Сага о Темном Короле (№2) - Король-Демон

Мне пришлось отказаться от своей затеи. Ну и черт с ними, этими жителями болот, пусть они живут в своей трясине и гниют в ней. Вернувшись на берег, я приказал продолжать движение вперед, обходя деревню.

Когда мы повернули от болота, клянусь, над зловещей топью раздался радостный хохот.

Начался Сезон Дождей, и я вспомнил, как ровно год назад ехал с посольством в Джарру. Хорошим днем можно было считать тот, когда надоедливый ледяной дождь лишь моросил. По большей части за сплошными потоками воды солдат не мог разглядеть командира своего эскадрона. Реки и ручьи вышли из берегов, а дороги превратились в сплошное месиво.

Как-то вечером мы остановились, дожидаясь, когда саперы наведут мосты через разлившуюся реку. Меня отыскал гонец, передавший, что император хочет знать, не желаю ли я отужинать вместе с ним в штабе трибуна Агина Гуила. Я ответил, что с огромной радостью принимаю приглашение. Как только начало темнеть, я направился в штаб Гуила.

Зять императора расположился в огромном шатре, для перевозки которого, полагаю, требовалось не меньше полдюжины телег. Вокруг горели яркие костры. Судя по всему, дерево было высушено с помощью магии, ибо мне вот уже четверо суток никак не удавалось разжечь отсыревший хворост, и я вынужден был довольствоваться сухим пайком. Я облизнулся, почувствовав ароматные запахи – жареной говядины, свежеиспеченного хлеба и специй. Внезапно меня захлестнула усталость, и я почувствовал себя тем, кем был на самом деле, – замерзшим, промокшим насквозь, очень голодным солдатом, безмерно уставшим и находящимся на грани терпения.

Я увидел слуг в свежих, чистых, сухих ливреях, расставляющих посуду на застеленных белыми скатертями столах. В золотых тарелках отражался свет хрустальных светильников, висящих над удобными креслами. Послышался смех, в том числе женский, и звон стекла. Я заметил неподалеку экипаж императора.

Осадив Каземата, я соскочил на землю. Подбежавший офицер, отсалютовав, принял у меня поводья. У него были знаки различия легата. Когда трибуны развлекают императора, рядовые и даже капралы недостойны заботиться о лошадях гостей.

– Добро пожаловать, трибун а'Симабу. Император очень рад, что вы смогли его навестить.

– А уж как я рад, не выразить словами, – усмехнулся я, направляясь к шатру.

Сделав несколько шагов, я обернулся, чтобы попросить легата дать Каземату овса, и увидел неподалеку, на границе освещенного круга, десятка два человек. Это были простые солдаты, рядовые пехотинцы и уланы. Оборванные, грязные, они промокли под дождем. Волосы и бороды их, казалось, были взяты у пугал. Похоже, у всех вот уже несколько дней во рту не было маковой росинки. Чистыми у них были только лезвия мечей.

Я их узнал, ибо эти воины были со мной во время страшного отступления из Сайаны, сражались с восставшими Товиети, воевали в Каллио, а потом участвовали в сотнях безымянных стычек на границах. Они были грубые, неряшливые, по большей части неграмотные. От них плохо пахло, они грязно ругались, и их нельзя было без страха отпустить в таверну или бордель.

Но они всегда были рядом, и, когда я приказывал идти вперед, они, чертыхаясь и проклиная меня, шли в бой. Шли и умирали.

А сейчас они смотрели на золотой шатер, и их лица были чужими.

Я подошел к легату.

– Сэр! – испуганно вытянулся в струнку тот, словно первый трибун застал его за чем-то непристойным.

– Видите тех людей?

– Так точно, сэр!

– Они уже были здесь, когда появился император?

– Точно не могу сказать, сэр. Кажется, были.

– Он их видел?

– Не могу знать, сэр.

Легат оглянулся на оборванных солдат.

– Что-нибудь не так, сэр? Прикажете их прогнать?

