Екатерина начала царствование милостью к недругам и наградами друзей. Она сразу же поднялась над дворцовыми партиями и распрями и, подобно тому, как была безусловным лидером в удачно проведенном заговоре, стала столь же безусловным руководителем государственной политики.
      Восемнадцать предшествующих лет, проведенных в России, не прошли даром: она хорошо знала страну, ее историю, понимала, каковы подданные, и не строила наивных и беспочвенных иллюзий. С первых же дней царствования Екатерина проявила необычайную работоспособность – занималась делами до двенадцати часов в сутки, подбирала себе знающих и надежных помощников, способных быстро и основательно вникать в суть самых разных проблем.
      На одном из первых заседаний Сената императрица заявила, что, «принадлежа самому государству, она считает и все принадлежащее ей собственностью государства, и на будущее время не будет никакого различия между интересом государственным и ее собственным». При этом она исходила из принципа превосходства интересов государства над интересами отдельной личности, утверждая: «Где общество выигрывает, тут на партикулярный ущерб не смотрят».
      Позднее Екатерина сформулировала другие важнейшие принципы своей политики, названные ею «пятью предметами»:
      «1. Нужно просвещать нацию, которой должен управлять.
      2. Нужно ввести добрый порядок в государстве, поддерживать общество и заставить его соблюдать законы.
      3. Нужно учредить в государстве хорошую и точную полицию.
      4. Нужно способствовать расцвету государства и сделать его изобильным.
      5. Нужно сделать государство грозным в самом себе и внушающим уважение соседям. Каждый гражданин должен быть воспитан в сознании долга своего перед Высшим Существом, перед собой, перед обществом, и нужно ему преподать некоторые искусства, без которых он почти не может обойтись в повседневной жизни».
      Исходя из «предмета пятого», Екатерина видела смысл внешней политики в соблюдении собственных интересов России. «Резоны и выгоды, свой авантаж и профит», как тогда говорили, становились целью отношений с другими государствами, что позволило добиться выдающихся успехов в международной политике.

      Правительствующий Сенат, учрежденный указом Петра I от 22 февраля 1711 года, до вступления Екатерины II на престол претерпел немало изменений. Сначала он был высшим государственным органом, но уже при Екатерине I выше Сената стал Верховный тайный совет, а затем, при Петре II, Кабинет министров. Анна Ивановна попыталась вернуть Сенату его изначальное значение, но при Елизавете Петровне он вновь отошел на второй план, уступив ведущую роль Конференции при высочайшем дворе. Н. И. Панин убедил новую императрицу реформировать Сенат, сделав его подлинно высшим государственным органом. Панин представил проект, по которому в 1763 году Сенат был разделен на шесть департаментов: четыре из них находились в Санкт-Петербурге, а два – в Москве.
      Первый департамент ведал важнейшими делами управления, второй – всей судебной системой и судебными делами всех инстанций, третий департамент был наиболее разнообразен, он занимался путями сообщения, здравоохранением, образованием и делами национальных окраин, четвертый департамент руководил армией и флотом.
      Московские департаменты руководили всеми делами первого и второго Санкт-Петербургских департаментов, распространяя свою юрисдикцию на центральные губернии России.
      В годы правления Екатерины II в составе Сената существовали Тайная экспедиция, Межевой департамент, создавались временные комиссии, советы и комитеты для решения различных вопросов, возникающих на повестке дня.
      Сохраняя эту структуру, Сенат, разрастаясь и трансформируясь, просуществовал до ноября 1917 года.

      В 1762 году Петр III опубликовал указ о секуляризации церковных владений, то есть об обращении церковной собственности в светскую. Этот шаг был наиболее решительным из всех, какие делала центральная власть со времен Ивана III, пытаясь ограничить церковное землевладение.
      Однако возмущение церковных иерархов было столь велико, что Екатерина II в первые два года своего правления практически не проводила секуляризации церковных земель и монастырских крестьян, но с 1764 года она начала методично, со все нарастающим разма-хом и усиливающимся напором, отбирать в казну имущество и «крещеную собственность», принадлежащие церкви.
      До 1786 года около миллиона монастырских крестьян России стали собственностью государства, перейдя в разряд экономических крестьян, делами которых занималась Коллегия экономии. Большая часть земель, которые монастырские крестьяне обрабатывали для нужд духовенства, перешла в их руки. В 1786 году Коллегия экономии перестала существовать, и экономические крестьяне, жившие не только в России, но также в Прибалтике, на Украине и в Белоруссии, слились с государственными крестьянами. Бывшие экономические крестьяне остались за государством и не превратились в крепостных, сохранив личную свободу.
      Именно они были той основной экономической силой, которая преобразовывала деревню на капиталистических началах, ведя розничную и оптовую торговлю, открывая фабрики и мастерские, покупая незаселенные земли.

