Ферн опустил бластер и вернулся в зал.
      — Я — Ферн, — сказал он громко. — Астронавигатор второго класса. Вызываю биоавтомат Первый!
      — Слушаю вас, — произнес кто-то за его спиной.
      Ферн мгновенно обернулся, инстинктивно сжав бластер. Ничего опасного не было. Лишь два больших призматических глаза смотрели на него со стены. Голос исходил от машины.
      — Слушаю вас, — повторил голос. — Биоавтомат Первый, класс В-три. Два миллиарда кристаллонейронов.
      Ферн взглянул в фасетчатые глаза — крупные, разделенные на рубиновые грани. Два миллиарда нейронов — значит, это не простой автомат: он обладает способностью делать умозаключения. Он должен был знать и проанализировать все, что произошло здесь.
      — У меня вопрос, — сказал Ферн.
      — Слушаю вас.
      — На станции находился астропилот Гелиан. Где он сейчас?
      — Человек по имени Гелиан покинул станцию в двадцать семь часов по меридиональному времени. С тех пор он не возвращался.
      Ферн прикинул в уме. Время на Медее измерялось по меридиану станции, значит, прошло уже более десяти земных часов, как Гелиан ушел отсюда.
      — Человек не сказал, куда он уходит?
      — Нет.
      Ферн положил бластер на один из столов у стены и огляделся по сторонам. Где-то здесь должен быть стереовизор с узконаправленным радиусом действия и поэтому более мощный. Может быть, с его помощью удастся осмотреть окрестности и установить контакт с Гелианом. Все-таки десять часов не так уж много, кое-какие шансы на успех еще есть.
      — Человек по имени Гелиан оставил запись, — сказал Первый. — Желаете, чтобы я ее включил?
      Ферн заколебался. Важно было как можно скорее осмотреть окрестности, насколько хватит мощности стереовизора, но и то, что предлагал Первый, тоже не лишено целесообразности.
      — Еще вопрос, — сказал Ферн.
      — Слушаю.
      — Почему Гелиан покинул станцию?
      — Человек по имени Гелиан получил вызов извне.
      Ферн удивленно взглянул в рубиновые призмы глаз. Первый не мог лгать. Но то, что он говорил, не могло быть и правдой. Извне простиралась пустыня: нагромождение лимонно-желтых барханов и черных скал; и такой была вся планета, опаляемая жаром двойного солнца или раздираемая трещинами от низких температур. На ней не обитало ни одного живого существа, которое могло бы позвать человека.
      Ферн смотрел в глаза Первому и напряженно думал, пытаясь оценить ситуацию: Гелиан бредил, это очевидно. А Первый принял его бред за истину и зафиксировал это в своей кристаллической памяти.
      Десять часов. Как далеко мог уйти Гел? За эти десять часов можно отшагать порядочно, так что окажешься вне пределов сферы обзора стереовизора. Или он лежит где-нибудь под ядовито-желтым саваном, засыпанный раскаленным песком. Или погребен под лавиной в скалах. А что если он скитается где-нибудь поблизости, у входа в станцию, одурманенный фантомами больного сознания?
      — Включите запись! — сказал Ферн.
      Без сомнения, это был голос Гелиана. Но такой удрученный и встревоженный, каким Ферн еще никогда его не слышал. Он говорил — нет, скорее, это были мысли вслух, путаные и полные страха.
      "Я болен. Да, конечно, я болен. Я теряю рассудок и никак не хочу в это поверить. Сумасшедшие никогда не верят в свое безумие".
      Молчание. И после паузы:
      "Надо собрать последние крохи здравого смысла и попытаться проанализировать события. Может быть, тогда я еще сумею разобраться, хоть как-то попробую объяснить то, что не поддается объяснению.