– Нет. Но я попрошу вас об одной любезности: передайте императору, что меня призвали неотложные дела. Скажите, что я искренне сожалею.

Я больше не ощущал ни проливного дождя, ни ломящих от сырости суставов. Вскочив на коня, я вернулся к передовым частям и провел остаток ночи с саперами, стоя по грудь в ледяной воде, скрепляя грубо обтесанные бревна.

На рассвете мне принесли кружку чуть теплого чая и ломоть хлеба, и это показалось мне роскошной трапезой. Оседлав Каземата, я первым пересек реку по скрипящему мосту, приказывая армии трогаться вперед.

Четкой границы болот не было; просто постепенно топи становились не такими обширными, и среди них все чаще появлялись сухие островки, заросшие деревьями.

Наконец мы очутились в чаще Белайя, и все, от трибуна до рядового, вздохнули с облегчением: худшее осталось позади. Впереди сквозь пелену моросящего дождя показались первые холмы. Армия двинулась к ним по тонким полоскам твердой земли, далеко вдающимся в болото. Мы ускорили шаг, стремясь поскорее выйти на сухое место, развести костры, согреться.

Когда наши последние части выходили на берег, майсирская армия нанесла удар со стороны болота.

Майсирские колдуны наложили заклятия безразличия, так что ни у кого из нас не возникло желания посмотреть на запад. Все были уверены, без каких бы то ни было оснований, что там нет ничего, кроме непроходимой трясины. Именно там и ждали нас затаившиеся майсирцы.

По сигналу поднявшись из болота, они с торжествующими боевыми криками пошли на нас.

Неприятелю следовало бы оставить нам возможность спасаться паническим бегством. Если бы справа от нас был лес или суэби, скорее всего, наши войска дрогнули бы. Но поскольку везде вокруг была топь, отступать было некуда.

Майсирцы так и не успели уяснить, что в походном порядке нумантийской армии строевые части рассредоточены по всей длине колонны, поэтому их удар пришелся не на тыловые подразделения. Расправившись с обозами и маркитантами, неприятель наткнулся на корпуса, которыми командовали Мерсия Петре и Мирус Ле Балафре.

Оба трибуна среагировали мгновенно, спокойно и четко приказав своим солдатам приготовиться отразить нападение слева. Офицеры и капралы побежали вдоль рядов, громкими криками предупреждая о той страшной каре, которая постигнет солдат, не убивших своих шесть майсирцев, и обещая гнев Сайонджи тем, у кого возникнет мысль спасаться бегством. Вот в чем состоит суть воинской закалки: своего командира настоящий солдат должен бояться больше, чем неприятеля, и тогда он будет сражаться доблестно и стойко.

Кроме того, в нас бушевала ярость. Столько времени майсирцы уклонялись от прямого боя, предпочитая наносить постоянные уколы в спину! И вот теперь они были перед нами, и мы жаждали крови.

Повернувшись налево, колонны перестроились в боевой порядок. Обоз и тыловые подразделения были срочно переведены на восток. Не буду притворяться, будто это было сделано гладко или хотя бы что этот маневр осуществили все колонны. И все же достаточное количество солдат побросали ранцы и схватились за мечи, и достаточное количество лучников достали из колчанов стрелы и послали их в неприятеля, останавливая первую волну майсирцев.

Противник заколебался, застыл на месте, и, прежде чем вторая волна успела откатиться назад, наши солдаты похватали колья, предназначенные для строительства ограды вокруг лагеря, и воткнули их в мягкую землю остриями к неприятелю. Вторая волна майсирцев разбилась об этот частокол.

Я был далеко впереди, вместе с 20-м полком Тяжелой Кавалерии; карета императора находилась чуть позади. Нас догнал мчавшийся во весь опор гонец, но по шуму у нас за спиной я и так уже понял, что случилось нечто серьезное.

