11. Новый мировой порядок

Я вернулся в наши апартаменты около шести. Всюду было пусто, не считая охраны. Выкрикивая приветствия и предупреждая о своем появлении я так и не получил отклика, и в конце концов нашел всю компанию в полном составе все в той же курительной комнате. Похоже, они отсюда и не выходили. Морлок по-прежнему царапал что-то на бумаге. Но, едва завидев меня, вскочил:

— Вы нашли его? Геделя?

— Да, — улыбнулся я. — И могу сказать одно — вы были правы.

Я посмотрел на Филби, но старикан уже углубился в чтение журнала (не мне вам говорить как старики «читают» журналы).

— И главное — у Геделя есть платтнерит.

— Ах, — лицо морлока оставалось бесстрастным — однако с каким азартом он ударил кулаком по ладони, воспроизводя еще один перехваченный у кого-то человеческий жест. — Значит, есть еще надежда.

Моисей вручил мне стакан виски с содовой. Я с признательностью пригубил, поскольку жара не прекращалась с самого утра.

Моисей дал знак — и все мы трое склонились над столом, голова к голове, как делают сообщники, не желая, чтобы их услышал посторонний.

— Я тоже кое-что нашел, — произнес Моисей негромко.

— Что же? — нетерпеливо воскликнул я.

— Мы должны выбраться отсюда — во что бы то ни стало!

И Моисей рассказал мне, что случилось с ним «сегодня» — если можно так назвать этот день, проведенный меж будущим и прошлым. Устав от одиночного заключения, он попытался заговорить с охраной — молодыми солдатами, стерегущими нас повсюду, можно сказать, за каждой дверью. Серди них, как оказалось, был даже младший офицерский состав — что говорило о важности охраняемых. К тому же все это были люди с высшим образованием, исполнявшие и другие обязанности в кампусе. Сюда набирался личный состав из выпускников колледжей и университетов. Они пригласили Моисея в свое общежитие, расположенное поблизости — и совершили поездку на рикшах в Уэст-Энд. После нескольких стаканов язык у молодых людей развязался, и они довольно откровенно поделились своими идеями, каким им видится современное государство.

С одной стороны, это говорило в пользу Моисея — он проявил интерес к окружающему миру — и даже освоился в нем. Это хорошо. Я с нетерпением ждал, что же он расскажет.

— Хорошие, в общем-то, ребята, — поделился Моисей, — но их взгляды на жизнь!

Оказывается, как удалось выяснить Моисею, в будущем всех ждало Планирование — основная концепция мира. Как только будет построено пресловутое «современное государство», править которым будет, естественно, победившая в войне Британия и союзники, будет взят воздушный и морской контроль над портами, угольными шахтами, нефтяными скважинами, электростанциями и разработками полезных ископаемых. Будет контролироваться также производство судов на верфях, дабы избежать их последующего превращения в боевые корабли. Также будет отслеживаться производство железа, стали, резины, металлов, хлопка, и растительных веществ. А также контроль над пищевыми ресурсами…

— Ну вот! — сказал Моисей. — Теперь вы видите, какая складывается картина. В этой войне победителей не будет. Это конец права собственности — теперь все ресурсы отойдут Мировому государству Союзников. Ресурсы Земли будут использоваться в первую очередь для восстановления территорий, больше всего пострадавших от войны. Все будет планироваться мировым партнерством. Которое, кстати, будет выбирать само себя.

— Кроме последнего, остальное звучит неплохо. Вполне разумно и рационально, — заметил я.

— Да. Но этот план не останавливается на природных ресурсах планеты.

— То есть?

