Я убил смерть

      Посверкивая своими золотыми очками, он подмигнул поощрительно, но R оттеном язвительного сочувствия:
      - Давай, давай, может, тебе повезет, и тебе поставят золотой памятник еще при жизни, (Я слышал об этом посуле американцев.)
      Как бы там ни было, Севка снабдил меня двумя морскими свинками-близняшками. Одной из них была привита саркома печени. Я. притащил их в институт и спрятал в термостатной. Я опасался Констанцы, не зная, как она примет моих подопечных.
      Это было вечером. Я ушел из института, но мне пришлось вернуться. Толкнул дверь - заперта на защелку. Смотрю в дырочку, расцарапанную на матовом стекле. Констанца посадила свинку на ладонь и, забавно морща нос, нюхается с ней. А та тянется к ее носу. Шевелит усами от восторга. Потом смотрю: Констанца посадила ее на колени, за ушами теребит. Потом заулыбалась-вспомнила о чем-то? Погрозила пеструшке и захлопнула ее в клегку, а сама достала из сумочки какой-то пакетик - это была халва - и принялась сквозь прутья клетки кормить близняшек. Те хватали кусочки передними лапками, приподнявшись на задних,тянулись и проворно жевали.
      Все же я постучал. Констанца защелкнула халву в сумочке, отнесла клетку в термостатную, одернула халат и, сделав холодные глаза, открыла мне.
      - Что-нибудь забыли?
      -Да.
      Я зашел в термостатную и взял припрятанные там до поры женские замшевые туфли-подарок для Лики ко дню рождения. Констанца на днях обнаружила эти туфли..
      Я неудачно пошутил тогда: "Ищу Золушку,-вам они, кажется, малы?"
      - Да, знаете ли, я примеряла: они мне жмут,-ответила она язвительно и покраснела, отвернулась.
      Выйдя из термостатной, я попытался сделать так, чтобы Констанца не видела коробки, висевшей на моем пальце, но это было наивно. Она тем более ее заметила. И тогда, все еще двигаясь боком, я спросил ее: как мои свинки?
      Она снисходительно пожала плечами, устало и очень понимающими глазами посмотрела на меня.
      - Вадим Алексеевич...-И вздохнула: -Мне очень нравятся ваши морские свинки.- Ее лицо вытянулось, остро выступил подбородок, и в глазах появился кошачий холодок.- Только ведь для вашей диссертации о нагуле беконного мяса нужны совсем не морские свинки,
      И вышла из лаборатории.
      А дома меня ждал сюрприз - Лео.
      Лика выскочила открыть мне дверь,- я любил, когда она меня встречает, и потому позвонил. Она была необычайно оживленна и, вопреки своей обычной сдержанности, обвила мою шею, расцеловала, громко восхищаясь подарком, тут же надела туфли, сбросив с ноги старые, и, немножко приторно-просяще заглядывая в глаза, сказала:
      - А у нас уже гость.
      Я понял сразу, что это - Лео. Он предпринял очередную атаку.
      - Ну, не серчай, старик,- сказал он, слоново ступая мне навстречу.- Я тоже хочу верить, что нас постигнет удача. Но надо все-таки отдавать себе отчет, что человек не протозоа. Он отличается от амебы, как счетно-решающее устройство от лаптя. Надо рассчитать свои силы и сосредоточиться на целесообразном.
      Он поднял стопку и придвинул мне другую.
      - Да; правда, выпейте и не портите дня моего рождения,- сказала Лика и налила себе.
      И все мы выпили. Только я сказал, упрямо напрягая губы:
      - Каждый - за свое.
      - За свое пьют только те, кто себе на уме. И еще упрямцы,- сказала Лика нестрого и погладила меня по голове.
      - Хо. Упрямцы, Джордано Бруно... Пойми, старик, век безрассудных аффектаций прошел. Сейчас все всё понимают. Науку шапками не закидаешь. Мы-дети атомного века. Наука и точный расчет лишают нас мнимой красоты бессмысленных поступков и бессмысленных жертв.
