Зюзик: — Легкая какая. Молодая совсем. Лет пятнадцать, наверное. Она-то в чем виновата, хотел бы я знать.
Зюзик повторяет:
— Такая молодая. В чем она виновата.
Палатка, где на столе препарируют тела. Парень без ноги так и лежит невскрытым. Около противоположной стены, напротив трупов, так же в ряд на земле спят наши герои, укрывшись кителями, которые почище.
За кадром: Моздок погружается в безумие все больше и больше, уже никто не следит за солдатами, дедовщина переходит все мыслимые и немыслимые пределы. Молодые бегут из полка сотнями, не в силах сносить ночные издевательства, они уходят в степь босиком, прямо с постелей. Они не задерживаются в нашем полку надолго, из них даже не успевают сформировать маршевые роты и отправить на войну. В нашей роте осталось только три человека, остальные все сбежали. Сбежал даже лейтенант, призванный на два года после института.
Ночь, казарма. Пьяная разведка ходит по коридору, орет: «Связисты! Связисты!» В каптерке Тимоха стреляет в потолок, как это делал Еланский.
Плац, светятся подъезды казарм. Около одного подъезда группа дембелей избивает двух молодых. Двое бегут через плац, солдаты курят на крыльце. Стрельба, в небо взлетают трассера, проезжают две бэхи с солдатами на броне, останавливаются за казармами, где стоит сгоревшая техника, солдаты спрыгивают, идут через плац.
ЗТМ
Тренчик, Сидельников и Зеликман со спущенными штанами кружком сидят в степи. Стонут.
Тренчик: — Надо в санчасть.
Сидельников: — Я был.
Тренчик: — Ну и что?
Сидельников: — Ничего. Зеленки дали.
Тренчик: — Вот суки.
Он опять стонет.
Сидельников: — Тимоха говорил, что здесь каждое лето так. Как жара, так дизуха начинается. Таблетки надо, желтые такие, забыл, как называется.
Зюзик: — Это потому что они котелки ни хрена не моют. Айда к нам в госпиталь. Там знаешь как здорово. И разведки нету, не бьет никто.
Тренчик: — Теперь воду с хлоркой будут давать.
Зюзик: — Ох, что ж это такое. Полжопы наружу.
Сидельников с Зюзиком сидят в кустах около дороги, ждут, когда проедут машины. Около моста блокпост, там стоит бэтэр, солдаты. Когда проходит последняя машина, пригнувшись перебегают дорогу, идут по степи.
Сидельников: — Ну чё, как там?
Зюзик: — Там классно. Да ты не бойся, все будет в порядке. Тренчик дурак, что не пошел.
Сидельников: — Старики есть?
Зюзик: — Нет. Все нашего призыва. Антоха только, но он нормальный, не бьет. Там даже душ есть. Помоешься. Я поговорю с Леночкой, она наверняка разрешит тебе остаться.
Сидельников: — А че, в других госпиталях также?
Зюзик: — Во Владике, говорят, полный беспредел. Хуже, чем в полку. Челюсти так и трещат.
Сидельников: — Там же доктора.
Зюзик: — Ну и что?
Они идут по пригороду Моздока. На улицах осетинские дети. Один пацаненок, лет тринадцати, кричит им: «Эй, русские, патроны есть? Эй, русские! Найдете патроны, несите мне! Мне от бэхи надо!» Смеются.
Дутый бокс госпиталя. Внутри солдаты смотрят телевизор — показывают новости, кадры Чечни. Сидельников с Зюзиком сидят в беседке на улице. На столе разложены сухофрукты. Сидельников ест.
Сидельников: — Это чьи?
Зюзик: — Ничьи. Ешь.
Сидельников: — Что, все?
Зюзик: — Хочешь — все.
К ним подходят больные, человек пять. Один — высокий смуглый парень на костылях, у него перебинтована ступня, из пятки торчит резиновая трубка.
Зюзик, обращаясь к нему: — Комар, это наш, связист.
Комар: — Здорово. Че, вкусно?
Сидельников: — Ага.
Комар: — Ну как там, в полку?
Сидельников: — Нормально.
Комар: — Разведка дрочит?
Сидельников кивает.
Закуривают.