Офицеры начали выкрикивать команды, солдаты сбрасывали с седел ранцы и скатки, хватая мечи и пики. Спрыгнув с кобылы, я пересел на Каземата, которого уже успели оседлать ординарцы. Пришпорив жеребца, я поскакал галопом к карете императора. Тенедос уже распорядился поставить экипажи в круг; его телохранители, спешившись, приготовились держать оборону. Император позвал к себе колдунов Чарского Братства, и пространство между каретами заполнилось людьми в рясах и офицерских мундирах. Один из чародеев прямо на мокрой траве изобразил разноцветным порошком магические узоры, поскольку не было другого способа разметить открытую лужайку, другие расставили зажженные светильники. Колдуны поспешно смешивали травы и бросали их в огонь, раскрывали свитки с заклинаниями, рылись в своих сумках, извлекая чудодейственные предметы.

– Дамастес, возьми на себя кавалерию, – приказал император. Его голос оставался совершенно спокойным. – Собери ее в кулак и попробуй ударить этим ублюдкам во фланг. Я сам тоже собираюсь немного их побеспокоить. Я уже послал подкрепления к Ле Балафре и Петре.

Козырнув, я пришпорил Каземата, направляясь к 20-му полку. Кирасиры и мои Красные Уланы уже были готовы к бою. Я быстро отдал распоряжения домициусам, командовавшим отрядами, бывшими в передовом дозоре. Нам предстояло выдвинуться далеко вправо, а затем направиться к месту боя и обрушиться на майсирцев с юга, откуда они нас не ждут.

Убедившись, что офицеры уяснили мой замысел, я дал команду трогаться.

Мне было не по себе. Напряженные мышцы дрожали, кожа зудела. Я чувствовал присутствие магии. Император накладывал заклятие. Мы находились как раз на границе его действия. Деревья и кустарник грозно закачались, зашевелились, я ощутил приближение чего-то зловещего, но тут в нас опознали «друзей». В свое время именно такое же заклятие Тенедос использовал против армии Чардин Шера во время сражения в лесу под деревней Дабормидой. Тогда я возблагодарил своего бога-хранителя Таниса за то, что он избавил меня от этого жуткого зрелища. Но сейчас мне предстояло все увидеть. Деревья оживут и сразятся с неприятелем. Ветви будут душить солдат, стволы – падать, круша их своим весом, корни – вырываться из-под земли, раздирая их на части. Увидев этот неправдоподобный кошмар, люди станут сходить с ума и с криками бросятся врассыпную, погибая от новых ужасов и от мечей нумантийских солдат.

Деревья зашевелились, ожили, словно терзаемые ураганом, хотя на самом деле царило полное безветрие, и дождь лился с неба. Мои солдаты обернулись, ища у меня поддержки; их лица были бледными от страха. Деланно рассмеявшись, я крикнул что-то про магию императора, и они чуть приободрились. Внезапно неприятное ощущение исчезло, и вокруг вновь воцарилось спокойствие. Я не знал, что произошло, но здравый смысл подсказывал, что майсирским колдунам удалось разрушить заклятие Тенедоса.

Теперь они нанесут ответный удар, если только император не успеет быстро восстановить свои силы. Как выяснилось, Тенедос действовал недостаточно расторопно, и сквозь пелену дождя засверкали красные сполохи. Казалось, на нас напали полчища светлячков или, скорее, тех крошечных красных птах, что носятся стаями по джунглям Симабу в Сезон Пробуждения. Но это были не миролюбивые, дружелюбные живые создания – на нас обрушились раскаленные искры, частицы огня из царства Шахрийи, не гаснущие под дождем. Находя свои жертвы, они прилипали к ним, превращаясь в яркие вспышки, и вскоре округа огласилась пронзительными криками.

Одна искорка прикоснулась к моей руке, разгораясь пламенем, пожирающим меня, мою энергию. Мой рассудок захлестнула волна боли и страха; я вспомнил огонь, в который не так давно прыгнул сам. Пошарив другой рукой по поясу, я схватил кинжал Йонга и принялся отчаянно отскабливать пламя. Маленький костер словно отвалился от руки, и боль тотчас же прошла, но рукав был прожжен насквозь. Сперва я решил, что огонь победило серебро с эфеса кинжала, но затем понял, что прикоснулся к нему стальным лезвием.

