Амиэль также покачала головой.

– Я не хочу знать, что ждет меня завтра, – сказала она. – Если мне будет хорошо, я буду приятно удивлена; если плохо, я не желаю заранее мучиться беспокойством.

Маран попросила у меня серебряную монетку.

– Провидец, что ты будешь изучать? – поинтересовалась она. – Мои ладони?

– Я уже изучил все, что нужно, – спокойно ответил старик.

– И что меня ждет?

Провидец открыл было рот, но, посмотрев на нас, покачал головой и вернул монетку.

– Только не во время праздника, – быстро проговорил он.

– Что это значит? – возмутилась Маран Но провидец молчал, уставившись в землю. Маран помрачнела.

– Проклятие, разве можно так зарабатывать деньги? – воскликнула она. – Это же пустая трата времени!

Она быстро пошла прочь. Мы с Амиэль, переглянувшись, последовали за ней.

Через несколько минут к моей жене вернулось хорошее настроение. Возможно, причиной тому было волшебное снадобье, но, вполне вероятно, все объяснялось смехом и громкой музыкой, исполняемой всеми – от имперских оркестров до уличных музыкантов и пьяного мужика, весело дующего в свирель.

Один человек стоял на пустынной площади, размахивая руками так, словно он дирижировал большим оркестром. Перед ним не было ни одного музыканта, но торжественные звуки музыки разносились по всей округе.

Мимо прошла вереница самых разных медведей – черных медведей с гор, бурых медведей из тропических джунглей, было даже одно громадное рыжее чудовище из Юрея. Но мы не заметили ни дрессировщиков, ни цепей. Медведи спокойно прошли по улице и скрылись в ночи.

Наконец мы вышли на берег реки. Народу было очень много. Все лодки, ялики и катера Никеи, украшенные цветами, пестрыми лентами и разноцветными факелами, скользили вверх и вниз по водной глади реки Латаны. В небе над ними плыли другие корабли, сделанные из невесомой бумаги. Установленные на них масляные светильники горели разноцветными огнями. Потоки горячего воздуха поднимали эти небесные корабли все выше и выше. Время от времени пламя добиралось до бумаги, и тогда огненный метеор, срываясь, падал вниз.

Мы двигались в направлении Императорского Дворца, где должно было состояться настоящее представление.

Новогодний праздник – лучшая пора для нумантийских волшебников продемонстрировать свое мастерство. По мере того как мы приближались к дворцу, все отчетливее становились видны образчики магии, заполнившие небо В этом году, похоже, чародеи превзошли все то, что было раньше Темнота расцвечивалась лучами яркого света, исходящими неизвестно откуда. По улицам разгуливали невиданные звери, на глазах росли деревья, одеваясь убором зеленой листвы и покрываясь цветами. Огромные рыбины, которых не встречали даже бывалые рыбаки, выпрыгивая из воды, подскакивали высоко в воздух. Толпа громким смехом встретила появление сказочного создания, наполовину льва, наполовину осьминога, прошедшего вразвалочку по набережной и вдруг бесследно растворившегося, – разволновавшийся чародей потерял контроль над своим созданием, и оно исчезло.

Постепенно все образы один за другим пропали, и на ночном небе остались только звезды. Сейчас должно было начаться Большое представление. Долгое время ничего не происходило; вдруг Маран, ахнув, указала пальцем. Медленно, очень медленно звезды, подмигивая на прощание, стали гаснуть. Толпа, увидев происходящее, затихла. Восторженные восклицания сменились почтительным шепотом. Наконец наступила полная темнота. Заплакали дети. Где-то пронзительно вскрикнула женщина.

Затем высоко в небе родился новый крошечный источник света. Он становился ярче, больше, превращаясь в разноцветный вихрь, простирающийся от горизонта до горизонта. Потом все краски слились, и в вышине возникло гигантское лицо бородатого старика, спокойно взирающего сверху вниз на происходящее, без удовольствия и гнева.

