Ключи от заколдованного замка

С большим трудом преодолевая завалы гниющих деревьев, женщины нашли полянку, где малины особенно много. Ягода крупная, сочная и ярко-красная. Однако сладости мало, а запаху совсем не было.

В тот день, когда колоши на своих батах добрались до деревни, подул свежий ветер и погода изменилась. Опять пошел дождь. На этот раз с градом. Промышленные едва успели убрать сушившуюся на жердях рыбу.

В казарме затопили печи. В полдень свинцовые тучи обложили все небо, сделалось темно. Пришлось засветить плошки. А дождь все шел и шел. С гор к морю устремились бурные пенистые потоки, но место для крепости Медведников выбрал возвышенное, и потоки не затопили ее.

Вечером, когда работы были закончены и промышленные отдыхали, к воротам крепости подошли трое английских моряков.

Ворота открыли и отвели англичан к Медведникову. Вид у них был жалкий. Одежда промокла насквозь, ноги в грязи по колено.

— Мы матросы с английского брига, — сказал худой и маленький, с трудом выговаривая русские слова. — Капитан высадил нас на берег. Мы пришли к вам, русские, и просим помощи.

— Почему высадил вас капитан?

— Поспорили с ним. О-о-о, наш капитан — изверг, он назвал нас бунтовщиками. Мы голодны и согласны на любую работу.

— Кто из вас владеет топором?

— Мы все хорошие плотники.

Василий Медведников подумал и решил принять англичан на службу.

Глава семнадцатая. ГАЛИОТ «ВАРФОЛОМЕЙ И ВАРНАВА» ВЫХОДИТ ИЗ ИГРЫ

Двухмачтовый парусник «Варфоломей и Варнава», принадлежавший Российско-Американской компании, медленно двигался вдоль берега на юг, приближаясь к северной оконечности гористого острова. По поручению правителя Баранова командир галиота наблюдал за обиталищами морского бобра. Выгоден ли здесь промысел, дорого ли ценят бобра индейцы? Правитель хотел знать, что делается южнее острова Ситки. Попутно командир описывал берега и наносил их на карту. Ему помогал и приказчик Слепцов, мужик смышленый, изрядно знающий мореходство, и староста промышленных Кожухов.

На ночь из предосторожности галиот несколько удалялся от берега, держась под малыми парусами на одном месте, а днем подходил совсем близко, и тогда к бортам галиота подплывали местные жители на своих лодках. Командир галиота Иван Степанович Круков запретил допускать на палубу больше трех индейцев, опасаясь неожиданного нападения. Индейцы были вооружены луками, копьями и рогатинами. У некоторых имелись ружья.

На индейских лодках лежали шкуры морских бобров, оленьи кожи, вареная и соленая рыба. За нитку бисера в шесть вершков индейцы отдавали большого свежего палтуса. Но шкуры бобров ценили дорого, и покупать у них меха было невыгодно. Кадьякец Федор Яковлев рассказывал, что эти индейцы лесные, а рыбу и бобров у них промышляют рабы из племени колошей.

Тихие попутные ветры держались несколько дней. Иногда наползал туман. И тогда птицы с лета ударялись в паруса и падали на палубу. Промышленные ловили удочками треску и варили уху.

На галиоте чинили паруса, приводили в порядок такелаж, просушивали меховую одежду. Все были довольны. Тихая погода не часто случалась в этих местах.

То и дело встречались морские бобры, лежавшие на воде брюхом кверху или игравшие на спокойной поверхности океана. Встречались и самки с детенышами, они держали их на брюхе, обняв передними лапками. На проходившее мимо судно звери не обращали ни малейшего внимания.

В эти тихие дни жена командира, Елена Петровна, чувствовала себя сносно. Она перечитывала французские романы или вязала шерстяные вещи для себя и мужа.