Сидельников: — Ранило?
Комар: — Нет. Отшибло. Это еще когда Бамут брали. Я на броне сидел, а тут очередь из пулемета. Как даст по пятке. С тех пор все гноится, никак не заживает.
Сидельников: — А мы в Чечне вместе с разведкой стоим?
Комар: — По-разному бывает. Вообще-то отдельно. Да ты не бойся. Там они тебя не тронут. Так если только, сортир вырыть, или перенести что-нибудь.
Зюзик: — Там Фикса с Димасом.
Сидельников: — А… А это кто?
Зюзик: — Дембеля наши. Говорят, они еще хуже, чем разведка. Да, Комар?
Комар: — Сам увидишь, душара. Иди, поговори с Леночкой, пускай она его здесь оставит.
Зюзик уходит.
Сидельников: — Я там бушлаты вешал, в каптерке. Ну… В общем, письмо твое нашел.
Комар: — А. Читал?
Сидельников кивает.
Комар: — Классная баба, да? Тут все плачут, когда я читаю.
Сидельников: — Жена?
Комар: — Да так… Вернусь, женюсь, наверное.
Сидельников моется в душе — душ деревянный, как на даче, с бензобаком на крыше. Когда он выходит, в беседке его ждет Зюзик.
Зюзик, протягивая ему портянки: — На вот. Свежие.
Сидельников: — А ты?
Зюзик: — У меня еще есть.
Сидельников перематывает портянки. Мимо проходит медсестра.
Медсестра: — Зеликман, все, давайте, отбой уже, десять часов!
Зюзик: — Лен! Ну одну ночь! Че тебе жалко что ли?
Лена: — Я сказала — нет.
Сидельников: — Не разрешила?
Зюзик: — Нет. Да ты не парься, оставайся, да и все, свободные койки есть. Она не заложит.
Сидельников: — Да ладно. Я лучше пойду.
Он встает.
Зюзик: — Ты знаешь чего. Пошли со мной.
Сидельников: — Куда?
Зюзик: — На стройку. Тут стройка вон, за забором. Там переночуешь.
Они лезут через забор на заброшенную стройку, находят комнату со столом и лавкой.
Зюзик: — Вот, здесь можно переночевать.
Сидельников: — Ты в госпиталь пойдешь?
Зюзик: — А что?
Сидельников: — Давай сегодня вместе, а?
Зюзик: — Ладно.
Он ложится на стол, Сидельников пристраивается на лавочке.
ЗТМ
Ночь. Какие-то крики, голоса. Сидельников просыпается, садится на лавочке.
Первый голос: — Где она? Где она?
Второй голос: — Наверх побежала.
Первый: — Давай за ней!
Топот, бегут по лестнице.
Зюзик: — Это Антоха. Проститутку привели из города. Я сейчас.
Он выходит.
Первый голос: — Нашел?
Второй: — Сбежала, сука!
Первый: — Вот проститутка! Найду, кишки выпущу, тварь! Вторую тащи сюда, пусть отдувается!
Второй: — С ней Саня. Они сейчас придут.
Сидельников выходит из комнаты. В темноте плохо видно. Какие-то пьяные рожи. Его хватают за китель, крики: «Ты кто? Сколько прослужил?»
Голос Зюзика: — Антох, это наш, это я его привел.
Антоха: — Да мне по херу! Ты сколько прослужил, душара? Че молчишь, животное?
Сидельникова несколько раз бьют бутылкой в лицо. Он садится на корточки, закрывает голову руками.
Зюзик: — Антох, это свой, чё ты? Он свой!
Антоха — Да мне насрать, кто он. Ты сколько прослужил, душара!
Он несколько раз пинает его ногами, Сидельников падает.
Сидельников с Зюзиком сидят на ступеньках лестничного пролета. У Сидельникова из носа капает кровь.
Сидельников: — Блин, задрали мудохать уже. Там мудохали, тут мудохают.
Зюзик: — Че-то он сегодня разбушевался. Вообще то он нормальный.
Сидельников: — А кто он?
Зюзик: — Антоха. Из пехоты. Из седьмой роты, череп.
Они закуривают.
Зюзик: — Ладно, я пойду. Ты, это… Знаешь чё? Можешь остаться здесь. Они больше не придут.