– Умар! – воскликнул кто-то.

И это действительно был он, творец Вселенной. Появилась огромная рука, держащая мир. Мир начал вращаться, и рука положила его в пустоту.

Появился второй бог, чернобородый, длинноволосый. Это был Ирису-Хранитель. Он встал за вращающимся миром, защищая его руками.

Мы смотрели на мир и видели все, большое и маленькое, далекое и близкое. Мы видели горы, моря, реки, равнины и населяющих их животных и людей. Один лишь император Тенедос обладал талантом – и безрассудством – воспроизвести перед богами копию их собственного творения.

Лицо Умара потускнело, затем исчезло. В небе остались только наш мир и Ирису. Но с миром что-то случилось. По его поверхности стремительно расползалась зловещая плесень, и я понял, что наш мир стареет, умирает. Я услышал завывание ветра, хотя вокруг все было тихо и лишь ласковый весенний ветерок ласкал новогоднюю ночь.

Из ниоткуда прискакала лошадь, бледная, призрачная. На ней свежей кровью алели седло и сбруя из красной кожи. Верхом на лошади сидела женщина, обнаженная по пояс, с ожерельем из человеческих черепов на груди. У нее было четыре руки: одна сжимала меч, другая нож, третья копье, а в четвертой был изуродованный человеческий труп. Длинные растрепанные волосы женщины развевались на ветру; ее глаза горели безумным огнем.

Это была Сайонджи, богиня Смерти, Разрушительница, Созидательница, божество, которому больше всего поклонялся Тенедос, чье имя многие боялись произносить вслух.

Объятые ужасом, люди кричали, падая ниц и вознося к небу мольбы. Но это продолжалось одно мгновение.

Развернув коня, Сайонджи пронзила Ирису копьем, и тот упал. Затем богиня рассекла мечом мир, наш мир, и болезненная плесень исчезла. Мир озарился новыми красками; все снова начало расти, жить. Сайонджи ускакала прочь, и тотчас же видение растаяло.

Остались только тихий шелест волн, мягкий ветерок и усыпанное звездами небо. Послышались редкие хлопки.

Эта иллюзия была слишком величественной, чтобы ей аплодировать. Если, конечно, подумал я, это вообще была иллюзия.

Часовой подозрительно всмотрелся мне в лицо, и я, спохватившись, прошептал контрзаклинание. Солдат поспешно вытянулся в струнку.

– Прошу прощения, господин трибун, но здесь так темно, и я, наверное, устал, поэтому...

Я махнул рукой, останавливая его, и мы вошли во дворец. Пиршество у императора было в разгаре. Из главной залы приемов доносилась громкая музыка. Двое пьяных счастливо храпели на полу в длинном коридоре, еще один примостился в объятиях изваяния демона, высившегося у входа.

У дверей должно было дежурить не меньше двух часовых, но сейчас не было ни одного. Увидев приоткрытую дверь соседнего караульного помещения, я попросил женщин немного подождать, а сам, солдат до мозга костей, пошел взглянуть, в чем дело, и накрутить кое-кому хвоста.

К счастью, прежде чем начать свою гневную тираду, я приоткрыл дверь чуточку пошире. На столе лежала распростертая молодая женщина, на которой уцелела только верхняя часть наряда. Один часовой, спустив штаны до щиколоток, поместился у нее между ногами, обвивающими его за талию; двое других ждали своей очереди. Четвертый часовой, тоже полуодетый, стоял, повернувшись ко мне голой задницей, а женщина держала его член у себя во рту. Он вытащил его на мгновение, чтобы подразнить женщину, и я узнал в ней улыбающуюся Лею, сестру императора.

Я тихо прикрыл за собой дверь. В конце концов, на самом деле не важно, охраняется ли внутренний пост. И даже первые трибуны не имеют иммунитета от клеветы принцесс, которым помешали получать удовольствие.

