Дождь хлестал по обшивке самолета. Одинокая хорьчиха затерялась во мраке высоко над землей; белоснежный мех ее отливал тускло-красными бликами в свете сигнальных ламп.

Лапы вновь забегали по приборной доске. Настало время переключиться с пункта отправления на центральную зону южного сектора.

Температура за бортом упала до нуля; капли на ветровом стекле теперь успевали превращаться в крошечные льдинки, но пока еще их быстро сдувало встречным потоком.

«Нас очень мало, — с грустью подумала Шторми. — Почти никто не хочет работать на грузовых рейсах». Она вздохнула. Временами она едва не раскаивалась, что так и не стала нормальной хорьчихой. Дремала бы сейчас где-нибудь в мягком гамаке и смотрела сладкие сны!

«Но кому-то же надо нас кормить! — сказала она себе. — Кто будет возить продовольствие для хорьков?

Кто будет возить гамаки и одеяла? Игрушки для щенков?

Да, работа у меня не из легких, — мысленно продолжала она свою речь, — но мне доверили важное задание. Я везу тридцать контейнеров с продуктами и двадцать — с мячами-погремушками. Дождь не дождь, лед не лед, а груз надо доставить. И доставить вовремя».

Сиэтл уже растаял во тьме у нее за спиной, а до Портленда было еще неблизко. Но самолет уверенно пробивался сквозь пелену дождя и мчался вперед и вперед по воздушным каньонам, между высоких облачных стен, посеребренных звездным сияньем.

Верный добрый «ХЛи-4», когда-то казавшийся до невозможности сложным нагромождением металла и всяческих непонятных систем, давно уже стал для Шторми куда привычней ее старенького автомобильчика. Теперь она уже не понимала, где заканчиваются ее лапы, а где начинается самолет. Она больше не задумывалась о том, что надо сделать, чтобы повернуть или набрать высоту. Достаточно было сказать себе «вправо», «влево» или «вверх» — и это тут же случалось. Металлические крылья и хвост стали ее вторым телом.

Небо — огромная чернильная клякса, звезды — крошечные маячки… теплое дыхание моторов… У Шторми всякий раз захватывало дух от этой красоты — ничуть не меньше, чем в первом ее ночном рейсе. О, этот очарованный край! Тайная земля в поднебесье, страна волшебных дворцов, увидеть которые не дано никому, кроме летчика!

Прямо по курсу высилась стена тумана, и Шторми бросила прощальный взгляд на звезды, прежде чем снова нырнуть под облачный покров. Ночные облака, пропеллеры и крылья, моторы и приборы, указатели курса и высотомеры, и вся девственно-чистая арена поднебесья, на которой всякий раз это чудесное действо разыгрывается вновь и вновь…

О, как она все это любила!

С самого своего щенячьего детства Хорьчиха Дженина стремилась в небо. Спрятавшись в высокой траве невдалеке от дома на Крутой речке в Айдахо, где она провела детские годы, маленькая Дженина ложилась на спину и, прижавшись к прохладной земле, терялась в проплывающих высоко вверху облаках. Иногда ей начинало казаться, что она летает среди пушистых тучек.

По вечерам, засыпая в гамаке, она грезила о полетах, о поросших травою склонах, по которым она сбегает вниз и мчится все быстрей и быстрей, а потом отрывается от земли и, растопырив все четыре лапы, взмывает к небу.

Какое прекрасное то было чувство, когда душа ее растворялась в поднебесье! И сны ее были полны сладкой памятью о том, до чего же это здорово — избавиться от веса, тянущего к земле, и от неуклюжего щенячьего тела!

То были волшебные сны — ибо волшебство таится во всяком нашем страстном желании. Дух, стремящийся к полету столь безудержно, милостью ангелов непременно отыщет способ, как подняться в эту очарованную синь и остаться там навсегда.

Родители ее были художниками: Хорьчиха Глинда — мастерицей гончарного дела, а Хорек Денвер — живописцем. Правда, в те времена никто еще не слыхал о них за пределами маленького городка на Крутой речке.

