4. Бильярдная

Позже Нево зашел ко мне в комнату, опрометчиво названную бильярдной. В руках у него было блюдо с тем же знаменитым сыром, который мне приходилось отведать на Сфере. Я сидел на краю бильярдного стола, бездумно катая единственный шар между бортов. Шар странно вел себя. Иногда мне удавалось попасть в лузу, и тогда он возвращался ко мне по желобу. Но временами что-то влияло на траекторию его движения. Как будто раздавался рокот в центре стола, шар начинал подскакивать, а затем катился себе дальше как ни в чем не бывало. То есть эта вибрация ничуть не влияла на его движение, просто задерживая его на некоторое время. Правда, несколько раз он заметно отклонился при этом он пути, по которому его направила рука, а один раз даже вернулся ко мне, рикошетом остановленный в центре поля и посланный обратно, словно невидимой рукой!

— Смотри, Нево! Забавная вещь, — и я показал ему, что происходит с шаром. Зрелище произвело на него впечатление.

— На таком бильярде я бы не стал играть на деньги, — заметил я, положив шар в центр стола. — Видимо, здесь выигрывают одни Конструкторы. У них особые правила.

Нево немедленно заинтересовался правилами игры, и я объяснил ему, чем отличается обычный бильярд от снукера, а также от карамболя.

— Снукер — средство от скуки, придуманное офицерами в Индии, и не имеет ничего общего с наукой бильярда…

И тут — прямо на моих глазах на столе появился другой шар. Он выскочил из лузы, покатился, срикошетил и встал рядом с моим шаром в центре стола. Я наклонился, рассматривая это невиданное явление. Впрочем, я ко всему здесь привык, но подобное жульничанье в игре…

— Какого дьявола здесь происходит?

Второй шар был в точности таким же, как мой. Совпадало все до последней царапины, которыми покрылся мой шар во время экспериментов. По идее, если это был второй шар из игрового комплекта, он должен был появиться новым, как первый, каким он был изначально. Пришелец звучно ударил по моему шару — щелчок — и мой шар покатился по столу.

— Странно, — сообщил я Нево. — Я мог бы поклясться, что этот шар — двойник первого. Вот — и царапина на том же месте. Как такое может быть? Я его и ночью узнаю. Это или его брат-близнец, чего не может быть, или…

— Или, — спокойно закончил морлок, — тот же самый шар.

Тем временем мой шар отошел рикошетом от дальнего борта и благодаря несколько необычной геометрии стола, катился прямиком в лузу, из которой возник второй шар.

— Но как это может быть — Разве такое возможно? — вскричал я.

— Вспомни о Моисее, — лаконично напомнил морлок.

— Хорошо, понимаю — Моисей мой двойник — но здесь же нет машины времени? В чем смысл этого бильярдного стола? Зачем это? Шар исчез в лузе без пояснений. Странный стол, не соблюдающий ни законов геометрии, ни вообще никаких законов, начинал выводить из себя, как любое загадочное явления, которому не подобрать объяснений.

Итак, перед нами осталась копия первого шара, непостижимо выскочившая из лузы. Я взял шар, чтобы рассмотреть его. Луза, куда укатился шар, была пуста. Из желоба тоже ничего не появилось.

— Ничего себе, — поделился я возмущением с Нево. — Этот стол еще коварнее, чем я думал.

Мы оглядели стол, но не обнаружили никаких хитроумных устройств, ни даже закрытого пространства, в которых могли бы появляться и исчезать шары. — Понятно. Это наверное, аппарат какого-нибудь иллюзиониста, для демонстрации фокусов.

И тут я обратил внимание на сетки. Сетки в лузах светились знакомым зеленоватым огнем. Нево рассказал мне, что он узнал от Конструкторов. Наш молчаливый друг, обитавший в комнате Нево, был, по-видимому, одной из широко распространенных особей. Конструкторы обитали на Земле, осваивали планеты — и даже звезды.

