4

– Сука! Вонючка!

– Убью!

– Прекратите во имя бессмертных богов!

– Заткнись, преторианский ополосок!

На шестнадцатом милевом знаке от Апулы кипела драка. До сорока отставных ветеранов XIII Сдвоенного, V Македонского и VII Клавдиевого легионов лупили друг друга кулаками на перекрестке Декумануса и Кардо. Священный символ Громы[200], который сутки назад устанавливали с жертвоприношением и молитвами, теперь валялся на пыльном полотне дороги, и дерущиеся топтали его ногами. Землемер и два жреца, стиснутые вошедшими в раж вояками, получали тумаки отовсюду. Меммий, подсиненный во многих местах, махал накрученным на запястье широким военным поясом. Фортунат, сбитый с ног, полз на уровне колен потасовщиков и исправно получал пинки. От своих и чужих. В пылу не разбирали. Неподалеку, как два мифических близнеца, лежали Минуций Квадрат и рябоватый центурион-преторианец. Рты оглушенных были широко открыты. Веки Квадрата подрагивали. Он начал приходить в себя.

Конец баталии положил младший сынишка Меммия. Пацан во весь дух помчался в пат и привел за собой декуриона и два десятка жен легионеров.

– Отставить! Безмозглые бараны! Меммий, сволочь! Прекрати! Всех отдам под суд! Ответите задницей!!!

Ветераны обернулись на крик. Опустили кулаки. Начали медленно расходиться. Охая и причитая, жена Квадрата принялась поливать на лоб мужа воду. Девочка-подросток подала ей чистое холщовое полотенце. Старый гастат открыл глаза.

Драку затеял Меммий. Легионеры, получившие наделы под Апулой, поначалу были довольны. Землемеры пообещали размерить участки так, как это просили отставники. По шестьдесят и одной второй югера на человека, считая землю на склонах гор по полтора югера за один. Но произошло непредвиденное. В паг демобилизовались три солдата преторианских когорт. Согласно закону преторианцы получили по двести югеров на одного человека. Меммий и компания ветеранов из рядовых гастатов взбеленились. Гвардейцы нагло потребовали отвести их наделы ближе к долине, а не горам. Недовольство, скрывавшееся в период разметки полей, прорвалось в час жеребьевки. Слово за слово, Меммий, верный своей давней привычке, засветил «пентюху с Палатина» фонарь под глазом. Чего-чего, а опыта иммуну было не занимать. Здоровый кряжистый преторианец грохнулся без чувств. Приятели того, недолго думая, в четыре кулака «приласкали» Минуция Квадрата. Когда по зубам получил землемер, равнодушных не осталось.

Септимий поднял перевернутую урну с раскатившимися во все стороны дощечками номеров. Жрец наотрез отказался продолжать процедуру. Но у легионеров, остывших от драки, был такой жалкий вид, что слуга богов, в прошлом тоже член армейского коллектива, не выдержал.

– Ладно! Но ты, Меммий, еще попомнишь этот день!

– Надо бы! – поддержал жреца снизу стонущий Минуций Квадрат. Его жена, худая светлая гельветка, злобно посмотрела на иммуна.

– Раскудахтались... – ветеран напыжился, хотя имел смущенный вид. Один из преторианцев с двумя ссадинами под ухом, посовещавшись с товарищами, выступил вперед:

– Септимий, давай, чтобы ни вашим ни нашим. Один надел 197 в долине и два – на косогоре.

– Барра! Давно бы так! Манилий! Неси сюда амфору моего секретного!

Сынишка Меммия в синей замызганной тунике побежал по дороге в поселок. Декурион установил сосуд на подставку, затем поднял и водрузил на прежнее место изображение священного инструмента. Жрец скороговоркой прочел молитвы Термину и Юпитеру Величайшему и открыл жеребьевку.

Ветераны замялись. Никому не хотелось испытывать судьбу первым. Взгляды обратились к зачинщику свалки. Меммий сплюнул, покрутил головой и, косолапо ступая, приблизился к кувшину. Дунул в ладонь, отгоняя подальше нечисть, и запустил руку внутрь.

– Четырнадцатый!!! – не веря самому себе, заорал иммун.