— Человеческие ресурсы он также учитывает. Отсюда и начинаются проблемы. Во-первых, это поведение. — Он посмотрел на меня. — Эта молодежь довольно нелицеприятно судит о нашем времени. Оказывается, мы страдали от "глубокой распущенности в частной жизни, — вот оно как! Так что нынешняя молодежь выбирает иной путь: к спартанской жизни, сдерживая всемерно страсти и сексуальное возбуждение. Отныне лозунг: «Бизнес на первом месте, а чувства потом». И это уже происходит. В следующей фазе события развиваются несколько активнее. Мы увидим безболезненное уничтожение «дефективных» — и это не мои слова, поверьте! А также стерилизацию некоторых типов, дабы он не передали потомству тенденции, «нежелательные» в планировании семьи. И кое-где этот очистительный процесс уже начат. Есть газ, так называемый Кинетоген Пабста…

— Хорошо. Значит, они, наконец, задумались над проблемами расовой наследственности.

Я откашлялся.

— Хм, — сказал я. Что-то мне не верится в такое «улучшение породы», когда человек начинает относиться к себе как к племенному скоту. Неужели так необходимо для будущего человечества, чтобы оно прошло искусственный отбор этих молодчиков из 1938-го года? А потом все это ляжет тенью на последующие миллионы лет?

— Это же «Планирование», — как вы не понимаете, — сказал Моисей. — Единственный, по их словам, путь уйти от варварства и хаоса — и, в конечном счете, от вырождения и вымирания человеческой особи.

— И «современные» люди готовы к столь эпохальным переменам?

Моисей криво усмехнулся.

Сомнений не оставалось. Подобного будущее не устраивало ни меня, ни его.

— Надо бежать.

И в этот момент, не успел я еще высказать предположения, каким образом это могло произойти, и какие у нас надежды на слово «бежать», дом содрогнулся.

Я подался вперед, резко, едва не разбив голову о стол. Звук был такой, как будто в глубине земли кто-то тяжело хлопнул дверью. Лампочки мигнули, но свет не погас. Послышались крики, слышные даже сквозь загерметизированные окна — и раздался близкий стон бедняги Филби, звон стекла и шум рухнувшей мебели.

Дом, однако, остался на месте. Откашлявшись от облака поднятой пыли, я с трудом поднялся на ноги.

— Все живы? Моисей? Нево?

Мой «альтер эго» уже помогал Нево. Морлок был цел, его только придавило упавшей этажеркой.

Тогда, уже не беспокоясь за них, я стал разыскивать Филби. Старику повезло: его даже не выбросило из кресла. Он встал и дошел до окна с лопнувшим поперек стеклом.

Я положил ему руку на поникшую сгорбленную спину.

— Филби, дружище, отойдем.

Он не замечал меня. Его подернутый пленкой взгляд глаза наполнились влагой, лицо, обильно припорошенное пылью, он поднял скрюченный палец к окну:

— Смотри.

Я приник к стеклу, сложив ладони, чтобы избавиться от отблеска электрического света. Лампы Олдиса погасли в Бормоталках, а вместе с ними почти все уличные фонари. По улице хлынул поток людей. Я видел потерявшего рассудок солдата в противогазе, стреляющего в воздух, и чуть дальше ствол нестерпимо яркого света, в котором вращались пылинки он выхватывал из тьмы перекрестки, дома, угол Гайд-парка. Люди стояли, подслеповато моргая и закрывая ладонями лица.

Этот луч проходил снаружи. В Куполе зияла брешь.

12. Германцы штурмуют Лондон

Парадная дверь повисла на одних петлях, снятая ударной волной. Наших охранников и след простыл — даже верного Патрика. Тем временем на Террасе грохотали шаги, слышались стоны и крики, воздух резали свистки полицейских, пахло пылью, дымом и порохом. Отовсюду сквозь щели били осколки июньского света — настоящего, не искусственного солнца. Словно бы истинная жизнь ворвалась в этот кукольно милитаристский мир Лондона и позвала, поманила за собой из этого ненастоящего времени. Из этой Исторической Верификации. Панцирь черепахи, сторожившей покой Лондона, был разбит.

Моисей похлопал меня сзади по плечу.

— Этот хаос продлится недолго — надо пользоваться шансом.