— Ты должен отбросить предрассудки, — говорил мне Нево, — и смотреть на них непредвзято. Они не такие, как люди, хотя тоже разумные существа.

— Это я уже понял.

— Нет, — настаивал он. — Мне кажется, еще не до конца. Во-первых, не надо видеть в них личности, такие как у нас с тобой. И они не груды бездушного металла в то же время. Это не люди в плащах из металла! Они совершенно другое. Принципиально отличное от того, что мы знаем о людях и роботах.

— Но почему? Только потому, что они произведены из винтиков на клеточном уровне?

— Ты можешь рассуждать о них как угодно. Но два Конструктора могут перетекать друг в друга, как жидкость. Это звучит невероятно — однако они перетекающие существа, способные обеспечить временное существование любого из соплеменников, если так можно выразиться.

Слушая весь этот бред, я начинал понимать, почему ни разу не видел движения Конструкторов за окнами. Им не было нужды перемещать тяжесть собственного веса. Достаточно было разложиться намомолекулярные компоненты и легким вихрем лететь над землей, как рассказывал Нево. Эти нити, реснички или черви из металла могли также свободно и невидимо скользить по льду и под ним. Нево, тем временем, продолжал:

— Но это еще не все, что указывает на разумность Конструкторов. Они живут в мире, какой мы с трудом можем себе представить.

— Что же тут странного — обычная вымерзшая пустыня, — на сей раз пришел мой черед пожимать плечами.

— Они живут не в пустыне, — твердо произнес Нево.

— Не в пустыне, — усмехнулся я. — Так где же?

— В море.

— В море?

— В море информации. Они купаются в нем точно дельфины.

И Нево поведал мне, откуда у него такие сведения. Оказывается, Конструкторы поддерживают постоянную связь друг с другом, сцепленные невидимыми нитями коммуникаций. Таким образом, каждый из них в курсе происходящего вокруг, по всей планете, и даже более того, — с самых далеких звезд. Причем обмен информацией настолько скор, что не идет и в сравнение с человеческой речью.

— Но ты же как-то умудряешься с ними общаться? — спросил я его.

— Способ только один, — спокойно отвечал Нево. — Подражать. То же, что я делал, пытаясь установить контакт с тобой. — Он потер трубку, выпиравшую из глазницы. — Пришлось пойти на эту жертву.

— Ты пожертвовал глазом?

Его уцелевший глаз ответно блеснул. Просиял.

С помощью этого такого нехитрого приспособления ему удалось проникнуть в Информационное море Конструкторов, минуя необходимость речи.

Мысленно представив себе, как мне в мозг всаживают холодную металлическую трубку, я поежился и спросил:

— Думаешь, этот стоит того? Такая жертва…

— Как учит мудрость Конструкторов — знания приобретаются с опытом. А опыт требует жертвы. Ты хоть представляешь себе, что такое — Информационное море. Я пораскинул мозгами. Сразу на память пришли семинары в Королевском обществе — насыщенные дискуссии, с «мозговым штурмом», когда над предложенной к обсуждению темой бьются сразу несколько зрелых умов, трансформируя и оттачивая идею. Или взять хотя бы мои ричмондские Четверги, после ужина, за бокалом вина. Стоило замолкнуть одному, как немедленно подхватывал другой. Но тут меня оборвал Нево.

— Да, — сказал он. — Вот это самое. Дорогого стоит, не правда ли? И представьте, что такие же задушевные разговоры проходят постоянно, причем со скоростью света. Когда без всяких препятствий и посредников идея передается из одного ума в другие.

— Но это же белиберда какая-то получается, — возмутился я. — К чему такое общение? Где заканчивается одна мысль, в таком случае, и начинается другая? Где она формируется, если ей просто нет конца? И как отличить — чья она, идея, у кого появилась: у меня, у вас, или у кого-нибудь другого?