Воистину, ради того, чтобы вытащить номер с лучшим наделом, можно было позволить себе десяток зуботычин. Торжественной колонной потянулись к жребию легионеры.

Под конец дела поспел сын Меммия. Маленькая, замшелая с одного бока амфора пошла по рукам. Солдаты разглядывали замазанное смолой горлышко. Читали выдавленную дату закупорки. Одиннадцать лет выдержки.

– И где ты умудрился достать, Милан?

Иммун, счастливо щурясь, похлопывал глиняные бока емкости.

– Хо-хо! Спросите о чем-нибудь полегче.

Он привычными движениями отбил замазку и сильными зубами вытащил деревянную затычку.

– Минуций! Друг! Прости старого товарища за сегодняшний подарок, тебе начинать!

Квадрат насупился, потом не без тайной гордости принял амфору и покрутил головой «Ну и шельма же ты, Меммий! Но видят боги, нет у меня приятеля ближе!», приложил ко рту и сделал несколько больших глотков. На лице его появилось выражение величайшего удовольствия.

– Нектар! Десны слипаются – такое густое.

Квадрат перемигнулся с буяном и дипломатическим жестом протянул сосуд старшему преторианцу.

– Аникет! Забудем обиды. Нам жить вместе. Юпитер и Конс[201] – тому свидетели. Ио!

– Да я ничего!.. – преторианец несколько виновато потупился и весьма лихо присосался к сосуду.

– Э-э!!! Хватит! – загомонили вокруг. – Дальнейшее примирение проведете без нас! Нашли повод!

Амфора пошла по кругу. Не отказались ни жрецы, ни землемер. От драки не осталось и воспоминаний. Прошедшие сотни поединков и битв солдаты весело смеялись, показывая один другому синяки и ушибы.

– Меммий без склоки не может.

– Эй, сосед! Пей и не думай ни о чем!

– Фортунат! Не горюй! Отойдет, как только начнешь пахать!

– Не знаю, как вы, но я думаю, такому склочнику, как Меммий, самый раз быть эдилом пага!

– Верно!

– Ребята! Клянусь Беллоной! А ведь кончилась наша служба! Все!

Меммий пьяно зарыдал. Легионеры переглянулись. Вокруг куда ни кинь взор расстилались дакийские горы. Кое-где на склонах начала пробиваться молодая трава. Пахло пробуждающейся землей. Римляне неожиданно засмотрелись на местность, где им суждено жить. Седые, иссеченные шрамами мужи. Ушла их молодость. Другим теперь пропоет боевая труба команду «Поход!». Иные центурионы скомандуют молодым гастатам. На щеках ветеранов появились слезы.

– Будем жить! – вытирая глаза, громко сказал декурион Септимий.

– А-а! – закричал Меммий и запел:

Взявшись за плечи, они спускались вниз по склону и подтягивали запевале слаженным хором. Вечные солдаты вечных легионов. А сзади нестройной гурьбой шли их разноплеменные жены и дети.

Изо всех сил налегая на рукояти плуга, Меммий пахал свое поле. Коренастый раб из даков-сальдензиев держал волов под дышлом и уверенно вел борозду. Второй на краю участка готовил зерна ячменя. Развязав мешок, наполнял легкие переносные короба. Крепкий загорелый мальчишка, сын ветерана, умело мешал кормовую сечку для волов. Прямо посреди межи топорщилось воткнутое копье иммуна. На всякий случай. Даки не обращали на оружие никакого внимания. Здесь не было рабов и господина. Поле уравняло мужчин. Мягкая, жирная земля властно требовала заботы. Милостивая и капризная, как женщина. Босые ноги продавливали взлохмаченные валы почвы. Покачивая длинными рогами, быки размеренно влекли плуг. Глубокая борозда уходила вверх по склону. В будущее.

5

Регебал с интересом наблюдал, как скульпторы снимали дощечки формы. Отточенное жало долота поскрипывало между досками. Нажим. Поворот. Планки и холст разошлись в разные стороны. Матово залоснился алебастр. Небольшая фигурная капитель ионического стиля лежала перед зодчими на деревянной подставке. Грек, скульптор, удовлетворенно хмыкнул.

