Приход ночи

– Мне кажется, этому холму по меньшей мере пять тысяч лет. А то и намного больше. Может быть, десять или пятнадцать. Мы не узнаем этого, пока не доберемся до самого нижнего слоя, а с этим придется подождать до следующей экспедиции – или до следующей за ней.

– Пять тысяч лет, говорите? Возможно ли?

– Со всеми этими вновь создаваемыми городами? Пять тысяч – это минимум.

– Но мы никогда еще не раскапывали столь древнее поселение, – сказал озадаченный Мадрин. – Самому Беклимоту меньше двух тысяч лет, верно? А мы считали его древнейшим человеческим поселением на Калгаше.

– Древнейшим, известным нам, – подчеркнула Сиферра. – Но почему бы не существовать еще более древним? Гораздо более древним? Эта фотография, Мадрин, дает нам ответ. Перед вами поселение, которое древнее Беклимота – предметы беклимотского стиля обнаружены в его верхнем слое, а сколько еще слоев внизу? Беклимот, должно быть – сравнительно совсем недавнее поселение. Город Томбо, ставший древностью еще до постройки Беклимота, горел и восстанавливался много-много раз, на протяжении, может быть, сотен поколений.

– Как видно, это очень несчастливое место, – заметил Мадрин. – Нельзя сказать, чтобы боги благословили его, а?

– До жителей, должно быть, это тоже дошло со временем, – сказал Балик.

– Да, – кивнула Сиферра. – В конце концов они, скорее всего, решили, что это место проклято, и вместо того, чтобы строиться на пепелище после очередного пожара, отошли чуть в сторону и построили Беклимот. Но перед этим они долго, очень долго, жили на Томбо. Мы сумели распознать архитектурный стиль двух верхних слоев – видите, здесь остатки среднебеклимотских строений, а под ними – раннебеклимотские решетчатые. Но стиль третьего сверху города – того, что от него осталось – мне совершенно незнаком. Четвертый город еще более чужд нам и очень примитивен, хотя по сравнению с пятым он верх строительного мастерства. А ниже начинается такая первобытная мешанина, что трудно сказать, где один город, а где другой. Но каждый город отделяется от предыдущего линией пожара – так мы считаем. А таблички…

– Что таблички? – спросил Мадрин, дрожа от волнения.

– Квадратные мы обнаружили в третьем слое. А длинные – из пятого. Для меня они полнейшая загадка, но я ведь не палеограф.

– Вот было бы здорово, – сказал Балик, – если бы эти таблички рассказали нам историю разрушения и возрождения Томбо.

– Вот было бы здорово, Балик, – пронзила его взглядом Сиферра, – если бы ты не строил воздушных замков!

– Извини, Сиферра, – язвительно ответил он. – Извини, что осмелился вымолвить слово.

Мадрин, не обращая внимания на их перепалку, склонился над квадратными табличками, потом перешел к длинным и наконец сказал:

– Изумительно! Совершенно изумительно!

– Вы можете их прочесть? – спросила Сиферра.

– Прочесть? – усмехнулся старик. – Нет, конечно. Вы ожидали чуда? Но я вижу здесь словесные блоки.

– Да, я тоже их вижу.

– И, кажется, почти различаю буквы. На более старых табличках совершенно неизвестное мне письмо, скорее всего слоговое: слишком много знаков для алфавитного. Но квадратные, как мне кажется, представляют собой крайне примитивную форму беклимотского письма. Смотрите – вот это куас, готов поручиться, а вот это несколько искаженная буква тифиак – самый настоящий тифиак. Мне надо будет поработать над ними, Сиферра. С моими осветительными приборами, моими камерами, моими сканнерами. Можно я возьму их с собой?

– С собой? – переспросила Сиферра так, будто Мадрин попросил у нее несколько ее пальцев.

– Только так я сумею их расшифровать.

– А вы полагаете, что сумеете? – спросил Балик.

