: неужели он ждет, что Чардин Шер первым поклонится ему? Но тут он медленно наклонил голову, ни на дюйм ниже того, чем требовала вежливость. Чардин Шер сделал то же самое, не обращая внимания на Розенну.

– Итак, – заинтересованным тоном произнес он, – вы и есть тот самый чародей, который считает меня угрозой государству? Теперь вы можете убедиться в том, что я не хуже и не лучше любого другого человека.

– Вы обладаете превосходной информацией, сэр. Нам хотелось бы так же подробно знать обо всем, что творится в Каллио.

Чардин Шер нахмурился.

– Что это означает?

В голосе Тенедоса, как и в его улыбке, сквозила фальшь.

– Означает? О, ничего, кроме того, что мы недостаточно хорошо осведомлены о том, как обстоят дела в провинции Каллио или в вашей столице Полиситтарии, хотя я уверен, что там происходит множество интересных событий.

– Хорошо, Провидец. Вижу, что вы умеете пользоваться не только магией, чтобы отвести удар. А теперь позвольте спросить со всей прямотой: какую цель преследуют ваши проповеди о необходимости моего свержения?

– Я этого не говорил, сэр, – возразил Тенедос. – Я лишь приводил вас в качестве примера такого министра, который уделяет мало внимания воле своих законных правителей.

– Это неправда, – произнес Чардин Шер. – Я выполняю все распоряжения Совета Десяти.

– Да... распоряжения. Но если бы у меня был слуга, выполняющий не более того, что ему сказано, и игнорирующий мои невысказанные мысли, то я бы наказал его и выгнал со службы.

– Значит, вы хотите, чтобы Совет Десяти проделал это со мной? – улыбка исчезла с губ Чардин Шера. В его взгляде читалась холодная ненависть.

– Я не осмеливаюсь говорить от лица своих правителей. Однако если бы я мог, то потребовал бы от вас определенных обязательств перед возвращением в Каллио.

– Чего бы вы потребовали?

– Вашего официального отказа от всех претензий Каллио на Спорные Земли и согласия присоединиться к Даре в карательной экспедиции против Кейта, чтобы наконец внушить его жителям должную покорность.

– Это означает войну, – заметил Чардин Шер.

– Я бы не стал называть войной истребление бандитов, считающих себя нацией, но если вы предпочитаете такой термин... что ж, так тому и быть.

– А если я не поддержу эту авантюру? Совет Десяти не предлагал мне ничего подобного.

Тенедос не мигая смотрел в глаза каллианца. Он ничего не сказал, но, к моему удивлению, Чардин Шер первый отвел взгляд.

– Боюсь, наша беседа задерживает остальных, – сказал он. – Пожалуй, нам следует договориться о продолжении этой дискуссии перед моим отъездом из Никеи.

– Мое время в вашем распоряжении, – Тенедос поклонился и отступил в сторону.

Маленький человечек снова зашептал на ухо Чардин Шеру, и я поклонился каллианцу.

– Вы тот человек, который спас жизнь Провидцу Тенедосу, не так ли?

– А он спас мою жизнь.

– Охраняйте его как следует, офицер, – наставительно произнес Чардин Шер. – Я не владею магией, но могу предсказать, что подобному человеку всегда угрожает опасность при дворе.

– Благодарю вас за совет, сэр, – я отошел вслед за Тенедосом.

Глаза Чардин Шера хищно блеснули, остановившись на Маран.

– Графиня, – приветствовал он ее, выслушав короткую справку, – вы – самое восхитительное зрелище, которое я до сих пор видел в Никее. Спасибо, что почтили меня своим присутствием.

Маран сделала реверанс, и мы присоединились к Тенедосу, стоявшему недалеко от нас. Розенна лучилась от удовольствия и совсем не обиделась на то, что Чардин Шер не уделил ей внимания.

– Теперь вы понимаете, почему я люблю его, – сказала она, хотя ее никто не спрашивал об этом. – Мой маленький волшебник до конца отстаивает все, во что он верит.

Тенедос выглядел смущенным ее словами. Я ожидал какого-либо замечания, но вместо этого он задумчиво погладил свой подбородок.

– Вы видели того коротышку, который стоит за спиной Чардин Шера? Ходячая энциклопедия. Интересно. И очень ценно в тех случаях, когда встречаешься с незнакомыми людьми, а вежливость требует обращаться к ним по имени.

– Возможно, вы могли бы обучить этому Кутулу, – заметил я.

– Нет, – ответил Тенедос. – У него есть другие, более важные дела. Такой человек, как этот прихвостень Чардин Шера, не имеет ни личности, ни души сверх дозволенного хозяином.