      Еще вчера все шло нормально. Я, как обычно, летел по маршруту, благополучно сел, проверил автоматы, зачем, собственно, меня и посылали. Только, кажется, слегка устал. Но немного, совсем немного. Так и должно было быть… Мне полагался отдых. Поэтому я лег и уснул. Проспал, наверное, час или два. Затем проснулся — и «это» началось с момента моего пробуждения, с той нечеткой границы, которая отделяет явь от сна. Словно кто-то вошел в комнату. Я ничего не слышал, но был уверен, что кто-то находился в помещении. Я продолжал лежать, и, наверное, в этом заключалась моя ошибка. Может быть, стоило мне встать, и кошмар тотчас же прекратился бы. Но я продолжал лежать. В первые минуты мне было даже интересно. Я подумал, что кто-то прилетел, а я просто не слышал спуска ракеты.
      Потом я заметил, что «это» находится возле меня. Открытие было настолько невероятным и выходящим за пределы разумного, что я вдруг решил: наверное, я еще не проснулся. Бывают такие сны. Снится, что ты просыпаешься, а сон продолжается и становится еще страшнее, еще кошмарнее прежнего, тем более что ты убежден, будто уже не спишь. «Это» медленно передвигало предметы, словно разглядывая их. Сначала — мои приборы. Потом подняло шлем от скафандра и подержало его на весу. В тот момент мне было ясно, что не может быть никакой ошибки: я хорошо слышал позвякивание металла о стекло, когда шлем снова лег на место…
      Помнится, в тот момент я подумал, что кто-то решил сыграть со мной дурную шутку. Ну что ж, надо и мне подыграть. Я вскочил и крикнул что-то, теперь уж и не помню. Притворился испуганным. Бросился к дверям, размахивая руками. Затем я остановился… остановился и рассмеялся.
      — Ну, добро пожаловать! — сказал я. — И хватит этих идиотских шуток!
      Я думал, что их двое, и даже сообразил, кто именно — Ивар и Дэн из «Трансориона».
      Но там никого не было. Зал был таким же пустым, каким я его оставил, ложась спать. Я обернулся. Предметы в комнате продолжали тихо перемещаться. Шлем поднялся со стола и повис в воздухе, словно так ему и положено, и, казалось, не имел ни малейшего намерения опускаться. Затем медленно двинулся ко мне — он по-прежнему висел на уровне человеческого роста.
      Вот тут я испугался. Вскрикнул, бросил в него чем-то и кинулся в зал.
      Больше я уже не пугаюсь. Просто человеку с больным рассудком глупо пугаться. Я слышал о галлюцинациях. В том-то и разница между галлюцинациями и иллюзиями. При иллюзиях больной сознает: то, что он видит и слышит, — вовсе не реальность, а лишь обман органов чувств или игра затуманенного воображения. При галлюцинациях больной воспринимает все, что творится в его сознании как реальность. Он верит. И я верил в то, что видел, поскольку нельзя было не верить. Затем я собрал всю свою волю. Подошел к шлему — он по-прежнему висел в воздухе, ничем не поддерживаемый, и только слегка покачивался.
      — Левитация! — подумал я тогда. — Несусветная ересь. Насмешка над законами природы. Сверхъестественное.
      Как было бы хорошо, если бы «это» оказалось чем-нибудь сверхъестественным! Потому что тогда бы я не был больным. Но мне плохо, и с каждым часом становится все хуже.
      Потом шлем вернулся на свое место. И предметы, все до единого, вернулись туда же, где лежали раньше. «Это» заботливо навело порядок. И уже через несколько минут я сам себя спрашивал, не померещилось ли мне все это. Я даже успокоился на какое-то время".
      Тут голос Гелиана обрывался. Слышался тихий звук его шагов — по всей вероятности, он встал и принялся расхаживать по комнате. Затем Гелиан продолжал:
      "Я расспросил биоавтоматы в зале. Но они ничего не зарегистрировали. Следовательно, все это плод моего воображения. После я сообразил, что биоавтоматы и не могли ничего видеть, поскольку непонятные явления происходили в малом зале. В тот момент я даже был доволен, что они ничего не заметили, потому что мои галлюцинации тогда легко могут быть объяснены переутомлением. Иначе оставалось допустить самое абсурдное. Я решил, что пора отправляться, и начал готовиться к полету. В сущности, я подготовил себя психологически; надо признаться, что мне неприятно было притрагиваться к шлему, который лежал на столе, хотя я и был уверен, что он никогда не перемещался по воздуху, а вся эта чертовщина мне попросту привиделась. И я убеждал себя, что после недолгого отдыха на Базе все пройдет и забудется.