Оказывается, здесь, на Земле, базировался Центральный Мозг, представляя собой скопление миллионов Конструкторов, составивших собой эдакое полубожество, надзиравшее над расой сих разумных.

И снова от объяснений Нево потянуло метафизическим сквознячком.

— Все это замечательно, — кивнул я. — Но к нам-то это какое имеет отношение?

При этом я обернулся к нашему бесстрастному конструктору, который все это время сидел себе как ни в чем не бывало посреди комнаты. — Что вы скажете насчет этого парня, дорогой коллега? С его сознанием, разумностью и так далее все в порядке. Но вот вопрос — чего он хочет? Ему нужно чего-нибудь? Зачем он здесь? Для чего спас нас? И — что собирается делать снами теперь? Или это просто одна из пчел улья, присматривающая за нами? Нево задумчиво почесал шерсть на лице. Затем подошел не спеша к Конструктору, уставив на него торчащий из глаза патрубок и через несколько минут такого гипнотического взора был вознагражден тарелкой с сыром, выставленной из тела Конструктора. Я без аппетита смотрел на продолжение трапезы морлока. То, что творилось передо мной, было еще более омерзительным, чем извлечение подножного корма и детей из разумной почвы Сферы, чему я был свидетелем. Во всем этом была отвратительная смесь машинного и человеческого.

— Это не просто пчелы, — заговорил, прожевав, морлок. — У них связь не та, что в улье. У них нет общей цели — сбора меда, закупорки сот. У них нет общей царицы. Это идеи в чистом виде. Они не связаны — а лишь соединены. В определенном смысле, это различные компоненты вашей личности. — Но почему нет? Это определенно в высшей степени имеет смысл. С идеальной, продолжительной коммуникацией, что не нуждается быть понятой — никакого конфликта… — Но это не похоже на Тотальность, Целостность ментальной вселенной Конструкторов слишком велика.

Он снова заговорил про Информационное море, и описал, как структуры мысли и размышления предположений — комплексные возникающие и растворяющиеся беспрерывно, точно волны, прибывают, восстают из сырого материала океана мыслеобразов. — Эти структуры, — продолжал Нево, являются аналогами научных теорий вашей современности. То же самое, постоянное дискутирование, оспаривание, ниспровержение, все новыми и новыми учеными. Только что там растягивалось на века и научные школы, здесь решается моментально, на ходу, Мир мысли никогда не закоснеет, никогда не замерзает этот океан фантазии. — И потом, вспомните вашего друга Курта Геделя, учившего, что никакое знание по сути не является совершенным или фиксированным. Истина живет лишь некоторое время, пока не устаревает и не отбрасывается, или видоизменяется. Море Информации нестабильно. Гипотезы и понятия, встающие из него, многогранны и постоянно обращаются к нам разными гранями. Поэтому среди Конструкторов редко возникает единодушие. В этом смысле они еще более индивидуалы, чем мы с вами. Ведь наши расы некогда веками находились при общих идеалах. Конструкторы же редко приходят к общему мнению в каком-либо вопросе. Это напоминает бесконечно продолжающиеся дебаты. Можно сказать, что Конструкторы соединены — но только для спора и обмена информацией, а отнюдь не для существования на общей точке зрения. Они и не ставят себе такой задачи. И чем сложнее диспут, тем сложнее и необъятнее окружающий мир… предстает…

— И, таким образом, раса прогрессирует.

Я вспомнил, что Бернес Уоллис рассказывал мне о новом порядке парламентских дебатов в 1938 году, когда любая оппозиция рассматривалась как преступная группировка, действующая против государства. Когда дивергенция или Отклонение энергии от одного, самоочевидно исправляло приближение к вещам! — Но если справедливо было сказанное Нево, если Нево был прав, то и не могло, оказывается быть универсально верного ответа на любой поставленный вопрос. Оставалось только не ставить вопросов — вот какой вопрос встает? В таком случае Конструкторы как будто жили в квантовой вселенной, видя мир, развивающимся по бесконечному множеству параллельных и альтернативных историй — но может ли в принципе существовать подобный мир? Однако именно в таком мире мы и оказались. И с этим уже не поспоришь. Я был в 1891 году — и в то же время ничем не похожем на мой 1891 год.