Сидельников: — Ладно.
Он спит на узкой деревянной лавочке. Ему под мышки лезет выводок котят. Они их не прогоняет, пускает погреться.
Сидельников заходит в аптеку, рассматривает лекарства.
Провизор: — Тебе чего?
Сидельников: — А есть от поноса что-нибудь?
Провизор: — Да. Вот и вот.
Сидельников: — А сколько стоит?
Провизор: — Эта пятнадцать тысяч, а эта — сорок семь. Будешь брать?
Сидельников: — Нет, спасибо. Я потом.
Он выходит, идет по улице. Его окликают с остановки — это полковой почтальон, он везет почту.
Почтальон: — Эй, связной! Иди сюда!
Сидельников подходит.
Почтальон: — Ты ж из роты связи?
Сидельников кивает.
Почтальон: — Че, разведка замучила?
Сидельников молчит.
Почтальон: — Как фамилия?
Сидельников: — Сидельников.
Почтальон: — Нет, тебе ничего нет. Якунин ваш?
Сидельников: — Наш. Он в СОЧах.
Почтальон: — Ясно. Зеликман?
Сидельников кивает.
Почтальон: — На, отдашь ему. И вот еще Комару письмо. Ну и девка у него, такие письма пишет… Мне б кто так писал.
Сидельников пишет письмо.
«Здравствуй, мама! У меня все в порядке, все хорошо. Сегодня уже шестьдесят дней, как я служу в Моздоке. Я больше не хочу здесь оставаться. Вытащите меня отсюда. А то дедовщина совсем замучила. Только, пожалуйста, не падай в обморок, все не так уж и страшно.
Дорогая мама, писем больше писать тебе не смогу. Думал, думал, и решил все-таки сказать тебе. Нас скоро отправят в Чечню. Там снова возобновились боевые действия, нужно пополнение и всех отправляют туда. Но ты не волнуйся, наш полк стоит сейчас где-то у черта на куличках, где про войну и не слышали, а во-вторых связь — всегда при штабе, всегда в тылу. Это правда. Так что ты не волнуйся, меня не убьют. Можно даже сказать, что я еду в санаторий на свежий воздух — природа здесь просто замечательная. Всем привет. Целую».
Четвертая серия
Около казарм стоят три БТРа и два груженых коробками «Урала». Перед колонной — строй солдат, человек пятнадцать, среди них пятеро связистов под командованием старшины — Тренчик, Зюзик, Сидельников и двое новых — Осипов и Мутаев.
Полковник: — Приказываю совершить марш: Моздок, Малгобек, Карабулак, район боевых действий республики Чечня — Ачхой-Мартановский район. Саперная рота наблюдает налево и вперед, рота связи — со мной на головную броню. По машинам!
Солдаты забираются на БТР.
Полковник, обращаясь к водителю одного из грузовиков: — Что у тебя там?
Водитель: — Гуманитарка.
Полковник: — Дай две коробки сюда.
Он передает коробки солдатам на БТР: — Держите. Это вам от Ельцина.
— Спасибо, товарищ полковник.
Солдаты открывают коробки, там конфеты, лимонад, пряники.
Старшина раздает смертники:
— Зеликман, на это твой. Осипов. Жих. Мутаев. Сидельников, тебе блатной номер — 629600.
Солдаты выдергивают из кителей шнурки, вешают на них смертники.
Тренчик: — А ты откуда?
Осипов: — с Ярославля.
Сидельников: — А в учебке где был?
Осипов: — В Коврове. Как здесь?
Зюзик: — Жопа.
Колонна едет по дороге между холмами. Солдаты едят конфеты, встречный ветер вырывает из их рук фантики. Сидельников вытаскивает из кителя шнурок и вешает на него смертник.
За кадром: Вымощенная камнем дорога, по которой мы едем, построена пленными немцами ещё после второй мировой. Дорога времен войны старой построена для войны новой. Людям нравится убивать друг друга.
Наша колонна — это три бэтэра и два «Урала». Мы везем гуманитарку.