      И тут все началось сызнова. «Это» вновь было здесь, возможно, «оно» вообще никуда и не уходило отсюда, а все время крутилось возле меня. Иногда «оно» касалось моего тела: я чувствовал, я чувствовал его! Не помня себя, я стал хватать предметы и расставлять их по местам. Предметы сопротивлялись. Упорствовали. Иногда поддавались. Я понял, что случилось нечто непоправимое, и кошмар настолько реален, что возвращение назад невозможно — я уже неизлечим.
      Когда вся эта свистопляска с предметами кончилась, я услышал голос. Он шел откуда-то издалека, но непонятным образом одновременно звучал и во мне. Этот голос звал и молил. Я не верил ему. Это был голос моего бредового рассудка. Это был мой двойник. Мозг, вышедший из-под контроля…
      Через какое-то время я решил, что надо радировать на Базу. Думаю, что поступил правильно. При разговоре с Базой я в общем был спокоен и собран, но рассказал им о призраках. Они спросили, когда я вылетаю. Полагаю, что они имели в виду совсем другое — хотели узнать, в состоянии ли я управлять ракетой. Я ответил, что пока еще не настолько свихнулся и что они вполне могут мне доверять.
      А голос звал все громче и настойчивее, он выкликал мое имя! Издалека, вблизи, внутри станции, снаружи. Я предпринял последнюю проверку. Спросил автоматы, слышат ли они голос. Я решил, что если они ответят отрицательно, я выйду и — сошел я с ума или нет — поведу ракету. Потому что лучше уж иметь хоть какой-то шанс добраться до Базы, чем сидеть тут с мозгами набекрень, как обезумевшая крыса в клетке.
      По автоматы ответили утвердительно. Они тоже слышали голос, но не могли определить точно, откуда он шел. Один раз они дали координаты: полтора километра на юг — юго-восток по направлению к Большому Обрыву. Другой раз указали на пустыню. Автоматы вроде бы тоже свихнулись! Но одно было несомненно: голос существовал. Он звал меня по имени и просил о помощи.
      С тех пор он непрестанно зовет меня. Затихает, умоляет снова, кричит и запугивает, говорит мне такое, о чем даже подумать страшно, — но одно не изменяется: он все время и во мне и одновременно вне меня!
      Я не в силах здесь оставаться. Я больше не имею права оставаться, когда меня просят о помощи, хотя бы потому, что я, Гелиан, астронавигатор второго класса, — человек, а не обезумевшая от страха крыса!"
      На этом запись кончалась.
      Ферн стоял пораженный и пытался осмыслить услышанное. У Гелиана галлюцинации чередовались с действительностью, другого объяснения быть не может. Галлюцинации создавали мнимое чувство реальности и маскировались так обманчиво, что на их фоне сама действительность казалась ирреальной. Надо было проверить только одно из рассказа Гелиана, потому что пока этому не находилось разумного объяснения.
      — Биоавтомат Первый, — позвал Ферн.
      — Слушаю.
      — Зарегистрировал ли ты голоса, о которых говорит Гелиан?
      — Нет. Это не было запрограммировано. И человек по имени Гелиан не пожелал этого.
      — Но голос шел по внутренней волне?
      — Да.
      Ферн подошел и сел перед фасетчатыми глазами. Вопрос необходимо было выяснить до конца.
      — Если голос шел по внутренней волне, то он исходил от передатчика, находящегося поблизости. Каково твое решение?
      — Это логично.
      — Есть ли другие люди на поверхности Медеи, кроме тех, кого ты уже знаешь?
      — Нет.