Дом, в котором выросла Шторми, был настоящей галереей: детство ее прошло среди мольбертов, холстов и красок, глины и глазури, среди декоративных горшков и ваз, только что вышедших из маминой печи для обжига.

Но в комнате Дженины безраздельно царило небо. Она десятками мастерила крошечные модельки хоречьих самолетов — бипланов и гидропланов, планеров и вертолетов, грузовых, учебных и гоночных машин — и подвешивала их на ниточках к потолку или ставила на полки рядом с книжками, в которых рассказывалось так много интересного о полетах и летчиках

Временами мама и папа просовывали в дверь носы, испачканные краской или глиной, и умиленно улыбались своей сереброшерстой дочурке, обнаружив, что в полку моделек прибыло. Они помогли ей выкрасить потолок и стены — и те стали светло-голубыми, как небо в полдень, с белыми пышными тучками, — и подвесили к потолку звезды-лампочки, зажигавшиеся по ночам.

— Милая Дженина, — бывало, спрашивали они ее с восхищением, — скажи, ты и вправду хочешь летать?

Сами они были совершенно счастливы на земле. Они не слышали зов неба, но понимали, что малышка прислушивается к нему во все уши.

— Не торопись принять решение, — говорили они дочке. — Но как только ты поймешь, к чему призывает тебя высшее чувство истины, как только ты увидишь свою цель, беги к ней со всех лап! И никогда не оглядывайся.

Именно так Шторми и поступала всю свою жизнь. Куда бы ни позвало ее сердце, как бы далеко от дома ни устремилась их дочка на сей раз, мама и папа всегда отпускали ее в путь без сожалений. И не однажды она от всего сердца благодарила их за то уважение, с каким они принимали каждый ее выбор — сначала в мелочах, а затем и в важных делах, — пока, наконец, родители не отпустили ее с благословением в свободный полет, отныне и навсегда предоставив Шторми собственной судьбе.

Но всякий раз, когда ей доводилось доставлять груз в Кер-д'Ален, она заглядывала в дом на берегу Крутой речки и рассказывала маме с папой о своих приключениях, а те в ответ рассказывали о своих.

С тех пор как Глинда и Денвер прославились далеко за пределами своего городка, приключений у них стало хоть отбавляй.

Погрузившись в густой туман, Шторми нажала кнопку с надписью «Освещение левого антиобледенителя». Слева от фюзеляжа тьму прорезал сноп белого света, и тотчас же в тумане закружились тысячи крохотных комет: шлейф холодного огня тянулся за каждой дождевой каплей и снежинкой. Черная резина протектора на носке крыла уже начала покрываться изморозью. Шторми еще раз нажала кнопку — свет погас.

Самолет шел на автопилоте, но хорьчиха-летчица внимательно следила за приборами. Теперь уже ясно, что хорошей погоды не предвидится, а до Салинаса еще часов пять, и трасса проходит над горами.

Шторми пошарила в пилотской сумке, достала упаковку хоречьей еды и рассеянно сжевала часть пайка, не отрывая глаз от приборной панели.

«Единственный недостаток грузовых рейсов, — думала она, — это одиночество». Был бы рядом с ней второй пилот — было бы с кем поболтать. Но, когда руководство «Авиахорьков» проводило среди капитанов опрос, Шторми сама заявила, что ей второй пилот не нужен — даже в целях обеспечения безопасности.

Пилоту, работающему на дальних рейсах, не так-то просто найти себе спутника жизни. Шторми даже и не пыталась. Она вообще не могла себе представить жизнь рядом с хорьком, не влюбленным в полеты так же, как она. Полеты занимали у нее слишком много времени. В выходные дни она катала щенков на своем собственном гидроплане, вдохновляя их, как вдохновляли ее другие пилоты, когда она сама еще только училась летать.

Каким восторгом светятся эти маленькие мордочки, когда самолет отрывается от земли!