Не я один сделал это открытие. Солдаты принялись оттирать обжигающие искры мечами, ножами и даже стальными наконечниками стрел. Но были и те, кто спохватился недостаточно быстро или запаниковал. Тела несчастных мгновенно вспыхивали яркими факелами, и они падали на землю, извиваясь в страшных муках. Лошади ржали от боли и страха, пятясь назад. Наш боевой порядок дрогнул, но тут огонь разом потух, словно его загасило не контрзаклинание, а сильный дождь.

Император передал приказ Ле Балафре и Петре перейти в наступление. Но двум ветеранам не требовалось никаких распоряжений; они сами прекрасно знали, что лучшая контратака – та, которая начинается без промедления, а лучший способ вырваться из засады – прыгнуть прямо в нее. Двое трибунов с мечами в руках лично повели свои корпуса в бой. Наши солдаты с громкими криками бросились на врага.

Они прорвали вторую волну и остатки первой и двинулись дальше, стройными рядами, неудержимо круша майсирцев, и дождь смывал с мечей кровь врагов.

Пробил час ввести в бой нашу кавалерию, ударить неприятелю в левый фланг, довершить его разгром. Но только...

Я никогда не пытался приписать себе наличие каких-нибудь чудодейственных способностей или сверхъестественных чувств. Так что, наверное, я просто услышал какой-то отдаленный звук. Или что-то увидел краем глаза – сверкнувшие доспехи, флаг или даже огонь.

Но я поймал себя на том, что повернулся вправо, от майсирских войск, к соблазнительному пологому холму, куда мы направлялись. Замечательное место для того, чтобы начинать с него кавалерийскую атаку: лошади разгонятся вниз по склону, и это придаст дополнительную силу натиску. А майсирской конницы нигде не было видно...

И все же, подозвав своих офицеров, я отдал им новые распоряжения. Кто-то изумленно выпучил глаза.

– Да-да, – крикнул я. – Живее же, черт побери!

Трибун Нильт Сафдур, формально командующий конницей, удивленно раскрыл рот, но ничего не сказал. Я послал двух ординарцев назад к основным силам нашей армии – одного к императору, чтобы известить его о своих глупости и неповиновении, другого к Линергесу, командиру ближайшего к нам корпуса, с просьбой прийти на помощь.

Огромная масса нумантийской конницы медленно развернулась направо, от того места, где вела бой майсирская пехота, лицом к пологому склону. Никогда в жизни я еще не совершал такого нелепого поступка. Я дал команду перейти на рысь; горнисты протрубили сигнал, и огромный стальной кулак пришел в движение. Пришпорив Каземата, я галопом промчался вдоль строя и оказался впереди. Мои Красные Уланы не отставали от меня.

Люди и кони слились в единое целое. Поднявшись вверх по склону, мы перевалили через гребень холма и увидели майсирскую конницу, готовую нанести нашим войскам неожиданный удар. Мы напали на их фланг подобно уланской пике, беспрепятственно вонзающейся в не защищенный доспехами бок. Неприятель попытался было развернуться, но действовал недостаточно расторопно, и мы раскололи его, словно молот, обрушившийся на хрусталь.

Майсирский кирасир замахнулся на меня шестопером. Я подставил древко своей пики так, чтобы цепь обмоталась вокруг него, и выдернул оружие из рук майсирца. Тот опешил, не зная, что делать дальше, и Курти прикончил его стрелой. Швырнув ставшую бесполезной пику в лицо другого майсирца, я позволил Свальбарду расправиться с ним. Схватив в одну руку меч, в другую кинжал Йонга, я едва успел отразить выпад саблей, нанес ответный удар, тоже промахнулся, и нападавший скрылся в гуще боя.