Но жизнь на галиоте, насыщенная опасностями и тревогами и вместе с тем однообразная и скучная, изрядно ей надоела. Ее угнетало общество грубых, почти безграмотных мужиков. Она часто вспоминала родителей, свой дом в Москве, яблоневый сад… А когда дул пронзительный ветер, на море вздувались высокие волны и галиот бросало как щепку, Елена Петровна проклинала свою жизнь. Однако она по-прежнему уверяла мужа, что иного счастья, чем быть с ним вместе, она не хочет.

Промышленные на бриге были отчаянные люди, готовые на все, привыкшие к тяжелым невзгодам. Не раз и не два им приходилось терпеть кораблекрушение, тонуть в море или страдать от голода и холода на чужом пустынном берегу.

Задушевные друзья каргополец Евдоким Макаров и пензяк Касьян Овчинников сидели на палубе, прислонясь спинами к фок-мачте, и тихо разговаривали.

— Разветрило океан-батюшко, — вздохнув, сказал Овчинников. — Тишь да благодать. Смотришь — и душа трепещет. Песню бы сейчас.

— Не любит командир, когда на палубе песни поют. А ты сказку, Касьян, сказывай, отведи душу.

— Эх, — отозвался Овчинников, — сказка сказкой, а песня песней. — И сразу стал приговаривать быстрым внятным говорком.

Так же внезапо, как начал, Овчинников замолчал.

— Неделю в море без толку болтаемся, время золотое уходит, — после долгого молчания снова сказал он. — Мысы да заливы описываем, а если бы промысел — все, глядишь, к паю добавок.

Надо пояснить, что весь доход от зверобойного промысла делился на паи, по числу работающих для компании русских промышленных и служителей. Каждый пай в свою очередь делился пополам. Одна половина принадлежала компании, другая доставалась промышленному.

— Да куда тебе деньги? На табак да на водку всегда хватает.

— Куда? Странный ты человек. Да у меня отец в России, на помещика спину гнет. Семеро детей кормит. Выкупить бы…

— Давно бы выкупил. В Охотске меньше бы пил…

— Эх, Евдокей, далека больно Пенза-то. Пока едешь, сотни рублей в трубу вылетят. И боязно: закуют в кандалы, пороть будут. У меня грехов много. А я от кнута в здешних свободных местах вовсе отвык.

Приятели принялись рассматривать огромное стадо китов. Животные подходили совсем близко к паруснику, выбрасывая высокие фонтанчики воды, и издавали звуки, похожие на тяжелые вздохи…

Иван Степанович Круков долго не мог привыкнуть к порядкам, царившим на судах компании. Ничего общего с порядками в английском флоте. Ничего общего с положением на российских военных судах. Конечно, командир оставался командиром, и все его приказы строго выполнялись.

Иван Степанович давно понял, что, несмотря на большую практическую подготовку на русских и английских военных кораблях, плавание у американских берегов с рукописными картами или совсем без карт — трудное и опасное занятие.

Часто приходило в голову, что три года плаваний здесь, у американских берегов, научили его больше, чем пять лет в английском флоте, и в навигацких делах компанейский приказчик оказался не менее хорошим наставником, чем командиры английских кораблей.

Промышленные очень строго относились друг к другу, когда дело касалось корабельной службы и выполнения приказов командира. Нерадивых наказывали по общему приговору, и, как правило, очень сурово.

С недавних пор на компанейских кораблях завелись новые порядки. Некоторые морские офицеры, прибывшие по просьбе правления в Америку, смотрели на свою службу как на способ обогащения, другие пьянствовали, совращая промышленных. Но Иван Степанович был нрава тихого и трезвого и ничего такого не допускал.

На десятый день плавания на палубу галиота поднялся незнакомый кадьякец. Оружия при нем не было.

— Хочу видеть начальника, — сказал он по-русски. — У меня важное дело.

— Говори, что за дело, — полюбопытствовали промышленные.

— Скажу только начальнику.

Промышленные проводили кадьякца к Ивану Степановичу. Прежде чем начать разговор, кадьякец расстегнул ворот русской рубахи и показал нательный крест.