– Я ничего не гарантирую. Но если этот знак – действительно тифиак, а этот куас, я смогу распознать и другие знаки, предшествовавшие беклимотским, и по крайней мере транслитерировать [транслитерация – передача букв одной письменности посредством букв другой] текст. Трудно, конечно, сказать, поймем ли мы его после этого. И сомнительно, чтобы я в чем-то продвинулся с длинными табличками, если вы только не найдете двуязычный источник, который поможет мне разгадать более древнюю письменность. Однако попробуем, Сиферра. Попробуем.

– Хорошо. Попробуйте. – Она любовно собрала таблички и снова положила в коробку, в которой везла их с Сагикана. Ей больно было расставаться с ними. Но Мадрин прав – с первого взгляда их не прочтешь, нужен лабораторный анализ. Она проводила грустным взглядом палеографа, прижимавшего к хилой груди драгоценную ношу. Они с Баликом снова остались одни.

– Сиферра… насчет того, что я говорил…

– Я же сказала – забудь. Как я забыла. Ты не против, если я теперь поработаю, Балик?

Глава 13

– Ну и как он это воспринял? – спросил Теремон. – Лучше, чем ты ожидал, правда?

– Он вел себя превосходно, – ответил Биней. Они сидели на террасе «Клуба Шести солнц». Дождь на время перестал, и стоял великолепный вечер, особенно ясный, как всегда бывает после долгих дождей. Тано и Сита на западе ярче, чем обычно, излучали свой резкий, белый, призрачный свет, а красный Довим на другой стороне сумрачного неба пылал, как крошечный самоцвет. – Он вообще был спокоен наружно, пока я не сказал, что испытывал искушение все скрыть, чтобы пощадить его чувства. Тут он взорвался и чуть было не съел меня живьем – и поделом мне. Но самое смешное… Официант! Официант! Пожалуйста, два «тано особых» – мне и моему другу. И двойные, пожалуйста.

– Ты, я смотрю, становишься заправским выпивохой.

– Я пью только здесь, – пожал плечами Биней. – Есть что-то такое в этой террасе, в виде на город, во всей здешней атмосфере.

– Так оно и начинается. Ты входишь во вкус, у тебя появляются приятные ассоциации между определенным местом и выпивкой, потом ты ради эксперимента выпиваешь где-нибудь еще, и пойдет и пойдет…

– Ты прямо Апостол. Они тоже считают алкоголь злом, верно?

– Они все считают злом. И алкоголь, разумеется, тоже. В том-то вся и прелесть, правда, друг? – засмеялся Теремон. – Но ты рассказывал мне об Агоре.

– Да. Настоящая комедия. Помнишь, ты брякнул, что Калгаш может сбивать с орбиты неизвестный фактор?

– Ну да, невидимый великан. Дракон, изрыгающий пламя в небесах.

– Так вот, Атор того же мнения!

– Он думает, что в небесах есть дракон?

– Не говори глупостей, – фыркнул Биней. – Просто какой-то неизвестный фактор. Может быть, темное солнце или другая планета, расположенная так, что мы ее не видим, но тем не менее влияющая на Калгаш силой своего притяжения.

– Не слишком ли фантастично?

– Возможно. Но Агор напомнил мне старый философский принцип – меч Тарголы, которым мы, фигурально говоря, должны поразить наиболее сложную из двух предложенных гипотез. Легче сыскать темное солнце, чем создать новую теорию всемирного тяготения. Отсюда следует…

– Темное солнце? Нет ли противоречия в этих двух словах? Солнце – источник света. Если оно темное, почему тогда оно солнце?

– Это лишь одна из вероятностей, которые Атор нам подбросил. Он может и не принимать ее всерьез. В последние дни мы только и делаем, что перебираем разные астрономические казусы, надеясь, что один из них может послужить объяснением… Смотри-ка, Ширин. – Биней помахал дородному психологу, только что вошедшему в зал. – Ширин! Ширин! Идите сюда, выпейте с нами.

Ширин осторожно прошел в узкую дверь.

– У тебя появились новые пороки, Биней?

– Не так, чтобы очень. Но Теремон открыл для меня «тано особый», и я, боюсь, вошел во вкус. Вы ведь знаете Теремона? Он ведет колонку в «Хронике».

– По-моему, мы еще не встречались, – сказал Ширин, протягивая руку. – Но я, конечно, много слышал о вас. Я дядя Раиссты 717-й.

