8

...Ему снился Диурпаней. Но странно, в этот раз свергнутый владыка не язвил и не пререкался. Он смотрел прямо, и Децебал мог теперь разглядеть, какого цвета у Диурпанея глаза. Они были серые с крапинками.

– Что, Децебал, помогло тебе мое золото? – как-то грустно спросил призрак.

– A у меня нет золота. Ни твоего. Ни моего! – стало смешно от осознания такой простой мысли.

– Как так нет?

– Да так. Нет, и все! Ха-ха-ха! – Децебала прямо распирало от неудержимого бесшабашного смеха. – Оно досталось Траяну!

– А тайники в горах?

– Большинство я истратил. А те, что остались, наверное, захапали Регебал и жрецы, которые знали места.

– Значит, Траян уже правит Дакией?

Децебал посерьезнел. Его удивила вовсе не сама мысль Диурпанея о потере им власти. Поразило, что Диурпаней, скончавшийся столько лет назад, знал Траяна.

– Нет! – вскричал царь. – Траян не может править Дакией! Он римлянин. Понимаешь, Диурпаней! Он – просто римлянин!

Опять же огненные блики за спиной мертвого владыки. И гул. Грозный топот несущейся во весь опор конницы.

– Просто римлянин, – раздумчиво тянет тень мертвого царя. – Странно. Ты мудр, Децебал. Но и наивен. Только тот, в чьих руках золото Дакии, и правит страной. Ты упустил свое золото и власть, Децебал!

– Но я еще жив! И у меня есть воины! Вожди сарматов пришлют мне в помощь свою непобедимую конницу!

Диурпаней, не слушая, поворачивается и начинает уходить. Децебал волнуется. Он похлопывает по бляшкам Священного пояса Буребисты. Звон не может не привлечь внимание человека, самого носившего регалию высшей власти. Но Диурпаней остается равнодушным.

– Сарматы – это не даки, – говорит тень. – Понимаешь, Децебал?

Опушка леса. Огромное поле высокой травы. Бесплотные призраки-слуги подводят свергнутому царю беспрерывно меняющего очертания коня. На слугах – римские шлемы и доспехи. Тени римлян, принесенных в жертву Кабирам и Замолксису. Появляются еще несколько духов. В поводу у пришедших многочисленные своры собак. Псы лают оглушительно и злобно.

– Присоединяйся к моей охоте, Дадесид! – приглашает Диурпаней. – Это получше, чем вести безнадежную войну с Траяном. Вчера мы с твоим сыном затравили великолепного оленя! Старый План отнес рога самим Великим Кабирам.

– Мой сын? План? – ошеломленно спрашивает Децебал. Из тумана возникают знакомые лица. Но близкие люди молчат. Смотрят и молчат.

– Я еще жив, Диурпаней! – кричит Децебал.

– До встречи на просторах царства Замолксиса! – отвечает тот и свистит гончим. – Мы скоро увидимся. Я не прощаюсь!

Оглушительно лают собаки.

Децебал проснулся от прикосновения чего-то холодного к лицу. Филипп, вздыбленный, возбужденный, тыкал ему в щеку носом и призывно гавкал. Пес яростно щерил зубы.

– Что случилось? – царь, еще толком не соображая, присел на лежаке. Собака метнулась к выходу, потом опять вернулась и начала лаять прямо истерично. Почти тотчас входные войлоки раздвинулись и вбежали три сторожевых дружинника.

– Царь, римляне!

Децебал рывком вскочил с постели. Торопливо, но без суеты надел и подвязал мягкие сарматские сапоги и кривой дакийский меч.

– Где? Сколько их?

– Много! Идут отовсюду. Со стороны ручья, от скалы и снизу по тропинке, – патакензий упер ладони на древко топора. – Нас предали, Децебал.