      Он ждал от меня каких-то слов, но я молчал. И тогда он положил свою тяжелую и ленивую руку на мое плечо и сказал:
      - Я, честно, хочу быть тебе полезным. Только, хо-хо немножко трезвости. Напрасно ты на меня ощерился. Давай-ка хлопнем по стакашку - за союз бессмертных.. И вы, Лика, поддержите коммерцию.
      - Нет,- сказал я.
      Это "нет" как будто сказал кто-то за меня. Я даже сам удивился. Но что я мог поделать. Он мне протягивал руку, и я мог бы, в конце концов, с ним работать,-разве мало вокруг нас людей, которые нам неприятны, но мы вынуждены с ними работать.
      - Нет, Лео,- сказал я.- Мне не хотелось бы, чтобы в этом союзе были трезвые роботы, которые заранее все понимают и живут по принципу - умный в гору не пойдет, оставляя себе в виде охранной грамоты неверия кхмерскую кошечку.
      Тут в прихожей стали раздаваться звонки, приходили гости-артисты и режиссеры из Ликиного театра, поклонники ее таланта. И теперь, когда за праздничный стол рассаживались совсем обычные смертные люди, наш спор выглядел бы странно, и мы включились в общую кутерьму.
      Мы поздравляли Лику с тем, что она родилась именно в этот день, здесь же, за столом, играли в испорченный телефон - это было очень смешно и шумно. Потом откуда-то появилась гитара, и Галя Балясина, чем-то похожая на молодую Пьеху, только пухлее,-прима Ликиного театра - стала петь Вертинского. Она прислонилась спиной к стене, и по плечам ее стекали выкрашенные почти до седины тощие волосы. Она пела с обвораживающей тоской:
      Ваши пальцы пахнут ладаном,
      А в ресницах спит печаль,
      Ничего теперь не надо вам,
      Ничего теперь не жаль...
      Включили магнитофон, кто-то пошел танцевать.
      Из общей сумятицы мой слух выхватывал фразы, обрывки разговора:
      - Не скажите-очень даже приятная пластика-в японском духе.
      - Амеба не так уж примитивна, как вы думаете.
      - Да, представьте себе - тридцать четыре минуты сидел в йоговской позе удава, и где?-в публичной библиотеке...
      - А как же все вокруг?
      - Никто ничего не заметил...
      - Вообще люди делятся на борцов, болото и предателей.
      - А не дернуть ли нам по рюмашке?
      - Трудно выдумывать, когда точно не знаешь.
      - Тюлькин придет к тебе в гости, а ты будешь чувствовать, что не он, а ты у него в гостях.
      - А в общем, ребята, надо взалкать, взъяриться и выйти на стезю.
      - Я думаю, ну зачем ей эта шубка? Старая уже.
      - Шубка?
      - Да нет, она сама - выдра, из ума уже выжила.
      - Да, кстати, что делать со стариками, которые заедают жизнь молодых?
      - Экстирпировать.
      - Это вы серьезно?
      Попив чаю с лакомыми кусками от огромного торта, в который было воткнуто множество коптящих красных восковых свечей, гости быстро собрались и ушли. Лео пошел провожать какую-то "актрисулю",- как он доложил в прихожей,
      А ночью, усевшись на кровати и подтянув колени к подбородку, Лика говорила:
      - Лео - щенок, мальчишка. И ты напрасно что-то такое думаешь...
      Я ничего такого не думал, но ведь у женщин всегда так: если порвался где-нибудь там чулок, она непременно поднимет подол и смотрит - а не видно ли? - и тогда все начинают замечать, что у нее и в самом деле что-то неладно...
