Легионы идут за Дунай

Император с соправителем и другом Лицинием Сурой наблюдал, как закладывали первые траншеи котлована под фундамент будущих бань.

– А тебе не кажется, Марк, что строительство потребует гораздо больше денег, чем ты рассчитываешь?

– Я даже уверен в этом, Лициний.

– Но, может, стоило тогда немного обождать? Ты восстановил казну, но разумно ли прибегать к таким тратам сразу, не приведя положение финансов в стойкое равновесие. Нераций и Яволен Приски считают торопливость излишней.

Траян рассматривал проект терм, выполненный черной краской на листе папируса. Гримаса на его лице могла выражать все, что угодно. И скепсис по отношению к архитекторам, и неприятие слов Суры. Вместо ответа цезарь спросил наперсника:

– Скажи мне, дорогой друг, ты веришь в капитуляцию Децебала?

– А почему нет? Ты сам писал мне о положении царя. И потом, стал бы варвар подписывать договор, имея хоть какие-то шансы на успех?

Траян с хрустом свернул чертеж:

– В том-то и загвоздка, Лициний. Он пошел на мир именно потому, что хочет заполучить эти шансы. Никто в армии – от рядового гастата и кончая мной – не считает войну законченной. Просто наступила пауза, Лициний. Как долго она протянется, знает один человек – Децебал. И только с его смертью мы сможем считать себя победителями.

– Теперь я понимаю, почему ты не вывел войска из обеих Мезий.

Послышались голоса. Плотина в окружении рабынь поднималась к месту строительства. Сабина со своими служанками приотстала. Легкий утренний ветерок играл концами тончайших газовых покрывал. Женщины громко разговаривали, смеялись. Поравнявшись с мужем, Помпея отбросила ткань со лба.

– Любуешься термами, Марк? Они впечатляют, даже непостроенные. Если меня не подводит сообразительность, у тебя в руках проект? Позволь взглянуть. М-м-м... Великолепно. Помоги нам, Янус, увидеть все в мраморе.

Беседа пошла о стройке и выборе цветов мрамора для отделки. Неслышно подошла Сабина. Черные волосы девушки, заплетенные в две косы, перевиты вокруг головы и уложены на затылке в сложный узел, по последней египетской моде. Лицо племянницы Траяна определенно можно было назвать красивым, если бы не немного брюзгливо поджатая верхняя губа. Рабыни держали над молодой матроной полотняный вифинский зонт.

– Salve присутствующим!

Плотина тронула Траяна за локоть:

– Спросим ее мнение на этот счет.

– О чем вы?

Император повел кистью по воздуху.

– Представь, что перед тобой фасад терм. Какого цвета, по-твоему, должны быть стены за передней колоннадой?

Девушка прищурила глаза, склонила изящную голову к одному плечу, другому.

– Я слишком плохо разбираюсь в архитектуре, дядя. На мой взгляд, здание должно быть одного цвета. Разной может быть отделка внутри помещений и залов.

– Что я тебе говорила, упрямый испанский солдат! – восторжествовала жена.

– Но лучше всех нам объяснил бы существо дела Адриан.

– А кто он такой?

Шутливому негодованию Помпеи не было предела.

– Марк, перестань кривляться. Тебе вовсе не к лицу. Скажи лучше, когда Грек появится в Риме.

Император посерьезнел. Жена знала: в такие минуты продолжать шутить с мужем опасно.

– Греков по всей империи тысячи, а вот легат I Минервиного легиона и префект Восточного Дакийского лимеса Публий Элий Адриан, награжденный за свои заслуги в кампании золотым венком, у меня один. И он там, где ему надлежит быть.

– Матерь Юнона! Какие строгости! Мы ничего не имеем против легата Адриана. Пусть служит и дальше. На благо римского народа.

– Плотина... – цезарь погрозил супруге пальцем, – не дразни меня. А что касается мраморной облицовки моих бань, то лучше всего о ней расскажет сам автор ансамбля. Кстати, настоящий грек.

