Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Суматоха в Белом Доме

ModernLib.Net / Зарубежная проза и поэзия / Бакли Кристофер / Суматоха в Белом Доме - Чтение (стр. 11)
Автор: Бакли Кристофер
Жанр: Зарубежная проза и поэзия

 

 


      – Ну да. Дома ему будет куда удобнее.
      Недовольству Фили не было предела, и он мрачно заметил, что Саладино наверняка республиканец.
      Пришлось сказать ему, что он должен благодарить Бога за то, что не случилось ничего более серьезного. На это он отреагировал по-своему.
      – Судя по всему, защитницам женского равноправия повезло куда больше, чем нам. Молитесь, чтобы начались осложнения, – проговорил он, когда мы были в лифте.
      Фили использовал все свое красноречие, чтобы убедить майора Арнольда в необходимости перевести президента в военный госпиталь, где врачи, как он надеялся, окажутся менее «заинтересованными в выписке пациента», как он квалифицировал это. Но хотя майора Арнольда не пришлось долго убеждать, он и сам был за перевод президента в госпиталь, сам Такер, попав под влияние доктора Саладино, отверг политическую выгоду, на которой настаивал Фили, и пожелал вернуться в Белый дом.
      Первая леди приехала в больницу в десятом часу. К этому времени Фили уже вызвал из Белого дома фотографа и поставил его у дверей президентской палаты, так что первые мгновения семейного воссоединения были запечатлены на знаменитой фотографии. И замечательно, потому что следующие мгновения были уже не такими нежными, ведь первая леди принялась ругать президента за его историческое решение выставить свою кандидатуру на второй срок. Однако она все же прилетела в Вашингтон. И благодарить за это, равно, как и за принятие впоследствии поправки о равных правах для женщин, следует покойного Хэмчака Хартуняна.

24
Переговоры об ограничении появлений на публике

      Это будет моя последняя предвыборная кампания.
Из дневника. 4 июня 1992 года

      Наверное, для трудной, требовавшей максимальной отдачи сил предвыборной кампании 1992 года самым показательным было бурчание Фили насчет того, что покушение Хартуняна произошло «слишком рано». И хотя я ругал Фили за подобные жуткие заявления, приходилось с ним соглашаться. Наш рейтинг, который мгновенно подскочил после покушения и позволил нам одолеть предварительные выборы в Нью-Гемпшире, упал до первоначального уровня. Должен заметить, что Ллеланд пишет неправду в своих «мемуарах», будто бы я упрашивал президента вести кампанию в инвалидном кресле. Вероятность того, что партия не даст согласия на кандидатуру президента, оставалась высокой, и это, теперь уже можно сказать, не укрепляло моральный дух в Западном крыле. У меня всегда было убеждение, что чем хуже обстоят дела, тем больше надо работать. Итак, я назначил еженедельные совещания в половине седьмого утра для подведения итогов недели, на которых все сотрудники рангом ниже помощника президента должны были представлять отчеты о проделанной работе объемом примерно в пятьсот слов. И совещания и отчеты были в высшей степени непопулярны. Некто (анонимно) представил подробный отчет о физиологическом функционировании своего организма в течение недели. Через две недели я отменил нововведения, оказавшиеся несостоятельными.
      Тем временем вице-президент Рейгелат каждое утро открывал газету, чтобы прочитать о последних достижениях Белого дома в деле его смещения. Это приводило его в ужас. В течение нескольких недель он отказывался участвовать в предвыборной кампании, и передо мной была поставлена задача вернуть его «в команду».
      На все мои уговоры он реагировал крайне враждебно. Четыре года жизни в самолете наложили на него суровый отпечаток. Он жаловался на визиты доброй воли на Маврикий и в Эквадор, сетовал на то, что был «выкинут из реальной жизни», словно какой-нибудь «постылый дальний родственник». И еще он сказал, что трижды во время своих путешествий страдал от дизентерии.