– Пиепор... – прошептал Дадесид и сжал кулаки в бессилии. Но даже в такую тяжелую, почти безнадежную минуту самообладание не покинуло его. – Сколько нас здесь?

– Шестнадцать человек. Пятеро раненых.

– Годных к бою – одиннадцать. Со мной – двенадцать, – подытожил царь.

Набив колчаны стрелами, сколько было возможно, они бегом спустились вниз по крутой тропинке. В том месте, где ручей небольшим четырехметровым водопадом низвергался на каменистое ложе, лежали приготовленные кучи камней. Здесь Децебал оставил трех человек. Толстые корявые корневища, торчавшие тут и там из земли, сильно затрудняли движение. Девять даков притаились за последними стволами грабов и сосен перед чистым от растительности склоном.

На их глазах внушительная колонна римлян распалась на несколько отрядов. Команда. Сотни растянулись в длинные шеренги, в два ряда охватывая гору на всем зримом расстоянии.

– Вон Пиепор! – палец телохранителя указал царю нарядную фигуру рядом с десятком конных римлян.

– И Регебал, и Дакиск, и Турвид, – добавил другой.

– Стараются! – Децебал презрительно усмехнулся.

Внизу раздался собачий лай. Воины перевели взгляд и увидели то, что не заметили вначале. Гораздо ближе, чем основные силы, уже под самым обрывом, пробиралась центурия галлов с поисковыми собаками на поводках. Вот отчего так ярился Филипп. Верный пес чувствовал чужаков. Гельветские овчарки рвались вперед, чуя людей.

– Надо отвлечь псов! – жестко сказал царь. – Филипп, ко мне.

Собака пружинисто помахивала хвостом. Хозяин нарочито грубо, прощально потрепал загривок преданного друга. Никто из патакензиев рядом не догадался, что в душе Децебал шепнул волкодаву: «Прости. На полях Замолксиса я буду делиться с тобой лучшими кусками. Прости и прощай!»

– Взять их, Филипп! Взять!

Немыслимым прыжком Филипп перемахнул выступ в скале и вцепился в горло передовой собаке. Сверкнули белые клыки. Пес с разорванным горлом покатился по земле. Овчарка кинулась к следующему. Центурион-галл замахал мечом, приказывая затравить невесть откуда взявшегося дьявола. Галлы-собаководы отстегнули ошейники. Двадцать ищеек с разных сторон набросились на храбреца. Тошнотворно запахло кровью и мокрой псиной.

Децебал и патакензии засыпали озверелый собачий клубок стрелами. Скулеж и визг заполнили окрестности. Издыхающие пронзенные гельветы катались по каменистому крошеву. Задуманное удалось. В два залпа дакийский царь и его воины прикончили или сильно ранили почти всех поисковых псов.

В ответ стрелки-галлы обрушили град свинцовых пулек из длинных кожаных пращей. Пространство между деревьями наполнилось свистом летящих снарядов.

– Собака Децебала! – радостно указал римскому трибуну Пиепор.

Регебал, мрачный, следил за умело проведенной зятем диверсией. Он только молча кивнул на вопросительный взгляд римского начальника в подтверждение слов костобока.

– Так сам Децебал тоже наверху? – спросил, чтобы лишний раз окончательно увериться, трибун.

– Да! Филипп не выполнит ничей приказ, кроме как самого царя!

– Прекрасно! Центурии – вперед!!!

Десятки в шеренгах ускорили шаг. Подоспевшие лучники присоединили к камням галлов свои стрелы.

Децебал и патакензии-телохранители отвечали расчетливо. Берегли каждый наконечник. Тропа позволяла римлянам наступать лишь по два человека в ряд. Уже свыше десятка сраженных врагов валялись на камнях и корневищах. Но и маленький отряд защитников понес первые потери.

Свинцовое ядрышко от пращи перебило плечо воина рядом с царем, и погиб под стрелами другой, который не успел, перебегая, укрыться за стволом. Откуда-то сбоку и сверху доносились вопли и крики «Барра!!!»