Сура, посчитав момент подходящим, вмешался в разговор:

– Он уже прибыл в Италию, Марк?

– Да, Лициний. Пальма доставил мастера на Палатин.

– Bona Dea! Марк, о ком вы ведете речь?

– О знаменитом Аполлодоре из Дамаска.

2

Регебал привязал лошадь к белесому стволу молоденького ясеня. Потом достал из нагрудного кармана короткий костяной свисток и три раза прерывисто свистнул. Немного погодя ветер донес сверху ответный свист. По склону посыпались камешки. Зашуршали прошлогодние листья под ногами человека. Закутанный до глаз башлыком незнакомец уцепился за торчавший над обрывом дубовый сук и, раскачавшись, спрыгнул вниз.

– Милость прародителя Меча тебе, почтенный Регебал!

– Будь здоров, Агафирс.

Сармат развязал длинные лямки головного убора, стащил его и сбросил за спину.

– Что нового у твоего родственника? – степняк иронично взглянул на дака.

– Нового много. Одни новости. Но боюсь, они мало обрадуют наших друзей.

– Не горюй, Регебал. Наше дело передать, а решают пусть сами. Дакиск просил напомнить тебе о нем. Очень интересуется твоими успехами. Единственное, просит поберечься. Не допусти того, Замолксис, говорит, чтобы Регебал закончил, как и Корат!

Собеседника при этих словах передернуло.

– Твои друзья даки, там, за «Траяновым валом», утверждают, что геройский вождь сальдензиев стал небесным всадником на Полях Кабиров. Но я, признаться, этому мало верю. Как можно ездить на лошади, будучи разодранным на две половины? Хотя слуги Замолксиса, наверное, сшили беднягу.

– Ну хватит изощряться в кобыльем остроумии, дорогой Агафирс!

– Ха-ха-ха! Не сердись, Регебал, я проверяю твою выдержку. У тебя и у меня не так много времени. Рассказывай!

Шурин дакийского царя присел на трухлявую корягу, наполовину засыпанную глинистой почвой промытого вешними водами овражка. Морщины на лбу его сделались глубже.

– Новости неутешительные для римлян. Хотя, я уверен, других они не ждали. Мой зять со своим братцем извлекли золото из семи тайников в горах патекензиев и костобоков. Часть употребили на закупку оружия. Хорошие подарки послали бастарнам и затирасским сарматам. Старейшины роксоланов тоже не остались внакладе. Децебал и не думает выполнять условия договора. Его мастера строят метательные машины, не щадя лучшего леса и собственных сил. Скориб, из тех мерзавцев, что знакомы с такого рода работой, уцелел во всех боях. Как назло, не нашлось римского дротика пробить его дрянное сердце!

– Та-а-к!

– Диег выдал Траяну не всех римлян. Леллий, Скрибаниан, Феликс как ни в чем не бывало, обучают отряды даков римским правилам ведения войны. Уж чего-чего, а опыта им не занимать. Децебал стал хитрее. Обучив одних, он распускает бойцов по домам. На смену набирает других. Потом и этих по домам. Проверка ничего не даст. У него всегда при оружии три десятка тысяч, как и определено договором.

Агафирс вытащил из-за голенища мягких сапог нож и принялся строгать ветку:

– И много воинов обучил дакийский царь?

– Осенью этого года разойдется тридцать пятая тысяча.

Римский соглядатай присвистнул:

– Лихо! Твой зять – настоящий правитель своего народа. Муж и воин!

Регебалу послышалось в похвале сармата скрытое осуждение в собственный адрес.

– Харальд Глаз Дракона, свирепый берсеркр из германцев, много золота повез квадским вождям. Не было бы у римлян осложнений на германских границах. Наследник Котизон находится при Ратиборе, князе карпов. Ратибор карпский после смерти сына сделался заклятым врагом Траяна. Почище, чем Харальд Глаз Дракона.

– Ну, это беда поправимая.

Агафирс обрезал лезвием концы и глубоко вонзил рогульку в грунт между носками. Тронул пальцем. Столбик упруго распрямился.