У меня прямо перед лицом просвистела сабля. Я отпрянул назад, а у кирасира из глаза словно выросла стрела, и он рухнул на землю. Оставшаяся без всадника лошадь налетела на Каземата, но мой жеребец, пронзительно заржав, лягнул ее стальной подковой. Я тем временем выпотрошил какого-то майсирца, бежавшего ко мне, размахивая саблей над головой. На меня бросились еще двое, но, столкнувшись, обругали друг друга, а я вонзил одному из них меч в живот и толкнул его на второго, после чего рассек ему бедро, и он потерял ко мне всякий интерес.

Бой продолжался... продолжался... и наконец мы пробились через строй майсирцев, развернулись и снова обрушились на них. Ослепленный яростью, я искал взглядом знамена, указывающие на присутствие короля Бай-рана или, что еще лучше, азаза, но, увы, ничего не находил.

Вдруг я увидел пятьдесят всадников на породистых белых жеребцах, в одинаковых черных доспехах, под желтым знаменем. Их предводитель был в латах и шлеме с поднятым забралом. Я его узнал. Это был раури Ревальд, командующий майсирской кавалерией, с которым я встречался в Джарре. Ревальд тоже сразу же узнал меня, и мы разом выкрикнули одинаковые команды:

– Схватите этого человека!

– Убейте его!

Мои Красные Уланы сцепились с его свитой, и наступило демоническое безумие. Кто-то полоснул меня палашом по ноге, и я почувствовал боль и увидел кровь. Я махнул мечом, и палаш – вместе с рукой, сжимавшей его, – кружась, отлетел в сторону. Больше я не думал об этом майсирце.

Еще один кирасир отпрянул в сторону, уклоняясь от удара, и я изо всех сил опустил меч ему на каску. Он кувырком свалился с коня. Возможно, я убил еще одного майсирца, может быть, двух, а может быть, и трех – точно не помню.

Но я прекрасно помню, как в этом месиве людей и лошадей вдруг образовалось пустое пространство, где остались только я и Ревальд на танцующем от нетерпения белом жеребце. Ревальд обрушил на меня свой двуручный меч, а я, отразив удар, тоже сделал выпад, но мое лезвие безобидно звякнуло о стальную кирасу. Ревальд снова поднял и опустил свое страшное оружие, и я, приняв всю силу удара своим щитом, почувствовал, что у меня онемела левая рука.

Ревальд открыл рот, собираясь что-то крикнуть, наверное, какую-нибудь цветистую фразу, которая звучала бы в веках. Поскольку у меня не было подобающего ответа, я просто выбросил вперед лезвие меча, вонзившееся ему в лицо и дошедшее до мозга. Шлем слетел с головы Ревальда; выпучив глаза, раури повалился назад, и я услышал жуткий крик.

Однако его люди не прекратили сражаться. Кровавая пляска смерти продолжалась. Росла груда тел в черных доспехах, пытающихся предсмертными стонами прогнать пришедшую за ними Сайонджи. Забрызганные кровью лошади, лишившиеся седоков, носились по полю, натыкаясь друг на друга. Но и красные мундиры моих уланов щедро усеяли землю. Я судорожно глотнул воздуха. Казалось, последний раз я делал вдох несколько часов – нет, дней назад. Сквозь красную пелену, застилающую взор, я увидел, как всадники в черных доспехах нахлестывают своих коней, спасаясь бегством, или бросают оружие и поднимают руки, сдаваясь в плен. Я понял, что победа осталась за нами.

И как раз в этот момент император наложил последнее заклятие на майсирцев, затаившихся в болоте. Сперва нумантийские солдаты не разобрались, что к чему, но неприятель вдруг словно обезумел. Майсирцы стали тереть глаза, воя от боли, размахивать руками, кружиться на месте. Теперь им уже было не до войны – и наши солдаты устроили бойню.

А заклятие было простым – всего лишь москиты. Своеобразные. Невидимые москиты, чьи укусы жгли сильнее огненных искр майсирских колдунов, и солдат уже не мог думать больше ни о чем другом. Боевые ряды майсирцев дрогнули, затем развалились. Солдаты тысячами обращались в бегство или сдавались в плен.