Легионеры штурмовали переход у ручья. Трое оставленных Децебалом даков скатывали на атакующих каменные глыбы.

– Отходим! – кричал телохранителям дакийский царь.

Противники сблизились настолько, что римляне пустили в ход пилумы. Короткие дротики с гибкими, закаленными на огне остриями со стуком втыкались в стволы, землю.

– А-а! – застонал пронзенный дак.

Выше. Выше. Еще выше. Едва последний патакензий влез на площадку, показался первый римлянин. Стрел не осталось. Пальцы Децебала напрасно шарили в опустевшем колчане. Потные, перемазанные пылью дружинники, не сговариваясь, потянули из ножен кривые фалькаты. Снизу рычал центурион. Вновь зашуршали дротики. Под их прикрытием передовые легионеры вскарабкались на второй уровень тропы. В просветах шлемов Децебал видел иссеченные шрамами и морщинами лица. Ветераны. Эти не отступят. Не дрогнут. Даки бросились на врагов. Залязгали встретившиеся в ударе клинки. Три римлянина против шести даков. Четыре. Пять. Вот по плечам товарищей поднимается седьмой. Восьмой. Упал легионер. Второй. Стон. Крик. Злобное ругательство на латыни. Пали три дака. Оставшиеся в живых толкнули царя:

– Уходи, Децебал!

– Децебал!!! – поняли солдаты Траяна.

И тотчас другой крик. Откуда-то сверху:

– Царь! Нас окружают! «Петухи» прорвались у ручья. Уходите!

Децебал, не выпуская из рук меча, метнулся выше. Телохранители прикрывали отход. Один – секирой. Другой – мечом. Два против двухсот. Патакензий сверху пустил из лука стрелы. Римляне замешкались. Воспользовавшись заминкой, царь и его последние соратники оторвались от преследователей.

– К пещере!

– Нет! – голос владыки Заданувийских земель поразил патакензиев спокойствием. – Это ничего не даст. Римляне – всюду. Через несколько мгновений они будут и там. Но рядом с могилой Местуса, за скалой, у Трех сосен, есть козья тропа. Там можно уйти.

– Уходи, Дадесид! Мы прикроем!

– Пурирус! – царь улыбнулся верному кузнецу. – Уйти должны вы.

И, не слушая никаких возражений, он снял с талии Священный пояс Буребисты с драгоценным кинжалом и отдал Пурирусу. Кузнец все понял. Царь решил, и спорить было бесполезно.

– Воля царя – закон! – громко, как и прежде, возгласил Децебал. – Воля умирающего царя – закон вдвойне! Именем Замолксиса я повелеваю вам уйти к росомонам и отдать эти знаки власти дакийских царей достойнейшему из ныне живущих карпов или костобоков. Уходите, Пурирус, и да хранят вас Ауларкен Фракийский, Замолксис и его всемогущие бессмертные сыновья!

Они не возражали. Три воина. Последние свободные даки на порабощенной римлянами земле упали на колени перед своим погибающим царем и поцеловали землю. Децебал прощально коснулся их голов и, не оглядываясь, начал подниматься к пещере. Совсем рядом слышался треск сучьев под коваными каллигами легионеров. Под сводами каменной залы Дадесид остановился. Бесполезные теперь уже стрелы торчали из берестяных колчанов. Козьи и оленьи шкуры на полу. Десяток копий и секир. Невелика добыча для солдат. Он отбросил иззубренный в схватке на тропе меч и вытащил из-под изголовья отточенную, как бритва, фалькату с драгоценными камнями на рукоятке. Рывком сорвал войлок входного порога. Родные горы расстилались перед ним. Его Дакия. Сладостная горечь заполнила душу. Он не смог уберечь царство. Значит, кому-то предстоит начинать сначала. Боги известили его о своем желании даровать ему бессмертие. Устами Диурпанея. Человек не должен задерживаться по эту сторону, когда его близкие ждут на полях царства Замолксиса. Осталась самая малость.