— Прекрасно. Надо кое-что прихватить в дорогу.

— Зачем?

Объяснять времени не было. Только последний дурак собирается в путешествие по времени в одном домашнем халате и тапочках. Значит, так. Во-первых, свечи. И, конечно, спички! Побольше — сколько влезет. Точнее, сколько удастся здесь найти. Потом — оружие. Любое — кухонный нож, если нет ничего получше".Еще — что еще?" — стучало в голове. Думай, голова, думай! Ах да, камфора, — если она еще есть в этом веке. Если нет — что-либо, ее заменяющее. Пусть мы будем представлять собой бегущий склад боеприпасов и легко воспламеняющихся взрывчатых веществ под упорным огнем противника — все равно, отсюда надо вынести по максимуму. Ты дай им там прикурить! Нижнее белье! — набить карман потуже…

Он кивнул, когда я поделился с ним мыслями. Это все была прямая речь.

— Понял. Пойду, соберу рюкзак.

Я тем временем поспешил назад в курительную. Нево надел свое школьное кепи, собрал свои записи и уложил в папку с тесемками. Филби — старый жук! — залез под подоконник, и, стуча коленями по впалой костлявой груди, барахтался в позе боксера, прикрывая лицо руками.

Я опустился перед ним на колени.

— Филби! Филби, старина! — но стоило к нему притронуться, как он сжался пуще прежнего, отшатнулся в сторону. — Ты должен пойти с нами. Здесь небезопасно.

— А где безопасно? С вами? Ха-ха! — он отодвинулся от меня, словно боясь, что его ударит током. — С твоего появления начались все неприятности. Нет уж, спасибо. Изыди… больше ты меня не одурачишь! Как тогда перед Рождеством — ты нас до смерти перепугал…

Я еле сдержался, чтобы не встряхнуть его как следует, ухватив за грудки, а еще лучше — за яйца. — Да приди же ты в чувство, опомнись, парень! — кричал я этому седому как лунь старику. Путешествие во времени — это не чудо, не трюк, не хитроумный фокус — оно так же реально, как и война, которую ты видишь за этим окном.

Видимо, старик боялся, что мы захватим его с собой, увезем из надежного двадцатого века, куда он вплыл мирно и бестревожно по спокойным водам времени, как и большинство из нас «своим чередом». Еще слетать на джаггернауте туда-сюда на полвека назад — куда ни шло — но он представления не имел о наших дальнейших планах, как мы собираемся все это остановить, исправить.

И в этот момент кто-то коснулся моего плеча. Нево. Бледные пальцы сияли от дневного цвета как пыльные выцветшие лучи.

— Мы ему ничем не поможем, — сказал он почти отрешенно.

Филби уронил голову, прикрыв ее руками, как только я выпустил его. Старческие руки дрожали — и я понял, что он больше не слышит меня.

— Но мы же не можем его так оставить!

— А что ты с ним сделаешь — вернешь в 1891-й год? Но года, который ты помнишь, уже не существует. Он остался в недостижимом параллельном пространстве.

В курительную дверь ворвался Моисей с рюкзаком, уже в эполетах и с газовой маской, болтающейся в сумке.

— Я готов. В чем дело? Чего вы ждете? — посмотрел он на нас с Нево.

Напоследок я сдавил плечо Филби. Он не сопротивлялся, но и ответного прощального жеста я не получил.

И после этого мы расстались навсегда.

Мы выглянули на улицу. На моей памяти это один из самых тихих районов города, но сегодня здесь бежали, спотыкались, обгоняли друг друга, толкались люди, врасплох выгнанные из своих домов и с рабочих согнанные мест. Многие уже надели впопыхах маски, хотя они мешали дышать и бегать одновременно. Всюду на лицах были страх и тревога.

Повсюду дети с маленькими противогазными сумочками, похоже, катастрофа застала их в школе. Они бегали взад-вперед, звали родителей. Я представил себе муки матери, разыскивающей дитя в этом огромном каменном муравейнике, и содрогнулся.