Я сижу на броне, наблюдаю назад и направо. На противоположном борту сидит Зюзик, он наблюдает назад и налево. На корме расположился Осипов. Мы едим конфеты. Ветер подхватывает синие фантики и уносит их назад. Иногда они застревают на решетке радиатора идущего следом за нами «Урала». Его рулевое управление неисправно и он не может вписаться в поворот с первого раза. Тогда я толкаю Котеночкина стволом автомата в спину и говорю: «Товарищ полковник, „Уралы“ отстали!»
Урал не вписывается в поворот и начинает «танцевать».
Сидельников: — Товарищ полковник! Уралы отстали.
Солдаты едут молча. Лишь однажды Зюзик толкает Сидельникова автоматом в бок и показывает на выступ скалы. На нем большими буквами написано: «И ВСЯКУ ЖИЗНЬ ВЕНЧАЕТ СМЕРТЬ».
— Философы хреновы, — говорит Сидельников.
Село. Чеченский блок-пост. Колонну останавливает бородатый боевик, подняв руку вверх: «Стой!» улыбается он. Колонна останавливается.
Сидельников: — Это кто, товарищ прапорщик?
Старшина: — А хрен их знает. Может, отряд самообороны. Суки нерусские.
Сидельников: — Мирные?
Старшина: — Днем они все мирные.
Сидельников снимает автомат с предохранителя.
Старшина: — Сиди спокойно. Сейчас в каждом окне ствол.
Бородатый подходит к полковнику.
Бородатый: — Кто такие, э? Откуда?
Полковник: — Колонна пятьсот шестого полка. Вы кто?
Бородатый: — Самооборона. Бригадный генерал Мовзоев. Документы покажите.
Полковник: — Телефон есть?
Мовзоев: — В бытовке.
Полковник спрыгивает с брони, вдвоем с бородатым они идут в обложенную мешками с песком бытовку, всю прострелянную. Наводчик КПВТ поворачивает башню им вслед, держит бытовку на прицеле. На площади полно народу, вооруженные мужики, женщины. За столиками сидят торговцы, продают сигареты, пиво, сгущенку.
Водила: — Почем пиво?
Торговец: — Двадцать пять.
Водила: — Товарищ прапорщик? Разрешите? Угощаю.
Старшина: — Давай.
Водила спрыгивает, бежит к столику, покупает две бутылки пива.
Пьют со старшиной.
Водила: — Вы из роты связи, товарищ прапорщик?
Старшина кивает.
Водила, кивая на солдат: — Ваши?
Старшина: — Угу?
Водила: — Че, первый раз в Чечню, пацаны?
Сидельников кивает.
Водила старшине: — А я в четвертый уже. В госпитале был. Ранило меня под Самашками. Вы не были в Самашках, товарищ прапорщик?
Старшина: — Был.
Водила: — Зеленка там вдоль дороги. Ротный приказал прочесать. Я даже не видел ничего, помню только, кто-то крикнул: «Граната!» Три недели мне до дембеля осталось. Девятнадцать дней…
Из бытовки выходят полковник с бородатым.
Полковник (солдатам): — Дай ящик с гранатами.
С брони снимают ящик, бородатый берет его.
Бородатый: — Я тебе машину дам. До окраины села не тронут. Дальше не моя земля.
Машина — милицейская «шестерка», лобового стекла нет, в дверях пулевые пробоины.
Сидельников смотрит на торговцев. Торговцы переговариваются по-чеченски, затем гогочут.
Чех: — Че смотришь, э? Аллаху Акбар!
Колонна едет через село. На заборе зеленой краской надпись: — «Рузкие свиньи» Внизу приписка углем «Хаттаб чмо». Во дворах пацаньё, бородатые с оружием. Пацаны, завидев колонну, вскидывают вверх кулаки, кричат «Аллаху Акбар»! Один большим пальцем руки проводит по горлу.
Колонна едет по серпантинке между гор. Башни бэтэров развернуты в сторону гор, стволы задраны. Сидельников тыкает автоматом Котеночкина в бок:
— Товарищ полковник, «Уралы» отстали!
Котеночкин: — Стой!
Колонна останавливается. Сидельников с Зюзиком хотят спрыгнуть с брони помочиться. Старшина ловит одного за штанину.
Старшина: — Что, парни, ноги жмут? Без команды с брони не слезать. Отливайте сверху.
