— Ты так думаешь? — Он тщательно пригладил волосы. — Слушай! Эта тарабарщина с искривлением пространства вывела из строя робота «Консолидейтед», и математики объяснили это так: межзвездный перелет смертелен для человека. Какому же роботу мы должны верить? Нашему, насколько я понимаю, представили те же данные.
      Пауэлл бешено дергал себя за усы.
      — Не притворяйся, Майк, что не знаешь роботехники. Прежде чем робот обретет физическую возможность нарушить Первый Закон, в нем так много должно поломаться, что он десять раз успеет превратиться в кучу лома. Нет, тут должно быть какое-то очень простое объяснение.
      — О, конечно! Попроси дворецкого, чтобы он разбудил меня вовремя. Все это так просто, что мне незачем волноваться, и я буду спать как дитя.
      — Ради Юпитера, Майк, чем ты сейчас недоволен? Мозг о нас заботится. Здесь тепло. Светло. Есть воздух. А стартового ускорения не хватило бы даже на то, чтобы растрепать твои волосы, будь они достаточно приглажены.
      — Да? А что мы будем есть? Что мы будем пить? Где мы? Как мы вернемся? А если авария, к какому выходу и в каком скафандре должны мы бежать — бежать, а не идти шагом? Я даже не видел здесь ванной и тех мелких удобств, которые обычно бывают рядом с ней. Конечно, о нас заботятся, и неплохо! Голос, прервавший речь Донована, принадлежал не Пауэллу. Он принадлежал никому. Он висел в воздухе — громовой и ошеломляющий:
      — Грегори Пауэлл! Майкл Донован! Грегори Пауэлл! Майкл Донован! Просим сообщить ваше местонахождение. Если корабль поддается управлению, просим вернуться на базу. Грегори Пауэлл! Майкл Донован!..
      Эти слова с механической размеренностью повторялись снова и снова, разделенные неизменными четкими паузами.
      — Откуда это? — спросил Донован.
      Не знаю, — напряженно прошептал Пауэлл. — Откуда здесь свет? Откуда здесь все?
      — Но как же нам отвечать? Они переговаривались во время пауз, разделявших гулкие повторяющиеся призывы.
      Стены были голы — настолько, насколько голой может быть гладкая, ничем не прерываемая, плавно изгибающаяся металлическая поверхность.
      — Покричим в ответ, — предложил Пауэлл. Так они и сделали. Они кричали сначала по одиночке, потом хором:
      — Местонахождение неизвестно! Корабль не управляется! Положение отчаянное!
      Они охрипли. Короткие деловые фразы начали перемежаться воплями и бранью, а холодный, зловещий голос продолжал их звать.
      — Они нас не слышат, — задыхаясь, проговорил Донован. — Здесь нет передатчика. Только приемник.
      Невидящими глазами он уставился в стену.
      Медленно, постепенно гулкий голос становился все тише и глуше. Когда он превратился в шепот, они снова принялись кричать и попробовали еще раз, когда наступила полная тишина.
      Минут пятнадцать спустя Пауэлл без всякого выражения сказал:
      — Давай пройдем по кораблю еще раз. Должна же здесь быть какая-то еда.
      В его голосе не слышно было никакой надежды. Он был готов признать свое поражение.
      Они вышли в коридор и принялись осматривать помещения — один по левую сторону, другой — по правую. Они слышали гулкие шаги друг друга, время от времени встречались в коридоре, обменивались свирепыми взглядами и вновь пускались на поиски.
      Неожиданно Пауэлл нашел то, что искал. В тот же момент до него донесся радостный возглас Донована:
      — Эй, Грег, здесь есть все удобства! Как это мы раньше не заметили?
      Минут через десять Донован, поплутав немного, разыскал Пауэлла.
      — Душ пока не отыскался… — начал он и осекся. — Еда!
      Часть стены, скользнув вниз, открыла проем неправильной формы с двумя полками. Верхняя была уставлена разнообразными жестянками без этикеток. Эмалированные банки на нижней полке были все одинаковые, и Донован почувствовал, как по ногам потянуло холодком. Нижняя полка охлаждалась.