– А как ты думаешь, мудрый дак, скоро ли твой неугомонный родич отважится начать с Римом новую войну?

Шурин Децебала задумчиво покрутил увесистый серебряный перстень вокруг мизинца. Мелькнула полированная капелька бирюзы.

– Не знаю, языг. Царь отправил послов к боспорскому Юлию Савромату. Видимо, хочет договориться с боспорскими греками. Боспоряне в Нижней Мезии, Фракии и Ахайе попортили бы Траяну много крови. А может, и за другим. Во всяком случае, через Пирет к нам идут обозы с закупленным ольвийским хлебом. Много обозов. Это пока все, что я в состоянии сообщить тебе. Да, Агафирс! Ты не узнал коня, привязанного под деревом?

Сармат повернулся к лошади дака.

– Хо! Старый знакомый! Не тот ли жеребец, которого я продал тебе вместе с кобылами в свой давний визит под Сармизагетузу?

– Он самый. Видел бы ты жеребят, рожденных от него моими кобылами.

– Ты пустил его вожаком косяка?

– Прошлым летом. В самый разгар войны. Пятнадцать паннонских кобылиц чистых кровей!

– Когда Траян покончит с твоим родственничком и все страсти улягутся, я обязательно навещу тебя, Регебал, и куплю пару двухлеток. Помни: мой заказ первый.

Сармат прихлопнул дакийского вельможу по колену. Матово блеснул браслет. Янус Двуликий, гравированный на золоте, щурил чеканные глаза. Дак задержал руку кочевника. Приблизил запястье с украшением к лицу.

– Римский Янус... Бог Времени... языг... приятель со шрамом... Так это все ты, Агафирс?

Степняк выдернул руку.

– Не понимаю. О чем ты, дак?

Вместо ответа Регебал сожалеюще взглянул на собеседника.

– Котизон отдал приказ по войску даков убить языга, у которого на руках браслет наподобие твоего. Или если с ним будет приятель – молодой сармат со шрамом на все лицо. Постой! Кажется, я начинаю вспоминать. Ты приезжал ко мне с юношей. На правой щеке у того бугрился ужасный косой шрам. Ну!

– Что «ну»? – зрачки сармата горели холодным злобным огнем.

– Выходит, римские лазутчики, за которыми охотятся все даки Котизона, Плана, Сусага и Децебала, – это ты и твой спутник?

Фаланги пальцев языга, сжимавшие рукоять узкого засапожного ножа, побелели. Регебал почувствовал отчуждение сидящего и весь подобрался. Непроизвольно ухватился за гетский кинжал на поясе.

– Я скажу тебе вес, дак, а ты больше никогда не вернешься к сегодняшнему разговору. Да. Это я и мой родственник – римские лазутчики. Мы сообщали римским собакам о делах вашего царя, но мы служили только своему народу. Языгам нет дела до Рима и Сармизагетузы. У тебя хорошая память, дак. Помнишь, что я придумал в наш приезд относительно раны Сатрака? Так вот, никакой не муж рассек из-за краденой жены. Это след дакийской фалькаты. Может, ты сам оставил его ему. Ведь ты участвовал в набеге Диега на языгов Ресака в верховьях Тизии. Децебал отплатит наш долг кровью. Сколько раз я удерживал глаза и руки языгских воинов, когда мы встречались в бою с тобой, Регебал. И при Тапэ и Адамклисси. Ты должен благодарить не богов, но меня, надменный дак. «Он с Децебалом, но он наш! Ему так же ненавистен собственный царь. Не убивайте этого врага!» – не раз говорил я мужам сарматским, жаждавшим твоей крови. А теперь уходи. Благодарю за предупреждение!

Регебал, не спуская глаз с взволнованного вождя, медленно поднялся в полный рост и, пятясь, приблизился к коню. Он и не подозревал, что тот, с кем приходится иметь дело, таит в себе столько ненависти. Так вот они какие, языги. «Ну, ладно, кочевая мразь! Хотела курица научиться нырять, да лапы подвели».