      Я молчал, ожидая, что она еще скажет. Но она сказала совсем другое:
      - Димушка, ты должен понять - нельзя же так: надо и о жизни думать... Ну что ты будешь иметь от этого бессмертия?..- Я, очевидно, посмотрел на нее слишком ошалело, потому что она тотчас же поправилась: -Да нет... я ничего не хочу сказать, но ведь... если ты чего-то хочешь сделать, достичь в жизни... Нужно, ты сам понимаешь,- нужно обеспечить тылы... Ну, защити ты эту несчастную диссертацию... Я не о себе даже думаю, но - и о себе... Ты любишь говорить об эгоизме...-Она замолчала, собираясь с мыслями, что ли, и я молчал, потом она опять заговорила: -Ты любишь рассуждать об эгоизме, но когда это относится к другим... Почему я одна должна обо всем заботиться своевременно заплатить за квартиру, за свет, за газ, подумать о твоем зимнем пальто? В чем ты нынче будешь ходить? Да это все проза. У меня ноги мерзнут, а тебе все равно,- мне нужны сапожки... Я устала думать...
      - Ну потерпи немножко, милая,- сказал я незначащую и бессмысленную фразу. Потом уж совсем, по-видимому, некстати спросил:-Как там у тебя-как с Офелией?
      Лика попросила передать сигарету-она вообще-то на. очень курила (садится голос), но ночью иногда это себе позволяла.
      Она закурила.
      - Мне поручили Гертруду,
      - Непостижимо,
      - Вот опять ты - со своей колокольни. Разве нас спрашивают! На то режиссер. Ему, говорят, виднее. Он видит в целом. Кому... что... как...
      - Да,- сказал я и больше ничего не сказал.
      Когда Лика уснула, я долго еще лежал во власти копошившихся во мне мелких дум. Конечно, Лика была права по-своему, но что я мог сделать,- я не мог думать, как она. Или как она хотела бы, чтобы я думал... Сон совсем разгулялся, Я встал и вышел на улицу.
      В эту ночь с большим опозданием выпал мокрый снег.
      Было бело-бело, чисто-чисто... И тихо. Поразительно тихо. И только слышно было, как идет снег. Он падал крупными медленными снежинками. Было пустынно-пустынно.
      В окнах-темнота и глухота. Что-то там, за черным блеском? За занавесками, тюлями и гардинами? Беспомощные, как дети, там спали люди. Спали все. Спал весь город, укутанный первозданным снегом. В белом снежном дыму. Они были беспомощны, как мертвые, но они были живые и рождали в душе нежность, как спящие дети,
      Мирно посапывая или похрапывая, там спали мужья, подложив свои крепкие руки под головы жен, спали жены, умостившись на плече мужа. Спали в своих кроватках с высокими сетками дети. Спали подростки, вскрикивающие от вдруг осознанного (в ночи наедине с самим собой) ужаса небытия, и старики, успокоившиеся и приучившие себя к мысли - чему быть, того не миновать. Спали беспомощные люди в громадных домах.
      Проходя мимо их окон, я чувствовал себя волшебником, и как хотелось, совсем как-то по-детски хотелось, даровать им бессмертие. Явить чудо. Но я знал: если бы даже и мог, они не приняли бы от меня этого. По разным причинам. Но причиной причин была сама она: некоронованная власть смерти, на которую не только никто еще на посмел поднять руку, но даже никто не помыслил... И молились ей в храмах и лабораториях.
      Была тихая ночь, окутанная дымом первого снега. Вся запеленатая в какие-то тончайшие шлейфы. Я шел по белой улице с черными окнами, с таинственной немотой черных комнат. На одном боку Земли спали люди. Небытие на несколько часов опустилось над ними...
      И когда я вернулся домой, Лика тоже спала - раскрытая, разметавшая руки, беспомощная, как подросток. Она проснулась, поднялась на локтях, спросила чуть испуганно;
      - Ты сердишься? - И добренькое, молитвенное плеснулось в ее широких ночных глазах.
      Эта запись была своеобразной партитурой симфонии, которую можно было назвать "Ритмы печени морской свинки". Я попробовал затем "проиграть" их на биомагнитной ленте. Это была стройная синкопированная музыка типа блюза. Во всяком случае, в ней, были четкие ритмы и приятная мелодия. Совсем по-другому, стерто и невыразительно звучала запись больной печени,-это был сплошной размытый диссонанс. Я попытался сложить две партитуры, надеясь, что здоровая подавит больную. Так и произошло, и все же гармонии не было-что-то дребезжало, квакало, шипело. Собственно, я предвидел, что так оно и будет. Ведь с амебами было нечто подобное. Я сопоставил графические кривые больной и здоровой печени, наложил одну на другую и понял: надо из биополя здоровой печени вычесть биополе больной и ту оставшуюся частоту индуктировать на раковую печень - как компенсацию ущерба.