Децебал перевернул фалькату – родной дакийский меч – и уставил острие под левое подреберье. «Только об одном скорблю, – обратился царь к владыке Подземного царства, – что род Дадесидов пресекается на мне». Мог ли он знать, что не пройдет и пяти месяцев и в далеком паннонском пате родится мальчик, в котором размеренная римская кровь смешается с его пылкой кровью. И дочь его Тисса, одевая по утрам сына, будет повторять: «Боги! Как ты похож на своего деда». И огненный взор потомков Дадеса навеки останется на лицах грядущих поколений. Бряцанье копий и звон щитовой меди римских латников становился все отчетливее. Децебал поднял взгляд к небу, к обжигающему лику Богини Солнца. И когда слепящий свет лучезарного светила заполнил все его существо, он ощутил краткую легкость падения. Жуткая боль на миг всколыхнула сознание. И... все исчезло.

Он был в знакомой комнате с низенькими потолками, и далекий милый голос напевал бесхитростную песню:

9

Зал был полон. Легаты, префекты лагерей, трибуны, препозиты отдельных когорт, командиры вексиллатионов, просто центурионы теснились вдоль деревянной колоннады главного приемного покоя в бывшем дворце дакийского царя. Преторианцы в позолоченных доспехах стояли возле стен по всему периметру помещения. Император ничем не отличался от своих солдат. Высокого роста, атлетически сложенный военачальник в пластинчатом панцире с серебряными накладками. На правом боку, рукоятью под самой грудью, массивный испанский меч – полуспафа. Только шнурованные сапоги до колен из красной сафьяновой кожи блистали расшивкой драгоценных камней. Коротко подрезанные волосы надо лбом чуть подвиты искусным парикмахером.

Приглушенный гул голосов. Полученная новость никого не оставила равнодушным. Захвачен и убит Децебал. Это казалось невероятным. Неслыханным. Человек, более двадцати лет противостоящий мощи Рима, – мертв. Особенно оживленно было в том углу, где собрались дакийские вожди и старейшины, перешедшие на сторону Траяна. Турвид и Дакиск сияли набором дорогих украшений. Главы котензийских и кепакизских родов в национальных расшитых рубахах и кожаных безрукавках не скрывали радостных облегченных улыбок. Из всех, пожалуй, только Регебал оставался мрачным. Красивые глаза шурина-изменника по временам подергивались пленкой такой откровенной злобы, что даже римские командиры, стоящие неподалеку, начинали переглядываться.

Внизу, во дворе, затрубили сигнальные букцины. Донесся топот копыт. Разговоры разом смолкли. И римляне, и даки, затаив дыхание, смотрели на входные двери. Траян, сидя на высоком резном кресле из сандалового дерева и слоновой кости, нервно поигрывал навершием меча.

– Смирно!!! – скомандовал дежурный центурион в дальнем проходе.

– Смирно!!!

– Смирно!!!

Команду повторили все центурионы охраны. Лязг железных подковок на военных сандалиях все ближе и ближе. Створы распахнулись. Преторианцы стукнули древками копий об пол, вздыбили плюмажи шлемов.

Чеканя шаг, посверкивая до блеска начищенными поножами, вошли десять центурионов и трибунов X легиона Близнец. За их спинами шуршали мягкими скифскими сапогами несколько варваров-даков. Закованные в пластинчатые пехотные панцири, в налокотниках, по всем параграфам боевых легионных уставов, пропыленные, усталые, легионеры несли большую ивовую корзину. На середине залы группа остановилась. Носильщики вышли вперед и поставили корзину у самого подножия императорского кресла. Рослый красивый трибун с шейным и нагрудным знаками отличия приблизился и положил на крышку изогнутый дакийский меч в дорогих черепаховых с золотом ножнах.