Внезапно самолет тряхнуло — да так резко, что у Шторми перехватило дыхание. Перегрузка вжала ее в кресло, из грузового отсека послышался грохот — разом затарахтели погремушки во всех двадцати контейнерах. На приборной доске вспыхнула красная лампочка: «Автопилот отключен».

И в тот же момент произошло еще кое-что — хотя этого Шторми уже не заметила. Вынырнув из тумана, к самолету приблизились три малюсеньких вертолетика с воздушными эльфами — Шустриком, Ловкачом и Бакстером. Последний подлетел к ветровому стеклу почти вплотную — так близко, как только осмелился. Ему ужасно хотелось взглянуть на летчицу, которая в один прекрасный день изменит судьбу его внучки.

Шторми этого не знала. Не знала она и того, что далеко-далеко от нее по той же трассе мчится на север одинокий реактивный самолет, капитану которого на сей раз пришлось лететь гораздо ниже обычного из-за неполадок в системе герметизации. Будь на борту Хорек Стилтон, капитан Строуб немедленно вернулся бы в порт отбытия, но в эту ночь он летел один.

И, незримо для обоих пилотов, некто под кодовым именем Гусиный Клюв и целая команда воздушных эльфов дергали за хвост энергию земли, дабы сварганить целых две бури на одной трассе.

— Шторми, привет! — сказал Бакстер, соприкоснувшись мыслью с ее сознанием. — Ты должна отказаться от своих планов. Это очень важно. Всем нам необходимо, чтобы ты приземлилась…

— О-го… — Шторми заметила сигнал об отключении автопилота. Она перевела рычаг в положение «выкл.», затем — снова на отметку «вкл.», подождала секундочку и нажала кнопку «Стабилизация курса». Но, вместо того чтобы принять на себя управление полетом, автопилот только дернул рукоять штурвала вправо и снова отключился.

Хорьчиха Шторми вздохнула и взялась за штурвал сама. Следя за высотой и курсом, она собственными лапами повела машину над Портлендом. Стекла кабины словно закрасили черной краской, одинокая летчица повисла между небом и землей в крошечной кабине, где отличать верх от низа, а правую сторону — от левой теперь можно было лишь по приборам на панели, залитой тускло-красным светом.

Она перевела выключатель автопилота в исходное положение и отрегулировала триммеры, чтобы снять с системы управления лишнюю нагрузку, а затем еще раз попробовала включить автопилот. И снова машина накренилась вправо, после чего система отключилась.

Разумеется, все хоречьи грузовые самолеты оснащены резервными приборами радиосвязи и радионавигации, а на случай отказа двигателя — закольцованной топливной системой. Но резервного автопилота не предусмотрено, и, если система выходит из строя, капитану остается только вести самолет по-старинке — лапами.

Шторми подтянула вперед спинку своего кресла и взялась за работу. Самолет швыряло вправо — она поворачивала влево, самолет толкало к земле напором ветра — она выравнивала высоту. Лапы ее бегали по приборной доске, аккуратно подправляя настройки, чтобы «ХЛи-4» не сбился с курса.

Пилот помоложе, наверное, спросил бы с удивлением: «Откуда эта непогода, если по прогнозу к югу от Портленда должно было быть ясно?», но Шторми давно уже усвоила, что погода не обязана подчиняться синоптикам.

На какую-то долю мгновения она задумалась: «А может, приземлиться? Починить автопилот?», но уже в следующий миг Шторми с ужасом отогнала эту мысль. Она должна доставить груз в Салинас — и она прибудет в Салинас вовремя, до рассвета.

«Я приземлюсь, только если загорятся или откажут все четыре двигателя», — сказала она себе.

Снаружи, за окном, Бакстер закатил глаза и вздохнул. Нелегкая ему предстоит работенка.

А Хорьчиха Шторми размышляла о том, что же могло сломаться в системе автопилота.

«Наверное, от того толчка вышел из строя трос, — подумала она. — И теперь электроника разворачивает самолет в противоположном направлении, а система безопасности тут же ее отключает. Да-а, такую поломку не починишь, сидя в кабине».