– Первая и без раковин. Дом будет удачным. Харикл, освобождайте все остальные! Прошу господина поближе! Если фасад из ионических колонн придется не по нраву блистательному Регебалу, то внутренние опоры перистиля мы можем сделать коринфскими. Это обойдется на сотню денариев дороже.

Вельможа, старательно обходя кучи толченого алебастра и извести, прошел к настилу с сохнувшими заливками. Согласно распоряжению императора Траяна Августа все дакийские союзники римлян получили право строительства домов в столице провинции Дакии Колонии Ульпия Траяна. Старейшины и вожди доставали припрятанное золото, нанимали римских и греческих архитекторов и, гордые оказанной милостью, возводили себе здания по римскому типу. Постройки нуворишей-даков отличались подчас большей латинизацией, чем строгие дома коренных римлян и италиков.

Регебал превзошел всех. На одну только закладку своего жилого комплекса бывший родич царя истратил три тысячи золотых драхм. Еще не были готовы атрий и таблины, а он, подражая римским нобилям, посадил на цепь у входных ворот раба-привратника из пленных роксоланов. Молодой юноша с перебитыми в кавалерийской схватке ногами хмуро открывал и закрывал окованную бронзовыми полосами калитку.

Ежевечерне Дакиск (он устраивался в Тибуске, поближе к родовым гнездам), Регебал и несколько вождей-даков надевали галльские туники, зашнуровывали высокие римские сапоги, набрасывали расшитые плащи и являлись в бывший дворец Децебала, превращенный Траяном в ставку, засвидетельствовать искреннее почтение цезарю. От римлян их отличали разве что массивные золотые и серебряные бляхи священных символов Замолксиса на груди.

– Пришла пора подумать о наших душах, – неоднократно поговаривал последнее время Дакиск. – Юпитер «петухов» оказался сильнее Замолксиса и Богини Утренней Зари. На поля Кабиров нам путь заказан, Регебал. Так, может, попробуем устроиться на полях Элисия?

Вельможа уклончиво отнекивался.

– Мне не по душе скитаться бесплотной тенью по сырым лугам за речушкой с ледяной водой. В конце концов никто не мешает нам приносить жертвы и Замолксису, и Кабирам, и Юпитеру.

Роскошный храм Юпитера Всеблагого Величайшего, стены и колонны которого были видны с любого места Колонии Ульпия Траяна, болезненно привлекал расчетливые взоры переметчиков. Каменщики уже положили опорные балки крыши. Освящение жилища бога приближалось с каждым днем. Из Рима прибыла группа жрецов для участия в церемонии. Регебал с Дакиском передали через доверенных людей по пятьсот драхм каждому священнослужителю-римлянину.

– А чем отличается коринфская капитель от ионической? – хозяин слегка пристукнул носком римской каллиги резные ярусы болванки. Архитектор распрямился.

– Ионическая скромнее и толще. Коринфская же покрывается по кругу изображениями виноградных и лавровых листьев, различных плодов. Она тоньше, ажурнее, наряднее.

– Наряднее?

– Да, в Риме предпочитают коринфские колонны.

– В Риме... Делай коринфские. Вперемешку с этими. За деньгами я не постою!

– Но, почтенный Регебал, осмелюсь заметить, что типы нельзя смешивать. Получится крикливо. И заносчиво. У нас в Греции давно...

– То в Греции, – перебил Регебал разглагольствующего грека, – а я, слава богам, имею честь жить в городе, носящем имя Траяна Августа! И потому делай по-моему!

Архитектор открыл рот, собираясь возразить, но странные звуки прервали разговор. По улице проезжали несколько армейских обозных телег. Конные римляне и даки сопровождали повозки. Загорелый сальдензий с изрезанным лицом мерно постукивал в большой погребальный барабан. Дакийские конники держали копья наконечниками вниз.

– Что это, почтенный, – лицо зодчего выражало испуг, – кого-то убили?

Каменщики прекратили работу. Рабы – костобоки и роксоланы перебрасывались взглядами. Регебал спиной почувствовал радость соплеменников.

– Продолжать! – рявкнул он. – Сейчас я все узнаю.

Истощенный трибун-римлянин еле держался в седле от потери крови. Доспехов на нем не было. В разрезе ворота туники виднелась бледная кожа. Регебал поравнялся с телегой и, идя рядом, заглянул через борта.