Солдаты становятся на броню и мочатся на дорогу.
Водила по пояс торчит из люка: — Тут мины кругом. «Лепестки», знаете такие? Противопехотки. Паскудные штуки, не убивают, а так, калечат только. Здравствуй мама, возвратился я не весь, вот нога моя в чулан её повесь…
Между писающими солдатами пролетает трассер, пробивает сидящего у башни Тренчика насквозь и рикошетит от брони в небо. Сидельников оборачивается и смотрит на Тренчика — тот держится за горло, из его рта толчками идет кровь, он давится ею, мычит.
Начинается шквальный огонь. Трассера стучат по броне, добивают раненного, убивают еще двоих, они падают с брони, крики, стоны.
— Чехи, чехи! — орет кто-то.
Наводчик начинает стрелять.
— Всем с брони! — кричит полковник, — Всем с брони!
Сверху прилетает «Муха» и попадает в разворачивающийся «Урал». Кабину подбрасывает, охватывает пламенем, капот задирается. Мертвый водитель горит в кабине, а сверху в него все несутся и несутся трассера.
На дороге разворачиваются БТРы. Один задрал ствол вверх и лупит длинными очередями, проезжая метров десять вперед, затем назад, затем снова вперед. Два других разворачиваются. Из их бойниц тоже стреляют. В стреляющий бэтэр попадает «муха», видно, как из люка выкидывает водилу. Бэтэр загорается. Затем его десантные люки открываются и из горящего нутра машины начинают выходить горящие люди. Они идут по дороге и горят, а в них сверху несутся трассера и убивают их. Тела горят в луже бензина, а трассера все втыкаются и втыкаются в них. Один садится под колесо, и зажав голову руками, горит и кричит на одной ноте. Потом в него попадают трассера и он умирает.
Солдаты бегут к канаве. Там они залегают и начинают стрелять вверх. Сидельников тоже стреляет, смотрит наверх, но ничего не видно, слепит солнце. Кажется, на вершине холма какая-то избушка, люди. Он дает несколько очередей, потом тянет за рукав поливающего во всю Осипова.
Сидельников: — Куда стрелять, а? Куда стрелять? Где они? Где они?
Осипов ничего не отвечает. Трассера проносятся низко над их головами, выбивают землю. Сидельников прижимается щекой к земле, кричит, выставляет автомат вверх и стреляет не глядя.
Рядом полковник кричит в рацию, которая на спине у связиста: Нападение на колонну. Да! Вертушки нужны! Да! Вертушки, еб твою мать! Севернее Ачхой-Мартана, не знаю я, не знаю!
На противоположной стороне дороги пехота устанавливает АГСы и открывают огонь по холму.
Котенечкин кричит пехоте на ту сторону дороги: — Ты их видишь? Видишь? Овчарню видишь? Накрой овчарню!
Осипов: — Вон он, сука, вон он! Огонь!
БТР горит, рядом с колесами медленно со спины на живот переворачивается горящий водитель. Огонь очень плотный, на дороге горит БТР и «Урал», лежат убитые. Два других БТРа уходят по дороге. Солдаты лежат в канаве, свернувшись калачиками, кто-то кричит, с той стороны дороги работают АГСы.
Солдат, глядя на бэтэры: — Куда они? А как же мы? Куда они?
Сидельникова дергают за руку. Это старшина.
— Пойдешь со мной, — орет он ему в лицо. — Со мной пойдешь, понял? Ты понял меня, понял?
Сидельников ничего не отвечает, лишь кивает головой.
Старшина: — Понял? Ты понял меня, ты меня понял, сука?
Сидельников: — Я понял! Я понял! Еще Осипов, он тоже! А как же бэтэры? А как же мы? А как же бэтэры?
Старшина: — Так надо! Их сожгут! Так надо! Ты понял?
Сидельников кивает.
Старшина: — Ты тоже! И ты! Со мной пойдете!
БТР останавливаются и начинают работать по холму. АГСы дают очередь.
Старшина: — Давай!
Впятером они, согнувшись, бегут влево по канаве, вдоль холма.
Они залегают в кустах. На вершине холма стоит овчарня.
Осипов: — Ушли. А, товарищ прапорщик? Ушли?