Вскочив на коня, он почувствовал себя увереннее. Короткое толстое копье и прицепленная к чепраку тяжелая фальката придавали смелости. Степняк был без оружия, с одним ножом.

– Ты напрасно кипятишься, Агафирс! Я всего лишь хотел предупредить тебя. К тому же я не сказал самого главного. Мой зять направил Мамутциса к парфянскому царю. Путь костобока лежит через море. Это и есть ответ на твой вопрос – Децебал начнет войну сразу, как старейшина вернется. И еще. Будь здесь через двадцать дней.

Кочевник хмуро покосился на него.

– Я знаю, где находится один из тайников Дадесидов. Там на несколько десятков талантов золота и серебра.

– И ты отдашь его мне?

– Нам. Одному мне не справиться. А заикнись я хоть кому-нибудь из тех мужланов, которые окружают меня, и... конец Регебалу. Ты же поможешь мне.

– А если я убью тебя, дак? – сармат смотрел снизу вверх. Не глаза, а угли в жертвенном костре.

– Не убьешь, – Регебал не отвел взгляда. – Я пока нужен римлянам. Ну, а после сочтемся.

Он чмокнул губами, трогая пляшущего жеребца. Тот рысью спустился по склону.

Захрустели сучья под копытами. Сверху было видно, как безжалостно нахлестывает коня Регебал.

3

Заботы, заботы, заботы. Налоговые отчеты провинций. Переписка с наместниками. Тацит в Верхней Германии блестяще справляется с обязанностями. Нет, что ни говори, но ему очень повезло с помощниками и друзьями. Боги! Как глупы правители, назначающие на ответственные должности недостойных. Где найти юристов, равных знаниями Яволену и Нерацию Приску?! А Сура? Пальма? Нигрин Агрикола? Умные сподвижники только возвышают императора. Глупые и бесчестные лишь дискредитируют его. Траян быстрыми шагами ходил из одного угла таблина в другой. Длиннохвостая мартышка в клетке, забавно морща нос, сдирала зубами кожуру с огромного апельсина. Цезарь с интересом досмотрел, как она съела фрукт, и вернулся к прерванной ходьбе. Он чувствовал, что задыхается в потоке дел государства. Сенат боготворит Марка Ульпия Траяна. Отцы-сенаторы присвоили ему титул Наилучшего принцепса. Знали бы почтенные патриции, каких сил стоит императору их почет. Траяна не покидало чувство незавершенности. Разбойники? Нет, он беспощадно расправился с ними. По крайней мере на несколько лет выкорчевал преступную заразу, отправив на казнь несколько тысяч убийц, воров и грабителей. Недоимки? Простил третью часть. Провинции вздохнули свободнее. И все-таки покоя нет. Что же?

Децебал. Вот. Дакия и Децебал. Образ этого человека сливался с видениями блистающих изогнутых мечей, скрипучего снега, вековых деревьев и жуткого волчьего воя. Постепенно фантазии ширились. Заполняли доступное сознанию пространство, темной слепой силой варварского мира нависшего над империей на северных и восточных границах.

Донесения легатов с лимеса, агентов на территории, оставшейся подвластной царю, настораживали. Лишали покоя. И, наконец, Траян не боялся признаться себе в этом, пугали. Варвар не смирился с поражением. Он жаждет реванша. Принимает перебежчиков и дезертиров. Обучает армию. Строит аппараты. Опять. Подкупает племена. Заключает союзы. Готовится к новой войне. Юпитер Всеблагий! Как быстро он оправился от поражения. Не прошло и года.

Обезьянка вскочила на верхнюю перекладину клетки и, уцепившись всеми четырьмя лапами, свесила длинный хвост. Оскалила маленькие клычки.

Значит, снова война. Происки Децебала в направлении Парфии могут увенчаться успехом. Тогда царь дикарей сполна рассчитается с Римом за потерянные области. Нет, подобного допустить нельзя! Ты слишком непримирим и велик, Децебал. Да, я не намерен замалчивать истину. Ты достоин всяческого уважения. Но горечь той же правды состоит в том, что на просторах Ойкумены всегда тесно двум. Или Траян. Или Децебал. Жребий брошен!