Наконец-то мы столкнулись лицом к лицу с майсирской армией и разгромили ее. Однако официальной капитуляции не последовало. Мы не услышали подтверждения этому ни от короля Байрана, ни от его йедазов, военачальников. Остатки майсирских войск отступили на север.

Но император был удовлетворен.

– Они у нас в руках, – торжествующе заявил он. — Король не может продолжать эту войну – после такого поражения. – Затем Тенедос произнес нечто странное: – И мы заплатили то, что с нас требовали. Отныне сила на моей стороне. Теперь дорога на Джарру открыта.

Однако цена победы оказалась страшной. Почти тридцать тысяч наших лучших воинов – пехотинцев, кавалеристов, разведчиков – пали смертью героев, были ранены и получили увечья на этом безымянном поле. Чародеи и знахари делали все, что могли, помогая раненым, но слишком часто их действия сводились к краткой молитве и клочку ткани, чтобы прикрыть остекленевшие глаза. В числе погибших были трибун Мерсия Петре и его адъютант Филлак Гертон, который, как я надеялся, не только был моему другу помощником и слугой, но и подарил ему любовь.

Ночью мы зажгли погребальные костры и принесли жертвы.

Глядя на бушующее пламя, я вспоминал Мерсию, человека сухого, аскетического, порой даже грубоватого, чьей жизнью была армия.

Ко мне подошел кто-то, и, оглянувшись, я увидел, что это был Ле Балафре. Его нога была забинтована, рука висела на перевязи. Трибун долго молча смотрел на последние огненные почести, воздававшиеся Петре, затем сказал так тихо, что я едва разобрал его слова:

– Это была хорошая смерть. Наша смерть, смерть настоящего солдата.

Повернувшись, Ле Балафре скрылся в темноте.

Дорога на Джарру была открыта.

Глава 24

ПОКИНУТЫЙ ГОРОД

Я снова смотрел на раскинувшуюся передо мной Джарру, но на этот раз у меня по коже бежали мурашки. Одно дело видеть покинутым такой маленький городок, как Иртинг; совершенно иное зрелище представлял этот огромный город, затянутый пеленой дождя. Нигде не было ни человека, ни коня, ни другой живности, ни над одной трубой не вился дым; единственными звуками были завывания ветра в пустынных улицах.

Мы совершили марш до Джарры за шесть дней, и на седьмой рано утром наши разведчики вошли на окраины города. Ничего не обнаружив, они благоразумно заняли оборону и послали гонцов императору. Тенедос поехал вперед, прихватив в качестве охраны целый армейский корпус. Вместе с ним к Джарре направились и колдуны Чарского Братства. Они читали одно заклинание за другим, пытаясь проверить, не превращена ли майсирская столица в огромную колдовскую западню, но ничего не могли определить.

Я попытался представить себе людей, настолько послушных, что по приказу короля они снялись с обжитых мест и удалились в глушь. У меня мелькнула мысль, скольким из них суждено погибнуть в суровых, негостеприимных лесах юга. Что замыслил Байран? На что он рассчитывает? Неужели он сошел с ума?

Император приказал нумантийской армии расположиться лагерем под Джаррой. Он хотел сохранить столицу нетронутой, не превращать ее в груду разграбленных развалин. Солдаты недовольно ворчали, но вполголоса, поскольку никто не знал, какие ужасы ждут нас в городе.

Двум кавалерийским полкам предстояло провести разведку Джарры, и я «предложил» Сафдуру выделить для этой цели 17-й и 20-й полки, моих любимчиков среди элитных частей, сказав, что сам буду ими командовать.

Топот копыт по булыжной мостовой гулко разносился по словно вымершему городу. На этот раз я действовал в точности по уставу: на каждом перекрестке мы оставляли сторожевое охранение, и отряд продвигался вперед, только убедившись, что все вокруг чисто. В первую очередь меня интересовали Моритон и замок короля Бай-рана. Добравшись до середины города, я обнаружил, что у меня больше не осталось людей. Вызвав в подкрепление два пехотных полка, сменивших мои дозоры, мы продолжили продвигаться вперед.