      Я сказал, что страдал он за родину и что президент искренне благодарен ему за его труды. Еще я произнес речь о том, что демократия досталась нам ценой огромных жертв и мы должны все сделать, чтобы не проворонить ее. Тут он разозлился еще сильнее и заявил о своей возможной отставке с поста вице-президента. Мол, ему со всех сторон советуют сделать это, чтобы окончательно не навредить собственной политической карьере.
      Хотя я и подозревал, что он блефует, все же стал немедленно соображать, как бы его успокоить. Пришлось обещать, что поговорю с президентом насчет его постоянных разъездов. И еще я попробовал соблазнить его встречей с президентом в Овальном кабинете «в самом ближайшем будущем». Это немного приободрило вице-президента, и он дал мне обещание «серьезно подумать» о предвыборной поездке в Нью-Джерси.
      У меня совсем не оставалось времени, так я был занят то вице-президентом, то президентским братом, который сменил ислам на учение Бхагвана Сатгананды Уи, известного своим последователям как Баба. И в это самое время я спал и видел, как бы вернуться к моей метрической системе.
      Единственным приятным событием было возвращение к нам первой леди, пусть даже на время предвыборной кампании. После покушения Хартуняна она и президент заключили мирный договор. Но ей и в голову не приходило скрывать свое мнение о повторном президентском сроке мужа. Мы очень боялись, как бы она не проговорилась об этом в каком-нибудь интервью, но, к счастью, этого не произошло.
      Как-то в субботу утром я беседовал с президентом о новой сауне в Кэмп-Дэвиде, когда она вбежала в комнату и сообщила, что несколько минут назад дала согласие мистеру Вейнбергу на съемки в его новом фильме «Несоразмерные пространства».
      Миссис Такер была очень возбуждена. Еще, мне кажется, она нервничала из-за ставшей реальной перспективы возвратиться к работе, ведь она не снималась десять лет. Президент сделал над собой почти героическое усилие, чтобы изобразить радость, но я-то видел, как он удручен неожиданной новостью. И еще ему захотелось узнать, когда начнется «операторская прикидка». Кажется, он неплохо разбирался в кинопроцессе.
      – Пятнадцатого сентября.
      – Прошу прощения, мне надо кое-что проверить насчет завтрашнего отъезда, – сказал я.
      У меня не было желания присутствовать во время сцены, которая должна была последовать после первого обмена репликами.
      Президент позвонил мне в тот же день.
      – Герб, – сказал он, тяжело вздыхая, – по-моему, над женами политиков попросту издеваются.
      – Да?
      – Конечно. Они-то не политики.
      – Если честно, не могу не согласиться. Однако…
      – Их выставляют напоказ, и это отвратительно.
      – Но ведь, – попробовал я возразить, – они по сути команда…
      – Им приказывают с обожанием смотреть на кандидата, пока он произносит дурацкую речь о поддержке фермеров.
      – Все же…
      – Выставляют в шоу Фила Донахью и спрашивают, что их мужья предпочитают на завтрак и кого они собираются назначить верховным судьей.
      – И все же…
      – Это унизительно. Особенно для женщин, у которых до замужества была своя карьера.
      – Но…
      – Я должен что-то предпринять.
      – Вы? – переспросил я.
      – Да. Я решил, что проведу предвыборную кампанию один. Соло.
      – А… Но не думаете же вы…
      – Джесси согласна со мной. Она считает, что сейчас самое время воплотить эту идею в жизнь.
      – Понятно. Откровенно говоря, сэр, я не считаю эту идею достойной воплощения.
      – Если бы люди, которые стремятся к государственной службе в наши дни, хотя бы вполовину были так свободны, как они говорят, кто-нибудь уже непременно воплотил бы ее в жизнь. Встал бы и сказал: «У моей жены есть дела поинтереснее, чем всюду таскаться за мной и придавать моему облику благообразие».
      – Вы сами знаете, что она пользуется популярностью.