      Однако проведению в жизнь принципов, разработанных Екатериной, мешала извечная российская рутина, политические противники, угроза очередного заговора или дворцового переворота.
      В одном из писем Понятовскому Екатерина призналась: «Мое положение таково, что я должна принимать во внимание многие обстоятельства; последний солдат гвардии считает себя виновником моего воцарения, и при всем том заметно общее брожение».
      В первые же месяцы царствования Екатерины II в среде гвардейских офицеров возник заговор в пользу шлиссельбургского узника Ивана Антоновича. Трое братьев Гурьевых – Петр, Иван и Семен – и Петр Хрущев намеревались его освободить и посадить на российский трон. Заговор был раскрыт, а заговорщики сосланы в Якутск и на Камчатку.
      Вслед за этим обнаружился новый заговор. Объектами недовольства, нападок и даже готовившихся покушений были две государственные персоны – императрица и ее фаворит Григорий Орлов. Опасность еще более сблизила их, и у любовников появилась мысль обвенчаться, тем более что еще до убийства Петра III Екатерина допускала возможность брака с Григорием Орловым.
      Чтобы облегчить выполнение этого намерения, она решила обнародовать документы о венчании Елизаветы Петровны и Разумовского. Однако, когда посланцы императрицы приехали к Алексею Григорьевичу и попросили показать им соответствующий документ, Разумовский, человек умный и осторожный, открыл ларец с документами и на глазах у нежданных гостей бросил какие-то бумаги в огонь камина. Не все тогда поняли этот поступок: ведь обнародование факта супружества с Елизаветой Петровной повлекло бы его уравнение в правах с членами императорской фамилии и получения титула Императорского Высочества. Но Разумовскому было чуждо честолюбие, кроме того, он не хотел ввязываться в интригу с непредсказуемыми последствиями.
      Тогда в игру включился поверенный в сердечных делах Екатерины – бывший канцлер граф Алексей Петрович Бестужев, первым из сановников удостоенный Екатериной II звания генерал-фельдмаршала.
      Во время коронационных торжеств в Москве он составил челобитную на имя императрицы, в которой «всеподданнейше, всепочтительнейше и всенижайше просили избрать себе супруга ввиду слабого здоровья великого князя».
      Несколько вельмож поставили свои подписи под этой челобитной, когда же дело дошло до М. И. Воронцова, он не только не подписал ее, но тотчас же поехал к императрице и обо всем рассказал ей, заявив, что «народ не пожелает видеть Орлова ее супругом».
      Екатерина, как утверждает Е. Р. Дашкова, вняла голосу «народа» и сказала, что челобитная была плодом самодеятельности Бестужева, что она не имеет к ней никакого отношения и не собирается брать себе в мужья Григория Орлова.
      Меж тем Григорий Орлов по просьбе Екатерины был пожалован германским императором Францем I Габсбургом титулом князя Священной Римской империи, что вызвало новые опасения того, что фаворит может оказаться на троне.
      Главой недовольных Григорием Орловым стал камер-юнкер и секунд-ротмистр конной гвардии Федор Хитрово, которого Дашкова называла «одним их самых бескорыстных заговорщиков».
      Хитрово по неосторожности поделился своими соображениями о замышляемом заговоре с собственным двоюродным братом Ржевским. Он сообщил, что привлек еще двух офицеров – Михаила Ласунского и Александра Рославлева. Все они, говорил Хитрово, будут умолять государыню отказаться от брака с Григорием Орловым, а если она не согласится, то убьют всех братьев Орловых. Перепуганный Ржевский пересказал все это Алексею Орлову, и Хитрово арестовали.
      24 мая 1763 года Екатерина II, находившаяся на богомолье в Ростове Великом, направила В. И. Суворову секретнейшее письмо о производстве негласного следствия по делу секунд-ротмистра камер-юнкера Федора Хитрово, рекомендуя «поступать весьма осторожно, не тревожа ни город, и сколь можно никого; однако ж таким образом, чтоб досконально узнать самую истину, и весьма различайте слова с предприятием... Впрочем, по полкам имеете уши и глаза».
      Следствием было установлено, что Хитрово с небольшим числом сообщников видел главного виновника всего происходящего в Алексее Орлове, ибо «Григорий глуп, а больше все делает Алексей, и он великий плут и всему оному делу причиною». Было установлено, что на жизнь Екатерины заговорщики посягать не намеревались, а планировали лишь устранение братьев Орловых.
      Поэтому Екатерина ограничилась тем, что сослала главного заговорщика Федора Хитрово в его имение – село Троицкое Орловского уезда, – где он и умер 23 июня 1774 года. Единомышленников Хитрово – Михаила Ласунского и Александра Рославлева – уволили с военной и дворцовой службы в чинах генерал-поручиков.
      И все же Екатерина решилась передать вопрос о своем замужестве на усмотрение Сената. На его заседании встал сенатор граф Н. И. Панин, воспитатель цесаревича Павла Петровича, и сказал:
      – Императрица может делать все, что ей угодно, но госпожа Орлова не будет нашей императрицей...
      Панина тотчас же поддержал К. Г. Разумовский. Правда, потом поговаривали, что все происшедшее в Сенате было подстроено самой Екатериной по договоренности с Паниным, чтобы противостоять настоятельным просьбам Орлова вступить в ним в брак. Екатерина уже понимала всю несостоятельность этой затеи, хотя всем сердцем продолжала любить Григория.