– Сипа!

Вельможа отшатнулся. На испачканной соломе лежал мертвый старейшина сензиев. Горло покойника багровело. Обломанное древко сарматской стрелы торчало прямо из шейной ямки. Лучник попал точно выше грудной кирасы римского панциря. Регебал содрогнулся. Веджес. Теперь вот Сипа. Кто следующий? Шурин царя приотстал. Он не стал рассматривать другие трупы. Римляне и даки подрагивали на ухабах. Конвойные время от времени поправляли свесившиеся кисти рук. Регебал тронул за ногу верховного альбокензия.

– Как это произошло?

Мужчина посмотрел на него сверху вниз. Сплюнул. Набитая опилками волчья голова под наконечником копья насмешливо скалила зубы. Черные ленты пылились по земле.

– Он выехал из Ампела. До полудня прискакал римлянин. Сказал, что даки Децебала напали на строителей дороги. Идет бой. Трибун полевой кастры послал свою британскую когорту. Сипа велел нам седлать лошадей. Микес отговаривал. Вон он! – всадник качнул подбородком в сторону седобородого мертвеца с зияющей раной от сарматского контоса в животе. – Но где там! Сипа понесся как очумелый. Никакого нападения не было. Кто-то из Децебаловых волков просто переоделся римлянином. Когорту они пропустили. А нас встретили. Сипа принял легкую смерть. Он упал первым. Сарматы, патакензии, карпы и германцы пощады не знали. Не подоспей римляне – я тоже валялся бы сейчас там.

Регебал прищурился.

– Ты видел предводителя лесных?

– Видел! – надул щеки альбокензий. – Да я узнал бы его по голосу с закрытыми глазами. Сабитуй костобокский и его сын Тарскана не прячутся в бою за спины воинов.

– Сабитуй... – прошептал сановный сальдензий. – Значит, он не пил яд на площади в Сармизагетузе в тот день.

Телеги и конники давно пылили вдали, а Регебал, прикусив губу, думал, стоя посреди дороги.

Вино не пьянило. Светильник чадил и потрескивал. В оконные проемы таблина заглядывала яркая дакийская луна. Причудливые тени ночных бабочек метались вокруг масляного фонаря в недостроенном атрии. Регебал методично наливал стакан за стаканом и опрокидывал в рот. Мрачные думы одолевали вельможу. Чтобы забыться, он приказал вечером искупать и положить в постель рабыню, но сам же прогнал ее. Страх терзал душу. «Децебал! Почему ты не умер?! Ты давно должен быть мертв. Сарматы служат тебе по-прежнему. О да! В твоих с Диегом тайниках много золота. Оно всемогуще. Но сколько же ты будешь преследовать нас, спасителей Дакии?»

– Кто здесь? – поднял голову вельможа. Ему показалось, кто-то проскользнул мимо бассейна в перистиль.

– Тринна! Это ты?

Молчание. Крупная бабочка залетела в кабинет и запорхала под потолком. Регебал перевел взгляд на насекомое. «Счастливая. Летит куда хочет. Я виноват сам! – гневно укорил себя шурин царя. – Никто, кроме меня, не нанесет смертельного удара проклятому Дадесиду. Здесь бессильны римляне и боги. Но тогда придется отдать все! Нет! Нет! Ты все равно обречен, Децебал! Умри! Умри! Проклятый патакензии!»

Тень. Она опять мелькнула в атрии. В доме все же есть кто-то. Что может так маячить на ослепительно белой штукатурке стен?

– Тринна! – Регебал поднялся со скамьи и приблизился к выходу из таблина.

– Я, Прекрасный!

«Прекрасный? Странно. Он никогда так не называл меня». Сальдензий выступил в атрий. В зале никого не было. Забытые строителями лопаты торчали из недоделанного бассейна.

– Тринна!

– Я...

Регебал оглянулся и похолодел от ужаса. Незнакомый молодой дак с обнаженной фалькатой в руке пристально смотрел в глаза сальдензию.

– Тр-р-р-инн-а... – прохрипел Регебал еще раз бессознательно.

– Я за тобой, сиятельный. Царь гетов и даков интересуется, почему ты до сих пор не у Замолксиса?

– К-к-то ты? – шепот изменника перешел в сип.