Нам встретились несколько майсирцев, в основном стариков, а также тех, для кого не существовали никакие законы. При виде нас люди спешили спрятаться в переулках, и мы даже не пытались их преследовать.

Ворота Моритона были заперты. Закинув на стены веревки с крючьями, добровольцы поднялись наверх. Через несколько минут ворота открылись. Мы проехали мимо «Октагона»; ворота тюрьмы были распахнуты настежь. Взяв троих уланов, я заглянул внутрь. Все камеры оказались пустыми. Я увидел чей-то труп, насаженный на длинный осколок стекла на внутренней стене. Присмотревшись, я разобрал, что это комендант тюрьмы Шикао, чья улыбка и при жизни напоминала оскал мертвеца. Тут была какая-то загадка: несомненно, солдаты короля Байрана ни за что не допустили бы ничего подобного. Так что же все-таки случилось с заключенными? Где они?

Мы проехали по улицам, застроенным особняками, ко дворцу короля Байрана. Зайдя внутрь, я увидел пар, идущий у меня изо рта, прошел по пустынным, неотапливаемым коридорам и залам, услышал в гнетущей тишине гулкий стук каблуков своих сапог.

В последнюю очередь я отправился в дальнюю часть Моритона, к стене, отделяющей город от подступившей к нему чащи Белайя. Именно там находился зловещий замок азаза. Мы не увидели в нем ни одной живой души; ворота были заперты. Мы не стали даже пробовать проникнуть внутрь – азаз наверняка позаботился о защите своих владений от незваных гостей.

Вернувшись, мы доложили об увиденном императору.

Тенедос взорвался.

– Как смеет этот варвар и ублюдок именовать себя королем! А его тупые, покорные подданные, что они делают? Неужели они настолько глупы, что не могут понять: их песенка спета! Где, черт побери, делегация Бай-рана, готовая вести переговоры о мире? Где, проклятие, белые флаги?

У меня хватило благоразумия не высказать вслух свои мысли. А что, если король Байран и майсирцы вовсе не считают себя побежденными? Предположим, Джарра не имеет для них никакого значения – как и остальная территория Майсира, захваченная нами? На многие тысячи лиг к югу, западу и востоку никто еще и не слышал о нумантийцах. Для нашего противника война только началась. И вероятно, он убежден, что в конечном счете победа будет на его стороне.

От таких мыслей меня мороз по коже продрал. Те, кто способен сохранить веру в победу после того, как в руках неприятеля оказались столица и сотни лиг родной земли, для нас такие же чужие, как призванные колдунами демоны.

– Впрочем, это не имеет никакого значения, – вдруг произнес Тенедос, стараясь говорить как можно небрежнее. – В моих... в наших руках столица, то есть весь Майсир. Завтра же, как только рассветет, мы осмотрим город.

Гадая, что это будет за торжественный въезд в покоренную столицу, я тем не менее улыбнулся, кивнул, отсалютовал и попросил разрешения удалиться. Мне следовало бы заняться приготовлениями к завтрашнему дню, решить, какие части куда двинутся, и тому подобное. Но на это у меня был штаб. Я послушался голоса сердца, что, вероятно, мне нужно было делать почаще, и попросил Свальбарда отыскать капитана Балка, чтобы тот приказал Красным Уланам быть готовыми через десять минут выступить в путь.

Я пустился в совершенно безрассудное предприятие, сознавая всю его безнадежность. Мы быстро добрались до южных предместий Джарры и выехали за пределы города. Было уже поздно, смеркалось, моросящий дождь усиливался.

Впереди показалась крошечная деревушка, и Свальбард направил своего коня ко мне.

– Прошу прощения, сэр. Будьте любезны, посмотрите мне в глаза.

Я был ошеломлен, поскольку эта просьба прозвучала из уст такого замкнутого старого вояки, как Свальбард. Тем не менее я подчинился.

– Точно, – пробормотал великан. – Кажется, вы не подпали под колдовские чары. Хотя понятия не имею, откуда у меня такая уверенность...