— Поп шелиховский дал, Иваном назвал. Отец у меня русский, Федор Сорокопудов. Правду буду говорить.

— Говори, я тебе верю.

— Страшное дело.

— Говори, — повторил Иван Степанович.

— Капитан Ричард Хейли задумал разбить нашу крепость на Ситке, а всех русских и кто с ними — убить. Надо тебе идти в крепость, помогать.

— Капитан Хейли сам будет разорять крепость? — усомнился Круков.

— Почему сам? Колоши нападут. Он дал вождям пушки, ружья и порох. Всех русских убьют.

— Но ведь вожди ситкинских индейцев — друзья Баранова?

— Пусть не верит им Баранов. Не друзья, а враги.

Командир Иван Степанович Круков совсем недавно встречал индейских вождей острова Ситки в гостях у Баранова. Получив богатые подарки, они клялись в верности. У правителя Русской Америки тогда не было никаких подозрений.

— Откуда ты узнал эти новости?

— Ты мне не веришь? — Креолnote 26 огорчился.

— Я верю тебе, но хочу укрепить свою веру.

— Хорошо, я два года работал у капитана Хейли матросом на его бриге «Провидение», а когда узнал, что задумал капитан, убежал. И вот я у тебя. Я захватил кинжал капитана Хейли.

Креол вытащил из ножен острый длинный нож и положил на стол. На белой ручке из слоновой кости Иван Степанович прочитал: «Роберт Хейли».

Все было очень похоже на правду. Командир спросил у Слепцова:

— Тимофей Федорович, как поступить надлежит?

— Надо своих выручать, — не задумываясь, ответил приказчик. — В крепости не ждут нападения, — добавил он. — Если ее захватят индейцы, русским пощады не будет.

На галиоте стояло шесть пушек. В запасе достаточно пороха. У всех промышленных огнестрельное оружие.

— Значит, советуешь идти на выручку?

— Советую.

Командир посмотрел на ветер, на паруса. Заметив, что ветер отошел немного к югу, скомандовал рулевому:

— Право на борт!

Рулевой стал поворачивать руль.

Промышленные побежали к парусам. Галиот «Варфоломей и Варнава» взял курс к острову Ситке.

— Как это интересно! — сказала Елена Петровна, отложив вязанье и мечтательно смотря на море. — Индейцы, английские пираты, русская крепость… Совсем как в авантюрном романе.

Около полуночи ветер усилился. С моря появилась крупная зыбь. К рассвету разыгралась буря. Ветер свирепо рвал паруса, гнул мачты, хлопал снастями. Пришлось закрепить все паруса, кроме зарифленного грота, под которым галиот держался в дрейфе.

Трое суток свирепствовала буря. Наконец с рассветом ветер внезапно стих. Однако крутая зыбь валила с моря по-прежнему. Вдобавок налег непроглядный туман. При восхождении солнца туман растаял, и неожиданно в трех милях открылся скалистый берег. Лот показал пятнадцать саженей, надо было уходить от берегов. Но безветрие не давало уйти под парусами, а зыбь мешала употребить буксир или весла. Галиот подносило к берегу все ближе и ближе, и вскоре Иван Степанович без подзорной трубы увидел сидящих на камнях птиц.

Гибель казалась неизбежной, в довершение беды ветер снова перешел в бурю, и галиот неудержимо повлекло на камни. На пятый день около полудня мореходов поднесло почти вплотную к каменной гряде, за которой виднелся берег. Галиот оказался среди надводных и подводных камней. Положенные якоря не держали, и судно, медленно дрейфуя, ползло на берег.

Командир отважился ночью на выход в море между камнями. Но, видно, не суждено было галиоту «Варфоломей и Варнава» избавиться от гибели. Едва он прошел опасные камни, как с грохотом переломился фока-рей.

На рассвете ветер задул с моря. Без фока отойти от берега при таком ветре не было возможности, и в девятом часу утра галиот выбросило зыбью на отмель.