      — По-моему, ты заблуждаешься, — сказал Ферн. — Только простые автоматы не ошибаются, ты для этого слишком сложный. Если существует передатчик, который работает на внутренней волне, то должен же его кто-то настраивать.
      — Момент! — прервал Первый. — Извините, я отвлекусь на секунду, только приму одно сообщение.
      Ферн превратился в слух. Он ожидал услышать таинственный голос — тот, который выманил Гелиана наружу. Но сразу разочаровался. Первый принимал сообщение от какого-то автомата, который собрал очередную серию геологических проб и запрашивал разрешения пополнить ими геологическую коллекцию станции.
      — Извините, — сказал Первый. — Вы не имеете ничего против, если автомат 43-бис доставит пробы в геологическую коллекцию?
      Ферн пожал плечами.
      — Я ничего не имею против, но пусть он подождет, пока я кончу! Итак… передатчик находится поблизости. Кто бы мог работать с ним?
      Он хотел продолжить свою мысль, как вдруг почувствовал что-то неладное. Он уловил это краем глаза, так как привык в кабине командира следить за работой приборов, находящихся сбоку от центрального пульта, от которых тем не менее зависела его жизнь. Он уловил какое-то движение и обернулся мгновенно, по-кошачьи.
      Бластер, забытый им бластер, который он оставил на столе у стены, пошевелился.
      Дуло медленно поворачивалось вправо, в сторону Ферна. В какую-то долю секунды Ферн упал на пол и сжался — клубок мускулов с отключенным сознанием. Он сделал это, даже не успев подумать, не успев испугаться. В следующий миг над ним пронесся режущий, ослепительный луч бластера, уперся в стену и прошил ее насквозь, уйдя в скалу. Затем еще и еще раз.
      Луч искал Ферна.
      Клубок мускулов осознал это инстинктивно и, извиваясь, пополз в сторону, прикрытый облаком дыма, наполнившего зал.
      Будь у него время подумать, Ферн никогда не отважился бы на то, что сделал и что, в конечном счете, спасло ему жизнь. Добравшись до стола у стены, до мертвого угла, где бластер не мог его достать, Ферн внезапно вскочил и схватил дуло. Он почувствовал лишь легкое сопротивление, ничего более. Бластер затих и казался укрощенным, снова превратившись из разъяренного зверя в неодушевленный предмет.
      Ферн стоял посреди зала и, пытаясь прийти в себя, следил, как дым медленно оседает на пол. Он пережил нечто невероятное, нечто такое, что разум отказывается воспринимать. Но дым от горящего дюраля щипал глаза, и на стене чернела прошитая бластером длинная щель, уходящая в глубь скалы.
      Только сейчас Ферн испугался. Он почувствовал, как колени его обмякли, а во рту появился неприятный металлический привкус страха. Напряжение, которое заполняло его мускулы всего лишь секунду назад, сменилось неожиданной слабостью. Такого страха он не испытывал давно — с тех пор, как попал в гравитационную паутину беты Скорпиона. Тогда он еще не знал, что существуют двойные солнца, которые интерферируют гравитационные волны и как бы ограждают себя целой сетью — невидимым капканом, который не улавливает ни один локатор.
      Он поискал взглядом стул, на котором перед этим сидел, — стул был опрокинут. Ферн подошел, поднял его и опустился на сидение. Обеими руками он прижал бластер к колену и осторожно спустил до отказа предохранитель, хотя у него было странное, но твердое убеждение, что подобное столкновение больше не повторится. Надо ждать чего-то другого, но только не повторения попытки.
      На лбу у пилота выступили холодные капли пота. Он поднял руку, чтобы вытереть лоб, и заметил, что пальцы его дрожат. Давно с ним такого не случалось.
      — Я — трус! — сказал себе Ферн. — Я низкий, жалкий, подлый, отвратительный трус! — сказал он громко.