Ему страшно и не хочется никуда идти. Никому не хочется.
Вдруг дверь овчарни открывается, из неё выбегает чечен. Солдаты открывают огонь, быстро убивают его, затем вскакивают и бегут к овчарне. Сидельников кричит. Все кричат. Двое стреляют в ту сторону, куда бежал чечен — там кусты, ветки еще шевелятся. В кустах начинают кричать, туда кидают гранаты. Крики прекращаются.
Земляной пол овчарни усыпан стреляными гильзами, осколками, валяются две стреляные «мухи», стены пробиты снарядами КПВТ, на земле кровь. Никого нет.
Сидельников садится на корточки спиной к стене. Смотрит в щель. Из овчарни отличный обзор, колонна как на ладони.
Не сразу солдаты замечают, что в углу, заваленный соломой, лежит еще один чечен, он тяжело ранен. Никто ничего не говорит, чечен смотрит на вошедших. Старшина молча подходит к нему и стреляет ему в голову.
Старшина: — Уходим.
Он вынимает гранату и бросает её на пол.
Солдаты складывают сгоревших на броню, там уже лежат несколько тел, они накрыты плащ-палатками. Около башни сидит раненный, у него раздроблена рука. Он раскачивается взад-вперед, мычит. Приводят контуженного водителя БТРа, он весь обгорел, его трясет, голова дергается.
Один БТР сдают задним ходом, солдат руководит процессом («стой!») Сгоревший «Урал» цепляют к БТРу тросом. Солдат заглядывает в кузов, там одним большим комом сплавились гуманитарные конфеты. На некоторых еще можно различить фантики. Солдат штыком отковыривает кусок карамели, кладет в карман. Колонна трогается, огибая сгоревший бэтэр. Над головами пролетают две вертушки, разворачиваются и начинают отрабатывать по противоположному склону холма. Оттуда отстреливаются.
БТР трясет и Тренчик, накрытый плащ-палаткой из-под которой торчат его сгоревшие ноги в кирзачах, все время сползает на Сидельникова. Сидельников сначала пытается отодвинуться, потом прижимает рукой колено убитого к броне, но он все равно сползает; тогда Сидельников наваливается на него локтем.
ЗТМ
ТИТРЫ: «Ачхой-Мартановский район»
Жара, степь. Полк. Работает дырчик. Солдаты в обрезанных по колено кальсонах чинят гусеницу танка.
К шлагбауму подъезжает АРС (водовозка) и сопровождающий его БТР. Их пропускают в полк.
Землянка. На земле, на куче бушлатов, спят связисты. Полог откидывается, заглядывает Пан.
Пан: — Эй, подъем! Вода приехала, воду проспали!
Связисты с ванной, тазами и тубусами бегут к кухне.
Пан: — Давайте быстрее! Бля, наваляют нам теперь.
Зюзик: — Кто?
Пан: — Да есть тут деятели. Вынь им воду да положь.
Зюзик: — Фикса?
Пан: — Да. Вы че, не знали про воду что ль? Здесь водопровода нету. Назначайте ответственного за воду или как хотите дежурьте, но вечером ванна должна быть полная. Это теперь ваша забота, ясно?
Сидельников: — Ясно.
Они подбегают к АРСу, открывают кран, набирают в бачки воду. Из кухни (большая палатка) выходит контрактник Серега, начальник кухни. Он сильно пьян.
Серега: — Блядская сила, опять эта чертова связь.
Он со всего размаху бьет берцем Пана по копчику. Пан кричит и, прогнувшись падает на спину. Он стонет в луже питьевой воды под колесами АРСа и никак не может встать.
Серега: — Чего ты стонешь, баран! Встать! Смирно! Я когда-нибудь расстреляю вас, придурков! Вам воду давали вчера? Я тебя спрашиваю, воду давали?
Пан: — Давали.
Серега: — Так в чем проблема?
Пан: — Серег, но нас ведь уже не четырнадцать человек. Нам духов прислали.