У многих паникующих прохожих в руках были служебные портфели и сумки, кто-то спешил с узлами, скрученными из сорванных наспех штор и баулами из покрывал и простыней, унося из дому пожитки. Какой-то чудак даже пытался увезти комод на велосипеде, пристроив его на руль и седло. Он наезжал кому-то на ноги в толпе с криком:

— Посторонись! Берегись!

И никакого следа присутствия блюстителей порядка. Видимо, все полицейские и солдаты сейчас требовались в другом месте. Было тому и другое объяснение: паника достигла апогея и служители закона, сорвав с себя знаки различия, присоединились к толпе. Я видел человека в мундире Армии Спасения, который кричал с высокой ступеньки:

— Вечность! Вечность!

Как продавец горячих пирожков.

Моисей указал вверх:

— Смотрите — Купол пробит в восточной части города, над Степни. Вот тебе и крыша!

Он был прав. Грандиозная бомба потрясающей взрывной силы проделала гигантскую дыру в бетонной оболочке, откуда выпирало ребро голубого неба, почти в центре свода Купола. Оттуда еще сыпались осколки — некоторые размером со стены дома, так что следовало ожидать новых жертв.

В северном направлении доносилось нечто похожее на шаги великана В воздухе подвывали сирены: «Тау-тау-тау», сквозь стоны разбитого купола над нами.

Представляю, каким разворошенным муравейником казался сейчас Лондон оттуда, с крыши. Все дороги, ведущие на запад, юг и север, были забиты беженцами.

Моисею приходилось перекрикивать какофонию улиц:

— Купол может рухнуть в любую минуту. Вы понимаете, что это значит?

— Понимаю.

— Надо бежать отсюда как можно скорее!

— Сначала! — закричал я, стараясь заглушить сирены, — мы должны добраться до Имперского колледжа. Проталкиваемся!

Это было непросто — нам приходилось двигаться против толпы и при этом не потерять в давке Нево. Кроме нас на Восток больше никто не спешил, всех гнали истерические крики воздушной сирены в обратном направлении. Какой-то круглолицый толстяк в эполетах сразил протискивающегося навстречу морлока ударом кулака и побежал дальше. Мы зажали Нево в тиски с обеих сторон и больше не давали его в обиду, размахивая кулаками и сбивая порой даже велосипедистов. Толстая женщина, которая поему-то пятилась по улице задом, видимо, отыскивая кого-то отставшего в толпе, волоча за собой скатанный ковер, прикрытая лишь ночной сорочкой и белой бетонной пылью, врезалась в меня своей могучей кормой, на минуту отбив дыхание.

Передо мной мелькали отчаявшиеся лица: клерк с воспаленными от работы глазами, усталая девушка-продавщица… но чем дальше, тем больше возникали анонимные лица: противогазные маски, в которых смутно-скользкие как лягушачьи икринки расплывались за стеклами испуганные глаза. Люди все больше становились похожими на насекомых. Словно бы Земля превратилась в планету кошмаров.

И вот раздался новый звук — пронизывающий насквозь и монотонный. Казалось, он донесся сквозь щель, опасно распахнувшуюся над головой. Толпа замерла, прислушиваясь и по инерции сползая в улицы. Мы с Моисеем переглянулись, тут же уяснив значение этого страшного звука.

И тогда свист стих.

И в наступившей тишине прорезался вопль:

— Купол! Проклятый купол… Это обстрел!

И в ту же секунду стало понятно значение грозных шагов великана — это были далекие пушечные выстрелы.

Паника с новой силой овладела толпой — нас накрыло с головой, по нам пробежали чьи-то ноги, и я почувствовал, как, ударившись головой о чью-то голову, теряю сознание.

На миг я лишился чувств.