      — Как?.. Как?..
      — Раньше этого не было, — коротко ответил Пауэлл. — Эта часть стены отодвинулась, как только я вошел.
      Он уже ел. Жестянка оказалась самоподогревающейся, с ложкой внутри, и в помещении уютно запахло тушеной фасолью.
      Бери-ка банку, Майк!
      Донован заколебался — А что в меню?
      — Откуда мне знать? Ты стал очень разборчив?
      — Нет, но в полетах я только и ем что фасоль. Мне бы что-нибудь другое.
      — Он провел рукой по рядам банок и выбрал сверкающую плоскую овальную жестянку, в какие упаковывают лососину и прочие деликатесы. Он нажал на крышку, и она открылась.
      — Фасоль! — взвыл Донован и потянулся за новой банкой.
      Пауэлл ухватил его за штаны.
      — Лучше съешь эту, сынок. Запасы ограничены, а мы можем пробыть здесь очень долго.
      Донован нехотя отошел от полок.
      — И больше ничего нет? Одна фасоль?
      — Возможно. — А что на нижней полке?
      — Молоко.
      Только молоко? — возмутился Донован.
      — Похоже.
      В ледяном молчании они пообедали фасолью молоком, а когда они направились к двери, панель скользнула на место, и стена снова стала сплошной. Пауэлл вздохнул.
      — Все делается автоматически. От сих и до сих. Никогда еще я не чувствовал себя таким беспомощным. Где, говоришь, твои удобства?
      — Вон там. И их тоже не было, когда мы смотрели в первый раз.
      Через пятнадцать минут они уже снова сидели в своих креслах в каюте с иллюминатором и мрачно глядели друг на друга.
      Пауэлл угрюмо покосился на единственный циферблат. Там по-прежнему было написано «парсеки», цифры все еще кончались на 1 000 000, а стрелка все так же неподвижно стояла на нулевом делении.
      В святая святых «Ю. С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн» Альфред Лэннинг устало промолвил:
      — Они не отвечают. Мы перепробовали все волны, все диапазоны — и широковещательные, и частотные, передавали и кодом, и открытым текстом и даже пробовали эти субэфирные новинки. А Мозг все еще ничего не говорит?
      Этот вопрос был обращен к доктору Кэлвин.
      — Он не хочет говорить на эту тему подробнее, Альфред, — ответила она. — Он утверждает, что они нас слышат… а когда я пытаюсь настаивать, он начинает… ну, упрямиться, что ли. А этого не должно быть. Упрямый робот? Невозможно.
      — Скажите, чего вы все-таки добились, Сьюзен?
      — Пожалуйста. Он признался, что сам полностью управляет кораблем. Он не сомневается, что они останутся целы и невредимы, но подробнее говорить не хочет. Настаивать я не решаюсь. Тем не менее все эти отклонения как будто сосредоточиваются вокруг идеи межзвездного прыжка. Мозг определенно засмеялся, когда я коснулась этого вопроса. Есть и другие признаки ненормальности, но это самый явный.
      Обведя их взглядом, она добавила:
      — Я имею в виду истерию. Я тут же заговорила о другом и надеюсь, что не успела ничему повредить, но это дало мне ключ. С истерией я справлюсь. Дайте мне двенадцать часов! Если я смогу привести его в норму, он вернет корабль.
      Богерт вдруг побледнел.
      — Межзвездный прыжок?
      — В чем дело? — одновременно воскликнули Кэлвин и Лэннинг.
      — Расчеты двигателя, которые выдал Мозг… Погодите… Мне кое-что пришло в голову… Он выбежал из комнаты. Лэннинг поглядел ему вслед и отрывисто сказал:
      — Займитесь своим делом, Сьюзен.