      – Послушайте, она не отказывается помогать. Я сказал ей, что она может сделать так много или так мало, как ей самой захочется. «В любом случае, – сказал я, – тебе решать».
      – И что, – со страхом спросил я, – она решила?
      – Мы пришли к выводу, что примерно полдюжины появлений на публике будет вполне достаточно, ведь основных мероприятий никак не больше.
      – Шести?
      – Шесть и есть полудюжины.
      – Это не много, господин президент.
      – А я сказал, этого будет достаточно.
      – Да, – промямлил я, упав духом. – Понимаю.
      – Вам, Сигу, Фили и остальным придется согласовывать это с ней. – Он вздохнул. – Составите расписание. Да, кстати, она снимается в фильме.
      – Да, – хмуро произнес я.
      – Вы слышали?
      – Я был в комнате, господин президент, когда она сообщила об этом.
      – А! Ну да! Знаете, мне кажется, информация должна исходить из Белого дома. Посоветуйтесь с Ароновым, посмотрите, нет ли какого противоречия.
      – Да-да.
      – И, Герб…
      – Сэр?
      – Если она переменит решение и захочет больше времени уделять нашей кампании, поддержите ее, ладно?
      Я был несколько удивлен, когда миссис Такер не явилась на организованные мной переговоры, чтобы составить расписание мероприятий, на которых она будет присутствовать. Вместо себя первая леди прислала своего агента, мистера Либмана из Международного актерского агентства.
      – Доброе утро, господа, – сказал он. – На случай срочных сообщений я позволил себе предупредить сотрудников моего офиса о том, куда направляюсь. Вы не возражаете? Отлично. Значит, начинаем?
      Фили сразу невзлюбил его. Я воздерживался от суждений, пока он не назвал меня «Герби», но уж тут решил, что мне он тоже не нравится.
      Переговоры продолжались почти два часа, в течение которых мистеру Либману звонили четыре раза. Я едва не вышел из себя, когда он во время одного из разговоров, нимало не смущаясь, попросил нас оставить его одного. Это в Белом-то доме он просил нас выйти из комнаты. Если честно, то я хотел сказать ему пару крепких слов, но настраивать его против себя было не в наших интересах, так что я чуть не силком вытащил Фили в кабинет миссис Метц, где мы и просидели до конца его общения «с побережьем».
      – Благодарю вас, господа, – сказал он, когда мы вернулись в мой кабинет. – Сами знаете, как это бывает.
      Нет уж, я не желал знать, как «это бывает», но ничего не ответил.
      Мы подошли к вопросу о президентских дебатах в октябре. Наша сторона не рассматривала присутствие первой леди на дебатах ее мужа с Джорджем Бушем как мероприятие.
      – У моей клиентки в октябре будет разгар съемок. Если нам придется ехать куда-то, где будут проходить дебаты, то мы рассматриваем это как официальное появление на публике. Советую вам, господа, задействовать сестру президента. Пусть она появится на дебатах, и тогда моя клиентка сможет присутствовать на более важном мероприятии, например, на обеде у Эла Смита, где вам непременно захочется ее видеть.
      Переговоры закончились с удручающим результатом. Мы получили «наши» шесть присутствий и, возможно, еще одно, если вдруг возникнет крайняя необходимость, и при этом были вымотаны до предела. Сиг и Фили сняли пиджаки и распустили галстуки. А вот мистер Либман источал прохладу, как огурчик с грядки. Много мне довелось вести переговоров, но такого оппонента, как мистер Либман, встречать еще не приходилось. По правде говоря, с тех пор мне непонятно, как в Голливуде умудряются делать кино, если каждый раз приходится преодолевать такие сложности.
      – Могу я воспользоваться вашим телефоном? – спросил мистер Либман, когда переговоры завершились.
      Я едва поборол желание показать ему, где находится телефон-автомат, но мстительность не в моем характере.