Амиэль спросила, что я увидел, но я лишь молча покачал головой, и мы прошли в главную залу. Там собрался весь цвет нумантийской знати. Здесь последствия праздничного веселья были гораздо заметнее. Оркестр продолжал играть, и немногочисленные танцоры умело маневрировали между распростертыми телами павших на поле пьянства. Кто-то нашел себе другое занятие в укромных альковах, окружавших просторную залу.

– Немного пошловато, – заметила Маран, оставаясь при этом невозмутимой.

Я тоже был совершенно спокоен. Снадобье позволило мне взирать на происходящее хладнокровно и безмятежно. Я отыскал взглядом императора, стоявшего в нише балкона, с которого он обращался с важными заявлениями к толпе, собравшейся во внутреннем дворе. Его лицо раскраснелось от упоения своей успешной иллюзией, говорил он громче обыкновенного. Рядом с ним стояла миниатюрная светловолосая женщина, прикрытая лишь тончайшей шелковой вуалью. Она была мне знакома, к счастью, не слишком близко. Это была леди Иллетцк, вдова лорда Махала, одного из членов Совета Десяти, девять лет назад убитого Товиети во время безумств гражданской войны. До брака будущая леди Иллетцк была дочерью простого торговца; лорд Махал взял ее в жены, восторгаясь небывалым чувством патриотизма – а также другими ее талантами.

Я познакомился с леди Иллетцк, еще когда был жив ее муж, а меня только что произвели в капитаны нижней половины. Меня пригласили в незнакомый дом – как выяснилось, принадлежащий лорду Махалу. У входа меня встретила хозяйка. Ее безукоризненное тело не было ничем прикрыто, и она была пьяна. По-детски улыбнувшись, леди Иллетцк спросила, не желаю ли я пощупать ее груди. Несколько ошеломленный, я поспешно ретировался.

После временного затишья, обусловленного трауром, леди Иллетцк снова вернулась к светской жизни в том смысле, в каком ее понимала.

Ну да ладно! Новогодний праздник считается временем вседозволенности. Наверное, именно исходя из этих соображений, Тенедос выбрал себе спутницу на вечер. Окинув взглядом залу, император остановился на нас. Сперва он было нахмурился, но затем его магия преодолела заклятие Синаит, и он нас узнал.

Я учтиво поклонился, Амиэль и Маран присели в реверансе. Ответив на наше приветствие кивком, император снова повернулся к леди Иллетцк.

– Следует ли нам подойти к ним? – спросил я. Амиэль покачала головой.

– Не думаю, если только в этом нет крайней необходимости. Как там говорится у моряков? Догонять при попутном ветре очень непросто. Судя по всему, для того чтобы сравняться с остальными гостями, нам нужно будет очень много выпить.

– А лично я сейчас пить совершенно не хочу, – сказала Маран. – Мне и так хорошо. Давайте найдем более веселую компанию.

– Замечательно... Только подождите, – остановила ее Амиэль. – Я знаю одно место. Совсем недавно узнала о нем; оно совсем рядом. Пошли.

Амиэль провела нас назад по коридорам, охраняемым часовыми, во дворцовый сад. Уже стало довольно прохладно, и в саду почти никого не осталось. Маран, поежившись, развернула плащ.

– Там, куда мы направляемся, будет тепло, – заверила ее подруга.

Мы направились по петляющей тропинке, углубляясь в обширный сад. Вокруг нас были пышные экзотические растения, наливающиеся весенними соками.

– Так, дайте-ка сообразить, – пробормотала под нос Амиэль, останавливаясь. – Вот от этого белого камня... сюда.

Она свернула с тропинки, казалось, в сплошные заросли. Однако, как оказалось, густые ветви образовывали свод, под которым можно было пройти.

– По-моему, садовники даже не догадываются о его существовании, – сказала Амиэль. – Я нашла этот проход совершенно случайно, недели две назад. Уронив браслет, я нагнулась, чтобы его подобрать, и увидела просвет среди кустов.