Нево так же тщательно разжевал мне все это, как и свой сырок. Когда с едой было наконец покончено, он вставил тарелку обратно в Конструктора. Так же привычно и обыденно, как у себя в Сфере. Я понял, что морлок чувствует себя здесь как дома.

5. Белая земля

Долгие часы я проводил в одиночестве, или вместе с Нево, у одного из окон. Я не видел никаких следов присутствия жизни, растительной или животной, на поверхности Белой Земли. Насколько я мог судить, мы были изолированы в нашем небольшом пузыре света и тепла, на вершине этой высокой башни и ни разу его не покидали за все время, проведенное здесь.

Ночью небо было чистым и прозрачным, лишь легкой ажурной сеткой светились в нем перистые облака, возможно, видимые из стратосферы. Но, несмотря на прозрачность неба, в нем не было звезд. Те редкие светила, что угадывались за очертаниями облаков, ни в какое сравнение не шли со звездным небом, каким оно было раньше — в прежние, параллельные времена. Поначалу я правда, списал это на плохое самочувствие. Просто будто бы у меня потемнело в глазах. Луна все еще светилась на небосклоне, меняя фазы все с той же незапамятной регулярностью. Однако издревле желтые и ли белые поляны Луны были теперь залиты зеленым свечением. Теперь не было ни знаменитого лунного серебра, Луна не походила ни на круг сыра. Ни на серебряную тарелку, похищенную на небо из фамильного буфета. Ночная Земля была освещена волшебно-изумрудным свечением, словно планете возвращался призрак того чудесного ковра, скрытого сейчас под беспощадными оковами льда. И вот что-то блеснуло. Сначала я в самом деле принял это за отблеск какого-нибудь лунного озера — или рефлектора, поймавшего луч солнечного света, Но вскоре я сообразил, что отблеск этот отнюдь не случаен. Видимо, это было специально сконструированное зеркало — воздвигнутое на каком-нибудь высоком лунном кратере или горном хребте. Видимо, это был своеобразный ночной прожектор, освещавший землю. Я представил себе, какими должны быть эти люди, вот уже многие поколения живущие на Луне. Боксеры-легковесы, прирожденные баскетболисты и прыгуны в высоту и длину, и совершенно никудышные толкатели ядра и метатели молота. Селениты следили с орбитой за кончиной планеты-прародительницы, взирали на то, как исчезают с нее последние земляне. Возможно, на какой-то стадии человечество разделилось на поднебесных селенитов и дичающих землян, как в свое время на элоев и морлоков.

Воображение работало дальше. Селениты хотели помочь собратьям, но не знали как. Даже самые умудренные демагоги не знали, как протянуть руку помощи собратьям — как дотянуть эту дружескую граблю до Земли. Ведь лифты оборваны, связи никакой не оставалось… И тогда они придумали зеркало. Громадное, достойное телескопа зеркало, которое видно было бы с самой Земли. И которое могло бы посылать на планету солнечный зайчик — величиной с… нет, не со слона, тут пахнет Левиафаном. Но этого селенитам могло показаться недостаточно. И вот они решили разработать специальную азбуку сигналов — типа морзянки, заставляя свое зеркало вспыхивать и гаснуть. Таким образом передавая варварам одичавшей земли сведения о посевах, сборка паровых машин, инженерии и прочем — ну и также поздравления с Новым Годом или еще что-нибудь такое.

Но потом все это стало бесполезным. Упразднилось за неимением адресата. И адресаток. И вот гигантский ледник сомкнул свои глыбы над последним участком суши. Люди вымерли окончательно. Исчезли как вид. Остались селениты.