Он надел свою маску, и я вспомнил его слова, сказанные в Сайане: «Нет человека столь плохого, что у него ничему нельзя научиться».

– Итак, пробный обмен ударами состоялся, – сказал он. – Теперь будем развлекаться, хотя, признаться, я ужасно танцую. Ах, да, Дамастес. Еще одна вещь. Ставлю десять слитков золота против пуговицы на твоем воротнике, что Чардин Шер никогда не предложит мне встретиться с ним наедине.

Я улыбнулся.

– Сэр, хотя я простой капитан, это не означает, что я слабоумный. Я не приму вашу ставку.

– Жаль, жаль. Я люблю легкие победы.

Тенедос поклонился Маран и повел Розенну к танцплощадке. Я взял Маран за руку и последовал за ними.

Маран, конечно же, танцевала превосходно. Я считаю себя неплохим танцором, но она знала все новейшие па, в то время как я учился на старых образцах. Мы совершили несколько выходов, болтая о разных мелочах и наслаждаясь обществом друг друга. Я с затаенной надеждой подумал о том, что это похоже на начало ухаживания, когда обе стороны восхищаются остроумием, красотой и обаянием своего будущего любовника.

Начался простой танец, один из тех, которые я хорошо знал. Я подхватил Маран, и мы закружились в такт музыке. На ощупь материал ее платья напоминал шелк, но был непривычно теплым от воздействия заклятья, наложенного чародеем.

Я опустил одну руку с плеча Маран на ее талию, ощущая мягкую упругость юного тела. Мне очень хотелось накрыть ладонью ее ягодицы, однако я удержался от такого безрассудства.

– Моя наставница не одобрила бы вашу манеру танцевать, Дамастес, – со смехом сказала она.

– Прошу прощения у невидимой железной леди. Но не у вас.

– Вы ужасный человек, сэр. Неужели в армии учат такому поведению?

– Такому, и еще хуже, моя милая графиня. Например, когда солдаты моего настоящего полка в далеком Мехуле посещают грешные притоны «Гнилого Ряда», они танцуют, плотно прижимая к себе партнершу обеими руками. Разумеется, мы, офицеры, не можем позволить себе столь фривольных развлечений.

– А этот танец быстрый или медленный?

– То быстрый, то медленный. В одной из фигур женщина подпрыгивает и обвивает ногами своего партнера, а затем откидывается назад, так что ее волосы касаются пола.

– Наверное, это грешно, – заметила Маран, – но определенно требует акробатической подготовки, – она рассмеялась. – Не будут ли шокированы почтенные граждане Никеи, если мы вдруг исполним эту фигуру танца?

– Пожалуй, – от ее замечания у меня закружилась голова. – Но я бы не стал обращать внимания на их реакцию.

– Осторожнее, сэр!

Кто-то прикоснулся к моему плечу. Я вернулся с небес на землю и с неохотой приготовился уступить танец. Передо мной стоял Эллиас Малебранш.

– Добрый вечер, капитан а'Симабу.

При виде его лица во мне вспыхнул гнев, но я промолчал и отступил в сторону. Маран с озадаченным видом направилась к Малебраншу, собираясь танцевать с ним. Она даже улыбнулась ему – должен признать, что ландграф не был уродом.

– Нет, графиня, я не прошу вас о танце, хотя и благодарю за оказанную честь, – сказал Малебранш. – Мой хозяин желает переговорить с вами.

Он кивнул мне.

– Мы просим леди почтить нас своим присутствием лишь на несколько минут, так что если вы не возражаете...

Маран покраснела.

– Капитан, – обратилась она ко мне. – Я не вполне понимаю, чего хочет этот человек, но меня возмущает его предложение отказаться от сопровождающего по прихоти его хозяина. Полагаю, вы знакомы?

– Да, – я справился со своей яростью и придал лицу выражение легкого недоумения. – Да, кажется, знакомы. Прошу прощения. Графиня Аграмонте-и-Лаведан, это Эллиас Малебранш. Если мне не изменяет память, он носит титул ландграфа.

Малебранш поклонился, но Маран едва кивнула в ответ. Прежде чем она успела ответить на оскорбительное приглашение, я перебил самым вежливым придворным тоном:

– Примите мои нижайшие извинения, ландграф Малебранш, но я не узнал вас без вашего желтого шелкового шнура.

В глазах Малебранша вспыхнула ярость, и он круто повернулся ко мне.

– Что это означает, сэр?