      Он попросил оператора соединить его с первой леди.
      – Джесс!
      Джесс? Вот, значит, как он обращается к ней.
      – Я уладил ваше дело о шести выходах. Теперь платите или играйте. Шутите. Они любят вас. Им хочется в постельку.
      – Что? – громовым голосом спросил я.
      – Фигурально говоря, Герби. Нет, тут ваш мистер Вадлоу. Да, очень милый господин. Послушайте, в этом городе есть рестораны? Я слышал, здесь одни микроволновки. Да? Давайте, я буду рад. У вас есть машина?
      Я постарался сосредоточиться на распределении мест в президентском вертолете. Уходя, мистер Либман сказал нам «чао». У меня не возникло ни малейшего сожаления, когда я подумал, что больше не увижу его.

Книга пятая
Западни и ловушки

25
Раны и ушибы

      Скучаю по Джоан, но считаю необходимым быть рядом с президентом в последние мирные дни перед началом предвыборной кампании. Здесь очень приятно, несмотря на мою аллергию.
Из дневника. 30 августа 1992 года

      Чем ближе был День труда, а вместе с ним и официальное начало предвыборной кампании, тем сильнее портилось настроение президента. По моему настоянию он прожил последнюю неделю августа в Летнем Белом доме на Монеган-айленд, приводя себя в порядок перед предстоящей изнурительной гонкой. Мне очень хотелось, чтобы он приятно провел время, пользуясь любовью и популярностью среди местных жителей, и для этого я потихоньку организовал для тамошнего Департамента окружающей среды грант, согласно которому каждый житель Монегана получал пятьсот долларов, участвуя в опросе, то есть заполняя анкету, тема которой касалась качества жизни.
      Мне едва удалось предотвратить беду, когда я узнал, что Ллеланд пригласил президента в двухдневный круиз на своей яхте «Сострадание». Лишь в минуту слабости президент мог принять такое приглашение. От одной мысли, что он будет фотографироваться на этом плавучем недоразумении, да еще накануне предвыборной кампании, меня тут же бросало в жар. Когда же я заговорил об этом с Ллеландом, он сказал, что морской воздух пойдет президенту на пользу. Конечно же, я расстроился и прямо обвинил Ллеланда в использовании президента для будущей продажи яхты. Наша беседа закончилась на высоких тонах, и несколько недель Ллеланд делал вид, будто не замечает меня, – даже во время совещаний в Овальном кабинете. Однако мне посчастливилось отговорить президента от этого шага, и он обещал воздержаться от прогулки на борту «Сострадания», несмотря на огромную пользу морского воздуха. Как бы там ни было, но к этому времени у президента зародились сомнения насчет Ллеланда, которому было поручено убедить сенатора Кеннеди не появляться на первичных выборах, когда будет происходить голосование за кандидата партии, а он провалил это дело, да еще с каким треском! Сенатор не только присутствовал в зале, но и публично предложил вице-президенту Рейгелату участвовать в выборах вместе с президентом. Quel fiasco! – как говорят французы.
      Пришлось мне вмешаться и уговорить вице-президента, чтобы он не принимал предложение сенатора. (Бывший вице-президент написал в своей книге мемуаров «Черный каторжник: четыре года на борту самолета», будто я угрожал ему, ссылаясь на интерес налоговой службы к его доходам за 1984–1987 годы, но это сущее вранье.) Что бы там ни говорили, а я добился результата, и президент благоволил ко мне.
      Мне хотелось, чтобы президент оставил на время государственные дела и провел тихую неделю в семейном кругу. Вот так уж получилось, что я сопровождал его, – несмотря на ворчание других высокопоставленных чиновников, которые не были приглашены президентом, – и жил в одном из коттеджей на окраине охраняемой территории.
