На другое утро в семь сорок пять я сел за стол и сделал то, что давно должен был сделать: написал прошение об отставке. Это было нелегко. Больше двенадцати лет я проработал на Томаса Такера, то есть пятую часть своей жизни. Такое в одну минуту не скинешь со счетов. Воспоминания одолевали меня, пока я медленно писал прошение, время от времени делая бодрящий глоток горячей воды. Ирония судьбы заключалась в том, что писал я ручкой, на которой было с любовью начертано: «Г.В. от Т.Н.Т.» Подобными мелодраматическими подробностями нашпигованы романчики, на каждом шагу продающиеся в аэропортах. Слова давались мне с трудом, и лишь к десяти тридцати прошение было написано. Я отдал его Барбаре для перепечатки. У меня не было сомнений, что новость сразит ее. Стоя возле окна, я глядел на дуб, посаженный президентом Линдоном Джонсоном.
      Мне всегда нравился вид, открывавшийся из окна моего кабинета. Я буду скучать по нему. Но и в Айдахо есть деревья. Даже получше, чем в Вашингтоне. Сколько же мучений выпало на мою долю после переезда в Вашингтон! А теперь меня охватило забытое ощущение покоя. Мне всегда казалось, что конец, когда он наступит, будет намного более горьким. Неожиданно я почувствовал, что не один в комнате.
      – Мистер Вадлоу.
      Это была Барбара. Я надеялся, что мы обойдемся без слез.
      Отлично. Барбара сохраняла спокойствие. Меня всегда поражало, как она умеет себя держать в острой ситуации.
      – Барбара, я понимаю, для вас это неожиданно, – произнес я, как мог, ласково.
      Не особенно вдаваясь в подробности, я сказал ей, что, поскольку здесь не сложились условия для работы и нормальной жизни семьи, мы с Джоан решили покинуть Вашингтон и вернуться в Бойсе. Чтобы смягчить удар, я предложил ей работу, если она тоже захочет вернуться в Бойсе.
      Барбара стала горячо благодарить меня. Мне было неловко ее слушать, поэтому я с улыбкой заметил, что не надо меня благодарить и что я буду рад работать с ней.
      – Сэр, – сказала Барбара, – я останусь тут.
      – Тут?
      Она пояснила, что ей «предложили» работу заместительницы личного секретаря управляющего. В ответ на мой непроизнесенный вопрос, Барбара заявила, что уже с июля считала мою отставку делом времени и тогда же предприняла «некоторые меры», не желая расставаться с Белым домом.
      – Ну да. Кто же еще знал?
      – Только Маргарет (секретарша Ллеланда), мистер Фетлок, мистер Уитерс, мистер Ллеланд, конечно же. Мистер Цанг. Мистер Джаспер…
      – Хватит.
      Барбара спросила, не нужно ли мне чего-нибудь. Даже предавая, она проявляла заботу.
      – Нет, – с трудом выдавил я из себя.
      – Тогда я займусь докладной запиской?
      – Барбара, это не докладная записка, – чуть не закричал я. – Это моя отставка!
      – Да, сэр. Прекрасно написано.
      Я вздохнул.
      – Спасибо, Барбара.
      – Полагаю, ее надо провести через мистера Ллеланда?
      Это было невыносимо.
      – Через мистера Ллеланда! К вашему сведению, с президентом я знаком двенадцать с половиной лет. Это наше с ним дело, и я не собираюсь мое личное письмо проводить через… этого человека!
      Взяв себя в руки, я завершил беседу достойным образом, но, глядя на деревья на Южной лужайке, продолжал размышлять о том, что сталось с преданностью. Я вызвал Ху Цанга.
      – Ху, – сказал я, сообщив о своем решении, – вы были достойным и знающим помощником. Если захотите ехать со мной в Бойсе, будете моей правой рукой в «Дьюи, Скруэм».
      В растерянности поерзав на стуле, Ху сказал, что недостоин моей похвалы.
      – Чепуха!