      Мне нужны были математики, мне так нужны были математики! И я подумал: а почему бы мне не пойти к ним самому?
      И вот я в вычислительном центре.
      Нежно пощелкивают, шелестят железные шкафы, подмигивают, будто они и впрямь живые и гениальные. Вихрево струится магнитозаписывающая лента оперативной памяти, медленно-медленно поворачиваются магнитные барабаны, хранящие "жизненный опыт" многих лет. Перебирая своими чуткими железными пальцами, считывает программу перфораторно-приемное устройство.
      Здесь хочется воскликнуть: "Оракулы веков, я вопрошаю вас!"
      Но я сдерживаю себя, потому что люди здесь все как-то совсем обыкновенны - ну, как хозяйки у газовой плиты...
      Первый раз я только постоял рядом с этими железными интеллектуалами, а потом приходил еще и еще, пока ко мне не присмотрелись и не привыкли, пока. я.стал почти что своим. Ребята оказались что надо. Не лезли в душу, понимали с полуслова и даже то, что сам еще не понял. Они делали свое дело, так сказать, обслуживали; "Освежить?" - "Компресс?" - "Не беспокоит?"
      - Свечение клеток? Доминанта процесса, так - больная, здоровая,-понятно... Спектры надо разложить на Фурье-компоненты... Бу сделано...
      Тут же на первом попавшемся обрывке бумаги выстраивались ряды бесчисленных формул и решений,- но это, собственно, был только вопрос, который и надо было задать железным оракулам.
      Сюда, на Олимп, приходили и другие, много всяких желающих поймать истину еще при жизни. Правда, в отличие от меня они приходили с официальными заявками - от учреждений. Но этим ребятам, по-моему, все равно, лишь бы вопросы были на уровне современной науки. Во всяком случае, они не подумали спросить у меня какую-нибудь там бумажку.
      Они очень похожи были друг на друга, эти трое, с которыми я вступил в контакт. Молодые, но лысеющие, лобастые, застенчивые, себе на уме. Они как будто ангела у этой богоподобной машины. Больше всего ко мне милел Миша Гривцев по прозвищу Кот - кругломордый, губы серпиком, на голове жидкий пушок. Он-то мне и помог, в конце концов, сконструировать генератор для корреляции биополя раковой печени - для морской свинки.
      На все это мне потребовалось около месяца. Иногда я только удивлялся: никому в институте до меня не было дела, никто меня не трогал. Но именно это рождало предчувствие последней бури... Но мне было все равно - я с головой ушел в дело, в котором уже брезжил прообраз победы.
      Наконец наступил день испытания.
      Морская свинка была распята, печень обнажена, и ее охватило биополе, снятое генератором с биомагнитной ленты.
      Уже к концу дня можно было наблюдать: саркомный нарост рассасывается и замещается свежей печеночной тканью.
      Констанца все крутилась вокруг, заглядывала: ей очень хотелось узнать, чем это я занимаюсь. Но я молчал.
      Констанца выходила и входила. Однажды, выйдя, она повернула с той стороны ключ: я оказался запертым. Что-то кольнуло меня, но я не придал особого значения ее выходке.
      Вскоре у дверей зашумели, я услышал шепот Констанцы. Кто-то дернул дверь. Потом голос Зайцева сказал: "У вас же есть ключ". Опять подергали дверь и ушли. Через некоторое время щелкнул ключ и вошла Констанца. У нее было злое и растерянное лицо.
      - Вадим Алексеевич! Зайцев ходит по кабинетам... Он сейчас явится сюда... Может быть, вы уберете вашу пациентку... хотя бы в термостатную.
      Она ведь прекрасно понимала, что сейчас я, если бы даже хотел, не мог этого сделать - я мог нарушить развитие биополя,
      Впрочем, Зайцев не заставил себя ждать.