      В этот период я играл роль буфера или, если угодно, фильтра и тщательно следил за тем, чтобы все документы шли к президенту через меня. В интересах Такера, ради сохранения его душевного покоя, я попытался свести количество бумаг к минимуму. А это была нелегкая задача, так как среднее число страниц, ежедневно попадающих на стол президента, равно примерно двумстам четырем, но мне удалось уменьшить его до пяти. Было, чем гордиться, хотя пресса резко критиковала меня, да и некоторые высокопоставленные чиновники от нее не отставали. Один из них в интервью «Нью-Йорк таймс» назвал меня «препаратом, вызывающим запор».
      Кстати, президент сам попросил меня заняться отбором наиболее важных новостей за неделю, так как с жадностью набросился на книги. Я дал указание отделу новостей Белого дома соблюдать предельную краткость. Работая рука об руку, мы сумели сократить ежедневную порцию «Нью-Йорк таймс» до пятидесяти слов, а «Вашингтон пост» – до двадцати. В общем-то, мне кажется, что «Таймс» можно было бы еще ужать.
      Я не видел смысла в том, чтобы загружать драгоценное время президента обвинениями и угрозами со стороны республиканцев. Мне было известно, что предпочтет президент, если придется выбирать между информацией о новейших отчаянных выпадах Джорджа Буша и лазаньем вместе с сыном за барвинком по скользким из-за морских водорослей прибрежным скалам. И все же он не мог полностью отрешиться от мировых проблем.
      В сводках оставались Бермуды, ибо двадцать седьмого августа был взорван гольф-клуб, что повлекло вполне естественные последствия для туристического бизнеса. Когда на другое утро после события явился маленький серый человечек из ЦРУ, который привозил президенту ежедневные сводки, тот выглядел обеспокоенным более чем обычно. А когда в последний день месяца банк «Чейз Манхэттан» поднял кредитные ставки до двадцати одного процента, всем захотелось, чтобы президент сказал свое веское слово. Не считая нужным беспокоить Чарли Манганелли, который воспользовался отпуском президента, чтобы пройти еще один курс лечения от алкоголизма, я сам написал от лица президента заявление и отдал его в «Нью-Йорк таймс». Честно говоря, тогда я остался весьма доволен работой этой газеты, которая добралась до первопричины проблемы и поставила вопрос так, что банкам пришлось защищаться. Однако теперь, по прошествии времени, мне кажется, я перестарался с угрозой национализации банков. Мне не сообщили, что двадцать седьмого июня министр финансов Линдсей выступил на совещании кабинета министров против национализации банков и президент поддержал его. Этот инцидент, пусть даже раздутый, доказывает необходимость большей координации действий. Мы постарались оградить остров от нашествия журналистов, добиваясь от местных властей временного запрета на их въезд, но те нас не поддержали. (Про себя я решил, что здешние наглецы последний раз получили грант.) Итак, журналисты присутствовали, но в количестве всего лишь двадцати человек. Они убивали время, выискивая недовольных островитян, которые жаловались на то, что шум президентских вертолетов распугивает лангустов.
      В этот период я проводил с президентом не много времени, но в предпоследний вечер он позвонил мне и пригласил на прогулку. Я был уже в пижаме, но, конечно же, сказал «да». Мы встретились возле моего коттеджа (он назывался «Корма»), и Такер дал мне фонарик. Нас сопровождали всего шесть агентов. В дыхании президента я учуял запах бурбона, но, в конце концов, отпуск есть отпуск.
      К моему ужасу, он направился к берегу, оставив без внимания очаровательные тропинки, ведущие в сосновый лес. Президент обожал приглашать на «морские прогулки». По правде говоря, чтобы участвовать в его прогулках, неплохо было бы иметь навыки горного козла. Сначала путь пролегал по валунам, потом по скользким от водорослей лощинам, но самым неприятным отрезком была тропа в фут шириной, тянувшаяся по краю утеса в двадцати футах над водой. Пройти по ней и днем было нелегко, а в темноте тем более – сразу приходили на память фильмы по Алистеру Маклину о второй мировой войне. Стоило президенту объявить, что он отправляется гулять к морю, служба безопасности ставила об этом в известность медиков и отправляла к подножию утеса своих агентов в резиновой лодке. Годом раньше президент пригласил на подобную прогулку премьер-министра Шри-Ланки, и это явилось причиной внезапного отъезда на родину достопочтенного господина Ширибиндигара, так и не подписавшего запланированный договор, хотя, насколько мне известно, его левая рука вскоре обрела первоначальную подвижность.