      Я постарался утешить его, но понял, что нервозность моего помощника вызвана не только той причиной, которую я предполагал. Через несколько минут все встало на свои места. Ху признался, что принял предложение работать в АБУ (Административное и бюджетное управление).
      Вот уж скандал так скандал!
      – Неужели я последним узнаю о собственной отставке? – не выдержав, воскликнул я. – Неслыханно!
      Ху стал извиняться и выглядел жалко.
      – Забудьте, – сказал я. – Если дело во мне, то вы уже сегодня можете приступить к работе в АБУ. Идите. Идите!
      Какие еще чудовищные сюрпризы поджидают меня сегодня, думал я. Неожиданно Южная лужайка вместо ухоженной и зеленой стала высохшей и блеклой.
      Я проверил расписание президента. Ланч с Жаком Кусто. Совещание с ближайшим окружением – с двух до трех. (Эвфемизм, подразумевавший Ллеланда.) Сенаторы Доул, Хиллс, Гарн – с трех до трех тридцати. (Еще один малоэффективный проект «воссоединения» за чашкой кофе.)
      Комиссия по задачам инфраструктуры – с трех тридцати пяти до трех сорока. С трех сорока до трех пятидесяти – Комиссия по подготовке перехода в новое тысячелетие. Совет национальной безопасности – с четырех до четырех пятнадцати. Это будет долго. С четырех тридцати до четырех сорока пяти – Федеральная резервная система. С четырех пятидесяти до четырех пятидесяти двух – фотосъемки, мисс Коннектикут. Что-то слишком много фотографий с королевами красоты в последнее время. С пяти до пяти тридцати – свободно. С пяти тридцати до пяти сорока пяти – Кутядиков, посол Советского Союза. В шесть ноль-ноль отъезд на прием, который устраивает Организация африканского единства, в шесть тридцать – возвращение в резиденцию.
      Жуткое расписание. Ничего удивительного, что он не может сосредоточиться. Меня, скорее всего, он примет между мисс Коннектикут и советским послом. Нам надо многое обсудить. Может быть, он отменит посла – это приятнее, чем отменять мисс Коннектикут. Он ведь ценитель женщин.
      Позвонила Барбара и сообщила, что со мной хочет поговорить политический обозреватель «Пост» Питер Нельсон.
      – Что ему надо?
      – Он хочет удостовериться в вашей отставке.
      – Что?
      Не веря собственным ушам, я попросил соединить меня с Питером.
      – Питер! Что за чепуху тут городит моя секретарша? – прикинулся я удивленным.
      Он ответил, что два «высокопоставленных» источника из Западного крыла уже сообщили, что президент принял мою отставку.
      – Ну, мне неизвестны ваши источники. Однако я не собираюсь комментировать всякую небывальщину.
      – Вы подтверждаете, что перешли в штат сотрудников миссис Такер?
      – Прошу прощения?
      – Вы переходите в контору первой леди?
      – Первой леди?..
      У меня перехватило дыхание. Когда я пришел в себя, то попросил журналиста впредь обращаться за информацией к мистеру Фили.
      – Значит, я записываю, что вы не отрицаете и не подтверждаете?
      – Послушайте, Питер, – едва сдерживаясь, проговорил я, – мне больше нечего вам сообщить. Вы ведь не собираетесь ловить меня на слове?
      Я немедленно позвонил Фили и спросил, что происходит.
      – Ага, – тоскливо произнес он. – Я слышал.
      – Но ведь я отослал прошение всего час назад. Отставка еще не принята.
      – Думаю, что принята.
      – Неслыханно.
      Фили постарался утешить меня, но у него были свои проблемы.
      – Послушайте, я еще позвоню вам. Он только что наложил вето на проект Б-1Б, и там черт знает что творится.
      Я все еще шипел что-то, когда зажегся зеленый огонек, и мне даже не пришло в голову отключиться от Фили.
      – Что?
      – Герб, дружище.
      Это был президент.
      – Да, здравствуйте, сэр.
      – Приятно слышать ваш голос.