      Он продолжал ругать себя отборнейшими словами, по опыту зная, что это помогает. Затем перешел к более углубленной характеристике собственных качеств, помянув заодно и тех, кто подстраивает всякие идиотские шутки. Мало-помалу к нему вернулось самообладание, нервная дрожь унялась. Ядовитый дым бесследно рассеялся, и, если бы не обгорелая щель в стене, Ферн мог бы поклясться, что все это ему приснилось. Но щель не желала исчезать, она темнела — и все тут! — и настойчиво напоминала, что есть вещи, которые требуют не отборной ругани, а разумного объяснения. Объяснений не было. Или было одно — призраки. Но объяснение такого рода граничило с безумием, а Ферн не хотел и не мог признать, что разум его не в порядке.
      — Биоавтомат Первый! — позвал Ферн. Он ожидал, что биоавтомат поврежден, но, вопреки его ожиданиям, автомат отозвался сразу же:
      — Биоавтомат Первый слушает.
      — Видел ты выстрелы? — спросил Ферн.
      — Да.
      Значит, все это была действительность, а не галлюцинация.
      — Кто стрелял?
      — Не имею информации.
      — Как так не имеешь! — взорвался Ферн. — Тут творится черт знает что, а он, видите ли, не имеет информации! Кому ж ее и иметь, как не тебе?
      — Вы нелогичны, — сказал Первый. — И прошу вас наконец ответить на мой вопрос!
      — На какой вопрос? — изумился Ферн. Он не помнил, чтобы автомат его о чем-то спрашивал.
      — Снаружи у станции ждет один из наших геоавтоматов, который принес пробы для коллекции. Вы не разрешили ему войти. Что я должен делать?
      Ферн вспыхнул от досады. Да, ведь пока он боролся с призраками и собственный бластер едва не зацепил его лучом, прошив стену, станция продолжала свою автоматическую жизнь, никого не интересовало, как объяснить черную щель в стене, и, кажется только человек здесь был лишним. Но все-таки следовало что-то ответить. Иначе Первый опять станет допытываться, повторяя свой вопрос с настойчивостью, на какую способна только машина.
      — Впусти его! — сказал Ферн.
      Первый мигнул рубиновыми глазами — вероятно, дал какое-то распоряжение, которое Ферн не слышал. Снаружи загремели двери люка, слышно было, как они открылись и снова закрылись. После этого раздвинулись внутренние двери, и в зал вошел геоавтомат, похожий на те, что Ферн видел на Базе. Его небольшой корпус, окруженный венцом синих глаз-элементов, колыхался на шести длинных коленчатых ногах. Глаза отметили присутствие Ферна более ярким блеском, но автомат, не изменяя маршрута, прошагал по залу, водворяя свою добычу в маленькое помещение-музей.
      — Биоавтомат Первый! — запросил Ферн.
      — Слушаю вас.
      — Имеют ли автоматы на станции… — он подумал, как бы получше сформулировать вопрос, — …имеют ли автоматы на станции или вне ее какое-либо отношение к выстрелам, которые мой бластер произвел несколько минут назад? Этими выстрелами могли меня убить.
      — Нет, — ответил Первый. — Как вы знаете, ни действием своим, ни бездействием мы не можем причинить вреда людям. Таков Первый закон роботехники.
      — Так кто же произвел выстрелы?
      — Не имею информации.
      Ферн встал и медленно вышел из зала, обеими руками сжимая бластер.
      "Я почувствовал «его», — думал пилот, — почувствовал, как он сопротивляется, но не особенно сильно. Следовательно, кто-то управлял им. Необходимо сообщить о ситуации на Базу. Они ждут от меня вестей".
      Он сел перед стереовизором для дальних передач и начал его настраивать, ища связи с Базой.
      — Стоит только рассказать обо всем — и они забегают там, как сумасшедшие! Поднимут на ноги всех астрофизиков и доберутся сюда за два дня.
      Какое за два дня! Может быть, еще…
      Он оборвал свою мысль. Никто никого не поднимет на ноги и никто не забегает, чтобы отправиться на Медею. Ведь приняли же они Гелиана за помешанного, ну, примут и его тоже. Клаустрофобия. Космический психоз. И вместо экспедиции сюда прилетит следующий космонавт или, может, двое наверное, Ивар и Дэн. Спокойно выслушают его и заберут в РЭС. Если до тех пор он досидит на станции, а не затеряется где-нибудь среди скал, как Гелиан.
