Глава 25

Мрак отрезал у солнца лишь крошечный ломтик с ноготь толщиной, но всех наблюдателей как громом поразило это начало убывания.

Особенно сокрушительный удар наползающая на солнце тень нанесла Теремону. Он содрогнулся, поднес ладони ко лбу и отвернулся от окна. Его до глубины души потряс вид ущербного Довима. Теремон-скептик, Теремон-насмешник, Теремон – судья чужого сумасбродства…

Боги! Как я ошибался!

Он встретился глазами с Сиферрой. Она смотрела на него с другого конца комнаты. В ее взгляде было презрение – или жалость? Теремон заставил себя не отводить глаз и печально покачал головой, словно говоря со всем смирением: «Я все испортил и прошу прощения. Простите. Простите».

Ему показалось, что Сиферра улыбнулась – может быть, поняла, что он хотел сказать.

Потом все разом закричали и какой-то миг беспорядочно метались по комнате; но вскоре суматоха уступила место деловитой спешке, и астрономы стали расходиться по местам согласно своему расписанию: кто в купол, наблюдать затмение в телескопы, кто к компьютерам, кто замерять ручными приборами убывание Довима. В этот критический момент было не до эмоций. Ученых ждала работа. Оставшийся в одиночестве Теремон поискал глазами Бинея и увидел его за пультом, торопливо решающего какую-то задачу. Атора же и след простыл. Подошедший Ширин прозаически сказал:

– Первый контакт состоялся пять-десять минут назад. Чуть раньше, чем ожидали, но в расчетах наверняка еще много неточностей, несмотря на все затраченные усилия. Вы бы лучше отошли от окна, – улыбнулся он.

– Это почему же? – Теремон снова повернулся посмотреть на Довим.

– Агор в ярости, – прошептал психолог. – Он пропустил первый контакт из-за стычки с Фолимуном. Ваша позиция небезопасна. Если Атор будет проходить мимо, он может выбросить вас в окно.

Теремон коротко кивнул, и Ширин удивленно уставился на него.

– Проклятье, да вы весь дрожите!

Теремон облизнул сухие губы и попытался улыбнуться:

– Мне и вправду нехорошо.

– Но вы держите себя в руках, да? – насторожился психолог.

– Да! – негодующе выкрикнул Теремон. – Дайте мне шанс, хорошо? Вы знаете, я хотел верить в эту болтовню о затмении, но не мог, честное слово, не мог – все это казалось мне чистой воды выдумкой. Я хотел бы поверить ради Бинея, ради Сиферры, даже ради Атора, как ни странно. Но не мог. Не мог до этой самой минуты. Дайте мне привыкнуть к этой мысли, хорошо? У вас на это было несколько месяцев, а на меня все обрушилось сразу.

– Понимаю, – задумчиво произнес Ширин. – Слушайте – у вас есть семья? Родители, жена, дети?

– Нет. Мне не о ком волноваться. Есть сестра, но она живет за две тысячи миль отсюда. Я с ней не виделся уже года два.

– Ну, а вы сами?

– Что я?

– Вы можете попытаться пройти в Убежище. Места у них хватит. Возможно, еще успеете – я могу позвонить туда и сказать, что вы идете, чтобы они открыли ворота…

– Вы полагаете, что я до смерти напугался?

– Вы сами говорите, что вам нехорошо.

– Может быть. Но я здесь для того, чтобы собрать материал. И сделаю это.

– Понятно, – слегка улыбнулся психолог. – Профессиональный долг?

– Хотя бы и так. Кроме того, я немало потрудился, чтобы сорвать подготовительную программу Атора, или вы забыли? Думаете, у меня хватит совести бежать в то самое Убежище, над которым я так издевался?

– Я не учел этой стороны дела.

– Хотел бы я знать, не запрятано ли у них еще где-нибудь этого злополучного вина. Из всех подходящих для выпивки моментов…

– Ш-ш! – Психолог толкнул Теремона в бок. – Слышите?

Теремон посмотрел туда, куда указывал Ширин. Фолимун 66-й стоял у окна с выражением полного экстаза на лице, бормоча что-то нараспев. У журналиста по коже поползли мурашки.

– Что он такое говорит? Вы можете разобрать?

– Цитирует пятую главу Книги Откровений, – ответил Ширин. – Давайте помолчим и послушаем.

Апостол внезапно возвысил голос:

«И случилось в те дни, что Довим оставался на страже в небе дольше, чем Калгаш оборачивался вокруг себя; и, наконец, стало так, что на середине оборота один лишь Довим, сморщенный и холодный, остался светить над Калгашем.