– Профессор психологии, – кивнул Теремон. – И только что с Джонглорской выставки, верно?

– Вы, однако, в курсе всех событий, – удивился Ширин.

– Стараюсь. – К ним подошел официант. – Что вам взять? «Тано особый»?

– Слишком крепко для меня – и чересчур сладко. У вас, случайно, нет нельтигира?

– Джонглорского рома? Не уверен, – сказал официант. – Как вам подать его, если найду?

– Чистым, пожалуйста. Я пристрастился к нему на севере, – пояснил Ширин двум друзьям. – Кормят в Джонглоре ужасно, но ром делают приличный.

– Я слышал, на Выставке возникли большие неприятности, – сказал Теремон. – Какой-то аттракцион – путешествие во Тьме, от которого люди сходят с ума в самом буквальном смысле…

– Да, Таинственный Туннель. Из-за него я и ездил – город и его юрисконсульты пригласили меня в качестве эксперта.

– Это верно, что люди в Туннеле умирали от шока, а он тем не менее продолжал работать? – встрепенулся Теремон.

– Меня все об этом спрашивают. Да, там было несколько смертных случаев. Но популярности аттракциона это не повредило. Публика все равно шла на риск – и многие выходили оттуда с тяжелым психозом. Я там и сам побывал, в Туннеле, – содрогнулся Ширин. – Ну, теперь-то его закрыли. Я сказал, что если они этого не сделают, то выбросят миллионы на страховку – абсурдно ожидать, что люди вынесут столь интенсивную дозу Тьмы. И они прислушались ко мне.

– Оказывается, нельтигир у нас есть, – официант поставил перед Ширином бокал с темно-коричневым напитком. – Но всего одна бутылка, так что не торопитесь. – Психолог кивнул и тут же выпил больше половины. – Сударь, я же просил…

– Я слышал, – улыбнулся Ширин. – Впредь буду пить помедленнее. Говорят, у вас в обсерватории какая-то суматоха? – обратился он к Бинею. – Лилиат мне сказала, но она не знает точно, в чем дело. Какая-то новая теория, кажется?

– Мы с Теремоном как раз говорили об этом, – усмехнулся Биней. – Нет, не новая – противоречия в старой. Я занимался расчетами орбиты Калгаша, и вот…

Ширин слушал его со все возрастающим изумлением.

– Теория всемирного тяготения ошибочна? – выкрикнул он, не успел Биней дойти до середины. – Бог ты мой! Значит, если я сейчас поставлю свой бокал на стол, он может улететь в небеса? Тогда я уж лучше допью свой нельтигир!

– Нет, теория пока еще в силе, – засмеялся Биней. – Сейчас мы, то есть Атор – он возглавляет работу, и остается только дивиться его напору – сейчас он пытается найти математическое объяснение тому, почему наши цифры не сходятся с ответом.

– По-моему, это называется подтасовкой данных, – заметил Теремон.

– И мне это подозрительно, – подхватил Ширин. – Вам не нравится результат, и вы подгоняете его под нужный, ведь так? Главное, чтобы сошлось – не мытьем, так катаньем?

– Ну, не совсем так…

– Сознайся! Сознайся! – расхохотался Ширин. – Официант, еще один нельтигир! И «тано особый» для моего молодого друга, нарушителя этики. Теремон, могу я и вам предложить?

– Сделайте одолжение.

– Какое крушение иллюзий, Биней, – продолжал веселиться Ширин. – Я думал, только психологи подгоняют факты под теорию и называют то, что получилось, наукой. Вы, похоже, уподобились Апостолам Пламени!

– Перестаньте, Ширин.

– Апостолы тоже претендуют на звание ученых, – вставил Теремон. Биней и Ширин повернулись к нему. – На прошлой неделе, как раз перед началом дождей, я беседовал с одним из их предводителей. Надеялся увидеть Мондиора, но попал к некоему Фолимуну 66-му, их секретарю по связям с общественностью – очень ловкий, очень умный, очень привлекательный человек. Он полчаса втолковывал мне, что Апостолы обладают строго научными доказательствами того, что 19 тептара будущего года все солнца закатятся, мы погрузимся во Тьму и все до одного спятим с ума.

