ГЕОРГИЙ БАЛЛ
      НЕ НАДО ГРУСТИТЬ, ПРОШУ ВАС
      
      Ашот убивал носом, Гурген его подстраховывал. Два черных ангела, два брата.
      Крючковатые носы и длинные крылья - все в братьях напоминало бутафорию, оперетку или старую картинку в книге... Сейчас, когда гремят выстрелы не в далекой Армении, а за углом любого дома в каком-нибудь заштатном городке неустроенной России, где жизнь человека стоит не больше килограмма помидоров, Боже мой, зачем они, ангелы смерти? Может быть, пока писал, я вспомнил своего покойного друга Тодика Бархударяна.
      Но храмы стоят на высоких холмах. И на кануне горят свечи об упокоении рабов твоих, Господи.
      Братья прилетели к большому городу, где умирала Ира от рассеянного склероза. Ей было всего семнадцать лет.
      Она лежала в маленькой комнате, рядом с большой столовой, а внизу, на коврике, положив на лапу голову, как изваяние, как уже памятник на могиле, - серая овчарка.
      Я вошел в комнату. Высокий лоб, светлые волосы - в полнейшей тишине. Ни шума ручья с горы, ни уход солнца - чистое белесое небо. Ни единого облачка.
      Ни после, ни теперь - никогда ничего прекраснее я не видел на земле. Долго я глядел.
      Молча я перекрестил Иру. И вышел в большую комнату.
      Вдруг дверь отворилась, вошла овчарка, ткнулась мне в колени и лизнула руку. Потом опять ушла.
      И в это время подлетел Ашот. Но ударил не в сердце девочки, а в свое собственное сердце. Божья, ангельская кровь напоила умирающую.
      Гурген вскрикнул. Я быстро открыл дверь. Овчарка подняла голову, завыла.
      Черный ангел неподвижно лежал на постели. А белый ангел Ирочка в эту секунду родилась.
      Овчарка замолчала, и мы смотрели, как в углу плакал Гурген.
      Но вот исчезла комната. Душу переполнила радость. Белесое небо надо мной становилось все прекраснее, все беспредельнее.
      Вечером я пошел в армянский храм и глубоко поклонился иконе Божией Матери. Это совсем рядом с Ваганьковским кладбищем, где упокоена моя семья - жена и сын...
      В православном храме Ваганьковского кладбища я поставил на канун одну большую свечу. И огонь свечи слился с вечностью.