И собирались люди на площадях и больших дорогах, и спорили и дивились такому виду, ибо некие страх и тревога смутили их дух. Разум их помрачился, и речь стала невнятной, ибо души их ожидали явления Звезд.

В городе же Тригоне, в полдень, вышел Вендрет 2-й и сказал его жителям: "Смотрите же, грешники! Презрели вы пути праведные, и вот грядет возмездие. Ныне близится Пещера Мрака, и поглотит она Калгаш и все, что на нем".

И пока он говорил, Пещера Мрака разверзлась и поглотила Довим, и не стало его видно на Калгаше. И раздались тут жалобные вопли и стенания, ибо души людские исполнились страха.

И стало так, что Тьма Пещеры пала на Калгаш всей своей страшной тяжестью, так что никакого света не было видно. И стали люди словно слепцы, и никто не видел своего соседа, хотя чувствовал дыхание его рядом.

И в сей Тьме вышли Звезды в несметном числе, и сияние их было подобно сиянию собрания всех богов. А вместе с ними явилась музыка, столь прекрасная, что даже листы деревьев обратились в языки и возгласили хвалу ей.

И в тот миг души покинули людей и устремились к Звездам; опустошенные же тела подобно зверям, бессмысленному скоту бродили с дикими воплями по темным городам калгашгким.

Со Звезд же тогда сошло Небесное Пламя, ниспосланное богами; и там, где Пламя касалось Калгаша, города сгорали до основания, и ничего не оставалось от людей и плодов труда их.

И тогда…»

Фолимун вдруг переменил свою речь. Он не смотрел в сторону двух других, но как будто почувствовал, что они прислушиваются к нему – и тембр его голоса поднялся на регистр выше, а интонация стала еще более напевной.

Теремон удивленно нахмурился. Слова казались почти знакомыми. Но легкая перемена в произношении, крохотное усилие голосовых связок – и он совершенно перестал понимать Фолимуна.

– Может быть, Сиферра сумела бы понять, – сказал Ширин. – Он, наверно, говорит на литургическом языке, на языке прошлого Года Праведности, с которого, скорее всего, и переведена Книга Откровений.

– А вы как будто неплохо в этом разбираетесь, – с любопытством сказал Теремон. – И что же он говорит?

– Думаете, я знаю? Да, я в последнее время занимался этим, но не так глубоко. Могу только догадываться. Кажется, мы собирались запереть его в чулан?

– Пусть его. Какая теперь разница? Это великий миг для него. Пусть насладится. – Теремон подвинул стул и провел рукой по волосам. Пальцы больше не тряслись. – Смешно. Теперь, когда все началось по-настоящему, я перестал психовать.

– Правда?

– А с чего бы? – с ноткой горячечного веселья спросил Теремон. – Я же ничем не могу остановить того, что происходит, правильно? Значит, остается это пережить. Как вы думаете, Звезды в самом деле появятся?

– Понятия не имею. Может быть, Биней знает.

– Или Атор.

– Атора оставьте в покое, – засмеялся психолог. – Он только что прошел через комнату и кинул на вас такой взгляд, который должен был бы убить вас на месте.

– Да уж, натерплюсь я сраму, когда все это кончится, – скривился Теремон. – Как по-вашему, не опасно будет выйти наружу и понаблюдать под открытым небом?

– Когда Тьма станет полной…

– Я не про Тьму. Тьму я, думаю, выдержу. Я про Звезды.

– Говорю же вам, что про Звезды я ничего не знаю.

– Может быть, они не столь уж страшны, как внушает Книга Откровений. Если эксперимент этих двух юнцов с дырками в потолке чего-нибудь стоит… – Он развел руками, словно взвешивая ответ в ладонях. – Скажите, Ширин, как по-вашему? Может у некоторых людей быть иммунитет к Тьме и Звездам?

Ширин пожал плечами и показал себе под ноги. Довим уже миновал зенит, и кровавый квадрат, падавший на пол из окна, переместился ближе к середине комнаты, рдея там, словно след жуткого преступления. Теремон задумчиво посмотрел на это тусклое пятно и обернулся, чтобы еще раз взглянуть на сам Довим.

У солнца теперь не хватало сбоку широкого ломтя – почти одной трети диска. Теремона передернуло. Когда-то он шутил с Бинеем насчет драконов на небе. Теперь ему казалось, что там и вправду завелся дракон, который сначала проглотил пять солнц, а теперь откусывает раз за разом от того, что осталось.

– В Саро сейчас, наверно, уже миллиона два народу захотело вступить в ряды Апостолов, – сказал Ширин. – И все они хлынули к резиденции Мондиора, пылая жаждой духовного возрождения, могу спорить. Существует ли иммунитет к Тьме? Скоро мы это узнаем, вам не кажется?