– Слуга Замолксиса.

Регебал заметил серебряный обруч жреца вокруг чела юноши. Жрец, не отрывая взгляда от дрожащего вельможи, качнул мечом.

– Подойди ко мне, Регебал.

– Я...

– Подойди ко мне, Регебал!

Посланец смерти сделал шаг вперед. Регебал в животном ужасе отступил назад. Жрец сделал еще несколько шагов. Вступил вслед за обреченным мужем в кабинет. Свет лампы на миг ослепил его. Убийца прищурился. Регебала подбросило. Он выхватил из ножен широкий дакийский кинжал и с силой метнул в противника. Бросок был настолько силен, что лезвие, вылетая, рассекло пальцы.

– Я-а-а-х...

Пришелец выронил фалькату и ухватился за грудь. Клинок по самую рукоять вошел прямо под левый сосок. Регебал подскочил к обреченному и, выдернув кинжал, несколько раз пронзил живот и шею. Исступленно откинул оружие и выбежал в атрий.

– Тринна!!! – крик поднял на ноги весь дом.

Рабы, родичи встревоженной гудящей толпой ввалились в залу. Регебал отер пораненную ладонь о рубаху.

– Тринна! Коня мне! И одежду! Живо!

– Куда поедем? – осведомился ничему не удивившийся племянник.

– Во дворец, к императору. Немедленно!

Рабы, отворачивая в сторону лица, подняли тело жреца и вынесли из помещения во двор.

...Траян, скрывая волнение, следил за работой саперов. Три полных когорты оцепили небольшую долину. Авидий Нигрин и Адриан в резных серебряных шлемах стояли поодаль от цезаря в свите легатов и трибунов. Регебал, насупив жесткие складки на переносье, думал о своем. Лопаты легионеров с мокрым хрустом и шорохом вгрызались в гравий и песок перемычки. Центурионы против обыкновения не кричали.

– Светлейший принцепс! – трибун саперной когорты приблизился к императору.

– Докладывай!

– В двух стадиях отсюда солдаты обнаружили множество скелетов. По обрывкам одежды это наши. Римляне.

Траян повернулся к Регебалу. Вельможа не отвел глаз. Жестко усмехнулся.

– После того, как они сделали дело, воины Диега перебили всех до единого.

– Сколько их было всего?

– Человек сто.

Император приказал трибуну:

– Соберите костяки и погребите там же, где и нашли.

Трибун лязгнул поножами и отправился выполнять приказание. Губы Регебала искривила жестокая усмешка. Тем временем землекопы прорыли широкую канаву. Вода из речки хлынула в образовавшееся русло. Уровень ее в основном водотоке резко упал. Обнажилось илистое дно. Шурин Децебала указал на корявую извилистую сосну на противоположном берегу.

– Вели отсчитать девять шагов на это дерево от той серой глыбы. От того места – пять шагов вверх по течению.

Саперы отмерили положенное количество шагов. Десятки заступов принялись раскидывать ил, ветки, мелкую гальку. Металл звякнул о сплошные каменные плиты.

– Есть!

Траян спустился вниз в русло реки. Преторианцы закрыли повелителя щитами со всех сторон. По приказу императора солдаты поддели коваными железными ломами углы блоков. Мышцы на плечах легионеров вздулись. Отделение, багровея от натуги, просунуло в щель заостренное буковое бревно.

– Навались!

– Р-р-раз! Два-а!

Плита нехотя поддалась и, помедлив мгновение, как бы в раздумье, отвалилась набок. Регебал тошно сплюнул и начал медленно уходить к тому месту, где томились привязанные кони. Ему нечего было делать возле реки. С остальным справятся и без него. У Дадесидов нет больше золота. Теперь оно принадлежит Траяну.

Центурион спрыгнул в темный квадрат отверстия. Император склонился над ямой. Критон, личный врач цезаря, нервно широко зевал.

– Золото!!! – потрясенный легионер, высунувшись из тайника, показывал Траяну горсть украшений и слитков. Руки окружающих разом вспотели.

– Много?!

– Много! Галерея уходит дальше вниз. Серебро, золото – всюду, до самого конца. Но много воды. Слитки и изделия валяются в воде.