Стрелка термометра медленно ползла вниз — температура за бортом падала. Шторми снова включила освещение антиобледенителя. Снежинки по-прежнему проносились мимо, но дождевые капли, соприкасаясь с металлом, мгновенно застывали.

Лед — извечный враг авиаторов. Шторми заметила, что под тяжестью ледяной корки, покрывающей крылья, «ХЛи-4» уже сбавил скорость.

Не заметила же она того, что внезапная вспышка света за бортом совсем ослепила бедного Бакстера, и вертолетик его беспомощно заметался, потеряв управление.

— Шторми! — завопил эльф. — Прежде чем включаешь свет, надо думать! Когда в следующий раз захочешь включить свет, пожалуйста, подумай об этом! Предупреди меня, ладно?

Через несколько секунд зрение к нему вернулось, и Бакстер снова подвел вертолет поближе к стеклу кабины. Он уже не сердился на Шторми — она ведь не знала, что он здесь.

Прижавшись почти вплотную к грузовому самолету «Авиахорьков», все так же мчащемуся сквозь ночь и непогоду, воздушный эльф на мгновение задумался об Уиллоу. Малышка до сих пор горевала о любимом дедушке.

Какой же подарок ей послать, чтобы она поняла: он по-прежнему любит ее и вовсе не умер? Как объяснить ей, что жизнь не кончается?

А Шторми тем временем решила, что льда еще не так уж много и закачивать протекторы антиобледенителем пока рано. С протекторами надо было держать ухо востро. Однажды она включила их, а заработал только один. Одно крыло очистилось, а второе — нет. Груз в Модесто Шторми доставила вовремя, но совершить еще один полет на перекошенном самолете ей что-то не хотелось.

— Сиэтл-Центральная? — проговорила она в микрофон. — «Авиахорек три-пять» запрашивает разрешения снизиться до семи тысяч. Если это удобно

Если она сбросит две тысячи лап, температура за бор. том повысится на четыре градуса. На какое-то время проблема со льдом решится… По крайней мере, не придется решать ее немедленно.

— «Авиахорек три-пять», вас понял. Через две минуты получите подтверждение.

Шторми кивнула.

— Ждем.

Когда-то ее удивляло, почему пилоты говорят по радио «мы», даже когда летят в одиночестве. Но потом она поняла, что значит это «мы». «Я и мой самолет» — вот что это такое.

— ХорьчихаШторми! Это я, Бакстер! Этой ночью я буду твоим ангелом. Ты должна следовать моим указаниям…

«Как было бы хорошо, — раздумывала она, — если бы кто-нибудь сидел сейчас в кресле второго пилота. Еще один хорек на борту… Время от времени можно было бы передавать ему управление. И я не чувствовала бы себя такой одинокой. Неужели нет на свете такого хорька, с которым мне предназначено встретиться? Или я прошу слишком многого?»

«Занятно, что ты сама об этом спросила, — мысленно ответил ей Бакстер. — Между прочим, если ты сегодня приземлишься в Реддинге, то встретишь одного летчика ка… Его зовут Строуб…»

«Но второго пилота нет, — строго напомнила она себе. — Ни того, кто мне предназначен, ни другого. Все что нужно сделать, чтобы добраться до Салинаса, мне придется делать самой».

«Завяжись мой хвост узлом! — Выругался про себя Бакстер. — Почему она не слушает? Что там они говорили? Нет ничего проще, чем беседовать со смертными, которые внимательно тебя слушают, — достаточно лишь немного практики? А как быть, если практики нет, а слушает она только себя?»

— «Авиахорек три-пять», — раздался голос диспетчера, — разрешение на снижение до семи тысяч лап получено. Действуйте по своему усмотрению.

— «Авиахорек три-пять», снижаемся до семи тысяч.

Шторми перевела стабилизатор высоты неработающего автопилота на отметку «7», выжала вперед рукоять штурвала и, придерживая ее, пошла на снижение.