      Два часа спустя Богерт возбужденно говорил:
      — Уверяю вас, Лэннинг, дело именно в этом. Межзвездный прыжок не может быть мгновенным — ведь скорость света конечна. В искривленном пространстве не может существовать жизнь… Не могут существовать ни вещество, ни энергия как таковые. Я не знаю, какую форму это может принять, но дело именно в этом. Вот что погубило робота «Консолидейтед»!
      Донован выглядел измученным, да и чувствовал себя так же.
      — Всего пять дней?
      — Всего пять дней. Я уверен, что не ошибаюсь.
      Донован в отчаянии огляделся. Сквозь стекло были видны звезды — знакомые, но бесконечно равнодушные. От стен веяло холодом, лампы, только что вновь ярко вспыхнувшие, светили ослепительно и безжалостно, стрелка на циферблате упрямо показывала на нуль, а во рту Донован ощущал явственный вкус фасоли. Он злобно сказал:
      — Я хочу умыться.
      Пауэлл взглянул на него и ответил:
      — Я тоже. Можешь не стесняться. Но если только ты не собираешься купаться в молоке и остаться без питья…
      — Нам все равно скоро придется без него остаться.
      — Грег, когда начнется этот межзвездный прыжок?
      — А я почем знаю? Может быть, мы так и будем летать. Со временем мы достигнем цели. Не мы, так наши рассыпавшиеся скелеты. Но ведь, собственно говоря, именно возможность нашей смерти и заставила Мозг свихнуться.
      Донован сказал, не оборачиваясь:
      — Грег, я вот о чем подумал. Дело плохо. Нам нечем себя занять ходи взад-вперед и разговаривай сам с собой. Ты слыхал, как ребята терпели аварии в полете? Они сходили с ума куда раньше, чем умирали от голода. Не знаю, Грег, но с того времени; как снова зажегся свет, со мной творится что-то неладное.
      Наступило молчание, потом послышался тихий голос Пауэлла:
      — Со мной тоже. Ты что чувствуешь? Рыжая голова повернулась.
      — Что-то неладно внутри. Все напряглось и как будто что-то колотится. Трудно дышать. Не могу стоять спокойно.
      — Гм-м… А вибрацию ощущаешь?
      — Какую вибрацию?
      — Сядь на минуту и посиди спокойно. Ее не слышишь, а чувствуешь как будто что-то где-то бьется, и весь корабль, и ты вместе с ним. Есть, верно?
      — Действительно. Что это, как ты думаешь, Грег? Может быть, дело в нас самих?
      — Возможно. — Пауэлл медленно провел рукой по усам. — А может быть, это двигатели корабля. Возможно, они переходят на другой режим.
      — Зачем?
      — Для межзвездного прыжка. Может быть, он скоро начнется, и черт его знает, что это будет. Донован задумался. Потом сказал гневно:
      — Если так, то пусть. Но хоть бы мы могли что-нибудь сделать! Унизительно сидеть вот так и ждать. Примерно через час Пауэлл посмотрел на свою руку, лежавшую на металлическом подлокотнике кресла, и с ледяным спокойствием произнес:
      — Дотронься до стены, Майк.
      Донован приложил ладонь к стене и сказал:
      — Она дрожит, Грег.
      Даже звезды как будто превратились в туманные пятнышки. Где-то за стенами, казалось, набирала силу гигантская машина, накапливая все больше и больше энергии для могучего прыжка.
      Это началось внезапно, с режущей боли. Пауэлл весь напрягся и судорожным движением привскочил в кресле. Он еще успел взглянуть на Донована, а потом у него в глазах потемнело, в ушах замер тонкий, всхлипывающий вопль товарища. Внутри него что-то, корчась, пыталось прорваться сквозь ледяной покров, который становился все толще и толще…
      Что-то вырвалось и завертелось в искрах мерцающего света и боли. Упало… … и завертелось… … и понеслось вниз… … в безмолвие!
      Это была смерть!
      Это был мир без движения и без ощущений. Мир тусклого, бесчувственного сознания — сознания тьмы, и безмолвия, и хаоса.
      И главное — сознания вечности.