      Вскоре после вступления на престол новой императрицы объявился еще один сторонник Ивана Антоновича. На сей раз это был подпоручик Смоленского пехотного полка Василий Яковлевич Мирович.
      Бедный дворянин-украинец, родители которого потеряли свои поместья из-за приверженности делу Мазепы, долго обивал пороги своих знатных петербургских земляков, умоляя помочь ему вернуть конфискованное добро. Однажды он попал на прием к гетману К. Г. Разумовскому. Как показывал потом на допросе Мирович, гетман сказал ему: «Ты, молодой человек, сам себе прокладывай дорогу. Старайся подражать другим, старайся схватить фортуну за чуб и будешь таким же паном, как другие».
      Отчаявшись добиться желаемого законным путем, Мирович стал подумывать об иных способах поправить дела: то мечтал о выгодной женитьбе, то надеялся на крупный выигрыш в карты, но фортуна ловко увертывалась от неудачливого подпоручика.
      Осенью 1763 года Мирович случайно узнал, что в Шлиссельбурге томится несчастный Иван Антонович. Этого было довольно, чтобы направить его мысли в новое русло. Всю зиму он обдумывал, что можно предпринять, и, наконец, каким образом можно осуществить задуманное, и решил, что как только наступит его очередь нести караульную службу в Шлиссельбургской крепости (а Смоленский полк по частям выполнял такую задачу), он попытается освободить узника.
      Он не знал, что даже в случае удачи его затея обречена на провал: Иван Антонович от строгого многолетнего заключения в одиночных казематах превратился в полусумасшедшего человека, невнятно говорившего и утратившего представление о реальной жизни.
      В начале июля 1764 года Мировичу была поручена команда из сорока пяти солдат и унтер-офицеров. В крепости постоянно находились три десятка солдат при коменданте Бередникове и двух офицерах – Власьеве и Чекине.
      Мирович лишь в последние дни перед осуществлением задуманного им дела стал склонять солдат и капралов отряда на свою сторону. Подпоручик зачитывал им подложный манифест, сулил богатства и почести, подобные тем, какие обрели лейб-кампанцы Елизаветы Петровны. Он предложил участие в заговоре и капитану Власьеву, не зная, что тому, согласно секретной инструкции, вменялось в обязанность лишить жизни Ивана Антоновича при попытке его освобождения.
      Власьев сделал вид, что согласился, а сам немедленно доложил обо всем Н. И. Панину. Мирович этого не знал, но, почувствовав опасность, решил действовать немедленно. Ночью по его приказу солдаты арестовали коменданта и двинулись к каземату. Однако Власьев и Чекин, услышав выстрелы, немедленно исполнили предписания инструкции, и когда Мирович проник в каземат, Иван Антонович был уже мертв.
      Мировича арестовали, долго допрашивали, сначала в Шлиссельбурге, потом в Петропавловской крепости. Следствием и допросами руководил Григорий Орлов, проявивший известную снисходительность к преступнику и не позволивший применять пытки. И все же Мировича приговорили к смерти и казнили 15 сентября 1764 года.