      Оставалось только радоваться яркой луне. Я видел на целых три фута перед собой. Ночью у меня совсем плохо со зрением, к тому же стоит мне запыхаться, как запотевают очки.
      – Помните, – сказал президент, перепрыгивая с одного камня на другой, – никаких рук.
      Он считал, что чувствуешь себя увереннее, если не держишься ни за что руками. Но будь у меня шипы на обуви и веревка в руках, я бы явно почувствовал себя увереннее.
      Президент хранил молчание. То ли у него было плохое настроение, то ли его одолевали мрачные предчувствия. Да и что в этом странного? Он отлично знал, что предвыборная кампания будет чертовски трудной. За четыре года сил у него поубавилось, и на вид ему можно было дать намного больше его пятидесяти двух лет. В день инаугурации у него на лице не было морщин. И кашлять он стал чаще, хотя дал «самое последнее» обещание покончить с курением к Дню труда. Я искренне надеялся, что на этот раз он выполнит обещание, хотя начало предвыборной кампании не самое лучшее время для этого.
      – Герб, – сказал он, остановившись на скользком камне, – что-то я сомневаюсь насчет выборов.
      Мне показалось, что ему требуется утешение. Я не очень-то гожусь на роль подпевалы, но бывают случаи, когда подчиненному надо сказать своему начальнику несколько подбадривающих слов. Вот и я сказал, что все наши сотрудники с оптимизмом смотрят в будущее. На самом деле это было не совсем так, но ничего другого мне просто не пришло в голову.
      – С оптимизмом, – повторил он. – Наверное, вы имеете в виду Манганелли.
      Незадолго до этого мне пришлось рассказать ему о проблеме Чарли, чтобы объяснить, почему я написал вместо него заявление для «Нью-Йорк таймс». Другой бы немедленно избавился от Чарли, а президент великодушно оставил его на посту главного спичрайтера.
      Я засмеялся, а он, поскользнувшись, упал между двумя камнями. Агент, присматривавший за нами сверху, что-то сказал в переговорное устройство, и в мгновение ока вся территория была залита ярким светом. Ярдах в пятидесяти от нас находился прожектор береговой охраны. Президент вскарабкался на камень.
      – Выключите это.
      Спустя несколько секунд опять стало темно, лишь кое-где появлялись подвижные белые блики. Ослепленный прожектором, я осторожно сделал шаг вперед. Под ногой что-то громко чавкнуло, и я упал на спину, прикусив кончик языка.
      – Наверное, вы держались руками за камни? – спросил президент.
      – Я прикусил язык.
      Мы пошли, если это можно назвать ходьбой, дальше. Несмотря на боль, я замечал окружавшую меня красоту. На берегу царил покой, лунный свет серебрил мерцавшую воду, а над нашими головами порхали чайки – не уверен, правда, что чайки порхают. Скорее всего, это были летучие мыши.
      Мы подошли к особенно опасному месту, где каменный утес нависал над морем, уходя от тропинки под углом в тридцать пять градусов. Когда-то, очень давно, огромная глыба отвалилась от скалы и чудом удержалась на склоне. Президент называл этот утес «обломком стариковского зуба».
      – Идите сюда, – весело позвал он меня. – Поговорим тут.
      Я спросил, нельзя ли поговорить, если я останусь внизу.
      – Здесь вас отлично слышно, – уверил я Такера.
      – Идите сюда.