Со скоростью тысяча лап в минуту самолет нырнул во тьму, и тьма сомкнулась над ним.

Поначалу Шторми охватывал страх, когда она оказывалась одна в кабине летящего самолета. Но со временем это стало доставлять ей ни с чем не сравнимое удовольствие.

«Почему же мне так это нравится? — раздумывала она. — Что в этом хорошего? Я взлетаю навстречу непогоде, просиживаю несколько часов в кабине одна-одинешенька, не видя ни звезд, ни луны, а потом, прорвавшись наконец сквозь облака, вижу только посадочную полосу и сажусь. Почему же это так много для меня значит?»

Никто в целом мире не смог бы понять этого, кроме других пилотов-хорьков. А всем им куда лучше удавалось хранить безмолвие пред лицом поднебесных видений, чем объяснять на словах, что это значит — быть крылатым.

Шторми давно уже подметила, что о своей любви к небесам пилоты говорят редко.

Для нее самой полет был волшебным водопадом или зыбким зачарованным зеркалом, входя в которое она всякий раз переносилась в иной, чудесный мир. Только что она стояла на земле и смотрела на свой самолет снаружи — а миг спустя ее дух уже сливается с духом самолета, и два отдельных существа становятся единым целым.

— Внимание, Хорьчиха Шторми, внимание, Хорьчиха Шторми! — вновь заговорил Бакстер. — Следующий совет, который ты услышишь, санкционирован твоим ангелом-хранителем. Ты должна приземлиться в реддингском аэропорту. Ты должна взять курс на аэропорт Реддинга. Перехожу на прием.

Шторми не могла поверить, что другие хорьки могут любить что-то совсем другое. Она была убеждена, что этих несчастных просто не познакомили с небом как следует, — а потому давно уже решила взять эту задачу на себя.

В выходные дни по утрам и вечерам она катала маленьких хорьков на своем личном гидроплане. Она сажала их в кабину и показывала им, как запустить двигатель, как вырулить с берега прямо на гладь серебристо-синего озера, близ которого стоял ее скромный домик, а затем позволяла им самим выжать дроссель вперед и потянуть штурвал на себя.

И они взмывали в небо.

— Если ты меня слышишь, дотронься до своего носа, — потребовал Бакстер.

Летчица вела самолет по курсу, все так же держась за штурвал.

Казалось, Хорьчиха Шторми просто не способна таить для себя одной всю эту красоту. Чтобы выразить любовь к ней в полной мере, ей необходимо было разделять ее с другими. Мысль о том, что радость полета сверкает только в ее глазах, была ей не под силу, — и Шторми старалась, как могла, зажечь эту радость в глазах других хорьков.

Вот о чем она размышляла в эти минуты. Часть ее сознания, вышколенная за долгие часы полета, сосредоточенно следила за приборами. Но часть привычно грезила, воскрешая перед мысленным взором мордочку маленькой Эстреллы Луизы, озарившуюся вчера радостью первого полета.

«Так. Посмотрим, что там со льдом», — наконец сказала себе Шторми.

Вертолетик за окном успел отпрянуть в сторону от ослепительного луча.

— Спасибо, — поблагодарил Бакстер. — А теперь, пожалуйста, подтверди, что ты меня слышишь. Я — воздушный эльф из ангелов-хорьков, и этой ночью я буду с тобой. Возможно, тебе непросто в это поверить, но я здесь для того, чтобы помочь тебе…

Впереди по курсу был Медфорд, штат Орегон. Самолет приближался к ОВЧ-радиомаяку, Хорьчиха Шторми уверенно держала «ХЛи-4» на прежнем курсе, на прежней высоте. Но внизу, под облаками, уже вздымались в небо предгорья Сискью, выталкивающие кверху влажный воздух, который мгновенно превратится в лед, соприкоснувшись с любой движущейся поверхностью. Скоро придется набрать высоту снова, иначе она не впишется даже в самый нижний воздушный коридор.