Император остановился перед бюстом Юлия Цезаря, подаренным Капитоном. Человек, сокрушивший республику, смотрел из небытия глубоко засверленными зрачками лазуритовых глаз. История повторяется. Тогда была Галлия. Теперь – Дакия. Там – Верцингеториг. Здесь – Децебал. Перед мысленным взором Траяна ожили прочитанные когда-то строки «Записок о галльской войне». Ты прав, Юлий, вопросы смертельной борьбы решаются только одним путем – окончательной победой.

Шорох за спиной заставил Траяна оглянуться. Капитон в голубой тоге застыл на пороге.

– Величайший, в соседней комнате дожидается Аполлодор.

– Да... Аполлодор... – цезарь рассеянно оглядел полную фигуру секретаря. – Проси.

Грек в длинной хламиде до пят, войдя, глубоко поклонился:

– Хайре[186], император!

Борода и волосы архитектора, тщательно завитые искусным парикмахером, струили ароматы сирийских благовоний. Желто-коричневый платок на поясе, скрученный тонким шнуром, завязан хитрым египетским узлом.

– Salve, Аполлодор! Присаживайся.

Мастер удобно расположился в глубоком деревянном кресле. Чувствовалось, эллин знал себе цену и заставлял считаться с нею окружающих. Траяну очень импонировало в нем полное отсутствие раболепия, столь свойственного остальным зодчим.

– Я составил полный отчет проделанной работе над термами на Оппийском холме и принес некоторые эскизные наброски рынка, о котором упоминал император.

Принцепс пристукнул по подлокотнику, прерывая говорящего.

– Сегодня, дорогой Аполлодор, речь пойдет не о банях и рынке, но о сооружении другого рода.

– Базилика? Библиотека? В Риме или провинции? Так или иначе, Божественный полностью может положиться на меня.

– Скажи, Аполлодор, тебе доводилось строить мосты?

– Да, Величайший.

– Превосходно. Сколько времени тебе потребуется, чтобы перекинуть мост через Данувий?

– Данувий?..

– Да!

Архитектор ошеломленно потер ладони.

– Признаться, я затрудняюсь сразу ответить на вопрос. Я никогда не был на этой реке, но понимаю – она не в один стадий ширины.

Траян, не мигая, смотрел на строителя. Под его взглядом грек смутился и замолчал.

– Мне нужен прочный каменный мост на тот берег Данувия. В деньгах, работниках и материале у тебя не будет недостатка. Но сооружение, которое ты создашь, должно стоять века! Я не спрашиваю тебя, Аполлодор, можешь ли ты выстроить его. Я хочу, чтобы ты усвоил: Цезарю Нерве Траяну нужен мост! Постоянная переправа из Мезии в Дакию. Мой друг Децебал не ждет. Надо уложиться в очень короткие сроки!

Эллин гордо поднялся с места.

– Я выстрою императору мост! Дела по термам и рынку довершат за меня Лисимах и помощники. Когда мне выезжать на место?

Траян усмехнулся про себя. Самая чуткая струна в душах ученых, артистов, писателей – профессиональная гордость. Самолюбие грека было задето.

– Через два дня. Тебя будет сопровождать Авидий Нигрин. В Мезии Лаберий Максим выполнит любое твое желание.

– Хорошо! Теперь позволю себе заметить. Если император действительно хочет, чтобы мост выдержал наводнение любого уровня, весенние льды и время, то отряд строителей должен состоять из рабов лишь на одну треть.

Правитель Римской державы понял мудрого ученого из Дамаска.

– Все саперные подразделения армии к твоим услугам. Сколько тебе нужно денег?

– Для начала два миллиона денариев!

– Много. Но объект стоит того. Капитон выпишет всю сумму. Желаю тебе успеха, Аполлодор! Vale!

– Хайре, Величайший! До встречи на мосту.