Мы пошли следом за ней по узкому зеленому коридору. Он привел нас к изумительному естественному гроту. От него вниз к небольшой полянке уходили каменные ступени. Мы стали спускаться, утопая по щиколотку во мху. По сторонам лежали большие валуны. Струйка воды, выбивающаяся из расселины в скале, превращалась в тоненький ручеек, бегущий от запруды к запруде и скрывающийся под землей.

Казалось, здесь должно было быть темно и сыро, но на ковре зеленого мха дрожали отблески газовых светильников, спрятанных за деревьями. На поляне, полностью защищенной от ветра, царила приятная прохлада. Это был крохотный обособленный мирок, отрезанный от окружающей действительности.

– Разве здесь не чудесно? – спросила Амиэль. – Здесь уютно, если мы захотим пить, тут есть вода, здесь светло и даже слышна музыка.

До нас доносились слабые звуки оркестра, играющего во дворце. Я расстелил на земле наши плащи, и мы уселись рядом, молча наслаждаясь ночью, наслаждаясь друг другом. Амиэль положила руку на мое плечо, и мне стало тепло и уютно. Маран прижалась к подруге. Так мы и сидели, не произнося ни звука, чувствуя, как ласковыми волнами разливается по нашим телам и душам чудодейственное снадобье.

– Я хочу танцевать, – вдруг объявила Амиэль.

Не прибегая к помощи рук, она грациозно поднялась и вышла на середину полянки. Я уже упоминал о том, что у нее было тело профессиональной танцовщицы; и действительно, до брака Амиэль занималась хореографией.

Повернувшись к нам лицом, она поклонилась, проводя руками по своему телу, а затем протягивая их вперед, предлагая себя. Затем Амиэль начала двигаться в такт отдаленным звукам музыки.

Постепенно ее тело слилось с мелодией, превратившись в кружащийся пурпурный вихрь.

У Маран участилось дыхание.

Поднеся руки к груди, Амиэль медленно пробежала пальцами по цепочке пуговиц. Сбросив платье, она осталась в одних сандалиях и продолжала танцевать, неторопливо, изящно.

Мое естество налилось так, что мне стало больно. Маран провела по нему ногтем и, улыбнувшись, отвернулась, наблюдая за танцем подруги.

Амиэль кивком подозвала ее к себе, и Маран шагнула к ней, грациозная, словно молодой олень. Юные женщины начали двигаться вместе, не касаясь друг друга.

Мое сердце бешено колотилось; я чувствовал, что сам тоже сливаюсь с мелодией, с танцем.

Амиэль дотронулась до Маран, и та остановилась. Закрыв глаза, она стояла совершенно неподвижно и ждала. Амиэль провела по ее спине, по лицу кончиками пальцев. Никогда в жизни мне не доводилось видеть такое прекрасное зрелище. Рука Амиэль скользнула к пряжке на платье Маран, и моя жена тоже осталась обнаженной.

Амиэль выпрямилась, протягивая вперед руки. Маран подошла к ней вплотную, и подруги слились в долгом страстном поцелуе. Затем Маран прошлась губами по шее Амиэль, спустилась к груди, дразня соски зубами.

Маран опустилась на колени, скользнув языком и губами по животу своей подруги, отыскивая треугольник страсти. Обхватив руками ягодицы Амиэль, она, помяв, раздвинула их, проникая в образовавшуюся расселину пальцами, а ее язык очутился между ног подруги.

Амиэль сдавленно застонала. У нее подогнулись колени, и она осела на мох, раздвигая ноги.

– Дамастес, – едва слышно прошептала Маран, но ее слова прозвучали так отчетливо, будто она стояла рядом, – Дамастес, дорогой, раздевайся.

Я подчинился, уверенно разбираясь с застежками и пуговицами.

– А теперь, любимый мой, радость моя, иди сюда. Иди к нам. Возьми нас – сделай то, о чем мы с тобой так часто мечтали.

Медленно ступая по густому мху, я направился к ним.