«Какая пустынная земля», — подумала Шторми и взглянула на часы.

Два пятнадцать.

«Можешь вытворять с самолетом все что угодно, — когда-то заверил ее летный инструктор. — Это совершенно безопасно — пока не коснешься земли».

До сих пор Шторми ни разу еще не касалась земли иначе, чем плавно и мягко, предварительно выпустив шасси и точно нацелившись на посадочную полосу. И пытаться проделать это каким-то иным способом она не хотела.

«Попробуем по-другому, — подумал Бакстер. — Она не хочет принять от меня помощь, но, возможно, захочет помочь мне».

— Подскажи, что мне подарить Уиллоу? — мысленно прокричал он. — Она думает, что я ее бросил. Она думает, что я умер!

Шторми снова погрузилась в воспоминания, и внезапно ей припомнились, как наяву, летный шлем и защитные очки, которые отец подарил ей в далеком детстве. Сам он впервые полетел на самолете вместе с дочкой, когда той исполнилось восемь. Но в один прекрасный день он безо всякой причины — кроме, конечно, любви к маленькой дочке, влюбленной в небо, — принес домой и подарил ей летный шлем и очки, которые купил за гроши в комиссионном магазине.

Как же она дорожила этим сокровищем! Своей любовью отец преобразил этот неказистый подарок в настоящую драгоценность. Этот шлем и очки Шторми надела в первый свой одиночный полет. Она хранила их до сих пор — и любила, наверное, даже сильнее, чем в детстве.

Голос диспетчера ворвался в ее мечты.

— «Авиахорек три-пять», радиомаяк на связи. Разрешение подняться на высоту один-один получено. Повторяю, одиннадцать тысяч лап, коридор над долиной Роуг.

— «Авиахорек три-пять», — откликнулась Шторми. — Есть подняться от семи тысяч на высоту один-один, одиннадцать тысяч лап.

Столь длинная формулировка была официально принята после того, как пилот, которому освободили коридор на высоте один-один, не понял диспетчера. Вместо того чтобы подняться, он снизился до высоты тысяча сто и обнаружил горный пик там, где полагалось быть небу. Не зря говорят, что каждое летное правило — детище чьей-то ошибки!

«Вот теперь начнется самое трудное, — подумала Шторми. — Что ж, будем отрабатывать жалованье».

Выжав вперед все дроссели, она пошла на подъем. И в тот же миг засбоил четвертый двигатель: мерный гул сменился неровным дребезжанием. Почувствовав это через зажатую в лапе рукоять, Шторми плавно повела вперед рычаг топливосмесителя. Двигатель вошел в норму.

«Что-то тут не так», — подумала она.

— Привет, Ловкач, — обратился Бакстер к напарнику на служебной частоте воздушных эльфов. — Мы что, хотим испортить ее четвертый двигатель? Я-то думал, мы ограничимся погодой, и только. Не слишком ли опасно портить двигатель на таком участке?

Впереди по трассе Ловкач и Шустрик уже постарались на совесть: на энергии от вихря Шасты теплый воздух извергался в поднебесье, как из вулкана. Потом они подлили масла в огонь, вскрыв энергию Тахо и направив ее к северу, — и целый электрический лес воздвигся в поднебесье. Жгучие ветви молний вспыхивали и ломались с оглушительным треском.

— Ничего мы не делаем с ее мотором, Бакстер! — сквозь грохот прокричал Ловкач. — И ты не делай. Ей и так понадобится вся мощность, на какую она способна!

В этот миг вырвалась на свободу энергия Иосемита, и из динамиков донесся голос Эстер, старшей по энергии, зависшей на своем вертолете где-то высоко над Сьеррой:

— Внимание всему личному составу! Прорыв энергии из источника десять в направлении потока три-пять-пять, состыкованного с потоком восемь. Всем подразделениям соблюдать осторожность до момента стыковки.

Тут Эстер увидела вздымающуюся над горизонтом стену туч и завопила:

— Вот она идет! Берегитесь!