      -- Привет,- сказал он, войдя.
      - Привет,- ответил я.
      Он бросил мне ладонь и оторвал. Посмотрел лучисто сквозь махровые ресницы. Напыжился, вобрал голову в плечи:
      - Я жду тебя уже два месяца. Почему отдел не дает понедельных сводок?
      - Я же младший научный сотрудник, и теперь это не входит в мои обязанности.
      Он посопел, как еж:
      - А вообще что-нибудь входит в твои обязанности?
      Я молчал. Я ненавидел его. Я ненавидел его тем больше, чем больше он был прав. Я ничего не мог ему возразить.
      - Почему ты здесь? Тебя уже месяц ждут в "Светлом пути". У них нагул двести граммов на свиноматку в день. За счет использования в качестве прикорма кристаллов мочевины. Считаешь, что можешь получать получку, а делать, что бог на душу положит?
      Зайцев подошел к препарированной морской свинке.
      Я встал рядом, готовый схватить его за шиворот, если он что-нибудь себе позволит.
      - Знаешь-ка, Димочка, хватит, чикались с тобой, хватит. Есть статья 254 КЗоТ, пункт первый-о профнепригодности... И ищи себе место по заслугам... И вообще - ты здесь диссертант. Тебя взяли для защиты. А ты... Взрослый ведь человек. Очевидных вещей не понимаешь,ухмыльнулся он жестко.Бежишь от очевидности? Но ведь ты же не Эйнштейн. Что позволено Юпитеру, не позволено быку.- Он ущел, хлопнув дверью.
      А Констанца стояла рядом. Убитая. Качала головой.
      И непонятно было-чего она качает головой. Она хорошо умела это делать - быть непонятной.
      На следующий день появился второй выговор. Теперь дело за третьим. Я надеялся успеть со своей свинкой,
      На пятый день она была уже практически здоровой. Быстро набирала в весе.
      В начале следующей недели я пошел к Зайцеву, чтобы отнести ему сводки о работе отдела, хоть какие-то сводки; может быть, успокоится, не сразу влепит третий выговор. Зайцева не было - он, оказывается, уехал в командировку. Следовало пойти к Филину. Но этого мне больше всего не хотелось. Когда тебя бьет в поддых человек, от которого ты ничего иного и не ждешь,-это одно дело, но когда апперкот наносят те, с кем у тебя завязалось что-то настоящее,-это непереносимо. Все-таки выговоры подписывал он! Что тогда эти душеспасительные беседы с ним? Чего они стоят? Но, думая обо всем этом, я все же двигался к его кабинету. Я уже прошел по длинному заковыристому коридору и повернул в темный аппендикс, заставленный шкафами, как услышал голоса Констанцы и Филина.
      И сразу понял, что разговор-обо мне. Просто почувствовал, что обо мне.
      - Нет, нет, нет, вы не... Это не так. Никогда он не говорил о вас ничего плохого. Он просто влюблен в вас.
      - Да ну, полно вам. Что он, вас в адвокаты записал? Он в дурном смысле использовал мое доверие, а это...
      - У вас искаженная информация... Какой-то испорченный телефон.
      И чего она врет - подумал я: я только вчера в глаза ей сказал все, что думаю о Филине, и это было мало похоже на объяснение в любви.
      - Ну хорошо... допустим...-услышал я и вжался между шкафами, пропуская их. Потом уже ничего не было слышно: они завернули в зигзаг коридора.
      Когда я вошел в лабораторию, Констанца сказала:
      - Как это ни прискорбно, я уезжаю в командировку. Недели на две или даже на месяц.
      - А что за командировка?
      - Да так... Можно мне не говорить вам об этом?
      - Разумеется,- сказал я.
      Я смотрел на нее и думал: с какой же все-таки целью она выгораживала меня перед Филиным и кто на меня ему наговорил? Как будто уловив мой беззвучный вопрос, вздохнув, она сказала:
      - Только напрасно вы на Филина взъелись,- он к вам очень хорошо относится, и вы в этом еще сможете убедиться.
      Она посмотрела на меня потеплевшими, совсем искренними глазами.