Потеря судна… Что может быть ужаснее в этих диких местах? Командир галиота, как и все потерпевшие бедствие, понимал, что, кроме собственной жизни, надо спасать прежде всего оружие. Оставшимся с голыми руками на американском берегу русским грозила смерть или рабство у индейцев.

Галиот выкинуло на отливе, да еще на песок. Это было единственной удачей. Люди на паруснике были отважные и опытные. С оружием в руках мореходы ждали, когда, рассыпавшись, волна уходила в море, и бросались на берег.

Ударяя в борт, волны расшатали корпус, и вода наполнила половину трюма. Однако галиот уцелел и на малой воде остался на суше.

— Пушки и порох на берег! — распорядился Иван Степанович. — Ружья приготовить к бою.

Мореходы работали без устали, и скоро оружие и нужные вещи были на берегу. Тут же поставили две палатки, развели огонь, чтобы согреться и просушить одежду.

Не помнившую себя от страха Елену Петровну промышленные бережно перенесли с галиота на берег и уложили в палатке на мягкую постель.

Неожиданно из леса выступили вооруженные индейцы и окружили лагерь потерпевших кораблекрушение. Их было не меньше сотни.

Командир в это время находился возле обсушенного отливом галиота и распоряжался спуском реев и стеньг, дабы корабль меньше валило на прибылой воде. Чем дольше он сохранится от разрушения, тем больше нужных вещей можо с него снять. На всякий случай, увидев индейцев, Иван Степанович держал горящий фитиль, так как на галиоте оставались приготовленные к бою пушки.

— Тебе, Тимофей Федорович, приказываю следить за колошами! — крикнул он приказчику. — Держи людей в готовности.

Без приглашения в палатку, где сидел Слепцов, вошли двое индейцев.

— Тойон Ютрамаки, — ткнул себя в грудь пальцем индеец, выглядевший понаряднее и помоложе.

Лицо у него умное, смугловатое. Голову украшала затейливая прическа, из которой торчало большое орлиное перо. На плечах красовались бусы вперемежку с медвежьими клыками.

Ютрамаки стал со вниманием рассматривать Елену Петровну.

— Барановский приказчик Слепцов, — назвался Тимофей Федорович.

Вождь Ютрамаки сказал еще несколько слов, которые приказчик не понял. Что-то сказал и второй индеец.

— Позовите кадьякца Ивашку, он на всех языках говорит, — вспомнил Слепцов.

— Тойон здешнего племени, — стал переводить подошедший Ивашка, — приглашает тебя, приказчика Слепцова, в свой дом, посмотреть, как он живет. Не ходи, Тимофей Федорович, тойон может обмануть, — добавил Ивашка. — Это не колоши, а другой индейский народ и колошский язык плохо понимают.

Приказчик Слепцов вежливо отказался.

— Много дел у нас. Корабль погиб. Надо снять с него нужные вещи. Надо спешить, не то море разобьет, и тогда ничего не возьмешь. Прошу тебя, тойон Ютрамаки, будь дружествен к нам. Пусть твои люди не обижают, не выводят нас из терпения.

— Обещаю быть другом русских, — выслушав Слепцова, ответил вождь. — Что это за женщина? — показал он на Елену Петровну.

— Жена командира, — ответил Ивашка.

— Тимофей Федорович! — крикнул дозорный промышленный, откинув полог палатки. — Колоши грабят, утаскивают наши товары.

— Прикажи своим людям, тойон, вести себя потише, — попросил Слепцов. — Чужое брать не годится… А вы, ребята, не начинайте ссоры, терпите, сколько возможно. Старайтесь оттеснить колошей от табора без ссоры.

Тойон обещал приказать своим людям. Индеец постарше вышел из палатки, чтобы передать его слова.

— Промысел грабят, еле отбили, — прибежал запыхавшийся промышленный. — Мешок бисера уволокли.

Вождь Ютрамаки бросился вон из палатки.