Ловкач увидел, как она надвигается на него с юга — целая лавина истерзанного воздуха, взметнувшегося от уровня моря до восьми тысяч лап! Клубы облаков, отороченных голубым огнем, валили на север вдоль трассы со скоростью лесного пожара. Когда этот ураган столкнется с первыми двумя потоками над Сискью…

Ой, что будет!

Вытаращив глаза, Ловкач развернул свою машину к северу и крикнул напарнику:

— Уносим лапы, Шустрик!

Тот не стал возражать. Два золотых вертолетика помчались на полной скорости навстречу «ХЛи-4», оседлав ударную волну сотворенного ими чудища.

— Бакстер! — позвал Ловкач. — Похоже, мы перестарались с бурей. Она вышла из-под контроля. Пока еще она далеко, но движется жутко быстро…

Шторми бросила взгляд на топливный датчик четвертого двигателя. Чуть-чуть колеблется. А масло как? Тоже чуть-чуть? Или все-таки слишком сильно? Шторми повернула голову и поглядела сквозь стекло наружу, в сторону четвертого двигателя. Ни искр, ни огня… Сплошная темнота.

Аварии никогда не случаются сами по себе, и Шторми прекрасно это знала. Любая катастрофа — конец длинной цепочки событий, а всякий взлет — начало такой цепочки. Шторми не могла не признать, что этой ночью она миновала уже немало звеньев. Она:

взлетела,

отправилась в полет одна,

летела по приборам,

ночью,

со сломанным автопилотом,

на слишком большой высоте,

где никак не миновать льда.

над неровным рельефом

и навстречу плохой погоде.

«А вот и еще одно звено, — подумала она, —

двигатель, который может отказать в любой момент».

Не нужно особого воображения, чтобы представить себе, какими словами будет заканчиваться отчет о несчастном случае:

«Пилоту не удалось флюгировать винт двигателя, вышедшего из строя. Из-за сильного обледенения самолет стал терять высоту и снижался вплоть до контакта с поверхностью высокогорья».

Шторми включила антиобледенитель винта: быть может, электричество разогреет тяжелые лопасти и хоть немного защитит двигатель от надвигающегося холода.

«Каждый сказал бы сейчас, что долг пилота — прервать цепочку до того, как она приведет к аварии, — подумала Шторми. — Но профессионал добавил бы, что на мне лежит и другой долг — доставить груз на юг до рассвета».

Нахмурившись, она как можно осторожнее потянула на себя штурвал, и «ХАи-4» стал подниматься. «Этот участок — хуже всего, — сказала себе Шторми. — Придется потрудиться, пока не выберемся из гор».

Подъем занял на минуту дольше, чем она рассчитывала, и, когда самолет набрал положенную высоту, крылья уже покрылись толстой ледяной коркой. Скорость сильно упала. Шторми включила свет за бортом и увидела именно то, что ожидала: белоснежными ангельскими крыльями ослепительно сверкал во тьме ледяной слои на поверхности металла.

Четвертый двигатель чихнул, умолк, но тут же снова ожил.

Хлопот у Хорьчихи Шторми прибавилось изрядно. «Даже испугаться толком некогда», — подумала она.

Она повысила температуру всех карбюраторов, а четвертый мотор разогрела на полную мощность. Тот снова умолк на мгновение, затем включился и заработал уже без перебоев.

— Шторми! — взывал Бакстер. — Постарайся меня услышать. Через две минуты… гм-м… ты уж извини, но через две минуты здесь заварится та еще каша. Мы все очень надеемся, что тебе удастся долететь до аэропорта в Реддинге…

«Пора включать протекторы», — подумала Шторми и нажала нужную кнопку.

Тотчас же лед сорвался с крыльев огромными, как витринное стекло, пластами и полетел куда-то в ночь, серебряными клинками взрезая тьму над необитаемым лесом.