      Желая укрепить местную власть, Екатерина II 21 апреля 1764 года издала «Наставление губернаторам», которое было первым важным документом ее царствования, созданным для дальнейшего усиления внутренней структуры государства.
      По этому документу глава губернии подчинялся лишь императрице и Сенату и именовался «главой и хозяином губернии».
      В «Наставлении...» губернии объявлялись главными частями России, «и они, – писала Екатерина, – самые те, которые более всего поправления требуют». И далее следовала сентенция о соотношении таких категорий, как «империя» и «губерния». «Все целое, не может быть отнюдь совершенно, если части его в непорядке и неустройстве пребудут». И для того, чтобы вся Россия пришла в порядок, Екатерина издала «Наставление...». По нему губернатор должен был следить за быстрым прохождением дел в губернской канцелярии; затем, чтобы в случае разногласий по делу, брать его под свой контроль и разрешать самому на основании законов. Пункт IV «Наставления...» гласил: «Губернатор недремлющим оком в Губернии своей взирает на то, чтобы все и каждый по званию своему исполнял с возможным радением свою должность, содержа в ненарушимом сохранении указы и узакононения наши, чтоб правосудие и истина во всех судебных, подчиненных ему местах обитали, и чтоб ни знатность вельмож, ни сила богатых совести и правды помрачать, а бедность вдов и сирот, тщетно проливая слезы, в делах справедливых утеснена не была». Если же эти «нерадивые или порочные люди» окажутся среди его чиновников, а еще хуже, если кто-то из них окажется взяточником, то губернатор должен отрешить таковых от должности и представить дело в Сенат на утверждение. При чрезвычайных ситуациях – пожаре, голоде, эпидемии, бунтах и иных катастрофах – губернатор должен был возглавлять борьбу с этими бедствиями, становясь единым надо всеми главноначальствующим. Наконец, вменялось губернаторам один раз в три года объезжать губернию, чтобы лично убеждаться в состоянии дел и знать все воочию, а не понаслышке.
      «На заре Екатерининского царствования, – резюмируя сказанное, указал академик Ю. В. Готье, – должность генерал-губернатора, там, где она сохранилась, например в Москве, стала приобретать во второй половине века более определенные черты экстраординарной должности государева наместника».

      Придавая особенное значение двум столицам России, Екатерина развила и дополнила «Наставление губернаторам» от 21 апреля 1764 года еще одним документом – «Наставлением Московскому и Санкт-Петербургскому генерал-губернаторам», поскольку последние, как подчеркивала императрица, в отличие от прочих генерал-губернаторов «указов ни от кого, кроме Нас и Сената Нашего на свою собственную персону не получают».
      Московскому и Санкт-Петербургскому генерал-губернаторам давалось право отрешения от должности нерадивых судебных чиновников и осуществление надзора за судами, находящимися на территории их губерний. Они, как и другие губернаторы, должны были раз в три года объезжать вверенную им губернию, «и в проезде своем, поощряя поселян благоразумными к землепашеству увещеваниями и стараясь отвращать тот резиденциям нашим (то есть Москве и Санкт-Петербургу) вред, который происходит от единой только лености земледельцев, ибо окрест резиденции живущие крестьяне, полагаясь на непрочное приобретение малого через другие промыслы прибытка, оставляют полезное земледелие, и тем к собственному своему разорению принуждены покупать хлеб в резиденциях; отчего обитатели сих городов нередко терпят в хлебе дороговизну, тогда, когда могли бы они довольствоваться дешевизною, чрез подвоз хлеба чрез тех же поселян».
      Завершалось «Наставление...» следующим: «Впрочем, смотрят сии губернаторы на выгоды и пользы обитающих в их губерниях жителей, и по тому располагаясь, предусматривают государственные пользы к приращению интереса, или неудобства ко вреду народному, и о том всем немедленно представлять Нашему Сенату, а в случае нужды и Нам Самим. Представления свои должны писать ясно и вразумительно, утверждая их неоспоримыми доказательствами и очевидным искусством препровождая; на что и ожидают Нашего решительного указа».