– Величайший император! Перед тобой голова и правая рука бывшего царя варваров – Децебала. Сверху его оружие.

Траян стиснул полированные подлокотники. На мгновение все замерло. Того, чье имя всего несколько дней назад вызывало трепет, ярость, ненависть, восхищение и уважение, – не было в живых. Остались лишь теперь уже бессильная правая рука и голова, отсеченная от туловища.

– Извлечь! Пусть видят все! – громкий голос императора заполнил дворец.

Легионеры как-то торжественно, немного с суеверным страхом положили на мраморные плиты фалькату, разрезали запечатанные воском веревки и сняли крышку. Заскрежетали стукнувшиеся в корзине налокотники и неестественно бледная, с запекшимися сгустками крови на шее голова дакийского царя и исцарапанная мускулистая рука легли у нижних ступеней возвышения, под ноги принцепса. Да, это был Децебал. Дакиск и остальные вожди переглядывались. Им казалось, что полузакрытые затуманенные глаза преданного владыки пристально смотрят на них.

Два повелителя Дакии встретились вновь. Живой и мертвый. Траян откинулся на спинку кресла и, казалось, весь погрузился в созерцание поверженного врага. Адриан, стоявший по левую сторону от цезаря, разжал кулак. На ладони лежала маленькая сердоликовая гемма с изображением понтийского царя Митридата VI Евпатора. Львиная шкура покрывала темя, пышные волосы разметались по плечам. Давно почивший царь Понта смотрел из небытия искусно вырезанными глазами. Враг Рима. Память достойных врагов требует уважения.

Траян искоса взглянул на Авидия Нигрина, потом обратился к трибуну, доставившему желанный трофей:

– Как вы захватили варвара? Он сдался сам?

Казалось, слышно дыхание стен. Трибун повернулся и жестом вызвал из своего отряда Пиепора. Костобок прятался за спинами римлян.

– Вот этот вождь варваров из тех, что боролись с нами до последнего, указал твоим воинам, Божественный, укрытие ненавистного тирана! Мы оцепили гору тремя полными когортами.

– И он сдался?!! – Траян почти крикнул свой полувопрос-полуутверждение.

– Нет! – четко ответил, не дрогнув ни одним мускулом лица, трибун. – Царь варваров сражался до конца. Когда у него кончились стрелы и не осталось в живых ни одного товарища, Децебал бросился на меч.

– Иного я и не ждал от него, – император вскинул подбородок и оглядел ряды соратников. Мужественные, бритые лица римских центурионов и трибунов были задумчивы.

– Враг повержен, – возвысил в наступившей тишине свой голос Траян, – вывесите останки Децебала на главной площади Сармизагетузы. Они должны находиться там в течение полных семи дней! Затем отправьте руку и голову в Рим. Сенат и народ римский тоже должны видеть мертвого противника. Варвару, раскрывшему пристанище Децебала, выдайте положенную награду! Легату X Близнец легиона наградить отличившихся командиров и солдат!

Адриан перевел взгляд с геммы в ладони на отрубленную голову дакийского царя.

– Величайший принцепс, – шепнул легат I Минервиного легиона, склонившись к уху дяди, – позволь грекам-ваятелям, что следуют за мной, изготовить в мраморе бюст мертвого варвара.

Император вопросительно уставил синие глаза на племянника:

– ?!

Адриан разжал кисть. Сердоликовый Митридат лохматил пышные кудри на гемме.

– Имя Децебала уже вошло в анналы истории наряду с именем Траяна Августа. Пусть и через тысячу лет потомки, созерцая портреты, говорят: «Вот Децебал – царь Дакии. Какое лицо! Но и он побежден императором Марком Траяном!»

Принцепс задумался. Авидий Нигрин тронул локоть друга.

– Легат прав, Марк. Отдай голову скульпторам на сутки.

– Хорошо.