13. Артобстрел

Придя в себя, я обнаружил, что Моисей ухватил меня под мышки и отволакивает куда-то по упавшим телам. Я почувствовал, как наступил на чье-то лицо — сначала мне показалось, что это упруго изогнувшиеся спицы велосипеда — и вскрикнул. Моисей живо перетащил меня через препятствия, и только прислонив к стене дома, отпустил.

— Ты в порядке?

Он тронул мой лоб пальцами — они оказались в крови. Он потерял рюкзак, понял я, посмотрев ему за спину.

Боль и тошнота нахлынули на меня одновременно. Слабость была вызвана потерей крови или только видом крови — не знаю. Я никогда не считал себя слабаком и часто получал травмы — но в микроклимате купола, по-видимому, здоровье мое сильно ослабло. Раз был обморок, пусть и короткий, значит, было и сотрясение мозга или что-нибудь в этом роде. Впрочем, сейчас на рассуждения времени не оставалось.

— Где Нево?

— Здесь.

Морлок стоял посреди улицы, целый и невредимый. Он потерял кепи и разбил очки. Бумаги из разорванной папки разлетелись по сторонам, и Нево собирал их, лист за листом, выискивая среди тел.

Людей разметало взрывом как кегли. С раскинутыми ногами и руками, подогнутыми под себя, открытыми ртами, остановившимися глазами, вперемешку, старик на девушке, ребенок на спине солдата. Эта куча человеческой плоти еще шевелилась, издавая стоны, кто-то еще пытался встать — потрясающая картина кучи насекомых, запутавшихся друг в друге, спекшихся в крови, липнущих друг к другу кожей и одеждой.

— Бог мой, — вымолвил Моисей. — Мы должны им помочь. Ты видишь?..

— Нет, — осадил я его. — Мы ничем не сможем помочь — их слишком много. Нам повезло, что мы уцелели. Пушки уже пристрелялись, скоро здесь камня на камне не останется. Надо бежать — иначе мы не успеем — и тогда уже не выберемся из этого времени.

— Я этого не вынесу, — выдавил Моисей.

Тут подошел морлок.

— Таким мне этот мир и запомнится, — хмуро сказал он.

И мы отправились дальше. Под ногами было скользко от крови и экскрементов. Нам попался на глаза мальчик с раздробленной ногой, стенавший от боли. Несмотря на предупреждение, которое я сделал Моисею, мы не смогли пройти мимо: и мы перенесли его от тела молочника, рядом с которым он лежал, к стене. Тут его заметила какая-то женщина из толпы, подошла, села рядом и стала отирать ему лицо носовым платком.

— Это его мать? — спросил Моисей.

— Не знаю. Я…

Странный жидкий голос забулькал у нас за спиной, словно зов из другого мира:

— Пойдем.

И мы отправились дальше, пока не достигли угла Квинз-Гейт-Тирес, где наткнулись на воронку.

— Хорошо, не газ, — выдавил я.

— Нет, — подтвердил Моисей дрогнувшим голосом. — Но — что это, Господи! — и этого достаточно!

Воронка диаметром несколько футов глубоко разворотила дорогу. Все двери на улице распахнуло или вынесло, и в окнах не осталось ни одного целого стекла: в глазницах выбитых окон колыхались уже ненужные занавески. В фасадах и тротуаре зияли выщерблины, выбитые шрапнелью снаряда.

И куски человечьей плоти.

Иногда язык бессилен описать ужас случившегося, и обмен информацией, на котором основано любое общество, становится бесполезен. Это как раз был тот случай. Я не могу описать ужас, который посетил Лондонские улицы в этот день.

Несколько голов валялись отдельно от тел. Попадались также ноги и руки, по большей части в одежде, я видел одну с уцелевшими часами — их тиканье надолго останется в памяти. А с краю воронки лежала изящная женская ручка, чьи пальчики были сложены как лепестки бутона. Этого зрелища я тоже никогда не забуду. Мне приходилось напоминать себе, что это не свалка запчастей, что ЭТО когда-то было человеческим телом, а теперь стало только деталями, как на выставке абстракциониста. Отделившись от тела, каждый предмет жил отдельной жизнью, и, казалось, имел какую-то другую, особенную, уже отдельную от жизни цель. Или символизировал что-то.