      Ферн снял руку с прибора дальней связи. Но Гелиана вызвали со станции. Быть может, то же самое повторится и с ним. Надо ждать следующего сюрприза — по-видимому, голоса, который станет его звать. Непонятно, кто устраивает эти фокусы — и самым загадочным образом все, что случилось с Гелианом, сейчас повторяется с ним.
      Все-таки придется связаться с Базой; он постарается казаться спокойным, ну, разве что чуть встревоженным. Плохо, что Селену не так-то легко обмануть, на такие вещи у нее особый нюх: она всегда улавливает, если что не в порядке, и начинает чисто по-женски выспрашивать и допытываться.
      На стереоэкране появился один из дежурных биоавтоматов Базы, и Ферн со скрытым облегчением вздохнул. Этот не станет расспрашивать, не настолько уж он умен.
      Ферн передал всего несколько фраз — что он добрался до Медеи, что местонахождение Гелиана в данный момент неизвестно, что он ищет его, хотя и нет особых оснований судить, что с ним случилась беда. При последних словах Ферн всячески старался не смотреть на стену и даже попытался встать так, чтобы заслонить своим телом от фиксирующего взгляда автомата обгоревшую щель. Кажется, автомат ничего не заметил или же счел, что дыра в стене — в порядке вещей, во всяком случае, он не задал никаких вопросов. Он просто подтвердил, что принял сообщение, и Ферн без лишних слов выключил экран.
      Теперь следовало заняться более важным: тем, ради чего он прибыл сюда. Отыскать Гелиана — ну, и поостеречься самому — пока еще не известно чего.
      Ферн перешел к другому стереовизору — с узконаправленным радиусом действия — и начал осматривать окрестности без всякого заранее намеченного плана. Отыскать Гелиана таким способом было маловероятно, но не следовало отбрасывать даже этот малый шанс.
      На стереоэкране тянулась однообразная песчаная пустыня — желтая и безнадежная. Она доходила до самых скал, которые вздымались прямо из песка, — острые, тонкие, как пальцы человеческой руки, погребенной в песке неведомо когда; Затем опять пошел один сплошной песок — до темной горной цепи, закрывающей горизонт. Такова уж была эта злополучная Медея безжизненная, страшная планета, где, казалось бы, и нет ничего особенного, но чувство опасности вас не покидает.
      Ферн повернул переключатель стереовизора и начал осматривать окрестности в другом направлении. Недалеко от станции песчаная пустыня кончалась. Но и здесь она упиралась в немыслимый хаос скал и головокружительных бездонных пропастей. Словно природа в пароксизме злобы смешала эти черные скалы и лабиринты, да так и оставила их стыть на века. Это был так называемый Большой Обрыв — так окрестили его первые исследователи Медеи.
      При виде очередной скалы Ферн едва не вскрикнул от радости. В ущелье явно двигалась какая-то тень.
      — Гел! — закричал Ферн. — Ты слышишь меня, Гел?
      Он усилил резкость, увеличил изображение, и радостное восклицание замерло у него на устах. Это был не Гелиан. Тень обрела рельефные очертания, и на экране появился один из геоавтоматов. Своими пневматическими щупальцами он прилепился к скале и терпеливо долбил ее. Чуть в стороне двигалась другая тень — наверное, еще один геоавтомат.
      — Биавтомат Первый, — позвал Ферн, повернувшись к рубиновым глазам, но боковым зрением продолжая следить за экраном:
      — Слушаю вас.
      — Может, ваши геоавтоматы — зарегистрировали, что Гелиан проходил мимо них?
      — Нет, им не задано такой программы, а действия, которые они могут выполнять, строго ограниченны.