Легионеры уложили останки дакийского царя в корзину, закрыли крышкой и взялись за витые лозовые ручки. И произошло непредвиденное. Едва солдаты сделали первые шаги, преторианцы по знаку центуриона застучали копьями о щиты. Доблесть не знает границ и национальной принадлежности. Армия Рима отдавала последние воинские почести достойному врагу. Децебалу. Сраженному, но не покоренному.

Дакиск тронул за локоть Регебала.

– Вот и все. Теперь впереди у нас жизнь, Регебал! Жизнь. Спокойная и бесхлопотная. Друг императора Авидий Нигрин сказал, что все мы, кто помогал римлянам, отправимся вскорости в Рим вместе с Траяном и примем участие в празднествах по случаю победы. Нас ждут новые почести, Регебал!

Бывший шурин бросил взор в сторону Траяна, потом повернулся к старейшине альбокензиев. Седина густо серебрилась в начесанной шевелюре недавно еще полного сил вождя.

– Да, новые почести. А Децебал умер.

– Умер... – подтвердил немного озадаченный Дакиск.

– И Траян сидит на троне дакийских царей.

– Да! – альбокензия начинали злить эти мудрствования. Несколько даков придвинулись к ним, ожидая развязки странного разговора.

– И меч Децебала тоже попал к римлянам, – нельзя было понять, спрашивает Регебал собеседников или утверждает истины самому себе. Для него словно не существовало окружающих.

– Это меч Децебала, и никого другого! – вмешался Турвид. – Вспомните, на всех выездах в Сармизагетузе проклятый Дадесид появлялся с ним. Уж я не спутаю Священные символы Замолксиса на ножнах ни с какими другими!

– Да, – сальдензий пронзил взглядом собравшихся. – Вот только я хотел бы знать, кому Децебал перед смертью отдал Пояс Буребисты?!

Стоявшие кепакизы, альбокензии, котензии, сальдензий и прочие вожди дакийских племен разом отшатнулись. Вот куда клонил Регебал. Значит, где-то есть законный преемник. Наследник дела Децебала Ледяной холод отчаяния и страха охватил изменников. Вокруг горели огни светильников. Громко болтали римляне. Из необъятных далей будущего медленно текло время, и там впереди, в грядущих столетиях, уже занимался день, когда неспособные более сдерживать натиск карпатских племен на восточные границы правители империи отдадут приказ покинуть провинцию Дакию.

10

Толстый с лоснящейся шкурой гиппопотам беспомощно поворачивал грузное тело на слабых, непропорционально тонких ногах. Каждый раз, когда новый дротик вонзался в бугристую кожу, животное раскрывало широкую пасть с двумя тупыми клыками и жалобно кричало. Колоссеум сотрясали взрывы хохота. Одуревшая от трехмесячного пьянства и обжорства, толпа пресыщенной римской черни свистела, улюлюкала и швыряла на арену огрызки яблок и подгнившие апельсины. Гладиаторы-бестиарии развлекали публику как могли. Отпускали бегемоту пинки, прыгали через медлительного африканского гиганта. Особенно усердствовал маленький юркий нубиец в красной набедренной повязке. Он умудрялся ширнуть копьем прямо в детородный орган животного. Весталки на первых рядах взвизгивали от восторга. Верхние скамьи разражались бешеными овациями.

– Браво! Так его! Будет знать, как посещать наши лупанары!

– Ха-ха-ха-ха!!!

Неожиданно из ноздрей гиппопотама хлынула кровь. Он, болезненно всхрюкивая, подломил передние ноги и, рухнув на мраморную крошку арены, испустил дух.

– Браво!!! – взорвался амфитеатр. Неизвестно, какой по счету зверь из одиннадцати тысяч, доставленных Траяном для травли в римских цирках, покончил счеты с жизнью. Глашатаи объявили перерыв.