Вместо того чтобы ответить, я обратился к Маран:

– Наш добрый ландграф имеет в Кейте близких друзей, претворяющих в жизнь весьма необычные идеи личного обогащения. Я не стану называть здесь их имена, но это именно такой сброд, связи с которым можно ожидать от человека его нрава и поведения.

– А ваши манеры, сэр, именно таковы, каких можно ожидать от крестьянского увальня, на которого напялили солдатский мундир, – процедил Малебранш сквозь стиснутые зубы. – Мой хозяин просто подумал, что леди может доставить удовольствие компания джентльмена, а не наемника из забытой богами варварской провинции, который, возможно, дал обет безбрачия, если присмотреться к его наряду.

На это мог последовать только один ответ. Я был близок к взрыву, но увидел, как Малебранш бессознательно поглаживает рукоятку своего кинжала. Если я ударю его, он будет вправе защищаться любыми способами прямо здесь, а я был безоружен, хотя ничуть не боялся его. Если же я вызову его на дуэль, выбор оружия будет принадлежать ему, а он явно был мастером боя на ножах. Маран тоже понимала, что происходит, и ее гнев обратился в страх.

Не знаю, откуда взялась у меня выдержка – возможно, Танис или мой обезьяний бог Вахан даровали мне эту милость. Однако я заговорил совершенно спокойным тоном:

– Ландграф, я знаю, чего вы хотите от меня, но не могу удовлетворить ваше желание. Нумантийский офицер не имеет права бросить вызов человеку низшего сословия.

– Как вы осмелились! Род Малебраншей имеет тысячелетнюю историю!

– Если это так, в чем я сомневаюсь, то ваши предки сейчас качают головами при виде того, как низко пал их потомок.

Этого было достаточно.

– Отлично, – ледяным тоном произнес Малебранш. – Моим ответом будет поле чести. Это вас устраивает?

Я кивнул в знак согласия, и он ушел.

Красная пелена гнева перед глазами постепенно рассеялась. Я огляделся по сторонам. К счастью, никто не слышал нашей перепалки, лишь несколько человек озадаченно взглянули на нас, словно спрашивая, почему мы стоим неподвижно в центре танцующих.

Я взял Маран за руку и повлек ее к выходу, делая вид, что танцую.

– Что теперь будет? – прошептала она.

– Я убью этого мерзавца, вот и все.

Через несколько минут негодование Маран выплеснулось с новой силой: ей захотелось пойти к Чардин Шеру и сказать ему, какая он презренная свинья.

– Если желаете, я с радостью присоединюсь к вам, – сказал я, тщательно подбирая слова.

– Нет, не надо. Я в состоянии позаботиться о себе. Кроме того, вы можете отобрать кинжал у этого ужасного человека и заколете его, а что тогда?

– Тогда меня, разумеется, казнят. Но я умру счастливым и поднимусь со следующим поворотом Колеса – хотя бы за то, что служил такой очаровательной женщине.

– Перестаньте успокаивать меня, черт побери!

– Прошу прощения, – я хотел было добавить, что ее упрек направлен не по адресу, но вовремя прикусил язык. Мы были одни в саду. Мы вышли из бального зала, чтобы немного успокоиться, но, по-видимому, это нам не удалось. Маран молчала, глядя в ночь. Через некоторое время она повернулась ко мне.

– Нет, Дамастес. Это я должна извиниться. Визит к Чардин Шеру был бы глупостью с моей стороны. Он откажется от своих слов, и я опять окажусь в дураках. Ну почему, во имя девяти адов, у нас принято всегда верить мужчинам?

– Не знаю, – признался я. – Может быть, потому, что мужчины пишут законы.

– Какая чушь! – Маран снова вспыхнула. Ее платье, казалось, отвечало на ее гнев: по ткани вверх-вниз пробегали волнообразные колебания.

– Вы правы, – согласился я. Я не знал, что делать. Вечер был безнадежно испорчен, и лучше всего было бы незаметно уйти. Но вместо того, чтобы сказать об этом слух, я взял ее за руку и мягко привлек к себе.

Долгое время мы стояли в молчании. Ее дыхание участилось, успокоилось, потом снова участилось, как будто она тщетно пыталась совладать со своими чувствами.

– Я не собираюсь плакать, – пробормотала она, прижавшись лицом к моей груди. – Я и слезинки не пролью из-за этого сукиного сына!

Она подняла голову, и ее губы раскрылись. Я поцеловал ее; она с неожиданной силой ответила на поцелуй и тут же оттолкнула меня.