Портьеры сомкнулись за ушедшим мастером. Траян прошагал к дальней стене кабинета, извлек из скриниума тяжелый пергаментный свиток. Развернул. Чертеж Рейнского и Дунайского лимесов, Дальней Германии и Дакии, откорректированный с учетом последних приобретений, поражал четкостью рисунка и яркостью восковых красок. Император расстелил карту на столешнице и острым костяным стилем продавил вертикальную линию поперек синей ленты реки. Талантливый полководец, он обладал даром пространственного видения. На всем течении Данувия принцепс знал только одно место, абсолютно непригодное для понтонной переправы. На уровне кастра Дробета, выше гранитных теснин Железных Ворот. Но он был уверен: именно здесь величайший архитектор Римской империи Аполлодор из Дамаска начнет возводить каменные пролеты моста Пройдет время, рукотворная дорога соединит берега Данувия, и, повинуясь призывам военных труб, легионы Рима двинутся к решающим победам.

4

По центральной мощенной камнем дороге Одесского порта, ведущей от причала к складам, пробирались три человека. Им приходилось то и дело уступать дорогу вереницам нагруженных грузчиков, портовых рабов или доверху уложенным повозкам. Тот, что шел впереди, отличался богатством одежды и осанкой. Двое других, в длинных заношенных хитонах и дорожных суконных плащах, скорее всего были его слугами. Римские центурионы из команд, сопровождающих рабов, или торговые агенты не обращали на троицу никакого внимания. Порт жил будничной трудовой жизнью. Шустрые мальчишки вертелись под ногами, буквально из-под ступней носильщиков выхватывая просыпавшиеся на землю зерно, финики. Постукивали молотки кузнецов, чинивших металлические части такелажа. Грызли фундук насупленные важные менялы в крохотных деревянных лавочках. Загорелые, просмоленные рыбаки прямо из лодок предлагали свежую кефаль, частика и скумбрию. Возле длинного ряда смоленых и рогожных кулей мужчин остановила разбитная портовая проститутка. Губы девки сильно накрашены, под мышкой – свернутый лоскутный паласик.

– Куда идем, красавчик?

Первый равнодушно осмотрел потаскушку. Двое остальных, пожилые, благообразные, удивленно подняли брови. Искушенному взгляду было бы заметно – нервничали.

– По делам, ласточка По делам.

Женщина доверительным жестом схватила купца за локоть:

– Дела подождут. Пройдемте со мной вот сюда, – она кивнула на проход в рогожах, – останетесь довольны. Лучше меня в Одессе не умеет этого никто! Всего по драхме с каждого!

В ответ он засунул руку за пояс.

– Вот тебе драхма, чайка портовая, и иди лучше на пирс. Там только что пришвартовался военный либурн. От его матросов будет больше проку, а мы в другой раз.

Поднявшись к складам, осанистый незнакомец спросил сидящего возле здоровенной амфоры с водой раба-фракийца:

– Скажи, приятель, где здесь харчевня почтенного Дамосикла?

– Почтенного? – водонос хмыкнул. – Вот уж не думал, что бандюга Дамосикл может быть почтенным.

Гость бросил рабу несколько медных ассов. Владелец амфоры радостно вздохнул:

– Дамосикл, как же! Пойдете по этой улочке прямо, а около статуи Посейдона свернете назад направо. Шагов через сорок увидите старое инжирное дерево. За ним – дом. Это и есть таверна Дамосикла.

– Бывай, водонос!

Посетители подошли к заведению вовремя. В харчевне шла драка. Из беспрерывно хлопающей двери то и дело вылетали вышибленные ударами герои потасовки. Поверх глинобитных стен соседних дворов за происходящим с интересом наблюдали жители. Для них это была привычная картина. Квартал сошел бы с ума от изумления, если бы хоть неделю в таверне простояла тишина. Дрались, как всегда, римские моряки Понтийской эскадры и матросы купеческих кораблей. Похоже, сегодня ломили «купцы». Рослый, с ног до головы татуированный цветной краской боцман, получив по затылку увесистым столовым кувшином, шатаясь, вывалился за порог и, скосив глазные яблоки к переносице, рухнул на землю. Его приятели прекратили сопротивление и столпились вокруг. Стукнула дверь. Квадратный, почти такой же в ширину, как и длину, грек в персидской китаре на макушке равнодушно облокотился о стойку косяка.