      19 сентября 1765 года были изданы Манифест и Генеральные правила, положенные в основу двух инструкций для землемеров межевых губернских канцелярий и для провинциальных межевых контор.
      Кроме «Наставлений...», носящих общий характер, в губернии посылалось и множество указов и рескриптов, определяющих частные проблемы, порой и весьма значительные. Одним из таких установлений было положение о «Генеральном межевании», по которому необходимо было точно определить границы существующих земельных владений отдельных лиц, общин, церкви, городов, уездов, губерний. Межевание продолжалось почти сто лет – до 1861 года. В результате были сделаны уездные планы и губернские атласы. В ходе работ во всех губерниях были созданы Межевые губернские канцелярии, а в уездах – Провинциальные межевые конторы. Были они созданы и в Московской губернии. Землемеры как представители власти работали в сопровождении двенадцати понятых, которые подтверждали правильность замеров, производимых десятисаженной эталонной цепью при помощи астролябии. Бесспорное владение на момент межевания служило основанием для закрепления земли за владельцем. За правильность межевания в конечном счете отвечали губернаторы.

      Что же касается личных взаимоотношений Екатерины и Григория Орлова, то они год от года крепли и отнюдь не ограничивались альковными утехами и любовными ласками.
      Из множества характеристик, данных современниками и историками Григорию Орлову, приведем прежде всего принадлежащую его биографу А. А. Голомбиевскому: «Природа щедро одарила Орлова. „Это было, – по выражению императрицы, – изумительное существо, у которого все хорошо: наружность, ум, сердце и душа“. Высокий и стройным, он, по отзыву Екатерины, „был самым красивейшим человеком своего времени“. Превосходя красотой, смелостью и решительностью всех своих братьев, Григорий не уступал никому ни в атлетическом сложении, ни в геркулесовой силе. При этом Григорий был, несомненно, добрый человек, с мягким и отзывчивым сердцем, готовый помочь и оказать покровительство, доверчивый до неосторожности, щедрый до расточительности, неспособный затаивать злобу, мстить; нередко он разбалтывал то, чего не следует, поэтому казался менее умным, чем был. Способный, но ленивый, Григорий обладал умом не самостоятельным и глубоким, но чутким к вопросам, которые его интересовали. Схватив на лету мысль, понравившуюся ему, быстро усваивал суть дела и нередко доводил эту мысль до крайности. Часто вспыльчивый, всегда необузданный в проявлении своих страстей, он обладал веселым и ветреным нравом, любил кулачные бои, состязания в беге и борьбе и охоту на медведя один на один».
      К этой характеристике можно присоединить еще одну, высказанную английским посланником лордом Каткартом: «Орлов – джентльмен, чистосердечный, правдивый, исполненный высоких чувств и обладающий замечательным природным умом».
      Английскому посланнику вторил соотечественник Григория Орлова, суровый критик своего времени, желчный и брюзгливый князь М. М. Щербатов. Он отличал Григория Орлова от многих других современников, признавал за ним ряд прекрасных качеств. В записке «О повреждении нравов в России» Щербатов писал: «Во время случая Орлова дела шли довольно порядочно, и государыня, подражая простоте своего любимца, снисходила к своим подданным. Люди обходами не были обижены, и самолюбие государыни истинами любимца укрощаемо часто было... Орлов никогда не входил в управление не принадлежащего ему места, никогда не льстил своей государыне, к которой неложное усердие имел, и говорил ей с некоторою грубостью все истины, но всегда на милосердие подвигал ее сердце; старался и любил выискивать людей достойных... Ближних своих любимцев не любил инако производить, как по мере их заслуг, и первый знак его благоволения был заставлять с усердием служить Отечеству и в опаснейшие места употреблять».
      В дожде благодеяний, пролившихся на Григория Орлова, были две прекрасные богатые мызы, расположенные неподалеку от Петербурга – Гатчина и Ропша. А помимо этого Григорий Григорьевич получал от императрицы большие суммы денег, чаще всего выдаваемые ему на именины – 25 января, и на день рождения – 6 октября. Екатерина дарила Орлову всякий раз от пятидесяти до ста пятидесяти тысяч рублей.
      По ее же ходатайству он стал, как мы уже знаем, князем Римской империи, что было подтверждено дипломом от 21 июля 1763 года. Тогда же он возглавил Канцелярию опекунства иностранных (то есть иностранцев, переселившихся в Россию). Они получали земли в Поволжье, освобождались на тридцать лет от податей, имели право продавать плоды своего труда беспошлинно за границу, заводить торги и ярмарки, строить фабрики и мануфактуры.
      К 1769 году только вокруг Саратова в ста четырех колониях поселились более двадцати трех тысяч выходцев из Швейцарии, Германии, Франции, Австрии и других стран. Карта Поволжья запестрела новыми названиями – Берн, Люцерн, Унтервельден и другими.
      В январе 1765 года Орлов был назначен шефом кавалергардского корпуса, а 14 марта того же года – генерал-фельдцейхмейстером и генерал-директором над фортификациями, заняв сразу важнейшие должности – командующего артиллерией и командующего инженерными войсками.
      Проводя год за годом рядом с Екатериной, Орлов стал много читать и увлекся естественными науками, отдавая предпочтение физике. Он переписывался с Жан-Жаком Руссо, дружил с директором Академии наук Г. Н. Тепловым и с особой приязнью относился к М. В. Ломоносову.
      Михаил Васильевич искренне дорожил дружбой Орлова. Символично, что свое предпоследнее стихотворение, написанное в июле 1764 года, он посвятил Орлову:
 