Снаружи послышались громкие вопли. Русские, потеряв терпение, погнали индейцев прочь от своего лагеря. Слепцов увидел, как индейцы стали бросать в мореходов камни… И тогда послышались выстрелы. Слепцов выбежал из палатки безоружный. Поджидающий у входа индеец ранил его ножом в грудь, но, к счастью, не смертельно. Тимофей Федорович вернулся в палатку и уже с ружьем в руках снова выскочил наружу. Индеец, ранивший его, стоял за палаткой и держал в одной руке копье, а в другой камень. Камень он бросил приказчику в голову, едва не свалив его с ног. Пришлось стрелять и приказчику. Началась общая свалка. Вскоре индейцы ударились в бегство, оставив на песке убитых. Несколько мореходов были ранены.

Ночь прошла тревожно. Половина промышленных спали, а другие несли караул вокруг лагеря.

Утро наступило пасмурное. С океана дул холодный, влажный ветер.

Проснувшись и позавтракав печеной лососиной с жидкой кашей, мореходы осмотрели ближайшие окрестности. Песчаный берег тянулся неширокой полосой на север и на юг. В море виднелись покрытые лесом островки и голые скалы. К берегу придвинулся дремучий лес. Он был совсем близко, так близко, что в полную воду море подступало к могучим деревьям.

Иван Степанович молча вымеривал длинными ногами песчаный берег.

— Очень опасное место, — сказал он, останавливаясь. — Колоши незаметно подберутся к нашему лагерю. Лес темный, непролазный. Сотня колошей запросто спрячется в кустарниках.

Промышленные сбились возле него в кучу.

Иван Степанович поднял суковатую палку, выброшенную морем и побелевшую от многолетних плаваний, и стал что-то чертить на песке.

— Это карта. Вот здесь находимся мы, — сказал он, — а севернее — гавань на острове Ситке, где построена крепость. Расстояние вроде небольшое, однако без корабля или хотя бы байдары нам его не осилить… Когда выходили в плавание, Александр Андреевич Баранов приказал мне встретиться с компанейским судном «Мария» в этой маленькой бухточке. — Иван Степанович ткнул в карту. — Тут всего шестьдесят морских миль, до прихода судна остается две недели. На пути только одна большая река, и мы сумеем добраться в бухту заблаговременно.

— А как наши на Ситке? — спросил Касьян Овчинников.

— Без байдары не предупредить. Через две недели на «Марии» пойдем к крепости. Авось успеем… Я предлагаю идти на север. Если останемся здесь, колоши легко нас всех уничтожат.

— В воле вашей. Мы из повиновения не выходим, — прогудел каргополец Евдоким Макаров.

— Согласны.

— Другого хода нет, — раздались голоса.

— А как ты, Тимофей Федорович? — спросил командир.

— Согласен, — отозвался Слепцов.

— Тогда за дело, время волочить нечего. Приказываю взять на каждого два ружья, пистолет, патронов полную сумку. На всех разделить три бочонка пороху. На неделю съестных припасов. Пушки на галиоте заклепать, у ружей и пистолетов, которые остаются, переломать замки и бросить в море. Оставшийся порох, копья, топоры и все железные вещи тоже в море.

Мореходы взялись за дело дружно, и к полудню все было сделано. С болью в сердце навсегда покинули свой корабль, на котором удачно плавали почти три года.

На корабельном ялике мореходы переехали небольшую порожистую речку и двинулись по берегу на север.

Вышли в поход двадцать два мужчины, из них восемнадцать русских и четыре туземца, среди них креол Ивашка. И три женщины: креолки с острова Кадьяка и русская жена командира — Елена Петровна. Позади бежала корабельная собака Дружок.

Вечером мореходов догнали два индейца. Один из них был вождь Ютрамаки, недавний знакомый.

Мореходы заподозрили недоброе.

— Что вам надо? — спросил кадьякец Ивашка.