Вот в таком разрезе я рассуждал, представляя себе будущее своей планеты, разглядывая унылый пейзаж, залитый лунным светом, из своего небоскреба. Я никак не мог проверить эту гипотезу — да оно может, и к лучшему, Вряд ли Нево мог бы столь детально постичь историю альтернативного человечества в неисчерпаемом океана сознания информации Конструкторов.

Однако более всего в этом ночном небе поражала не Луна и даже не отсутствие звезд, а гигантский, словно затянутый паутиной, в десять раз шире привычной Луны. Эта конструкция постоянно и безостановочно шевелилась в небе. Словно тысячи крошечных светящихся пауков трудились на его поверхности, созидая сеть — медленными, но отчетливо видными движениями с земли. Потрясающее, доложу я вам, зрелище! Этот паутинчатый диск лучше всего наблюдался по утрам — ранним утром около трех, именно тогда лучше всего различалось свечение, проникающее сквозь всю атмосферу.

Естественно, я обсудил этот предмет с Нево. — Похоже, эти паутинки каким-то образом привязывают диск к Земле, но как? — А может они образуют ткань паруса, который таким образом несет землю в пространстве на спектральных ветрах?

— Красочно описываете, — заметил Нево. — Но кое в чем вы в самом деле не промахнулись.

— В чем же?

— Это действительно парус. Но не он тащит за собой Землю, а напротив.

Нево описал мне эту космическую яхту. — Она сконструирована в вакууме, — рассказывал он как о чем-то совершенно обычном. — Лучи, кажущиеся отсюда нитями, соединяют планету с парусом. Давление света невелико, но неуклонно и постоянно. Такая конструкция слишком хрупка, чтобы нести на себе непомерную тяжесть Земли. Это всего лишь зеркальный парус, «и ветер», наполнявший его, всего лишь свет. Свет падал на него с многочисленных зеркальных тарелок, расставленных по земле.

— Но смысл такой «космической яхты»? Для чего же она, — чтобы переносить к Луне, другим планетам или..

И в наступившей паузе морлок покачал головой:

— Нет. К звездам.

6. Генератор множественности

Нево тем временем продолжал свои эксперименты с бильярдным столом. И шар всякий раз отзывался той же странной вибрацией. Копии шаров появлялись, откуда ни возьмись из лузы, пересекая траекторию пущенного шара. Время от времени происходила в точности та же картина: статичный шар выбивался с места без всякого со стороны меня и Нево вмешательства. Платтнерит загадочно светился в лузах, а шар двигался так быстро, что я не успевал ничего заметить. Однако морлок преуспел больше моего. Он окунался в инфоморе Конструкторов и постоянно выныривал оттуда с новыми материалами. Он бормотал себе что-то под нос на своем жидком текучем диалекте, нечто невнятное — и немедленно спешил к бильярду, чтобы применить на практике новые знания.

Наконец, он, казалось, созрел для того, чтобы поделиться со мной своей гипотезой. Для этого он вызвал меня из парной-душевой, где я наслаждался струями воды и пара. Вытершись рубашкой, я немедленно поспешил за ним в бильярдную. — Что с вами, друг мой? Никогда еще не видел вас таким возбужденным.

— По-моему, я понял, для чего служит этот стол, — пробормотал морлок.

— Да ну?

— Это… ну, как бы объяснить… только демонстрация, почти что игрушка — но в то же время самый настоящий Генератор Множественности. Вы понимаете, что это значит?

Я поднял руки:

— Сдаюсь.

— Но вы же прекрасно знакомы с идеей Множественности Историй, не так ли…

— Ну, без этого просто никак не объяснить, от чего мы всякий раз оказываемся в новом месте.