– Должен существовать. Как иначе Апостолы передавали бы Книгу Откровений от цикла к циклу, и как она, интересно, вообще была написана? Иммунитет должен быть. Если все свихнулись, кто же тогда написал книгу?

– Весьма вероятно, что служители тайного культа прятались в убежищах, пока все не кончилось, как и некоторые из нас сегодня.

– Не скажите. Книга Откровений написана от лица очевидца. Значит, ее авторы столкнулись с безумием – и не поддались ему.

– Ну что ж – есть три группы людей, которые могут сравнительно легко отделаться. Во-первых, те, кто вовсе не увидит Звезд – слепые, скажем, или такие, которые в стельку упьются в самом начале и пролежат так все затмение.

– Эти не считаются. Они ведь не очевидцы.

– Допустим. Вторая группы – это малые дети, для которых мир сам по себе так нов и странен, что необычное явление не более необычно, чем все остальное. Думаю, их не испугает ни Тьма, ни даже Звезды. Это будут просто очередные события в бесконечно удивительном мире. Вы согласны?

– Пожалуй, – задумчиво кивнул Теремон.

– И наконец, – тупоголовые, которых ничем не прошибешь. Чем тупее человек, тем меньше он пострадает – думаю, такой просто пожмет плечами и дождется восхода Оноса.

– По-вашему, Книга Откровений написана тупицами? – усмехнулся Теремон.

– Не совсем так. Ее, должно быть, создал один из величайших умов нового цикла, включив туда смутные воспоминания детей, бессвязный лепет обезумевших взрослых – а может быть, и россказни тупиц.

– Смотрите, чтобы Фолимун вас не услышал.

– Текст, разумеется, дополнялся и редактировался на протяжении многих лет. А может быть, и переходил из цикла в цикл – таким же образом, каким Атор надеется передать в будущее секрет тяготения. Но я стою на том, что эта книга не может не искажать действительности, даже если она основана на фактах. Вспомните эксперимент Фаро и Йимота с дырками в крыше, который у них не получился.

– Да, ну и что?

– Так вот, он не получился потому, что… – Ширин вдруг обеспокоено привстал. – О-го-го.

– Что-то случилось?

– Сюда идет Атор – и вы только посмотрите, какое у него лицо!

Теремон обернулся. Старый астроном надвигался на них, словно Дух Мщения из средневековой легенды. Глаза его пылали на белом, искаженном ужасом лице. Он метнул злобный взгляд сначала на Теремона и сказал Ширину:

– Последние пятнадцать минут я провел у телефона. Звонил в Убежище, в нашу охрану и в город.

– И что же?

– Писака может быть доволен – он поработал на славу. В городе полный кавардак. Повсюду волнения, грабежи, охваченные паникой толпы…

– А Убежище? – забеспокоился Ширин.

– Там все в порядке. Они заперлись, как и было запланировано, и собираются просидеть там до рассвета – по меньшей мере. У них все будет хорошо. Но город, Ширин – вы себе не представляете… – Старику было трудно говорить.

– Если бы вы только поверили, доктор, – сказал Теремон, – как глубоко я сожалею…

– Сейчас на это нет времени, – нетерпеливо оборвал его Ширин, кладя руку на плечо Атору. – А вы, доктор Атор? Как вы себя чувствуете?

– Разве это важно? – Атор оперся о раму окна, словно стараясь разглядеть, что творится в городе, и глухо продолжил: – Как только затмение началось, люди поняли, что все и дальше пойдет так, как говорили мы – и Апостолы тоже. И впали в истерию. Скоро займутся пожары. А сюда, должно быть, придет фолимуновская банда. Что будем делать, Ширин? Подскажите что-нибудь!

Ширин понурил голову и долго раздумывал, глядя в пол и потирая подбородок костяшками пальцев. Потом поднял голову и отрывисто сказал:

– Делать? А что тут сделаешь? Надо запереть двери и надеяться на лучшее.

– А может, сказать им, что мы убьем Фолимуна, если они попытаются вломиться сюда?

– И в самом деле его убьете?

– Ну… я не знаю…

– Не сделаете вы этого.

– Но если мы им скажем…

– Нет-нет. Это фанатики, Атор. Им уже известно, что Фолимун у нас в заложниках. Они, вероятно, даже приготовились к тому, что мы убьем его, как только они пойдут на штурм, и это их нимало не волнует. А вы на убийство неспособны – сами знаете.

– Да, конечно.

– Ну вот. Сколько еще до полного затмения?