— Мы хотим вам только добра, — сказал вождь, прикладывая руку к груди и кланяясь. — И поэтому решили показать хорошую прямую дорогу на север… Надо идти так, — показал он на высоченную сосну, — а дальше увидите озеро, идите вдоль берега.

Заботливость индейцев еще больше встревожила мореходов: они знали их вероломный характер.

Командир счел разумным показать силу русских людей, дабы предостеречь от злого умысла.

— Посмотри, тойон, как стреляют наши ружья.

Начертив на доске круг, Иван Степанович велел отнести его на семьдесят шагов и прислонить к стволу дерева.

Раздался выстрел, пуля попала в круг и пробила доску насквозь.

Индейцы измерили расстояние до цели, осмотрели пробоину в доске и, пожелав мореходам счастливого пути, исчезли.

Глава восемнадцатая. ИЗ ОГНЯ ДА В ПОЛЫМЯ

Вечером промышленные вышли к пещере, черневшей в каменном утесе. Решили здесь ночевать. Разожгли костер, приготовили пищу. Всю ночь свирепствовала буря с дождем. Утром ветер стал тише, однако дождь шел не переставая. Мореходы весь день просидели у костра. На завтрак, на обед и на ужин ели рыбную похлебку, приготовленную кадьякской поварихой.

У входа в пещеру и днем и ночью стояла вооруженная охрана из двух человек.

Настроение у промышленных неважное. Все понимали, что впереди предстоит опасный путь и что не всем суждено добраться живыми и здоровыми в крепость на Ситке. Несколько раз корабельный пес Дружок принимался свирепо ворчать, показывая крепкие зубы, но дозорные никого не примечали.

После ужина большой камень неожиданно упал с вершины утеса и разбился у входа в пещеру. Подумали, что он упал случайно. Но вслед за первым камнем упал еще один, потом еще один. Десятка два камней разбились возле пещеры.

Евдоким Макаров решил узнать, в чем дело.

— Иван Степанович, позволь взглянуть, почему камни падают.

— Взгляни, Макаров, однако осторожность держи.

Прихватив топор, Макаров выполз из пещеры и крадучись, под прикрытием нависающего над головой каменного карниза, стал обходить утес. Дружок, увязавшийся с ним, заливался громким лаем.

— Камни колоши нарочно скатывали, — сказал Макаров, вернувшись. — Видел троих воинов в доспехах. Дружок, видать, их спугнул. Побежали к реке.

— Плохо, — вздохнул командир. — Не дадут нам колоши без боя уйти в крепость.

— Бог не выдаст, свинья не съест, — отозвался Тимофей Федорович. — Загодя человеку знать не положено. Что будет, то и будет. Однако и раньше с колошами дрались и живыми выходили… И не колоши они вовсе, а другое племя.

С сожалением Слепцов посмотрел на Елену Петровну, испуганно прижавшуюся к мужу. «Вот кому солоно придется, — думал он. — Сидела бы в Москве у мамыньки-помещицы под юбкой и горя не знала…»

— Ты, Елена Петровна, не сумлевайся, выведем тебя отседова, — сказал Слепцов. — Посмотри, круг тебя какие молодцы, один другого здоровее. Такие колошей не побоятся. Ободрись.

— Я не боюсь смерти, Тимофей Федорович. Только бы живой в руки индейцам не попасть.

Командир Круков все еще не мог прийти в себя после кораблекрушения. В голове его бродили беспокойные мысли. Много ли он виноват в потере галиота? Можно ли было что-либо сделать для его спасения? Он упрекал себя, что близко находился от каменистого берега и не успел отойти, когда переменился ветер.

Прошла еще одна тревожная ночь. Утром, позавтракав вяленой кетой, мореходы двинулись в путь. Небо было ясное, светило солнце, погода вселяла бодрость. Около полудня они добрались до берега широкой и глубокой реки. Вдоль берега виднелась едва заметная тропинка. В надежде отыскать брод через реку мореходы свернули на тропинку. Шли долго, до самого вечера, брода не отыскали, а встретили большое туземное жилище.