      – Ну да, мне тоже приятно слышать ваш голос, сэр.
      – Как у вас дела?
      – Отлично, господин президент.
      – Ну, и хорошо. Наверное, как всегда, очень заняты?
      – Н-да, в общем…
      – А я был очень занят.
      – Понимаю…
      – Как получилось, что мы больше не видимся?
      – Да вот…
      – Я соскучился, Герб.
      – Я тоже, господин президент.
      – Мне, правда, будет не хватать вас.
      – Но…
      – Я понимаю, Герб, здесь убийственный прессинг.
      – Ничего, сэр.
      – Конечно, жаль, что вы возвращаетесь в Айдахо. – Президент откашлялся. – Но ведь это не очень далеко. Не хочу, чтобы вы исчезли. Сообщайте о себе.
      Я сказал, что постараюсь.
      – И еще, Герб.
      – Сэр?
      – Не могу вам передать, что переживает Джесси. Как будто мир перевернулся.
      – Господин президент, мне кажется, нам есть, о чем поговорить.
      – Милости просим в любое время. Но сейчас мне пора уезжать. Не поверите, какой у меня напряженный график.
      – Верю. Как насчет пяти часов? У вас окно между мисс Коннектикут и послом Кутядиковым.
      – Я точно не знаю. Такие подробности, Герб, мне неизвестны. Справьтесь у тех, кто составляет график. Знаете, тут черт-те что творится после вашего ухода. Как дела комиссии?
      – Какой комиссии?
      – Ладно. Мне все-таки пора. Еще поговорим.
      Наверное, я еще целую минуту не отрывал трубку от уха. Потом пришла Барбара. В голове у меня звенело.
      Она стала перекладывать бумаги на столе.
      – Барбара, я состоял в какой-нибудь комиссии последние два месяца?
      – Нет, сэр.
      – Вы уверены?
      – Конечно.
      – Точно ни в какой? По СПИДу? По фермерам, выращивающим цитрусовые?
      – Нет, сэр. Это было в прошлом году.
      – Тогда принесите чаю и соедините меня с мистером Ллеландом.
      Сразу после трех Ллеланд перезвонил мне.
      – Отличные новости, Герб. Президент доволен.
      У меня не было настроения терпеть его покровительственный тон.
      – У меня не то настроение, чтобы терпеть ваш покровительственный тон, – сказал я. – Это ваших рук дело.
      – Нет-нет, старина.
      – Оставьте вашего «старину» при себе. Я не учился в Гарварде.
      Ему показалось это забавным.
      – Неважно. Зачем вы это сделали? Впрочем, один раз вы уже соскочили.
      – Вот уж не думал, что согласие принять должность управляющего делами первой леди можно трактовать как предательство.
      – Что-что?
      – Я думал, вы будете благодарны.
      – Не пичкайте меня вашими слоганами!
      Я с трудом сдерживал себя.
      – Посмотрите на ваше назначение иначе. Мы будем равноправными коллегами.
      – Насколько я понимаю, вам это нравится.
      – В моей работе мне нравится возможность служить президенту.
      – Только этого не хватало! – вскричал я.
      Как же я не подумал, что он будет записывать наш разговор? Но это странным образом вдохновило меня.
      – Можете выключить ваш магнитофон, Бэмфорд, – сказал я. – Кстати, мне отвратительны ваши уловки.
      Неожиданно его голос стал напряженным и взволнованным.
      – О чем вы говорите? Я не понимаю, что вы имеете в виду.
      – Особенности вашей административной политики не имеют ко мне никакого отношения, – продолжал я. – Однако они могут повредить президенту.
      С этими словами я отключился, в первый раз за день аккуратно опустив трубку.

      О перемене в моем положении было объявлено – официально – на другой день. Пресса отнеслась ко мне относительно гуманно. «Вашингтон пост» напечатала большой материал в разделе «Стиль» всего с одной мерзкой ложью, которую им скормили, вне всяких сомнений, Фетлок или Уитерс:

      «У нас тут всем кажется, что с точки зрения возможностей интеллекта ему больше подходит Восточное крыло, – сообщил наш осведомленный источник из Белого дома».