При всяком событий истории раздваивались: одна шла по пути совершения события, другая — по пути его несовершения. Тень бабочки могла лечь и здесь и там, в двух местах одновременно, пуля убийцы могла ранить, пролететь мимо или угодить в сердце короля… Каждый возможный исход события рождал собой новую версию Истории.

— И все эти истории реальны, — продолжал я, — и, если я верно понял, они лежат бок о бок в каком-то ином Измерении, словно страницы книги, и ни одна буква уже не может перепрыгнуть с одной страницы на другую.

— Вы прекрасно усвоили. А теперь представьте, что действие машины времени — в том числе и вашей первой модели становится причиной дальнейших, все более широких раздвоений или бифуркаций, производя новые истории. И некоторые из них просто невозможны без вмешательства машины времени — как, например, наша! — И он развел руками по сторонам. — Без вашей машины породившей за собой причинно-следственную связь событий, люди никогда не появились бы в палеоцене. И мы теперь не сидели бы на Земле, которую люди оставили миллионы лет назад, устремившись к звездам.

— Все понятно, — перебил я, поскольку терпение мое истощалось. — Но что прикажете делать с этим столом? Как это проясняет каверзы, которые он тут устраивает у нас на глазах?

— Демонстрирую. — Он покатил шар по столу. — Вот наш шар. Теперь представим множество историй — их пучок, в котором одна, естественно, будет иметь классическую траекторию — вот она катится через стол. Но другие истории по соседству, в том числе и с большими отклонениями от классического курса — существуют параллельно. И, вполне возможно, хотя и невероятно, что в одной из этих историй движение шара скомбинируется даже так, что он подпрыгнет в воздух и ударит вам в глаз.

— Очень хорошо. То есть, ничего хорошего, но продолжайте.

— Теперь, — он длинным пальцем обвел ближайшую лузу. — Вы обратили внимание на этот цвет?

— Платтнерит.

— Совершенно верно. Карманы представляют собой миниатюрные машины времени — ограниченные по размерам и зоне действия, но вполне функциональные. Как мы убедились на опыте, в процессе перемещений во времени объекты могут встречаться со своими двойниками. Причинно-следственные связи разрываются и истории буйно разрастаются, подобно сорнякам. Итак, шар стоит в середине стола — «наш» шар, как мы называем его. Затем копия нашего шара возникает из лузы и вышибает его со сцены. Шар доходит до борта, рикошетирует и попадает в лузу, оставляя своего двойника на столе, в позиции, точно соответствующей первоначальной позиции оригинала…

Его наукообразный язык начинал утомлять, если не сказать больше.

— Затем, — неспешно продолжал Нево, как мне казалось, даже растягивая слова от удовольствия быть таким наглядно умным, — наш шар идет сквозь время обратно — видите? И возникает из лузы в прошлом…

— Но поверхность стола — это же одно время, настоящее. Мы-то, наблюдатели, не смещаемся с ним, — горячо запротестовал я.

— И следует, — как ни в чем ни бывало, продолжал он, — вышибает себя со своего места и снова заменяет его… Я с отвращением посмотрел на этот коварный стол, сперва казавшийся столь невинным бильярдом.

— Вы хотите сказать, этот стол — моя жизнь? Да? Только вы не учли. Нево, что я все тот же шар, каким и был с самого начала.

— Еще раз повторяю — отбросьте застарелые понятия причинности, раз уж вы изобрели машину времени. Все переменилось! Столкновение шаров — это лишь одна из возможностей происходящего настоящего! Вам понятно? При условии существования машины времени причинность столь уязвима, что каждый неподвижный исходный шар окружен бесконечным числом таких непостижимых вероятностей. И ваш вопрос о том, «как такое началось?» отныне не имеет смысла — потому что вчерашнее и завтрашнее уже перепутались местами и стали принципиально неразличимы — при применении, как я уже упоминал, машины времени. Стоит вам потянуть рычаг — и разрушается причинно-следственная связь событий, прошлое смешивается с будущим. Итак, мы находимся в петле времени, в которой нет такой вещи как первопричина — или исходная позиция. Поэтому вы не можете говорить о «настоящем». Или, наоборот, вы только о нем и можете говорить, потому что ни прошлого ни будущего у вас уже нет.