      От человека остался лишь ничтожный белый клочок — его «я», закоченевшее и перепуганное…
      Потом проникновенно зазвучали слова, раскатившиеся над ним морем громового гула:
      — На вас плохо сидит ваш гроб? Почему бы не испробовать эластичные гробы фирмы Трупа С. Кадавра? Их научно разработанные формы соответствуют естественным изгибам тела и обогащены витаминами. Пользуйтесь гробами Кадавра — они удобны. Помните… вы… будете… мертвы… долго… долго!..
      Это был не совсем звук, но, что бы это ни было, оно замерло в отдалении, перейдя во вкрадчивый, тягучий шепот.
      Ничтожный белый клочок, который, возможно, когда-то был Пауэллом, тщетно цеплялся за неощутимые тысячелетия, окружавшие его со всех сторон, и беспомощно свернулся, когда раздался пронзительный вопль ста миллионов призраков, ста миллионов сопрано, который рос и усиливался:
      — Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь!
      — Мерзавец ты, как хорошо, что ты умрешь!
      — Мерзавец ты…
      Вверх и вверх по сумасшедшей спиральной гамме поднимался этот вопль, перешел в душераздирающий ультразвук, вырвался за пределы слышимости и снова полез все выше и выше…
      Белый клочок снова и снова сотрясала болезненная судорога. Потом он тихо напрягся…
      Послышались обыкновенные голоса — множество голосов. Шумела толпа, крутящийся людской водоворот, который несся сквозь него, и мимо, и вокруг, несся с бешеной скоростью, роняя зыбкие обрывки слов:
      — Куда тебя, приятель? Ты весь в дырках…
      — В геенну, должно быть, но у меня…
      — Я было добрался до рая, да Святой Пит, что с ключами…
      — Ну нет, он-то у меня в кулаке. Делывали мы с ним всякие делишки…
      — Эй, Сэм, сюда!..
      — Можешь замолвить словечко? Вельзевул говорит…
      — Пошли, любезный бес? Меня ждет Са…
      А над всем этим бухал все тот же раскатистый рев:
      СКОРЕЕ! СКОРЕЕ! СКОРЕЕ! Шевелись, не задерживайся — очередь ждет! Приготовьте документы и не забудьте при выходе поставить печать у Петра.
      Не попадите к чужому входу. Огня хватит на всех. ЭЙ, ТЫ, ЭЙ, ТЫ ТАМ! ВСТАНЬ В ОЧЕРЕДЬ, А НЕ ТО…
      Белый клочок, который когда-то был Пауэллом, робко пополз назад, пятясь от надвигавшегося на него крика, чувствуя, как в него больно тычет указующий перст. Все смешалось в радугу звуков, осыпавшую осколками измученный мозг.
      Пауэлл снова сидел в кресле. Он чувствовал, что весь дрожит.
      Донован открыл глаза — два выпученных шара, как будто облитых голубой глазурью.
      — Грег, — всхлипнул он, — ты был мертв?
      — Я… я чувствовал, что умер. Он не узнал своего охрипшего голоса. Донован сделал попытку встать, но она не увенчалась успехом.
      — А сейчас мы живы? Или будет еще?
      — Я… я чувствую, что жив.
      Пауэлл все еще хрипел. Он осторожно спросил:
      — Ты… ты что-нибудь слышал, когда… когда был мертв?
      Донован помолчал, потом медленно кивнул.
      — А ты?
      Да. Ты слышал про гробы?.. И женское пение?.. И как шла очередь в ад? Слышал?
      Донован покачал головой.
      — Только один голос.
      — Громкий?
      Нет. Тихий, но такой шершавый, как напильником по кончикам пальцев. Это была проповедь. Про геенну огненную. Он рассказывал о муках… ну, ты это знаешь. Я как-то слышал такую проповедь… Почти такую.
      Он был весь мокрый от пота. Они заметили, что сквозь иллюминатор проникает свет — слабый, бело-голубой — и исходит он от далекой сверкающей горошинки, которая не была родным Солнцем.