      В тот же вечер в баре «Обмен» я спросил Фили:
      – Сколько лжи может проглотить один человек?
      Фили хмыкнул.
      – Ее добавляют в еду, которую подают персоналу.
      Меня расстроила мысль о замечательных филиппинцах, которым придется отвечать на вопросы мерзкого Уитерса.
      – Слава богу, с их стряпней теперь покончено.
      – А я было подумал, что вы вошли во вкус, – сказал Фили.
      Я ответил, что не нахожу в его словах ничего смешного.
      – Да ладно вам. Расслабьтесь. Помните? «Это место может всех нас превратить в дерьмо».
      – Помню.
      Во время первого же разговора с первой леди мне стало ясно, что она искренне верит, будто я всегда мечтал о должности ее управляющего. И дело вовсе не в том, что я считал работу с миссис Такер понижением для себя. Мне миссис Такер нравилась – я даже был платонически влюблен в нее. Однако мне больно было думать, что мои недруги и ее использовали в своих интригах.
      – Я очень обрадовалась, когда мне сказали, что вы хотите получить эту должность, Герб. Почему вы сами никогда не говорили об этом?
      – Ну…
      – Том никак не хотел отпускать вас. Он очень высокого о вас мнения.
      Вот как. Они и президента втянули. Только этого недоставало.
      – Да, – промямлил я, – вы сами знаете, как я отношусь к нему.
      Она накрутила на палец прядь светлых волос.
      – Если бы другие относились к нему так же, как вы, у него было бы меньше проблем. – Она рассмеялась. – Отдать Аризону!
      – И Нью-Мексико, и Техас.
      Мы хихикали, как школьницы. Да, с первой леди было приятно иметь дело.
      Если не считать легких синеватых теней под глазами, она ничуть не изменилась за два с половиной года, проведенных в Вашингтоне. Тогда ей исполнилось всего тридцать шесть лет, и она была второй из самых молодых первых леди в истории США, а на мой взгляд, так и намного красивее миссис Кеннеди. Даже в наимоднейшем вечернем туалете она сохраняла какую-то деревенскую прелесть, полнокровную и яркую. Ее невозможно было представить больной. Наверное, из-за ямочек на щеках.
      Вскоре после переезда в Вашингтон президент стал называть свою жену Флотусом цветущим. ФЛОТУС суть аббревиатура, которой пользовалась «авангардная» команда Белого дома, обозначая первую леди. (Президент был ПОТУС. ) Прозвище Флотус цветущий подхватили все сотрудники Белого дома. Естественно, я никак не содействовал этому, однако, если прозвища неизбежны, то ей досталось приятное. Не сравнить с моим – Тетушка Герберт.
      Это случилось незадолго до того, как я пережил первый кризис в качестве управляющего делами миссис Такер.
      Мистер Джером Вейнберг, известный голливудский импресарио и продюсер «Миннесоты», какое-то время пытался заполучить первую леди еще на один фильм. Мне приходилось видеть мистера Вейнберга на многих приемах, он был частым гостем в Белом доме. Я-то был уверен, что подобные предложения – дань голливудской вежливости, типа: «Детка, почему бы нам не сделать вместе еще один фильм?» Естественно, это даже не обсуждалось. Однако мистер Вейнберг оказался настойчивым человеком и чуть ли не каждую неделю присылал жене президента по сценарию. Иногда, подшучивая над мужем, она говорила, до чего ей хочется сказать «да». Ну, а президент, конечно же, нервничал.
      В конце сентября, всего за месяц до визита принцессы Уэльской, первая леди сказала Морин Дауд из «Нью-Йорк таймс», что «серьезно подумывает», не поставить ли ей подпись под контрактом, который предлагает мистер Вейнберг, и не сняться ли в фильме под названием «Бейрут». Господи, что тут началось!