Такого я больше нигде и никогда не видел, и хотел бы забыть навсегда. Я вспомнил Внутренний мир Сферы морлоков и представил себе, что же творилось там, на площади в миллионы точек, каждая из которых представляла собой очаг поражения, раковую клетку войны, локальный конфликт, пятно ядовитой кислоты, веками разъедающей землю. У меня пошли горлом спазмы от этих мыслей.

Моисей был мертвенно бледен, как будто лицо его было окрашено летающей везде штукатуркой. Цементная пыль у него на лбу склеилась от пота, он смотрел вокруг расширенными от ужаса глазами. Я посмотрел на Нево и за разбитыми очками прочитал в холодных морлочьих глазах уверенность, что я транспортировал его не в прошлое — а в один из низших кругов Ада.

14. Ротационная мина

Мы преодолели несколько последних ярдов до стен Имперского Колледжа; здесь, к нашему огорчению, путь нам преградил солдат в противогазе с винтовкой. Это был часовой — парень стойкий, но очевидно, без воображения: он продолжал стоять на посту, когда водостоки улиц стали красными от крови. Едва увидев Нево, он так и выпучил глаза — что было заметно даже за стеклами газовой маски.

Меня он не признал — и стойко не пропускал нас дальше без соответствующего приказа.

В воздухе снова раздался свист — мы тут же пригнулись — и только солдат прижал винтовку к груди, точно тотемный амулет — однако в этот раз снаряд ударил в стороне — вспышка, фонтан стекла и вздрогнувшая под ногами земля.

Моисей бросился на солдата с кулаками.

— Слышишь, тупица, холуй с винтовкой! — взревел он. — Протри глаза — ты не видишь, что творится? Кого ты охраняешь?

Вместо ответа солдат упер ствол ему в грудь.

— Последний раз предупреждаю, салага…

— Он не видит, — вмешался я, становясь между Моисеем и солдатом. Меня смутил этот внезапный прилив злобы и отсутствие самоконтроля.

— Это не единственная дорога, — заметил Нево. — Где-нибудь уже наверняка снесло стену. Пройдем и так.

— Нет, — решительно заявил я. — Мне известен только один путь, и блудить по Колледжу времени нет. Слушай, воин, я работаю на эту контору — понимаешь — я ученый в секретном отделе. Директорий тебе о чем-нибудь говорит?

Глаза в противогазе скептически прищурились.

— Вызови начальство, — убеждал я. — Пусть пошлют за доктором Уоллисом. Или за профессором Геделем. Они поручатся за меня.

Наконец, не сводя с нас винтовки, воин попятился к двери и снял со стены телефонную трубку.

Прошло несколько минут. Во мне росла злоба на эту армейскую дотошность, которая рождает столько ненужных препятствий.

Наконец солдат подал голос:

— Вам разрешено пройти в кабинет доктора Уоллиса.

Так из хаоса улицы мы вступили в умиротворенное спокойствие дворика Имперского Колледжа.

— Мы сами доложим, — предупредил я солдата, собиравшегося навязаться нам в провожатые. — Благодарю…

И прошли лабиринтом коридором, описанным ранее.

— Какой дурак! — ворчал сзади Моисей, который все никак не мог успокоиться после происшедшего. — Охранник на кладбище!

— Он тут не при чем, — заступился я за солдата. — Он просто выполняет долг и не его вина, что выполнение долга стало абсурдным в данной ситуации. Чего ты еще хочешь от человека?

— Но должен же быть у человека хоть проблеск рассудка. Видеть, что такое творится вокруг.

Тут мы остановились и разгоряченно столкнулись нос к носу.

— Джентльмены, — вмешался Нево. — Разве сейчас время для созерцания пупка?