– Примерно час.

– Нам остается лишь положиться на случай. Апостолам понадобится время, чтобы собрать народ – бьюсь об заклад, что это будет не апостольский отряд, а толпа обычных горожан, подзуживаемая горсточкой Апостолов, которые пообещают им отпущение грехов, спасение, что угодно. А еще больше времени займет у них дорога сюда. Обсерваторная Гора в добрых пяти милях от города.

Ширин выглянул в окно. Теремон последовал его примеру. Внизу возделанные поля граничили с белыми домиками предместий. Город смутно виднелся вдали – словно стена тумана в слабеющих лучах Довима. Всю картину заливал нездешний, кошмарный свет.

– Да, им понадобится время, – сказал Ширин. – Заприте все двери, продолжайте работу и молитесь, чтобы затмение опередило толпу. Когда выйдут Звезды, даже Апостолам, думаю, не удастся поднять людей на штурм.

От Довима осталась половина. Линия, делившая красное солнце пополам, была слегка закруглена, и темная часть, словно гигантское веко, неумолимо опускалась на светлую.

Теремон оцепенел. Все звуки в комнате за его спиной словно заглохли, и он слышал лишь тишину полей за окном. Даже насекомые умолкли, пораженные заревом.

– Не надо так долго смотреть, – сказал ему на ухо Ширин.

– На что не надо смотреть – на солнце?

– На город. И на небо. Я боюсь не за ваше зрение, Теремон, а за ваш разум.

– Мой разум на месте.

– Пусть там и остается. А как самочувствие?

– Да ничего… – Теремон сощурил глаза. В горле немного пересохло, и он оттянул пальцем ворот. Жмет.

Будто кто-то понемногу сдавливает горло. Теремон подергал шеей, но легче не стало. – Разве что немного трудно дышать.

– Затрудненное дыхание – один из первых симптомов приступа клаустрофобии. Когда почувствуете стеснение в груди, разумнее будет отойти от окна.

– Я хочу видеть, что происходит.

– Прекрасно. Как хотите.

Теремон широко раскрыл глаза и сделал два-три глубоких вдоха:

– Думаете, я не выдержу, да?

– Ничего я не знаю, Теремон, – устало сказал Ширин. – Все меняется с каждой минутой, видите сами. А вот и Биней.

Глава 26

Астроном подошел и встал, заслонив им свет.

– Привет, Биней, – пробормотал психолог.

– Я побуду с вами, ладно? Я закончил свои расчеты, и мне пока нечего делать до полного затмения. – Биней бросил взгляд на апостола, который уткнулся в маленькую, переплетенную в кожу книжку, извлеченную им из широкого рукава. – Его ведь собирались посадить под замок?

– Мы решили не делать этого, – сказал Теремон. – Биней, ты не знаешь, где Сиферра? Я видел ее недавно, а сейчас ее что-то нет.

– Она наверху, в куполе. Ей захотелось посмотреть в большой телескоп. Но в него видно не намного больше, чем невооруженным глазом.

– А Калгаш Второй?

– А на что там смотреть? Тьма и есть Тьма. Присутствие спутника заметно нам лишь потому, что он надвигается на Довим. А сам по себе он лишь сгусток ночи на ночном небе.

– Ночь, – медленно произнес Ширин. – Какое странное слово.

– Теперь уже нет, – сказал Теремон. – Значит, блуждающий спутник вам не виден, даже в большой телескоп?

– Наши телескопы не очень-то пригодны для этой цели, – смутился Биней. – Они превосходны, когда нужно наблюдать солнца, но чуть только немного стемнеет… – Биней все время расправлял плечи, точно хотел набрать в легкие побольше воздуха. – И все-таки Калгаш Второй – это реальность. Та зона Тьмы, что проходит между нами и Довимом – это и есть Калгаш Второй.

– Тебе трудно дышать, Биней? – спросил Ширин.

– Да, немного. – Астроном потянул носом. – Простыл, наверно.

– Это скорее клаустрофобия, чем простуда.

– Вы думаете?

– Почти уверен. Еще какие-нибудь необычные ощущения имеются?

– Есть еще такое чувство, словно глаза меня подводят. Все расплывается, и я ничего не вижу с такой четкостью, как следовало бы. А еще мне холодно.

– Ну, это-то не иллюзия. Тут и вправду холодно, – поежился Теремон. – У меня так застыли ноги, словно их долго везли в рефрижераторе.

– Главное сейчас, – уверенно сказал Ширин, – не сосредоточиваться на своих чувствах. Чем-то занять себя. Я говорил вам, Теремон, о причине, по которой не удался эксперимент Фаро и Йимота…