      Я пожал плечами и ушел в термостатную: и чего она крутит?
      Констанца погремела стеклышками. Сказала:
      - Я пошла оформляться и уже не вернусь. До свиданья.
      Она отсутствовала - около месяца. Приехала подрумяненная морозцем, бросила мне на стол какие-то графики, схемы, расчеты.
      - Вот зависимость нагула от примеси в корме различных пропорций порошка мочевины для разных пород поросят в колхозе "Светлый луч".
      Она сделала то, что должен был сделать я и чего мне не хватало как раз для первой главы диссертации. Зачем - чтобы выслужиться перед дирекцией? Или чтобы мне доказать, что я занимаюсь не тем, чем надо?
      Пока я разгадывал эти загадки, она преподнесла мне еще один сюрприз. Уже перед концом рабочего дня она сказала:
      - Разве вам не известно, что Семен Семенович серьезно болен? Почему никому нет дела? Ведь у него даже нет семьи. Есть дочь, но она к нему не ходит.
      - Но вы-то ходите...
      - Не валяйте дурака... Какие бы ни были разногласия... Человек смертельно болен.-Она отвернулась презрительно и нервно.- Как вы можете?..
      Мне все это казалось рисовкой и мелодрамой, рассчитанной на дурачков, и я сказал уязвленно:
      - Я железный человек.
      - Вы дурак.- И глаза ее стали круглыми, как у кошки, когда она сердится, она как-то даже зашипела и попятилась.
      Я догнал ее в коридоре, неловко схватил за плечо. Она ускользнула, из-под руки.
      Я сегодня только снял потенциал с печени уже поправившейся свинки и вычертил конфигурацию биополя. Оно почти совпало с биополем ее здоровой близняшки...-До того как пойти к Семену Семеновичу, мне хотелось проверить себя. Довести дело до конца. После работы я собирался к Коту - в вычислительный центр. Но вместо всего этого я, как ненормальный, нацепил на себя пальто, нахлобучил папаху, выскочил в снегопад и заметался по улицам в поисках Констанцы.
      - Что вы суетитесь?-услышал я позади себя насмешливый и довольно деликатный голос.-Идемте. Только надо что-нибудь купить.
      Я был как мышь, нацепленная на коготок.
      - Вот виноград! - воскликнула она и увлекла меня в гастроном. И действительно, несмотря на конец ноября, в подсвеченных корзинах переливались, искрились черно-бордовые ЯГОДИНЫ.
      Увесистые гроздья хорошо гляделись из кулька, который она опустила в свою сумку.
      - Но мне тоже не мешало бы купить,-заметил я с чувством покинувшей меня уверенности,
      - Это будет от нас двоих. Больше ему ничего не разрешено. Ничего кондитерского и жирного, хотя это он больше всего и обожает. Не диетический же творог ему покупать. Обойдется.
      - Ну... как хотите...- Я просто болтался у нее на коготке.
      "Ну, черт с ней,-думал я,-пусть себе тешится. Я ведь все равно собирался к Семену Семеновичу,-не буду же я ей объяснять, что я тоже собирался. Она и не поверит".
      Сначала она поднялась к нему, потому что пускали по одному и давали один халат на двоих.
      Через полчаса она вернулась и накинула на меня халат.
      - Ему совсем плохо,- сказала она.
      Я поднялся к нему по широкой светлой лестнице, весь сплюснутый атмосферой смерти, которая царила в этом просторном красивом здании, напоминающем огромный саркофаг. Сюда входили, но выходили редко, и каждый вошедший сюда знал это.
      Семен Семенович ждал меня в гостиной на пятом этаже, сидя в плетеном кресле. Он был совсем плох. Скелет, обернутый кожей. Весь-черный. Вся его поза говорила: отстаньте от меня, что вам еще нужно? Он был отрешен от внешнего мира и весь ушел в свою боль. Рядом на столике лежал в кульке виноград.
      - Да... не красит...- выдавил он сквозь пергамент своих губ...- Прямо скажу, голуба моя,- не ждал! - Он даже попытался улыбнуться.- Кого-кого, а вас не ждал, Удивили, удивили...