Мы с Моисеем уставились на Морлока, затем посмотрев друг другу в глаза. Я заметил страх, прикрытый озлобленностью — тот взгляд, что встречаешь у зверя в клетке. Я успокоительно кивнул ему: «мол, что ты, старина, я против тебя ничего не имею, надеюсь, что и ты…»

Мы двинулись дальше.

— Конечно, — заговорил я, пытаясь развеять напряжение, — тебе никогда не приходилось заниматься созерцанием пупка, Нево?

— Нет, — с легкостью ответил морлок. — У меня нет пупка.

Нужно было спешить. Добравшись до центрального блока, мы стали разыскивать кабинет Уоллиса. Мы шли по устланным ковровыми дорожками коридорам с рядами медных табличек на дверях. Здесь всюду горел свет — очевидно, у колледжа была собственная электростанция. Ковры глушили наши шаги. По пути нам так никто и не встретился. Некоторые двери кабинетов были открыты, и внутри остались следы спешного ухода: перевернутая чашка чаю, дымящаяся сигара в пепельнице, бумаги, разбросанные по полу.

С трудом верилось, что всего в нескольких десятках ярдов за этими глухими стенами творится бойня!

Мы заглянули за открытую дверь, из-за которой пробивалось странное голубое сияние. Уже с порога мы увидели, что Уоллис один, сидит на краешке стола.

— А, это вы! Уже не ждал с вами встретиться.

На нем были все те же проволочные очки и твидовый сюртук с шерстяным галстуком, один закрепленный на плече эполет и маска рядом на столе. Очевидно, он собирался покинуть здание, как и остальные сотрудники, но что-то задержало его и отвлекло в последний момент.

— Дело безнадежное, — бормотал он себе под нос. — Совершенно безнадежное.

Тут он прищурился, словно бы видел нас впервые.

— Господи Боже, да что с вами?!

Мы зашли в кабинет, и тут я разглядел источник голубого свечения. Это был ящик с экраном из стекла, в котором открывался вид на Темзу.

Моисей тут же присел на корточки перед странным устройством. Очевидно, это и был тот фонограф, переносящий изображения, о котором говорил Филби.

Уоллис щелкнул переключателем на столе, и картинка мигом переменилась, став значительно светлее и детальнее.

— Смотрите — я прокручиваю этот фильм ужасов уже много раз, с тех пор как все случилось. И не могу поверить собственным глазам. Но уж если мы можем вообразить себе такое, то, наверняка, могут и они.

— Кто — они? — спросил Моисей.

— Германцы, разумеется. Проклятые германцы! Видите — это все снято камерой, расположенной на вершине Купола. Сейчас она повернута в восточном направлении, в сторону Степни — видите излучину реки? А теперь посмотрите — вот, она приближается…

И мы увидели воздушный аппарат, похожий на черный крест, опускающийся над сверкающими водами реки. Он летел с Востока.

— Не так-то просто разбомбить Купол, — продолжал Уоллис. — Это каменное строение поддерживается стальными конструкциями, и трещины тут же само засыпаются, благодаря слою прокладки.

И тут от летательного аппарата отделился предмет, устремившийся к воде. Изображение стало зернистым — по нему пробежала рябь. Можно было разглядеть, как что-то цилиндрическое крутилось в воздухе.

Уоллис продолжал:

— Даже прямое попадание не может повредить Купол, но большинство бомб взрывается еще в воздухе.

Но в этот раз была не бомба. Я уже составлял отчет об этом оружии — Ротационная мина — или поверхностная торпеда. Мы тоже пытались разработать нечто подобное, но не хватало ни времени, ни энергии… Вы видите, что купол местами уходит под воду, там тоже есть опоры. И противнику также было это прекрасно известно. — Уоллис взмахнул ухоженными руками, показывая. — Видите ли, вода помогает направить удар под Купол. Это все равно, что бить яйцо изнутри — оно легко крошится даже от самого незначительного удара.