– Елена! – крикнул он в глубь помещения. – Принеси воды. Постояльцу плохо!

Красивая быстроглазая гречанка появилась с надбитым сосудом. Силач взял у нее воду и так же равнодушно окатил лежавшего. Боцман скривился. Немного погодя открыл мутные глаза.

– Э-э-а-ах... Я... это... где Турунна? Ой-х!

– Я здесь, Нивионий, – помощник склонился над приятелем. Стоящие моряки облегченно разошлись.

Хозяин харчевни за шиворот, как кота, отволок пострадавшего к стене и усадил между двух порослей пыльных лопухов.

– Нивионий! – обратился он к римскому моряку. – У меня нет времени возиться с тобой. В другой раз, когда «Беллона» придет в Одесс, бери с собой побольше матросов. И не забудь принести мне двадцать семь сестерциев, которые сегодня проели твои бездельники. Дупондии за расколотый об твой дубовый череп кувшин я тебе прощаю. Хайре!

Пожилой гость – один из трех – шепнул товарищам:

– Слава богам, хоть здесь римским ублюдкам надавали по морде.

Над косяком помещалась подновленная деревянная вывеска: «Добрейший Дамосикл. Жареная скумбрия и пятилетний фалерн». Мужчины шагнули за притолоку вслед за самим Дамосиклом. В харчевне красавица Елена и юркий хромой человек наводили порядок. Устанавливали на места перевернутые столы и лавки. Владелец с интересом оглядел застывших у порога гостей.

– Прошу дорогих клиентов. То, что вы сейчас видели, – всего-навсего временное недоразумение. Такой скумбрии в оливковом масле, как у меня, вы не встретите во всем Одессе.

Пришельцы расположились за одним из только что расставленных столов, протертых влажной тряпкой. Грек склонился к ним.

– Видите ли, почтенный Дамосикл, мы хотели бы поговорить с вами не об одном обеде... А... А... О партии скумбрии и фалерна.

Хозяин сожалеюще посмотрел на заказчика.

– Вы ошиблись, уважаемые. Я не торговец вином и рыбой. Я – содержатель харчевни.

– Странно, а мой друг Сервилий из Рациарии говорил, что с вами можно договориться.

– Так вы от Сервилия? Почему же не сказали сразу. Елена! Приготовь для господ малую заднюю комнату! Прошу за мной, уважаемые.

Матросы купеческого корабля, лихо выжившие римских моряков из питейной, с интересом прислушивались к разговору. Один из них – волосатый жилистый киликиец – наморщил приплюснутый нос:

– Странно, где-то я видел того, высокого. Но, хоть убей, не могу вспомнить где.

– Н-да, занятная троица. Но нам нет дела до спекуляций Дамосикла Это, я тебе скажу, такой краб. Упаси нас Посейдон попасться ему в клешни, – второй матрос встряхнул стаканчик с костями. – Да поможет мне Фортуна! А! Опять «собака»...

В комнате Дамосикл немного растерялся.

– Денци! Сожри тебя акула! Как ты здесь оказался? И потом, ты же глухонемой! Я сразу тебя узнал, но когда ты открыл рот... ну, думаю, ошибся. Но ведь это ты, Денци?

– Я!

– А эти люди?

– Со мной. Но сейчас не время. Потом все поймешь. Мамутцис, давай!

Седой мужчина извлек из-под хитона витую золотую гривну с изображением всадника, несущего на летящем коне зажженный факел.

– Возьмите гривну, почтенный Дамосикл. Человек, давший ее нам, велел передать, что скумбрия хороша свежекопченая.

Грек повертел шейное украшение и вернул Мамутцису.

– Что нужно сделать?