– Полагаю, он бы сказал о том, какое сильное впечатление я на него произвела, и предложил встретиться с ним попозже в его резиденции. Он не похож на человека, способного выпрашивать то, что ему хочется получить. Но я выслушивала и более мерзкие предложения, – продолжала она. – Сыновья богачей считают, что они могут ругаться как конюхи, если любое их желание не исполняется немедленно, и имеют очень странные представления о том, чего может хотеть молодая женщина.

Она улыбнулась уголком рта.

– Хотя до сих пор я не слышала подобных предложений от таких высокопоставленных особ, как Чардин Шер. Полагаю, мне следует считать себя польщенной.

К моему удивлению, она от души рассмеялась.

– Интересно, каким образом Малебранш удостоился чести стать сводником для Чардин Шера?

– Вероятно, продал ему свою мать или сестру, – ответил я. Я не сказал ей о том, что знал Малебранша в другом, гораздо более опасном обличье: теперь я понимал, что он выполняет грязную работу по поручению каллианского премьер-министра.

– Я скажу вам, что мы собираемся делать, – решительно заявила Маран. – Мы собираемся вернуться во дворец. Мы будем развлекаться и забудем о каллианцах. Мне уже давно не было так хорошо, и я не позволю им все испортить.

Именно так мы и поступили. Чардин Шер и его приспешники ушли, поэтому нам никто не мешал.

Бал должен был продолжаться до утра, но вскоре после полуночи Маран предложила уйти.

– Мы совершили выход в свет, я показала свой новый наряд, и мы узнали, что все каллианцы – ужасные свиньи. Что еще здесь делать? Есть я боюсь, потому что это платье может лопнуть по швам.

– Хм-мм... – промямлил я. – Какая интересная мысль. Вы не пробовали эклеры с того подноса? На вид они очень вкусные.

– Полно мечтать, о пылкий симабуанец! – она рассмеялась, сняла с головы маску морского змея, и ее волосы свободно рассыпались по плечам. Я тоже снял свою маску и последовал за ней.

Во время обратной поездки Маран упорно молчала. Я решил, что она не может забыть об оскорблении, нанесенном Чардин Шером, и попытался развеселить ее непринужденной болтовней.

Когда карета остановилась, я вышел из нее и протянул руку. Я уже собирался пожелать Маран спокойной ночи и отправиться на конюшню за Луканом, когда она неожиданно спросила:

– Капитан, вы джентльмен?

– Надеюсь, что да, графиня.

– В таком случае, я могу пригласить вас к себе, хотя не имею представления, чем вас угостить?

– В честь такого случая, мадам, я сделаю исключение из своих правил и выпью капельку вашего самого лучшего бренди.

– Сразу видно, что вы учтивый человек, сэр, – всегда готовы помочь расстроенной и сконфуженной девушке.

Дом был пуст. Ни одного слуги не попалось мне на глаза, хотя газовые лампы горели на полную мощность.

– Полагаю, все решили, что нас не будет до утра, и разошлись по собственным маленьким праздникам, – Маран нахмурилась. – Очень-очень старое бренди? Скорее всего, его можно найти в... в чьем-то кабинете.

Мы поднялись наверх, и она попросила меня подождать. Я стоял в роскошном коридоре, чувствуя себя последним дураком в моей оранжевой рясе. Минуту спустя она вернулась с хрустальным графином; многочисленные полированные грани разбрасывали повсюду отражения светильников.

– Так, куда теперь? О, я знаю! Вы же еще не видели солярия. Пошли, – она взяла меня за руку и провела по лестнице на верхний этаж.

Это было большое помещение со стеклянной крышей, изогнутой как верхушка хлебного каравая. Все здесь было выкрашено в белый цвет, начиная от гнутых железных стульев и столов и кончая оконными рамами. В дальней стене имелась дверь, ведущая на открытую балюстраду.

Я осторожно опустился на затейливый стул. Маран налила мне бренди и устроилась на хрупкой кушетке, которая наверняка рухнула бы под моим весом.

– Я хочу поблагодарить вас за приглашение на бал, – сказал я. – Иначе я был бы одним из тех бедных кавалеристов, которых мы видели на улице. Я болтался бы в седле, пытаясь выглядеть благородно и отмораживая мои... мои...

– Если не ошибаюсь, вы хотите произнести слово «яйца»?

– Нет, но и оно сойдет. Кстати, я собирался выразить свое восхищение вашим словарным запасом. Я не знал, что аристократы умеют так ругаться.

– Умеют, если они выросли в сельской местности и много ездили верхом. Все мои лошади лучше откликаются на этот язык, чем на нежное сюсюканье.

– Странно, – заметил я. – Армейские лошади предпочитают ласку и мягкое обращение. Может быть, животные лучше воспринимают незнакомое?