      Так оно и было. Геоавтоматы относились к разряду самых примитивных конструкций — полубезмозглые исполнители указаний, безгласные рабы в иерархии искусственных киберов. Никто не мог позволить себе роскошь послать в эти бесприютные скалы биоавтомат столь сложной конструкции, как Первый.
      — Какая у них программа? — спросил Ферн.
      — Часть общей программы номер один по исследованию планеты. Геоавтоматы направлены преимущественно в область Большого Обрыва, поскольку прежде всего там содержатся данные о геологическом прошлом Медеи. В нашем распоряжении имеются новые сведения!
      — Не надо, — вздохнул Ферн. — Сейчас мне требуется совсем иное.
      — Разрешите геоавтомату 43-бис покинуть станцию. Он выполнил задание и должен вернуться в свой квадрат.
      — Кто? — переспросил Ферн. — Какой 43-бис… ах, да!
      Он совсем забыл о паукообразном автомате, разукрашенном синими глазами-фотоэлементами.
      — Да-да, пусть возвращается в свой квадрат! — Ферн снова повернулся к экрану. Вершины черных скал сейчас были высвечены. На горизонте показалось одно из желтых солнц, и лучи его расползлись по расщелинам. Абсолютно безнадежно. Ферну понадобились бы годы, чтобы осмотреть Большой Обрыв.
      За спиной у него на длинных клешнеобразных ногах прошел геоавтомат. Рубиновые глаза Первого отдали какое-то распоряжение, и внутренние двери люка открылись, а потом тотчас же закрылись за автоматом. Ферн услышал, как хлопнули наружные двери.
      На экране сменялись расселины, вдали сверкал лимонно-желтый песок. Поистине можно решить, что кто-то выдумал эту планету или она приснилась кому-то в кошмарном сне. Но нет, такие планеты не создаются искусственно они просто существуют во Вселенной, и точка, независимо от того, нравятся они роду человеческому или нет.
      Ферн внимательно следил за экраном стереовизора и вдруг почувствовал: что-то не так, привычный порядок в чем-то нарушен. Бластер лежал у него на коленях, значит, с этой стороны ему не грозила никакая опасность: «это» теперь не застанет его врасплох.
      Медленно, бесшумно он повернулся всем корпусом, словно боялся спугнуть «это». Теперь он решил не щадить невидимого противника.
      Но позади никого не было, станция работала все в том же спокойном ритме. Первый по-прежнему следил за ним со стены своими рубиновыми глазами. Тонкое монотонное жужжание аппаратов не прерывалось ни на минуту. И все же что-то случилось!
      Или, напротив, не случилось — сомнение постепенно закрадывалось в голову Ферна. Так как же все-таки?
      Есть! Наружные двери люка! Они не закрылись после того, как геоавтомат вышел!
      — Биоавтомат Первый! — сказал Ферн. — Закрой наружные двери станции! Почему ты их не закрыл?
      — Я получил указание и выполнил его.
      — Что? — изумился Ферн. Он не помнил, чтобы давал такое указание. Немедленно закрой двери!
      — Программа изменена вами, — доложил Первый. — Мне было приказано открыть и внутренние двери станции, но они так устроены, что не могут открываться одновременно с наружными. Я вызвал автомат гамма-три. Он, вероятно, справится с задачей.
      — Прекрати! — закричал Ферн. — Отменяю! Я отменяю это распоряжение!
      Он мгновенно вскочил и бросился к шлему скафандра. Схватил и надел его, шлем плотно охватил шею. Ферн в одной руке стиснул бластер, другой крепко схватился за стол у стены.
      — Я отменил распоряжение! — услышал Ферн голос Первого.
      — Закрой люк!
      — Закрываю люк.
      — Верни автомат гамма-три на место!
      — Возвращаю автомат гамма-три на место! Будут у вас еще какие-нибудь распоряжения?
      — Нет! — сказал Ферн. Он едва владел своим голосом.