      Как сказать «нет» главнокомандующему? Ведь он не хотел запугать или испытать меня. Просто Томас Такер все еще не изжил в себе мальчишку.
      Одолев несколько футов, я потерял равновесие и растянулся во весь рост. Камень покрывали проклятые водоросли, и я, вымазавшись в мокрых ошметках, соскользнул вниз.
      – Сначала надо бегом, – сказал президент.
      – Мне непонятно, – прохрипел я, – как можно добраться до верха.
      – На одном дыхании!
      – Ладно, – сказал я и устремился вверх. Мне почти удалось одолеть весь путь, но опять помешали водоросли. – Ох! – вырвалось у меня, когда я почувствовал, что опять скольжу вниз.
      Вот уж чего мне совсем не хотелось. До подножия было не меньше пятнадцати футов.
      – Ну же, держитесь за мою руку.
      Я потянулся к нему, но из-за этого стал сползать еще быстрее. Изо всех сил я цеплялся за водоросли, больно царапавшие мне пальцы, но все же оказался ниже еще на несколько футов, пока не ухватился за какую-то растительность, укоренившуюся в камнях. Съезжать по склону я перестал, но и лезть наверх у меня не было никакой возможности. Каждый раз, пытаясь подтянуться, я вырывал траву с корнем. Ничего не оставалось, как удерживаться хотя бы на том месте, где я был.
      – Вы не подниметесь сюда?
      – Пожалуй, мне лучше остаться тут, – ответил я, выплевывая клочок морской водоросли, которая, я был уверен, не принесет пользы моему прикушенному языку.
      – А мне нравится наверху. – Президент вздохнул и окликнул агента: – Попросите немного передвинуть катер, а то стоит прямо на лунной дорожке. – Он хмыкнул. – Не думаю, чтобы какая-нибудь рыбешка попыталась убить меня сегодня вечером.
      Если у кого и есть шанс умереть сегодня вечером, подумал я, так это, вне всяких сомнений, у меня.
      На катере завели мотор и отвели его в сторону.
      – Так намного лучше, – продолжал президент, а у меня понемногу затекали руки. – Полагаю, мне уже недолго осталось капризничать насчет катеров береговой охраны, которые якобы портят пейзаж. – Он откинулся назад и засмеялся. – Из меня уже ничего не выжать, так ведь?
      Мне не понравилось, что он собирается начинать кампанию в таком настроении.
      – Оттого, что вы один из последних в списках…
      Закончить фразу я не смог, потому что растительность под одной рукой выдралась с корнем, и удержаться мне удавалось с трудом.
      – Двадцать пять пунктов, Герб, – это не один из последних, это провал.
      – У вас есть преимущества…
      – Ничего себе преимущество, когда закидывают яйцами на Пенсильвания-авеню. Как это Фили называл? «На манер Каракаса». Каракас! – Он засмеялся.
      – Всего-то кучка радикалов, – выдохнул я, стараясь за что-нибудь ухватиться. – А большая часть американского народа…
      – К чертям собачьим. – Он полез в карман ветровки и достал фляжку. – Ладно, я, во всяком случае, не говорю о себе в третьем лице. Когда вы кинетесь со всех ног сочинять свои проклятые мемуары, этого обо мне никто не сможет написать.
      Пусть выскажет все, что у него на душе, подумал я. Потом будет лучше работать.
      – Ну, вы уже нашли себе издателя?
      Я удивился и даже обиделся, услышав такое.
      – Нет, конечно же. Зачем? У меня нет намерения писать мемуары.
      Он засмеялся.
      – А Фили говорил другое.
      – Что?
      Он сделал глоток из фляжки.
      – В тот день, когда Джесси побила вас. Поэтому я и взял вас обратно. Он сказал, что вы уже подписали договор с издателем и собираетесь все рассказать о нашей семейной жизни.
      Фили! Вот, значит, как было дело. Я крепко сжал в руках водоросли, представляя, что это шея Фили.