Свальбард вернулся в строй. Все мои тревоги улетучились, мрачное настроение прошло, и я громко рассмеялся. Несомненно, это только добавило беспокойства Красным Уланам.

Деревня оказалась не только опустевшей, но также разграбленной и спаленной дотла. Мы снова долго ехали полями, затем завернули за рощицу и увидели нависающий утес с мрачным монастырем далриад наверху.

Заметив какое-то движение у ворот, я приказал своему маленькому отряду пуститься рысью и приготовить оружие. На расстоянии выстрела из лука от стен монастыря мы увидели шестнадцать человек, одетых во что попало, начиная от обтрепанных нумантийских мундиров и кончая куртками лесорубов. Кое-кто был даже в майсирских туниках. Мои лучники положили стрелы на тетивы, но тут один из незнакомцев бросился к нам навстречу, отчаянно размахивая руками.

– Подождите! – закричал он. – Не стреляйте. Мы свои. Мы люди Йонга.

И он изобразил что-то, по его мнению, напоминающее военное приветствие.

– Командир разведчиков Ланбей, – представился он. – С Третьей штурмовой сотней Йонга.

– Какого черта вы тут делаете, так далеко от основных сил?

Ланбей растерянно молчал, переминаясь с ноги на ногу.

– Э... мы... ну... в общем, пытались узнать, что произошло с... мм...

Кто-то из моих уланов фыркнул.

– То есть занимались грабежом.

– Никак нет, сэр. – Перебрав все известные ему слова и выражения, Ланбей не смог подобрать таких, которые передавали бы его оскорбленную честь, и просто закатил глаза, что сделало его похожим на деревенского дурачка. – Нам даже в голову не могло прийти ничего подобного, сэр. Подобное преступление карается виселицей, ведь так?

Эти слова уланы встретили громким смехом.

– Ланбей, не трудись. Я тебя уже раскусил, гнусный лжец, – сказал я. – А теперь говори, что ты делаешь здесь, у монастыря далриад. Попробуй в кои-то веки сказать правду. Не отравишься.

Глубоко вздохнув, Ланбей затравленно посмотрел на меня, вспоминая, скольких мародеров я повесил за военные преступления, и решил послушаться моего совета.

– Мы побоялись оставаться в городе, сэр, – мало ли какое колдовство нас там ждет – и решили поискать что-нибудь в окрестностях Джарры, а потом вернуться к своим.

Разведчики подошли к своему командиру, радуясь, что я, по-видимому, не собираюсь сию минуту никого вешать.

– Мы хотели поживиться в той деревне, – подхватил один из них, – но здесь уже кто-то до нас успел поорудовать. Потом мы увидели этот замок. Тут-то наверняка должно быть полно добра. Но замок охраняется.

– Храни нас Ирису! – вдруг крикнул я, лихорадочно оглядываясь вокруг в поисках укрытия.

Из-за стен монастыря показались головы воинов в закрытых шлемах с забралами. Я пришел в ужас от собственной беспечности. Мои уланы бросились врассыпную, лучники торопливо потянулись за стрелами.

– Не беспокойтесь, сэр. Они не собираются на нас нападать. Полагаю, их слишком мало, чтобы обеспечить оборону замка, так что они просто хотят посмотреть, что мы замышляем.

Я снова взглянул на укрепления, и что-то показалось мне странно знакомым... У меня в душе запела струна. Я принялся лихорадочно рыться в памяти, но тут послышался скрип механизмов, и ворота медленно поднялись. Нам навстречу вышла хрупкая фигура в солдатской шинели.

Женщина. Она направилась к нам. Узнав ее, я спрыгнул с седла, и мы побежали друг к другу. Мои глаза наполнились слезами, но мне нисколько не было стыдно. Поймав Алегрию в свои объятия, я прижал ее к себе. Казалось, это продолжалось целую вечность. Наверное, мы целовались – не помню, ибо мое сердце переполняло счастье, и я не отдавал себе отчета, что происходит вокруг.