Серега: — А мне плевать! У меня расклад — на роту связи четырнадцать литров! Еще раз увижу, отдам на растерзание своим орлам, они вас заклюют на хрен. Заклюете, орлы? — спрашивает он своих поваров, которые драят котлы рядом с АРСом. У них невероятно задроченный вид, они даже еще большие чумоходы, чем связь. С ног до головы повара покрыты несмываемым слоем вонючего жира, у одного, самого тощего, с уха свисает длинная вермишелина.
— Заклюем, — отвечают орлы. Тощий тыльной стороной ладони снимает вермишелину с уха.
Серега: — Заклюют. Ещё раз поймаю, убью. Свободны.
Связь идет в палатку, не забыв прихватить при этом свои бидоны. Они полные, не удалось наполнить лишь ванночку. Её, прихрамывая, несет Пан. Он потирает спину, кожа на пояснице содрана, синяк.
Пан: — Сука. Чуть задницу мне не сломал.
Пятая серия
Палатка, ночь. Коптит керосинка. Сидельников и Осипов курят, остальные просто лежат.
Осипов: — У меня обязательно будет четверо детей. Когда я вернусь, я обязательно наделаю четверых. Мне до дембеля полгода осталось, я годичник, после института.
Сидельников: — А чего лейтенантом не пошел.
Осипов: — Так летехой ж два года служить. А так — через четыре месяца дембель. Да. И у меня будет четверо детей.
Мутный: — Андрюх, а ты трахался?
Осипов: — Конечно. У меня Юлька была. Я с ней в школе учился.
Мутный: — А ты?
Сидельников: — Наверное.
Мутный: — Как это?
Сидельников: — На вечеринке было. Я напился тогда и почти ничего не помню. Это можно считать за один раз?
Осипов: — Можно.
Мутный: — А ты, Зюзик? У тебя было?
Зюзик: — Было.
Мутный: — Врешь. Ни черта у тебя не было.
Зюзик: — Ну и что? Ну и что, что не было? У меня все ещё будет, понял? У меня все еще будет!
Мутный: — А если не успеешь?
Зюзик: — Пошел ты.
Мутный: — Ну ладно, чего ты. Я пошутил. Все у тебя ещё будет.
Сидельников: — Сплюнь, дурак.
Осипов: — А ты молодец. Не испугался тогда, на дороге. А я со страху обмочился.
Сидельников: — Я тоже.
Окоп. Рядом в капонире бэтэр.
Сидельников и Пан сидят в окопе. Сидельников смотрит на поле, Пан сидит на цинке.
Пан: — Сядь. Здесь слушать надо.
Сидельников: — Что слушать?
Пан: — Услышишь — узнаешь.
Сидельников: — Это анаша?
Пан: — Да. Целое поле, до самых гор. Только рвать нельзя.
Сидельников: — Почему?
Пан: — Заминировано все. Растяжки сразу за бруствером, дальше противопехотки. Так что услышим если кто пойдет.
Сидельников достает сигареты, спички.
Пан: — Не кури. Сигарету в ночник за километр видно. До гор как раз столько.
Сидельников: — Там чехи?
Пан: — Да.
Люк в бэтэре откидывается, высовывается Саня:
— Связисты! Длинный! У тебя конфеты остались еще?
Сидельников: — Да, Сань. В палатке.
Саня: — Принеси.
Сидельников встает.
Пан: — Не ходи.
Сидельников: — Почему?
Пан: — Не ходи. Че ты им шуршишь? У них свои духи есть, пускай своих гоняют.
Саня: — Ты че там подпездываешь?
Пан: — Сань, ты же знаешь, им Фикса не разрешает шуршать для вас.
Саня: — Да мне плевать на вашего Фиксу. Дембель деревянный. Я и ему сейчас башку разобью. Длинный, ты че, сука, не пойдешь?
Сидельников встает и молча идет за конфетами.
Саня: — Лезь сюда.
Саня сидит на ресничке БТРа. Сидельников лезет на броню, садится рядом, спиной опершись на ствол КПВТ.
Саня: — На.
Он угощает Сидельникова его же конфетами.
Саня: — Ты откуда, Длинный?
Сидельников: — Из Москвы.
Саня: — А-а… Красную площадь видел?
Сидельников кивает.
Саня: — Я тоже видел. Я два раза в Москве был. Ничего так у вас. Но у нас лучше.
Сидельников: — А ты откуда?
Саня: — С Нижнего.