      А Пауэлл дрожащим пальцем показал на единственный циферблат. Стрелка неподвижно и гордо стояла у деления, где было написано «300 000 парсеков».
      — Майк, — сказал Пауэлл, — если это правда, то мы вообще за пределами Галактики.
      — Черт! — ответил Донован. — Значит, мы первыми вышли за пределы Солнечной системы, Грег!
      — Да, именно! Мы улетели от Солнца. Мы вырвались за пределы Галактики. Майк, этот корабль решает проблему! Это свобода для всего человечества — свобода переселиться на любую звезду, на миллионы, и миллиарды, и триллионы звезд!
      И он тяжело упал в кресло.
      — Но как же мы вернемся, Майк? Донован неуверенно улыбнулся.
      — Ерунда! Корабль доставил нас сюда, корабль отвезет нас обратно. А я, пожалуй, поел бы фасоли.
      — Но, Майк… постой. Если он отвезет нас обратно таким же способом, каким доставил сюда…
      Донован, не успев подняться, снова рухнул в кресло. Пауэлл продолжал:
      — Нам придется… снова умереть, Майк.
      — Что ж, — вздохнул Донован, — придется так придется. По крайней мере это не навечно. Не очень навечно…
      Теперь Сьюзен Кэлвин говорила медленно. Уже шесть часов она медленно допрашивала Мозг — шесть бесплодных часов. Она устала от этих повторений, от этих обиняков, устала от всего.
      — Так вот, Мозг, еще один вопрос. Ты должен постараться ответить на него просто. Ты ясно представлял себе этот межзвездный прыжок? Очень далеко он их заведет?
      — Куда они захотят, мисс Сьюзен. С искривлением пространства это не фокус, честное слово.
      — А по ту сторону что они увидят?
      — Звезды и все остальное. А вы что думали? И неожиданно для себя она спросила:
      — Значит, они будут живы?
      — Конечно!
      — И межзвездный прыжок им не повредит? Она замерла. Мозг молчал. Вот оно! Она коснулась больного места.!
      — Мозг! — тихо взмолилась она. — Мозг, ты меня слышишь?
      Раздался слабый, дрожащий голос Мозга:
      — Я должен отвечать? О прыжке?
      — Нет, если тебе не хочется. Конечно, это было бы интересно… Но только если ты сам хочешь.
      Сьюзен Кэлвин старалась говорить как можно веселее.
      — Ну-у-у… Вы мне все испортили.
      Она внезапно вскочила — ее озарила догадка.
      — О Боже! — У нее перехватило дыхание. — Боже! Она почувствовала, как все напряжение этих часов и дней мгновенно разрядилось. Позже она сказала Лэннингу:
      — Уверяю вас, все хорошо. Нет, сейчас оставьте меня в покое. Корабль вернется, и вместе с людьми, а я хочу отдохнуть. Я должна отдохнуть. Теперь уйдите.
      Корабль вернулся на Землю так же тихо и плавно, как и взлетел. Он сел точно на прежнее место. Открылся главный люк, и из него осторожно вышли двое, потирая заросшие густой щетиной подбородки И рыжий медленно встал на колени и звонко поцеловал бетонную дорожку.
      Они еле отделались от собравшейся толпы и от двух ретивых санитаров, которые выскочили с носилками из подлетевшей санитарной машины Грегори Пауэлл спросил:
      — Где тут ближайший душ? Их увели.
      Потом все собрались вокруг стола. Здесь был весь цвет «Ю.С. Роботс энд Мекэникл Мен Корпорейшн». Пауэлл и Донован кончили свой краткий, но захватывающий рассказ.
      Наступившее молчание прервала Сьюзен Кэлвин. За прошедшие несколько дней к ней вернулось ее обычное ледяное, несколько ядовитое спокойствие — и все-таки она казалась немного смущенной.