Рим праздновал победу над Дакией. Роскошью второго дакийского триумфа Нерва Траян Август – принцепс сената и римского народа – затмил все виденное камнями города доселе. Семь дней только возили по улицам награбленное за Данувием золото и серебро. Потом шествовали выделенные когорты участвовавших в кампании легионов-победителей. Сенаторы, всадники, ликторы, преторианцы. И наконец, император в блеске парадного вооружения и сонме полученных эпитетов: Германский, Дакийский, Наилучший, Величайший. Плебс получил крезовы подарки. По пятьдесят сестерциев серебром на человека. Оливковое масло, вино, печеный хлеб выдавались без счета. Столы для угощений ломились от яств. Ошалевшие от чудовищных доз выпитого вина и выкуренной конопли проститутки отдавались мимам и акробатам прямо на столешницах посреди гор недоеденных булок и жареных кур. Эдилы и преторы, поставленные следить за порядком, регоча, отпихивали актеров и пристраивались на их место сами. Воры и сутенеры ночевали в караульнях городской стражи вперемешку с легионерами преторских центурий.

Ежедневно устраивались гладиаторские бои. Десять тысяч гладиаторов со всех концов империи заполнили школы и казармы римских амфитеатров. Три тысячи пленных даков в национальном вооружении разыгрывали миниатюрные сражения: битвы под Тапэ, Адамклисси и Сармизагетузе. Нет. Такого еще не знала империя. Даже при Нероне.

– Ave imperator! Ave! Ave! Caesar Trayan August, Optimus, Maximus[203]!

Казалось, этот хвалебный крик застыл в небе над городом.

Прокопченные и набальзамированные лучшими египетскими мастерами голова и рука Децебала висели на колонне Бычьего форума. Любители часами простаивали внизу, любуясь царем варваров.

– Луций, спроси у дака, скоро ли очередь Парфии?

– О-го-го-го!!!

– У Пакора, пожалуй, борода погуще будет!

– Анция! Раздевайся! Мы должны это сделать здесь же, в знак презрения к дрянному царьку!

– Пошел ты!..

– Ха-ха-ха-ха!!!!

Даки-всадники, из числа приведенных Траяном в качестве союзников, успевшие изъездить весь Рим, старательно избегали места с останками своего бывшего царя. Регебал, обритый по последней римской моде, смертельно пьяный, не вылезал из гостевых покоев палатинских дворцов. Дакиск и Турвид, одетые в непривычные тоги, насильно запихивали приятеля в носилки и волокли с собой на бои и представления. Пиепор и Сабитуй в дакийской одежде с драгоценными кинжалами и римскими наградами на руках и шеях носились на колесницах по мостовым, возбуждая любопытство.

...Траян ополоснул лицо в поднесенной серебряной лохани с розовой водой и вытерся чистым полотенцем. Рабы-эфиопы сзади ритмично покачивали большими опахалами из страусовых перьев. Плотина, прикрыв глаза, сидела рядом в кресле из слоновой кости. Ложу сплошь устилали толстые сирийские и мидийские ковры. Справа Адриан вел с Сабиной неторопливый разговор. Племянница Траяна лениво помахивала ручным веером. Два дня назад Адриан официально объявил об их помолвке. Позади в императорском же партере размещались зарубежные послы. Ближе всех посол кушанского царя Канишки Самудранас. Завернутый в красочные шелка индус покачивал сапфировым пером на высоком белоснежном тюрбане и щурил черные проницательные глаза.

Посол парфянского правителя Пакора, тоже разодетый в тончайшие хлопковые одежды, чему-то смеясь, похлопывал по плечу Критона. Личный врач императора льстиво улыбался и время от времени бросал зовущие взгляды на принцепса. Преторианцы на внутреннем и даки-стражники на внешнем обводе галереи облизывали запекшиеся губы. Трибун решился и на свой страх и риск приказал поднести охране воды, смешанной с вином. Зазвучали трубы. Двадцать пар гладиаторов в форме легионеров вспомогательных когорт и рубахах костобоков заполнили арену. Траян стремительно, словно только этого и ждал, повернулся и пригласил к себе кушанского и парфянского послов. Самудранас, исполненный достоинства, пересел на низкую скамью справа от победоносного императора. Парфянин опустился на принесенный его рабом мягкий, обитый сафьяном табурет.