Из люка вылезает Боксер.
Боксер: — Блядь! Че ты перед стволом сел, баран! Иди на хрен отсюда. Чуть не пристрелил придурка.
Он кидает в Сидельникова магазин.
Сидельников отсаживается.
Боксер: — Магазин подними.
Сидельников спрыгивает с брони, поднимает магазин и протягивает его Сане. Саня швыряет его в люк. Оттуда матерится Боксер (Ща я покидаю кому-то!) Он разворачивает башню и дает длинную очередь по горам.
Саня: — Слышь, длинный, а у тебя шмаль есть?
Сидельников: — Нет.
Саня: — А можешь достать?
Сидельников отрицательно качает головой.
Саня: — Че ты такой нешаристый, а? Слышь, а иди нарви шмали, а?
Сидельников: — А где?
Саня: — Да вон, на поле. Там классная шмаль. Сходи, а?
Сидельников смотрит на поле. Потом на Саню.
Саня: — Че? Не пойдешь?
Пан: — Сань, не надо, он же подорвется.
Саня: — Не подорвется. Пойдешь?
Сидельников: — Я не пойду.
Саня: — Да? Ну, смотри.
Светает. Сидельников сидит, прислонившись спиной к стенке окопа и положив голову на плечо. Открывает глаза. По полю идет врачиха с лейтенантом-медиком. Они ступают легко, ставя ногу как попало, он наклоняется и срывает ей цветок, она улыбается. Они проходят мимо окопа, летеха подтягивается несколько раз на турнике, она смотрит на него, потом они исчезают в траншее.
ЗТМ
ТИТРЫ: «ШАТОЙ»
Пять бэх с солдатами на броне едут по серпантинке в горах.
Горы, горное село.
Одна бэха въезжает в отару овец, останавливается, остальные рассредоточиваются в линию. Баран раздражен видом непонятного зеленого чудовища в своем гареме, он пытается погнать бэху, разгоняется и бьет в гусеницу рогами. Солдаты сидят на броне, курят, смотрят на барана. Потом один стреляет в него, тушу кидают на броню: «Давай сюда. Вот и жратва».
Лейтенант на броне раскладывает карту:
— Лихач, смотри. Значит, идем вот так, до центральной площади. Ты со своими чистишь по правой стороне, Пионер — ты со мной пойдешь по левой. Все ясно?
— Ясно.
— Ну, не хрена тянуть. Пошли.
В селе пусто, ветер гоняет бумагу. Солдаты, человек десять, идут по улице. Много разрушенных домов. Из ворот, поджав хвост выходит собака, смотрит на солдат, затем убегает.
Ротный: — Тихо что-то.
Пионер: — Хреновое это село, командир.
Солдаты заходят во двор. Во дворе тоже пусто, двери нараспашку. Под навесом стоит «девятка», колес нет, двери в пулевых отверстиях. Сидельников подходит к ней, открывает дверь, заглядывает. На пассажирском сиденье сгустками растеклось темно-красное, взмывает рой мух. Сидельников отшатывается.
Пионер: — Тебе че, сука, жить надоело? (Он толкает его кулаком в челюсть) Связисты все такие бараны, или ты один? А если там растяжка была? (снова толчок) Ничего не трогай здесь, понял?
Сидельников: — Понял.
Они заходят в дом. Целый он только снаружи, внутри куча мусора, нет двух стен, крыши — прямое попадание снаряда. На уцелевшей стене — новые обои в цветочек, стоит трельяж, на нем — засыпанные пылью помады, всякие флаконы, прислоненная к разбитому зеркалу сидит большая кукла. От порыва ветра она падает, закрывает глаза. «Мама, мама, мама» — раздается из куклы.
Один солдат наклоняется, из-под кирпичей достает прозрачный чемодан с китайским пледом.
— Че это?
— Одеяло.
— Еще есть?
— Ищи.
Он начинает еще искать, достает свитер, спортивные штаны, все это кладет на чемодан.
— Мужики! Идите сюда!
Кричат из сарая. В сарае склад боеприпасов, много минометных мин. Стоят топчаны, на полу — куча одеял. Один солдат стоит около одеял, держит на стволе окровавленную солдатскую пидорку.