Евдоким Макаров снова вызвался в разведку. Он взял на руку ружье, первым вошел в дом и, осмотревшись, позвал остальных.

В доме никого не было. У входа горел костер, а на реке, против дома, сделан закол для рыбной ловли. На вешалках висело много вяленой лососевой рыбы.

Поскольку в хижине никого не было, а продовольствие людям необходимо, Иван Степанович решил обойтись без хозяев и взял два десятка кижучей.

— Учиним плату за взятый корм, — сказал Слепцов и вынул из кожаного мешка три сажени нанизного бисера и несколько голубых бус, повесил их на видном месте.

Тем временем завечерело, солнце давно скрылось за вершинами огромных елей. Командир галиота распорядился отойти саженей на сто от хижины и расположиться на ночевку в лесу. Под охраной дозорных мореходы провели ночь спокойно. Под утро Дружок стал ворчать, поглядывая в лес. Когда собрались выступать, увидели, что окружены индейцами. Воины были в боевых масках, вооружены копьями, топорами и стрелами. Они потрясали оружием и испускали воинственные крики.

Тимофей Федорович Слепцов выступил вперед и, не желая никого ни убивать, ни ранить, выстрелил из ружья вверх. Гром выстрела испугал индейцев. Они разбежались и укрылись за деревьями.

Мореходы торопились как можно скорее убраться от опасного места. Они продолжали идти вдоль берега по едва заметной тропинке. Сделав вместе с рекой крутой поворот, они почувствовали себя свободнее и сели на ствол огромного дерева, поваленного бурей.

— Колоши так бы не побежали от выстрела, — высказал Слепцов свою мысль. — У них английские ружья. А эти с копьями да луками.

— Они хотят либо скальпы содрать, либо рабов из нас сделать, — вступил в разговор Евдоким Макаров. — Судно им отдали, на нем тьма товаров всяких, так нет, мало им!

— Это племя, надо думать, лесное, — продолжал приказчик. — Из-за гор по реке спустились. А те, что на морском берегу нас встретили, наверное, с Шарлоттских островов… Разобраться трудно. На Аляске народы маленькие, а говорят каждый на своем языке. На Уналашке свой, у кадьякцев свой. И кенайцы, и якутатцы по-своему разговаривают. Ну и на Ситке инако, и на Шарлоттских островах… Иное племя всего триста человек, а язык особый.

Мореходы не считали себя в безопасности. Они все время чувствовали преследование. Индейцы шли по пятам. Из леса доносились крики неизвестных птиц, тихий свист, шорохи. Это беспокоило путников, отступающих от врага, который выжидал удобного случая.

В пятницу утром мореходы встретили у реки трех безоружных индейцев-мужчин и одну женщину. Желая выяснить их намерения, Слепцов попросил: «Мы голодны, нам нужна рыба».

— Да, да, рыбу дадим, — обещали индейцы. — Идите медленней. — И скрылись. Вскоре они вернулись. У каждого на спине был большой тюк рыбы.

Командир отряда Круков поблагодарил индейцев, рассчитался за рыбу и приказал переводчику рассказать об их земляках, так коварно и зло отнесшихся к русским.

— Плохое поколение, плохое поколение — переводил Ивашка слова индейцев. — Наше поколение хорошее, обиды от нас не будет. Если надо, рыбы еще дадим.

Разговаривая с мореходами, индейцы шли и шли по берегу реки. Поздно вечером отряд вышел к морю. При впадении река стала шире, мельче и быстрее. На противоположном берегу реки виднелось шесть больших барабор.

— Здесь мы живем, — сказали индейцы.

— Нам нужны лодки, чтобы перебраться на ту сторону.

Индейцы пришли в замешательство.

— Сейчас очень мелко, надо ждать прилива, — ответили они переводчику. — Подождем прилива.

— А когда прилив?

— Вот станет темно, тогда и прилив, мы тогда и перевезем.

Мореходы в нерешительности переглянулись.