— Может, оно и так, — откликнулся я, — но посмотрите: куда же исчезает шар, если их было два. Ведь материи присутствовало в два раза больше?

— Вас беспокоит нарушение закона о сохранении энергии? Исчезновение массы?

— Вот именно!

— Что-то я не заметил такого беспокойства с вашей стороны, когда вы, очертя голову, бросились в прошлое за своим двойником, — съехидничал он. — А там было, между прочим, нечто большее, чем нарушение такого закона!

— И, тем не менее, не слышу ответа. Внятного, простого, как и подобает в научных спорах. Разве я не прав?

— Правы, но узколобо, в единственном историческом пути. Вы были бы правы, если бы история существовала одна. Универсальные Конструкторы занимаются парадоксами путешествий во времени уже веками, — продолжил он. — Точнее сказать, очевидными парадоксами. Именно они сформулировали принципы закона о сохранении энергии в новых условиях. Этот закон работает в высшем измерении Множественности Историй. Взять хоть вас.

Я пытался переварить сказанное.

— Парадокс исчезает, если размышлять в категориях Множественности. Таким образом, и проблема причинности разрешается в рамках Множественности. Этот стол призван продемонстрировать нам это. Машина Времени доказывает существование расходящихся историй на макроскопическом уровне.

И он поведал мне об остальных Законах сохранения во Множественности.

— Представьте себе ситуации, — рассказывал Нево, — в которых Множественность приближается к нулю или бесконечности. Если множественность равна нулю, то история в принципе невозможна. Множественность с потенциалом единицы — это ситуация, которая предсказывалась ранними философами — поколением Ньютона. В ней единственный путь развертывания цепи событий разворачивается в каждой точке времени, постоянной и неподвижной.

Тут я понял, что он описывает мой собственный первоначальный и наивный взгляд на Историю: нечто вроде огромной комнаты, с более или менее определенными размерами, через которую моя Машина Времени может слоняться по собственной воли взад и вперед, и в каждой точке которой я могу остановиться и застать все неизменным.

— Что ж, пожалуй, все ясно, — Очевидно, дивергенция произошла в тот раз когда я впервые потянул рычаг машины времени. История разделилась на правую, левую сторону и центр.

— Да. И как наследники человечества все глубже роются в прошлом, так и Генератор Множественности тяготеет к бесконечности и дивергенция происходит все шире.

— Но, — сказал я несколько в замешательстве. — Вернемся к нашему вопросу — для чего придуман стол? Зачем Конструкторы его нам подсунули? Что они пытаются сообщить?

— Не знаю. Пока трудно сказать. Но у них вызревает проект.

— Проект?

— Грандиозный проект, — подтвердил морлок. — Назначение, цель и смысл которого мне до сих пор неясны. Но это дело времени, полагаю.

— И в чем его суть?

Нево стал объяснять:

— Ну, вот, представьте, могут ли взаимодействовать, так сказать сообщаться между собой две параллельные истории?

— Нет, — признал я. — Две версии не могут взаимодействовать.

— Прекрасно. Итак, Истории-двойники, сразу после их раскола перестают влиять друг на друга. Употребляя техническую терминологию, можно сказать, что квантум-механические операторы линеарны, но… — в голосе Нево снова появилось возбуждение, — на фундаментальном уровне они могут оставаться связанными. Если же мы добьемся хоть небольшого количества нелинеарности в квантовых операторах, даже настолько малого, что не поддается обнаружению, то…

— Тогда такая коммуникация возможна?

— Пока даже у Конструкторов все находится в стадии эксперимента, в дозачаточной стадии развития.