      - Меня привели к вам совершенно особые обстоятельства.
      - Именно так и подумал.
      - Я могу вылечить вас... По крайней мере... попытаться. Вы помните мои эксперименты по индуктированию биополя?..
      - Нет-нет, голуба. Вы меня не втягивайте... Случаи, конечно, подходящий... Но неужели вы думаете, что вам удастся сделать меня соучастником вашего антинаучного шарлатанства? Дудки. Нет уж, нет, Вадим Алексеевич... я вам признателен за визит... И за виноград спасибо... Но найдите кого-нибудь попроще...
      - Простите, Семен Семенович, я хотел... я искренне желаю вам выздороветь,- сказал я, прощаясь и чувствуя, что он уже едва терпит меня. Это ужасно, что я сказал ему именно это, но что я еще мог сказать?
      Дома меня ждало странное письмо:
      "Тов. Алексеев, прошу вас прибыть на станцию Пещеры 29 ноября с. г. на электричке, которая отправляется из города в 18.00. Буду ждать в павильоне вокзала. Дружески жму руку. Ваш И. Ф. Ф.".
      Это было похоже на детектив, а может быть, на провокацию. Потому что никакого И. Ф. Ф. у меня не было.
      Я, конечно, поехал.
      Господи, это был Иван Федорович Филин.
      - Да, не удивляйтесь,- встретил он меня своей трагически-грустной улыбкой.- Директор - инкогнито! Пройдемтесь. Мне на ходу легче - привык на лекциях.
      Он подхватил меня под локоть. Мы пошли по какому-то асфальтированному шоссе, которое уводило в лес,
      - Заготовлен приказ о вашем увольнении... формально в связи с истечением срока, отведенного для вашей диссертации... Следует отдать должное,- вы предвидели эту вероятность и всеми доступными средствами шли к этому событию. Я не стану ни извиняться перед вами, ни признаваться в любви...- Он посмотрел на меня умно и нежно, и я заметил, что его черные, какие-то библейские глаза сквозят голубизной по окоему радужки.-Я слышал о противораковом эффекте...-Он астматически дышал.
      - От кого? - поинтересовался я..
      - Это как раз неважно.
      Я молчал, приноравливаясь к его шагу и пытаясь понять, к чему он клонит. Тихие снежинки падали прямо с голубого неба. Мы вошли в березовый лес, чуть подрумяненный закатным солнцем. Меж стволов замелькало кирпичное одноэтажное здание.
      - Сей пакгауз был выстроен еще при Николае Втором. Здесь начали было сооружать железную дорогу,видите: насыпь, быки... Потом по каким-то соображениям бросили... Одно время здесь была опытная станция нашего института, вроде подсобного хозяйства... Оно и теперь принадлежит нам... Есть решение перевести сюда институтв эти места. Угодья здесь прекрасные: пойма реки. Одно из отделений разбросанного на этих землях совхоза дает совершенно гигантские надои молока на коровью душу. На местном молокозаводе готовят из сливок этого самого молока превосходное масло, затмившее собою вологодское... Короче, сам бог велит нам перебраться сюда и развертывать научно-исследовательскую работу на реальной базе, сообразуясь с ее результатами, а не играя в прятки.
      Где-то яростно трудился дятел, и по лесу гулко отдавалась его барабанная дробь,
      - Пять зданий к будущему году будут подведены под нулевой цикл. Биохимические, физические, нейрофизиологические, гормональные, генетические лаборатории. Исследование кормов на специально отведенных и засеваемых участках, экспериментальная генетика для выведения новых пород скота и тому подобное...
      "Не в пастухи же он меня прочит: что я на нулевом цикле-то?"-думал я, уже догадываясь, что идет некий "торг" в связи с моим увольнением.
      - У меня есть деловое предложение... Начальник ОКСа Сергей Денисович Денисов сейчас на больничном. Но я получил его согласие... Если не возражаете, я назначаю вас его заместителем... Вадим Алексеевич?
      - Польщен. Но, ей-богу, никогда не испытывал особой тяги к административной карьере и думаю, что...