– Прошу уважаемых гостей заключить со мной ставки, – приветливо говорил цезарь.

– О! – шутливо воздел унизанные кольцами руки индус. – Все мои предыдущие попытки выиграть у Величайшего из царей обитаемого мира кончились позорной неудачей!

Мягкий индийский акцент в греческой речи кушанца придавал ей особую вкрадчивость. Посол Парфии не преминул польстить:

– Ставьте на «римлян», дорогой Самудранас, и никогда не ошибетесь. Они побеждают всегда!

Траян особенно приветливо оглядел парфянина.

– Боги! В таком случае мне остается только ставить на варваров, которых разбил!

– Они послужат вашему величеству столь же ревностно, как если бы были римлянами, – поклонился слуга Пакора. На арене мечи исправно делали привычную работу. Гладиаторы валились под ноги друг другу. Рев болельщиков на скамьях напоминал громовые раскаты. Сабина утомленно опустила на лоб покрывало: – Элий! Мне до смерти надоели хрипы и кровь.

Адриан, увлеченный, не слушал невесту. Легат напряженно следил за намеченным бойцом. Привстал. «Ну же! Ну!» Гладиатор не оправдал надежд. Пропустил самый никудышный удар. Прямой и колющий справа.

– А-а! Варвар! Болван!

– Адриан! Будь посдержаннее, – Сабина с тоской разглядывала стены и орущие рты. Траян крутил на безымянном пальце левой руки перстень Децебала. Волкоголовый дракон из золота на бирюзовом фоне грустно скалил зубы.

– Завтра нам предстоит увидеть впечатляющую охоту на слона.

– В моей стране слоны охотятся на людей! – с намеком на боевую мощь Кушанского царства вставил Самудранас.

Критон прикусил губу и мельком взглянул на парфянского посла. Тот сделал вид, что сказанное его совсем не интересует. Император тронул представителя Пакора.

– Надеюсь, в Парфии не встретишь подобных ужасов?

Усы азиата ощерились в усмешке, но глаза остались холодными.

– Парфянские лошади порой бывают страшнее кушанских слонов.

Установилось многозначительное молчание. Первым его нарушил Траян:

– Я хочу, уважаемые послы, чтобы вы по возвращении домой передали своим властителям, что единственное, о чем мечтает и чего страстно желает император Рима, – это мир. Мир во всей Ойкумене. Децебал нес угрозу нашему спокойствию. Теперь же порядок и равновесие на границах империи восстановлены. Только мир позволит Риму, Парфии и Кушанскому царству наладить взаимовыгодные торговые связи. – Победоносный император широким жестом обвел скамьи, забитые зрителями. – Не знаю, что делали бы наши красавицы и щеголи без индийского шелка, драгоценных камней и благовоний. А болотная парфянская пшеница[204] сочностью затмевает любое блюдо!

Цезарь говорил, и блики с наконечников преторианских копий отражались в его зрачках. Самудранас щурился и покачивал сапфировым пером. Парфянский посол благожелательно кивал. Черные глаза азиата сделались совсем томными.

Шел 107 год новой эры. Первые легионы из разгромленной Дакии перебрасывались в Африку и Сирию. Почерневший под знойным солнцем Аравии Авл Корнелий Пальма готовил на землях Набатейского царства плацдарм для войны с Парфянской державой. Император Траян обходительно беседовал с парфянином о дружбе и любви. В кузнице Бытия молот Истории продолжал приглушенно постукивать по наковальне Времени.