Критон, не спрашивая разрешения, полез в яму. Когда грек вылез, веки его дрожали.

– Такое мог видеть только Великий Александр в Персеполе.

Прозвучала зычная команда. Солдаты попрыгали в тайник и принялись насыпать бесчисленные сокровища дакийского царя в кожаные мешки и передавать стоящим наверху товарищам. Квесторы записывали каждый мешок. Взвешивали на больших медных весах. Золото Дадесидов благодаря предательству переходило в римскую казну. Критон писал впоследствии, что Траяну досталось в Дакии пятьдесят тысяч фунтов золота и девяносто тысяч фунтов серебра. Треть суммы он получил в личном тайнике Децебала.

– Шевелись, ворона!

Нескончаемой вереницей шагали в обе стороны берега нагруженные и порожние легионеры. Траян с непокрытой головой, торжествующий, сильный смотрел вслед тяжело навьюченным лошадям под охраной латников Лузия Квиета. Верный Авидий широким жестом обвел поросшие лесом горы.

– Отныне Децебал мертв.

– Шевелись, ворона!

Очередной носильщик с мешком на плече поднимался вверх по склону.

6

Кучерявый матрос из племени коллапинов прохаживался по причалу Сиския. Пристань полнилась кораблями. Патрульные римские скафы и нагруженные «купцы» теснились друг подле друга. Таможенные чиновники в сопровождении секретарей и охраны метались по дощатому настилу, досматривали груз, исчисляли пошлину. Ругань. Крики.

На берегу между пакгаузами и штабелями бревен шныряли бойкие портовые проститутки, мальчишки-носильщики и просто личности сомнительного вида. Легионеры береговой стражи – махровые мздоимцы и бездельники – зорко поглядывали на шлюх и карманников, стараясь не пропустить ни одной детали их деятельности. Общественный порядок вовсе не волновал солдат. Интересовал размер платы с люмпенов, которую полагалось отдавать каждому стражнику за право безнаказанно пользоваться плодами преступного ремесла. Известная доля шла в мошну начальника порта. К моменту окончания второй дакийской войны понятие законности в Сискии стало весьма и весьма относительным. Возросло количество убийств. Налеты лесных даков уносили порой меньше жизней солдат, нежели насильственные ограбления торговцев и отпускников легионеров, прибывавших в Паннонию с левого берега Данувия. Префект Сиския относился ко всему философски. Получив известие об очередном происшествии, он направлял гневный рескрипт начальнику преторской стражи и смотрителю порта. Вечером обычно приходил ответ. Рабы префекта и смотрителя складывали в атрии подарки и передавали письма, полные уверений в скорой поимке и примерном наказании преступников. Шулера и бандиты только посмеивались, читая по утрам отчеты претора и эдилов на информационных мраморных досках по углам домов.

Крепкая, глубоко сидящая барка вынырнула из-за кормы круглобортого «купца». Левый ряд весел вовсю подгребал, правый держал лопасти кверху.

– Раз-два! Раз-два! – слышалась команда старшего гребцов. Три моряка на палубе тянули шкоты, сворачивали парус.

– Эй! На пристани! Прими конец! – коренастый крепыш боцман швырнул швартовый трос коллапину на причале. Паннонец проворно подхватил канат и хитрым тугим узлом завязал вокруг грубо отесанного бревна-кнехта.

– Якоря в воду! – прозвучала еще одна команда.

Массивные каменные жернова взбили кучу брызг на корме и носу.

– Готово! Сходни!

Коллапин на пирсе надежно установил спущенные с борта мостики. Боцман выудил из кошеля у пояса медный асс и бросил моряку.

– Держи!

Пассажиры по одному спускались на гулкие доски пристани. Паннонец-матрос внимательно разглядывал прибывших. Первыми сошли четверо центурионов и опционов. Безразличными, видевшими смерть глазами окинули ошивавшегося без дела коллапина. Затем пропыхтел толстый легионный квестор. Последними были молодой, прихрамывающий на правую ногу центурион и закутанная в накидку девушка. Экипаж барки быстро и привычно перетащил вещи путников. Показался капитан. Худой и длинный азал. Кожаная безрукавка на нем лоснилась от жира и дегтя. На животе извивалась стрекалами искусно татуированная цветными красками медуза.