      Значит, «это» все же существовало. После неудачной попытки с бластером «оно» решило убить его другим способом — легко и просто: открыть двойные стальные двери станции. Стоит воздуху лишь на мгновение попасть внутрь один короткий взрыв, и все более легкие предметы, находящиеся внутри станции, разлетятся в пыль. И Ферна должна была постичь та же участь лежать там, на желтом песке, съежившись, как осенний лист, без мыслей и чувств, потому что боль будет мгновенной и он потеряет сознание прежде, чем задохнется.
      Его спасло лишь чувство опасности, безошибочная интуиция, которой обладают все опытные пилоты космических кораблей. И предусмотрительность конструкторов станции. Две двери не могли открыться одновременно, даже если бы автоматам была дана такая команда: рычаги, раздвигающие одни двери, закрывали другие. Поэтому Первый и вызвал автомат, чтобы сломать страховочные механизмы. Первый был умен, но не настолько, чтобы взвесить все последствия. А кроме того, он получил распоряжение.
      — Биоавтомат Первый! — позвал Ферн. — Кто дал тебе указание открыть двойные двери люка?
      — Вы и человек Гелиан.
      — Ты неисправен, — убежденно заявил Ферн. — Я не давал такого приказа, а Гелиана здесь вообще нет. Ты знаешь, что это могло бы убить меня… что это наверняка бы убило меня?
      — Нет, — признался Первый. — У меня нет таких данных. Желаете, я повторю распоряжение, которое получил?
      — Да, слушаю.
      Раздался голос, и Ферн чуть не вскрикнул от неожиданности — это был его собственный голос. Всего несколько слов, а затем голос Гелиана, который закончил фразу. Словно кто-то придумал такую игру: подбирал фразы, переставлял слова, произнесенные ими обоими, чтобы составить нелепый приказ.
      Да, кто-то действительно подбирал слова, преследуя свою страшную цель. «Это» действовало с дьявольской расчетливостью и упорством, как убийца, притаившийся в засаде. Что же еще он способен придумать?
      Ферн поборол возбуждение, словно тяжкой глыбой придавившее ему грудь, отошел от стола и снова сел у стереоэкрана. Пожалуй, настало время просить помощи с Базы, ведь дальше так продолжаться не может. При таких обстоятельствах они не посмеют отказать ему в помощи!
      Ну конечно, они ему не откажут. Сначала подумают, что он, как и Гелиан, заболел и теперь хочет, чтобы кто-нибудь прилетел сюда, а тогда Ферн примется убеждать их, что на станции Медеи существует и действует нечто такое, чего нормальный разум не в состоянии воспринять и усвоить.
      Ферн сидел и размышлял. Первоначальное чувство безнадежности и страха перед неизвестностью сменилось стыдом. Что ж, выходит, пятнадцать лет работы в астронавигации прошли даром; опасности, которые довелось ему встретить и которых он избежал достойным образом, тоже ничего не значат? Мало того, что он не нашел Гелиана, за которым его послали, так теперь еще сам собирается просить помощи. Через два-три дня сюда примчится какой-нибудь молокосос, а потом вся База долгие годы станет потешаться над тем, как Ферн испугался. А он действительно испугался. Нет такого человека, который бы совсем не знал страха. Бывают ситуации, когда страх самое естественное проявление человеческих чувств. Все дело лишь в том, как ведешь себя, когда тебе страшно.
      И Ферн стал припоминать, когда он испытывал страх. В один из первых рейсов на трассе Аргус — Орион. Это был самый заурядный рейс, причем с грузовой ракетой. Ферн к тому времени уже обладал известным опытом астронавигатора — как раз таким, который доводит до беды. Рейс проходил нормально, Ферн готовился ко сну и отдавал последние распоряжения автоматам-навигаторам, когда почувствовал, что ракета слегка вибрирует. Вибрация в грузовой ракете — явление не из приятных, почти всегда это признак каких-то серьезных неполадок. Ферн подождал немного, в надежде, что все обойдется, но вибрация усилилась еще больше. Однако самое странное было, что ни один из приборов ее не регистрировал. А между тем явственно ощущалось, как дрожит весь корпус — приступами — и как каждый новый приступ становится все сильнее и грозит разорвать обшивку.