Я улыбнулся, и она нерешительно улыбнулась в ответ. На долю секунды на ее лице вновь промелькнуло выражение провинившегося ребенка, ожидающего наказания. Она встала и подошла к двери, ведущей на балюстраду. Я взял свой бокал и присоединился к ней.

Внизу несла свои воды Латана, и даже в этот поздний час я видел огни барж и торговых судов. Мне послышался какой-то звук, и я открыл дверь. Я не ошибся: с реки доносилась тихая музыка. Вскоре я увидел ее источник – сверху по течению к нам медленно приближался роскошный паром, на палубе которого играл оркестр.

Я стоял совсем рядом с Маран и ощущал чистый аромат ее волос, опьянявший гораздо сильнее, чем запах выдержанного бренди. Она повернулась, взяла у меня бокал и поставила его на подоконник.

– Ну вот, мой преданный рыцарь, теперь мы вдалеке от любопытных глаз, и у нас есть волшебный оркестр. Я хотела бы познакомиться с этим танцем из «Гнилого Ряда», сэр.

Я замешкался, но выражение ее глаз заставило меня принять решение.

– К черту джентльменство, – пробормотал я.

Ее руки обвились вокруг меня, и она растаяла в моих объятиях. Я тоже обнял ее, а потом, как и мечтал, прикрыл ладонями ее ягодицы. Она затаила дыхание, просунула одну ногу между моих ног, и мы задвигались как одно целое. Я начал поглаживать ее ягодицы. Ее дыхание участилось, и даже через мой балахон я почувствовал, как отвердели ее соски. Мой напрягшийся член прижался к ее бедру, но она не отстранилась. Мы танцевали так целую вечность, а потом я неожиданно понял, что паром давно уплыл, и музыка, которую мы слышали, звучала лишь в нашем сознании.

Маран привлекла меня к себе и впилась в мои губы долгим поцелуем. Наши языки соприкоснулись, и она застонала, качая головой из стороны в сторону, прижимая свои губы к моим с такой силой, что заболели десны.

Потом она отстранилась.

– Да, Дамастес. Сейчас же. Быстро. Пошли со мной.

Она почти бегом устремилась к лестнице, увлекая меня за собой.

Я не запомнил, как выглядела ее спальня, но постель была широкой и приглашающе расстеленной, а шелковые одеяла – такими же теплыми, как и ее платье. Комната освещалась единственной газовой лампой в виде канделябра, стоявшей на прикроватном столике.

Мы обнялись еще раз, и Маран отпрянула, шаря пальцами у себя на шее. Она что-то раздосадованно пробормотала. Я запустил пальцы за воротник ее костюма и рванул в стороны. Платье с треском лопнуло сверху донизу, и она осталась обнаженной.

– Ты, – сказала она. – Теперь ты. Пожалуйста, побыстрее.

Я снял рясу через голову и стряхнул сандалии. Потом я взял ее на руки, и мы упали на кровать. Ее руки двигались вверх-вниз по моей спине, и она стонала, шепча мое имя. Она закинула ногу мне за спину и ласкающим движением провела по позвоночнику. Мои пальцы скользили по ее телу – по самой мягкой и нежной коже, к которой я когда-либо прикасался.

Ее бедра раздвинулись, и она выгнулась под моими ищущими пальцами. Не было промедления, не было надобности в долгих ласках и во всем остальном, что обычно предшествует любовному акту.

Я прикоснулся к ее клитору головкой своего члена. Она вздрогнула всем телом.

– О боже, – прошептала она. – О, Дамастес, пожалуйста, пожалуйста! Возьми меня, возьми сейчас же!

Я отыскал раковину, толкнул, встретил жесткое сопротивление, ощутил мимолетную вспышку изумления и толкнул еще раз. Маран издала утробный крик, не в силах стерпеть мгновенную боль, а затем соединительная ткань подалась, и я погрузился в нее.

Секунду-другую я лежал без движения, а затем ее ноги поднялись, обвились вокруг моих бедер, и она подтолкнула себя ко мне – сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. Мои толчки встречались с ее толчками, ее ногти врезались мне в спину. Наши тела столкнулись еще несколько раз, а потом я не выдержал и почувствовал, как семя брызжет из меня. Мгновением позже она гортанно вскрикнула, и ее тело содрогнулось.

Мало-помалу конвульсии прекратились, и она замерла, учащенно дыша, но мой член все еще был твердым и по-прежнему находился в ней. Я положил ее на бок и задвигался в ней. Она со стоном произнесла мое имя, и нас снова унесло прочь.

– Я никогда не делала этого раньше, – призналась Маран. – Поэтому тебе придется учить меня.