      Один я не принял ее слова всерьез. Утром того дня, когда первая леди давала интервью, она призналась мне, что накануне вечером поссорилась с мужем. Думаю, ей просто хотелось показать ему, что он должен с ней считаться. Я не позволил себе лезть в их семейные дела, но, когда прочитал газету, подумал: «Вот, оказывается, на что она способна!»
      Сразу же в мой адрес посыпались обвинения из-за поднятой в прессе шумихи. Опять начались пересуды. Мне позвонила журналистка Энн Деврой: «В Западном крыле поговаривают, что вы не справляетесь даже с работой в Восточном крыле. Ваши комментарии».
      – Никаких комментариев, – ответил я.
      Позвонил Ллеланд.
      – Президент очень расстроен. Он хочет, чтобы она отказалась от своего заявления.
      Пришлось ответить в том духе, что президенту лучше самому улаживать семейные конфликты. Актерская карьера – личное дело миссис Такер.
      Через десять минут позвонил президент.
      – Герб, у меня полмира в ж…е. А в кабинете одни истерички, если не считать алкоголика-индейца и вице-президента, которого приходится постоянно сплавлять в Микронезию. Мне только Голливуда не хватает.
      Я ясно различал шелест газеты, пока он говорил.
      – «Бейрут»! – прорычал он. Видно, в самом деле расстроился. Кричал он приблизительно пару минут. – Больше никаких интервью. Ни женским журналам, ни «Демократе тудэй»! Пригласите Вейнберга и скажите, пусть ищет другую актрису для своего проклятого фильма. Скажите, что больше ему не обедать на халяву в Белом доме, если не послушает вас.
      – Я должен шантажировать мистера Вейнберга?
      – Идиот! – Президент был вне себя. Никогда прежде он не позволял себе ничего подобного со мной. – Я хочу, чтобы вы уладили это дело.
      Стараясь говорить спокойно, я объяснил ему, что он рискует ступить на зыбкую почву. Первой леди не понравится, если я зачислю кого-нибудь из ее друзей в список «нежелательных» гостей Белого дома.
      Президент вздохнул.
      – Трудно с ней в последнее время.
      – У нее много работы. Особенно много было в последнюю неделю.
      – Герб, у всех в последнюю неделю было много работы. Не вижу, что такого, черт подери, изнурительного в чаевничанье с женами конгрессменов, или это такой изнурительный труд – накормить их сэндвичами с огурцами?
      Он слишком много себе позволил. Меня, ладно, пусть обижает, но разрешить ему таким образом говорить о первой леди я не мог.
      – Теперь вы послушайте меня, – прошипел я. – К вашему сведению, за предыдущую неделю она произнесла три речи в трех разных штатах, побывала в двух медицинских центрах, кстати, в одном инфекционном. А кроме того, принимала чудовищных жен чудовищных мужей, чтобы те голосовали за ваши чудовищные программы. Надо же, сэндвичи с огурцами!
      Я был в ярости.
      Пауза длилась довольно долго.
      – Вы сошли с ума? – спросил он.
      – Нет, просто объяснил вам, как обстоят дела в Восточном крыле.
      – Я – президент Соединенных Штатов Америки, – с болью произнес он, и эта боль была настоящей.
      – Вы, господин президент, стали дерьмом, чего очень боялись когда-то.
      – Вадлоу, вы уволены! Уволены! Немедленно! Вам понятно?
      По протоколу Белого дома, служащий обязан немедленно подать прошение об отставке, едва ему сообщают об увольнении. (Лишь мелкую сошку увольняют без письменного заявления.) Я подал прошение, но не мог солгать миссис Такер, так что пришлось рассказать ей, как меня уволили.
      – Черта с два вас уволили.
      Я сказал ей, что все правильно, ведь я перешел границы дозволенного. Мне и самому было немного стыдно за свою несдержанность.
      – Ему это полезно. – Первая леди была особенно красива, когда готовилась объявить войну. К моему несказанному ужасу, она взяла трубку и заговорила нежным голосом: – Пожалуйста, позовите к телефону мистера Такера.