      – Герб, должен признаться, я и впрямь ненавидел вас какое-то время. А потом одумался. Какого черта? Все пишут воспоминания.
      Я сказал ему, что это неслыханное вранье, что Фили всего лишь – в своей обычной идиотской манере – старался вернуть меня на службу.
      Он лишь пожал плечами.
      – Неважно. Ах, до чего же мне тут нравится.
      Злясь на Фили, я цеплялся за камень, пока президент вглядывался в морскую даль.
      – Хотите выпить? – спросил он, протягивая фляжку и пытаясь рассмотреть меня в темноте. – Как вы там?
      – Нормально, – ответил я, все еще не справившись со своими чувствами.
      – Герб, я всегда хотел спросить вас.
      – О чем?
      – Вам нравилось быть бухгалтером?
      Если честно, у меня не было настроения обсуждать свою профессию, и я пробормотал нечто нечленораздельное о том, что люблю работать с цифрами. Мол, цифрам можно доверять.
      – А я не смог бы. Скучно.
      – Мне нравилось.
      У меня нестерпимо болели руки.
      – На Юге нам не одолеть. Вам известно, как на прошлой неделе назвал меня Монтгомери?
      – Может быть, если бы мы устраивали почаще совместные завтраки… – простонал я.
      Президент буркнул что-то и отпил из фляжки.
      – Совместные завтраки! Да этих людей надо нещадно бить. Урезать их непомерные фонды, закрывать военные базы. Вот такой язык они понимают.
      – Мы пытались. Но это ни к чему не привело.
      – Не привело? У нас ведь не богадельня! «Как мы себя сегодня чувствуем?»
      – Я говорил, – произнес я с нарастающей злобой, – о нашей администрации.
      – Может быть, виноваты сотрудники. Может быть, меня повело не туда. Прошу прощения – нас.
      Я вздохнул. Такое уже было.
      – Если вам не нравятся сотрудники, которых мы подобрали, почему бы нам не подыскать других?
      – Может быть, и надо!
      – Отлично, – сквозь зубы произнес я. – Я могу сразу назвать, кого надо заменить.
      – Я тоже!
      Теперь мы орали друг на друга, разделенные полосой водорослей, блестящих в лунном свете.
      – Если вы так считаете, я подаю в отставку!
      – Принято! Прямо сейчас!
      – Отлично! Может быть, я еще поработаю на Джорджа Буша…
      – Вот и прекрасно! Поможете мне обойти его!
      – …после того, как напишу воспоминания!
      – Давайте! Кстати, не забудьте взять у меня рекомендацию, а то ведь вам и кафе-мороженое не доверят!
      – Ха, держу пари, вас не подпустят к президентской библиотеке! Кому нужны ваши документы и отвратительные речи?
      – Гарварду!
      – Вы имеете в виду университету Каракаса?
      Тут я разжал пальцы, чтобы погрозить ему кулаком. Лучше бы я этого не делал. Водоросли, за которые я продолжал держаться одной рукой, подались вниз, и я вновь стал сползать по склону.
      – А-а-а! – закричал я, однако мне удалось уцепиться за другой пучок водорослей.
      – Ну же, хватайтесь за мою… – Президент наклонился, протягивая руку.
      Я поднял голову и увидел, что он тоже съезжает вниз.
      – Осторожней! – крикнул я, но было уже поздно.
      Головой он уже уткнулся мне в плечо, и, не выдержав нашей общей тяжести, водоросли с мерзким хлюпаньем выдрались из камней. Я попытался немного притормозить наше падение, но лишь содрал кожу с пальцев. Как два лося, сцепившихся рогами, мы скатились с «обломка стариковского зуба».

26
Передышка

      Арнольд прописывает мне успокоительные таблетки. Очень соблазнительно, но голова должна быть ясной.
Из дневника. 7 сентября 1992 года

      На другое утро в одиннадцатом часу Фили появился у моей кровати в госпитале военно-морского флота.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15