Поднялся с табурета третий, до сих пор молчавший гость:

– Нам нужно увидеться с владельцем гривны и по возможности быстрее! Если вы устроите нам встречу и мы исполним возложенное на нас поручение, тебя, Дамосикл, ждет небывалая награда.

– Помолчи о награде, почтенный. Золото давным-давно не представляет для меня интереса. С меня достаточно гривны Беляла-зиха, которую ты предъявил. Сегодня же ночью я пошлю человека. Придется подождать недели две.

Денци успокоенно вытянул усталые ноги едва не на всю длину комнаты.

– Прекрасно! А сейчас вели принести нам с три десятка жареных скумбрий и побольше чистого фалерна. Я хочу есть почище, чем блудный портовый пес. К тому же мне надо обратно. Сервилий ждет новостей. А Хлоя здорово расцвела у тебя, Дамосикл!

Хозяин, слушая старого знакомого вполуха, задумчиво кусал заусеницу.

– Н-да... Теперь она не Хлоя, а Елена. Но, боюсь, натуру девчонки уже не исправишь. Тем лучше. От посетителей отбоя нет. Значит, ты сегодня уйдешь обратно в Дуростор?

– Да, сразу же после обеда.

– Хорошо. За своих друзей можешь не беспокоиться. Но я хочу дать им совет. В том доме, где они будут жить, дожидаясь Беляла, пусть меньше раскрывают рот. Я еще не слышал, чтобы по-гречески разговаривали с таким дакийским акцентом.

Денци расхохотался:

– Будь спокоен, Дамосикл.

За деревянной перегородкой горланили «купцы»:

Эту девочку знал Херсонес,

Она раздевалась охотно

За пару истрепанных драхм.

Нефела – ты славная лодка,

На тебе я плыву в Океан!

Эх!

Жилистый киликиец стукнул кулаком по столу. Стакан с игральными костями полетел на влажный глинобитный пол.

– Вспомнил! ...твою мать! Циклоп! Знаешь, кто тот высокий стрекулист, прошедший с Дамосиклом?

Его друг с выбитым левым глазом пьяно шарил между врытых в землю столбов главного стола, отыскивая игральные принадлежности.

– Что на тебя нашло? Ну кто он?

– Ты помнишь год, когда прибили херсонесского торгаша Милона, к которому мы нанялись на две ходки?

– Да, его загаженная галера, кажется, называлась «Амфитрита».

– Плевать! Его пришили в «Розовой пеламиде» у Приски. Так вот. Этот высокий – глухонемой раб Сервилия.

– Какого Сервилия?

– Идиот, того агента Цезерниев, который был в «Пеламиде» в ночь убийства. А эта Елена, подающая нам разбавленный фалерн, та самая шлюха Хлоя из Ористиллиного лупанара!

Циклоп таращил залитые вином глаза, стараясь осмыслить сказанное приятелем.

– И что теперь?

– А ничего! Просто вспомнил, и все! – киликиец внезапно успокоился и немного погодя нарочито громко принялся подтягивать песню товарищей.

* * *

... Денци договорился с веселым добродушным земледельцем-фракийцем. Сговорились, что Терес, так звали старика, отвезет пассажира до семнадцатого милевого знака и там оставит. Старый фракиец оказался словоохотлив. Выяснилось, он приезжал в Одесс к другу по службе в вексиллатионе.

– Отставка нам с Реметалком вышла сразу после иудейского бунта при Веспасиане Божественном. Ты-то в те времена небось яблоки воровал. Н-да! Сын у меня тоже во фракийской когорте служит. Но не как варвар, а с правами италика. Я-то, слава Дионису, кровь проливал недаром. Дали права и 30 югеров под Бероей. Слыхал, может быть, Ептетрас – знаменосец вспомогательной фракийской когорты при XI Клавдиевом легионе. Серебряным запястьем отмечен. Правда, как нынешний император на Децебала войной пошел, сына моего с товарищами на Восток отправили. Говорят, они бунт затеяли? – Терес испытующе заглянул в лицо Денди.