      - Ну это вам и не грозит,- Иван Федорович скептически ухмыльнулся,-уже хотя бы в силу вашего же характера: какой из вас администратор?! Но в данном случае необходим как раз ученый. Вам будет вменено принимать всякого рода прибористику, новейшее экспериментальное оборудование. Испытывать. На чем и как - это уже ваше дело,- загадочно покосился, улыбаясь.
      Мы вошли в помещение, которое напоминало то ли зал для транзитных пассажиров, то ли товарный склад.
      - Строительство возобновится летом, приборы же начнут поступать буквально в ближайшие дни. Для оформления предварительных проб мы решили использовать этот пакгауз. Ну-с?.. Всем прочим свободным временем вы вольны распоряжаться, как вам заблагорассудится. Соблазнов здесь не так уж и много. Разве что танцы под радиолу в местном клубе.
      - Нет, это не для меня.
      - Располагайтесь. Чем не башня из слоновой кости! Эйнштейн тоже мечтал о маяке, куда хоть иногда можно уединяться от суеты, Великие открытия чаще всего зарождались в небольших помещениях: вспомните подвальчик супругов Кюри!..
      - Эйнштейн... Кюри... - Я самолюбиво подернул плечами.- Можете не сомневаться, что научное оборудование будет испытано самым тщательным образом и...
      - Вы просто выручили меня. Если к основным приборам понадобятся там кое-какие приставки, вы можете воспользоваться тем, что списано. Или, наконец, взять в институте.
      Я все понял и просто, обнял его, он меня тоже и по-отцовски прижался лбом к моему виску.
      - Там есть отгородочка, койка, электрокамин, в столе ручка и бумага. Я иногда приезжал сюда - подумать. Устраивайтесь. Желаю... Вообще смерть не страшна страшна старость! - Он застенчиво улыбнулся, бодрячески подернул головой.-- Что ж, докажите,-что ваша идея достаточно безумна, чтобы стать истиной. А потом мы постараемся найти вам достаточно безумных единомышленников. Они - есть! - сказал он интригующе и пошел своей ковыляющей походкой - то ли бывалого моряка, то ли кавалериста.
      Я остался один в дарованной мне "башне из слоновой кости". Огляделся. На стеллажах - пробирки, образцы почв, в угол сметены семена и полова. Пыль, паутина и... Я вздрогнул: под сводом окна, на ветхой гардине, висела летучая мышь.
      "И там, у нее в занавеске, хохочет летучая мышь".
      И я подумал: "Виси, виси-значит, я здесь не один". ...Да, так оно и было. Филин подарил мне лесную лабораторию...
      ...И опять, переступив порог забвения, мысль заструилась в прошлое...
      Почти месяц ушел на приведение лаборатории в божеский вид. Филин прислал мне в помощь рабочих. Они выгородили термостатную-ее нетрудно было соорудить на базе бывшей сушилки. Вскоре стало поступать специальное оборудование: центрифуги и термостаты, электронные микроскопы, осциллографы с параллельно подключенными блоками самописцев разного предназначения, радиодатчики с золотыми электродами для вживления в мозг, счетчики Гейгера для улавливания скоплений в организме ионизирующих изотопов. Особенно повезло мне со спектрографом ЯРМ. Новейший ядерно-магнитный резонатор с динамической разверткой был просто уникальнейшим прибором, он позволял улавливать текущие в живом "веществе" изменения спектров на уровне квантования-то, что мы в свое время пытались сделать с Лео, кустарным способом.
      В общем, уже к концу января я смог приступить к задуманной мною серии опытов.
      Прежде чем всерьез думать, как навязывать постоянство молодого ритма тканям и железам, надо было научиться снимать биопотенциалы всей жизнедеятельности организмов - от деления клетки надвое до его одряхления.
      Я достал уникальных белых мышей с очень коротким жизненным циклом. Это был вид, точнее популяция, специально выведенная для научного эксперимента. После появления их на свет божий я вживлял в разные зоны мозга моих пациенток множество золотых электродов-с радиоприемниками в виде шариков на концах.