Ты, верны Отечеству распростирая длани,
Екатеринин рок и общей отвратил,
Покой и век златой наукам обновил.
Ликуют Северны страны в премудрой воле,
Что Правда с
Кротостью сияет на Престоле.
О, коль прекрасны дни!
О, коль любезна Власть!
Герой, мы должны в том
Тебе велику часть!
 
      В трудные минуты Ломоносов всегда находил у Орлова поддержку, а когда великий ученый 4 апреля 1765 года умер, то все его бумаги Григорий Григорьевич выкупил у вдовы покойного, тщательно разобрал и бережно хранил. Из дневника Семена Андреевича Порошина, воспитателя цесаревича Павла, известно, что Орлов высказывал основательные познания в физических свойствах золота, ботанике, химии, анатомии, геометрии и астрономии. В летнем дворце Орлов устроил обсерваторию и часто наблюдал за звездным небом.
      Разносторонность интересов привела Орлова к тому, что в 1765 году он стал первым президентом Вольного экономического общества. Он предложил для общества собственный дом, купленный ему Екатериной за сорок тысяч рублей, где 15 июня 1765 года и произошло первое заседание.
      По инициативе Екатерины II Орлов объявил конкурс на тему: «В чем состоит собственность земледельца (крестьянина) – в земле ли его, которую он обрабатывает, или в движимости, и какое он право на то и другое для пользы общенародной иметь может?» В конкурсе приняли участие сто шестьдесят авторов, не только русских, но и зарубежных. Тогда-то впервые гласно прозвучал вопрос об отмене крепостного права.
      С 1766 года стали издаваться периодические «Труды Вольного экономического общества», а годом раньше вышло в свет первое статистико-географическое исследование России «Экономические вопросы, касающиеся до земледелия по разности провинций». Издания общества не были мертвой академической схоластикой, в них содержались рекомендации по развитию сельского хозяйства, особенно животноводства, усовершенствованию сельскохозяйственных орудий, советы по пчеловодству, шелководству, производству сахара, полотна, внедрению наиболее рациональных способов хозяйствования. Григорий Орлов еще дважды – на второй и третий срок – избирался президентом общества и до конца своих дней оставался его членом.
      31 октября 1765 года последовал высочайший рескрипт, в котором Екатерина писала: «Мы оное приемлем в особое наше покровительство... жалуем обществу шесть тысяч рублей на покупку пристойного дома как для собрания вашего, так и для учреждения в нем экономической библиотеки». (В 1919 году, когда «Вольное экономическое общество» было ликвидировано, его библиотека насчитывала двести тысяч томов.) Общество учредило и свои собственные награды. Первая золотая медаль стоимостью в двести пятьдесят золотых рублей была присуждена привезшему наибольшее количество российской пшеницы для продажи за границу, вторая – за устройство запасных хлебных житниц на случай неурожая.

      14 декабря 1766 года был опубликован манифест о выборах депутатов в Комиссию об уложении от всех свободных сословий России для выработки нового свода законов.
      Комиссии об уложении, более известные под названием Уложенных комиссий, существовали в России с начала XVIII века. С 1700 по 1754 год существовало шесть таких комиссий, работающих над созданием свода законов. Однако ни одна из них не преуспела. Поэтому Екатерина решила еще раз собрать Комиссию об уложении, чтобы довести дело до конца. Свод законов создавали депутаты от всех народов и сословий страны, кроме крепостных крестьян, интересы которых представляли их владельцы. Всех пятерых братьев Орловых избрали депутатами от уездов, где у них были имения. Григорий Орлов представлял дворян Копорского уезда Петербургской губернии.