Если бы Бакстер еще не пересек Радужный мост, лезвия льда достали бы его в мгновение ока. Он бы и хвостом дернуть не успел. Поэтому старые привычки велели ему увернуться, и Бакстер так и не понял: то ли удар обошел его стороной, то ли сверкающие кинжалы прошли насквозь через вертолет и его собственное новое тело, не причинив вреда.

«Все нормально, — подумал он. — Все идет по плану. Еще минута лету — и мы на месте».

— Ну, Шторми, — вслух сказала себе хорьчиха-летчица, — возьми себя в лапы. Все нормально. Самый обычный полет. Ничего особенного.

Любопытное зрелище предстало бы ей, взгляни она на себя со стороны глазами позорче: ее самолет упрямо пробивался вперед, а навстречу ему два воздушных эльфа улепетывали от творения собственных лап — неудержимо катящегося к северу грозового вала размером с Сицилию.

Приблизившись к грузовому самолету, Ловкач и Шустрик развернулись и полетели обратно уже помедленней, опережая Шторми лап на сто. Они столкнутся с ураганом лишь мгновением раньше, чем «ХЛи-4».

Бакстер снова приблизился к кабине так, что лопасти его пропеллера теперь крутились всего в нескольких лапах от стекла.

«Она примет участие в судьбе моей Уиллоу», — подумал он, пристально глядя сквозь стекло на Шторми. Та всматривалась в показания приборов, а он всматривался в ее темные глаза и старался проникнуть в ее мысли. Потихонечку связь между ними налаживалась.

— Скажи ей, чтоб держалась, — пропыхтел Ловкач. — Иначе было нельзя. Но знаешь ли… То, что на нас идет, живо заставит ее передумать!

— Такова уж ее судьба, — добавил Шустрик, что для него всегда было самым лучшим оправданием. — Ей ведь суждено встретиться со Строубом!

Со всей возможной осторожностью Бакстер подлетел к кабине еще ближе и потянулся к сознанию Шторми утешительной мыслью: «Не бойся, все обойдется. Но ты обязательно должна приземлиться. Приземлиться в Реддинге!»

— Все! Начинается! — донесся до него голос Ловкача.

— Шторми — прокричал Бакстер. — Ты должна приземлиться!

Началось. «ХЛи-4» врезался в линию грозового фронта лоб в лоб. Восходящие потоки рвали воздух в клочья, нисходящие рушились стремительней Ниагарского водопада, трезубцы и копья медных молний сверкали со всех сторон и ударяли в крылья, проплавляя дыры в обшивке. Пилот, сидящий в кабине, почти никогда не слышит грома, но сейчас у Шторми заложило уши от непрестанного грохота. Буря сотрясала ее самолет так яростно, что приборная панель от трепетания стрелок слилась перед глазами летчицы в сплошное пятно.

Если бы в этот миг она выглянула наружу в духе любви и безмятежности, то увидела бы, как крохотный золотой вертолетик то взмывает вверх под свирепым порывом ветра, то вновь возникает у самого стекла кабины, то ныряет вниз и теряется из виду, не удержавшись под напором нисходящего потока.

Но заподозрить, что за окном летят воздушные эльфы, Шторми никак не могла. Она крепко сжимала штурвал обеими лапами, добиваясь только того, чтобы гироскопический горизонт повернулся под нужным углом, и от души надеясь, что приборы еще не разладились.

Ветровое стекло давным-давно обледенело, но Шторми и не пыталась его очистить. Скоро лед треснет от встречного ветра, и все уладится само собой… если только со льдом не треснет и стекло.

Стараясь не упустить рукоять, Шторми нажала кнопку микрофона на штурвале и проговорила:

— Сиэтл-Центральная, «Авиахорек три-пять» на связи. — Голос ее дребезжал так, будто она сидела в миксере. — Мы тут нахватались льда и попали в небольшую заварушку. Хотелось бы спуститься пониже — как только вам будет удобно.

Бакстер снова показался за стеклом и, отчаянно жестикулируя, выкрикнул:

— Снижайся!

Затем его опять снесло.