      — Строго говоря, — сказала она, — во всем виновата я. Когда мы впервые поставили эту задачу перед Мозгом, я, как кое-кто из вас, надеюсь, помнит, всячески старалась внушить ему, чтобы он выдал обратно ту порцию данных, которая содержит в себе дилемму. При этом я сказала ему примерно такую фразу:
      «Пусть тебя не волнует гибель людей. Для нас это вовсе не важно. Просто выдай перфокарту обратно и забудь о ней».
      — Гм, — произнес Лэннинг. — Ну и что же произошло?
      — То, чего и следовало ожидать. Когда эти данные были им получены и он вывел формулу, определявшую минимальный промежуток времени, необходимый для межзвездного прыжка, стало ясно, что для людей это означает смерть. Тут-то и сломалась машина «Консолидейтед». Но я добилась того, что гибель человека представлялась Мозгу не такой уж существенной — не то чтобы допустимой, потому что Первый Закон нарушен быть не может но достаточно неважной, так что Мозг успел еще раз осмыслить эту формулу. И понять, что после этого интервала люди вернутся к жизни, — точно так же как возобновится существование вещества и энергии самого корабля. Другими словами, эта так называемая «смерть» оказалась сугубо временным явлением.
      Она обвела взглядом сидевших за столом. Все внимательно слушали.
      Поэтому он смог обработать эти данные, — продолжала она, — хотя для него это прошло и не совсем безболезненно. Несмотря на то что смерть должна была быть временной, несмотря на то что она представлялась не очень существенной, все же этого было достаточно, чтобы слегка вывести его из равновесия.
      Она спокойно закончила:
      — У него появилось чувство юмора — видите ли, это тоже выход из положения, один из путей частичного бегства от действительности. Мозг сделался шутником.
      Пауэлл и Донован вскочили.
      — Что?! — воскликнул Пауэлл. Донован выразился гораздо цветистее.
      — Да, это так, — ответила Кэлвин. — Он заботился о вас, обеспечил вашу безопасность, но вы не могли ничем управлять, потому что управление предназначалось не для вас, а для расшалившегося Мозга. Мы смогли связаться с вами по радио, но ответить вы не могли. Пищи у вас было достаточно, но это были только фасоль и молоко. Потом вы, так сказать, умерли и воскресли, но эта ваша временная смерть была сделана… ну… не скучной. Хотела бы я знать, как это ему удалось. Это была коронная шуточка Мозга, но намерения у него были добрые.
      — Добрые! — задыхаясь, прохрипел Донован. — Ну, будь у этого милого шутника шея…
      Лэннинг предостерегающе поднял руку, и Донован умолк.
      — Ну хорошо, это было неприятно, но все позади. Что же мы предпримем дальше?
      — Очевидно, нам предстоит усовершенствовать двигатель для искривления пространства, — спокойно произнес Богерт. — Наверняка есть какой-нибудь способ обойти этот интервал, необходимый для прыжка. Если такой способ существует, мы его найдем — ведь только у нас есть грандиозный суперробот. Межзвездные полеты окажутся монополией «Ю. С. Роботс», а человечество получит возможность покорить Галактику.
      — А как же «Консолидейтед»? — спросил Лэннинг.
      — Эй, — внезапно прервал его Донован. — У меня есть предложение. Они устроили «Ю. С. Роботс» порядочную пакость. Хоть все кончилось не так плохо, как они рассчитывали, и даже хорошо, но намерения у них были самые черные. А больше всего досталось нам с Грегом. Так вот, они хотели получить решение задачи, и они его получат. Перешлите им этот корабль с гарантией, и «Ю. С. Роботс» получит свои двести тысяч и стоимость постройки. А в случае, если они захотят его испытать… Что, если дать Мозгу еще немного пошалить, прежде чем его отрегулировать?
      — Мне кажется, это честно и справедливо, — невозмутимо сказал Лэннинг. А Богерт рассеянно добавил:
      — И строго отвечает условиям контракта…
 
       (перевод А. Иорданский)

РОБОТ ЭЛ-76 ПОПАДАЕТ НЕ ТУДА