— Нет, ребята, тут дело нечисто, — возразил Слепцов. — Ночью мы переезжать не согласны, так и скажи, а сейчас отойдем подальше и заночуем.

Все согласились со Слепцовым, и, отойдя на версту от берега реки, отряд расположился на ночлег в чаще леса. Ночью моросил дождь, было сыро и холодно. Еще до восхода солнца мореходы разожгли костры, погрелись, поели рыбы. Когда вернулись на вчерашнее место, увидели возле индейских хижин множество людей. Они сидели на земле и молча наблюдали за мореходами.

— Дайте мне три большие лодки, — крикнул кадьякец Ивашка.

Индейцы молчали. Ивашка крикнул еще раз. Опять молчание.

— Не лучше ли будет поискать броду? Понадежнее будет, — посоветовал Слепцов.

— Пойдем, ребята, — поддержал командир. — Попытка не пытка. Недалече камни на реке лежат. Перейдем по камням.

Угадав намерения мореходов, индейцы отправили к ним лодку с двумя нагими гребцами. Лодка могла вместить человек десять, и поэтому русские попросили вторую, чтобы можно было переехать реку вместе всем. Так требовала осторожность.

— Почему гребцы голые? — пробормотал Слепцов. — Будто и не жарко, остальные в одежде.

Индейцы дали вторую лодку, поменьше, человека на четыре.

Мореходы решили переезжать. В маленькой лодке приехала знакомая индианка. Командир Круков посадил в нее свою жену, повариху-кадьячку, алеута Федора Яковлева, малолетнего ученика Котельникова. В большую лодку поместились девять человек промышленных, самых отважных и проворных. Среди них Евдоким Макаров и пензяк Касьян Овчинников. Остальные остались на берегу.

Когда большая лодка достигла середины реки, нагие гребцы, выдернув пробки из дыр, нарочно сделанных в днище, прыгнули в воду и поплыли к селенью, а лодку понесло мимо барабор к морю. Индейцы страшно закричали и начали бросать в мореходов копья и стрелы. Однако судьба смилостивилась над ними. Лодка, попав на отраженное течение, повернула обратно, и ее понесло к берегу, где стояли их товарищи.

Мореходы спаслись, но все были ранены, а Харитон Собачников и Иван Петухов ранены очень опасно. У Собачникова обломок стрелы остался в животе, и он очень страдал. Всех сидящих в малой лодке индейцы взяли в плен.

Воинственные крики раздались в стане индейцев. Полагая, что ружья, бывшие в большой лодке, должны быть подмочены и к действию непригодны, они бросились в лодки и быстро переехали к берегу мореходов. У индейцев копья, стрелы, а у двоих даже ружья. Пока они выбирались на берег, мореходы успели укрыться за стволами деревьев. Индейцы остановились на расстоянии сорока саженей и принялись яростно забрасывать мореходов стрелами. Промышленные отстреливались, несколько сухих ружей у них оставалось в запасе. Бой длился около часа.

Потеряв двух человек убитыми, а некоторых ранеными индейцы обратились в бегство. Слепцов, которому приходилось участвовать во многих стычках с колошами, отметил, что воинская выучка и вооружение у колошей лучше, нежели у лесного племени.

Мореходы продолжали свой путь. Раненный стрелой в живот Собачников не в силах был идти вместе со всеми, и его пришлось нести на сделанных из ветвей носилках. Когда прошли полторы версты от места сражения, Собачников, чувствуя нестерпимую боль и скорую смерть, попросил оставить его умереть в тишине дремучего леса и советовал мореходам не терять времени и как можно дальше уходить от индейцев.

— Оставьте меня, друзья, оставьте, — собрав последние силы, сказал Собачников.

— Что ты, Харитон! Не торопись на тот свет, — отвечали товарищи. — Вместе служили, вместе помирать будем.

— Испей водицы, друг, — предложил Касьян Овчинников.

— Хлебца бы мне российского кусочек… перед смертью.