– Весь мир превратится в большой Таинственный Туннель, да? – весело сказал Ширин. – Этак у нас никаких психиатрических клиник не хватит, знаете ли. И психиатров тоже. Впрочем психиатры ведь тоже свихнутся.

– А что, они еще не все свихнулись? – ввернул Биней.

– И то верно.

– Всеобщее безумие – еще не самое худшее, – сказал Теремон. – Если верить Фолимуну, все небо покроется какими-то Звездами, которые воспламенят и сожгут наш мир. И мы обезумевшей толпой будем бродить по своим пылающим городам. Хвала небу, это всего лишь бред Мондиора.

– А вдруг нет? – внезапно отрезвел Ширин, и его, круглое лицо вытянулось. – Вдруг в этом что-то есть?

– Что за слова, – сказал Биней. – Пожалуй, по этому поводу следует выпить еще.

– Ты еще не допил того, что у тебя в стакане.

– Велика важность! Все равно надо выпить еще – потом. Официант! Официант!

Глава 14

Атор 77-й чувствовал, как усталость накатывает на него мерцающими волнами. Он потерял уже всякое представление о времени. Неужели он вправду просидел за столом шестнадцать часов подряд? И вчера тоже. И позавчера…

Так, во всяком случае, утверждала Наилда. Атор только что говорил с ней по видеофону, и у жены был измученный, явно обеспокоенный вид.

– Ты не хочешь пойти домой отдохнуть, Атор? Ты пропадаешь там практически круглые сутки.

– Разве?

– Ты ведь уже не молоденький.

– Но и не дряхлый старец, Наилда. А эта работа меня бодрит. После десяти лет подписывания бюджетных ведомостей и чтения чужих докладов я наконец-то занялся настоящим делом – и счастлив.

– Но тебе в твоем возрасте совсем не обязательно заниматься наукой, – еще больше обеспокоилась Наилда. – Ты уже составил себе имя, Атор.

– Ты так думаешь?

– Твое имя навеки останется в истории астрономии.

– Покрытое позором, – со злостью бросил Атор.

– Я тебя не понимаю…

– Не волнуйся за меня, Наилда. Я не собираюсь помирать за столом, уверяю тебя. Работа сделала меня снова молодым. И завершить эту работу никто, кроме меня, не может. Если это звучит самоуверенно – ничего не поделаешь, мне абсолютно необходимо…

– Да, конечно, – вздохнула она. – Только не перенапрягайся, Атор. Это все, о чем я прошу.

Не перенапрягся ли я в самом деле, спросил себя Атор? Да, конечно, так и есть. Но иначе не получается. Таким делом нельзя заниматься наполовину, ему надо посвящать себя целиком. Создавая теорию всемирного тяготения, он работал по шестнадцать, по восемнадцать, по двадцать четыре часа в сутки целыми месяцами, засыпал ненадолго, лишь когда не мог больше выдержать, и просыпался свежим и готовым к труду, с головой, полной уравнений, которые не успел решить перед сном.

Но тогда ему было всего тридцать пять, а теперь уже семьдесят. С возрастом не поспоришь. Голова болела, в горле пересохло, в груди стучало, как молотом. Несмотря на то, что в кабинете было тепло, пальцы похолодели от усталости, в коленях ломило. Все тело протестовало против нагрузки, которой подверг его Атор.

Еще немного, пообещал себе старик – и пойду домой. Еще чуть-чуть.

Итак, постулат номер восемь…

– Разрешите?

– Кто там еще? – непроизвольно рявкнул Атор и, обернувшись, увидел у двери молодого Йимота, который так корчился и подергивался, словно плясал на горячих угольях. Глаза его были полны ужаса. Йимот всегда робел перед директором, как и все остальные – не только аспиранты – и Атор к этому привык. Он знал, что внушает окружающим страх. Но сейчас Йимот перешел все границы – он таращился на директора в явном ужасе, смешанном с чем-то вроде изумления. Наконец, с трудом обретя дар речи, он прохрипел:

– Вот расчеты, которые вы просили, доктор.

– Да-да. Давайте.

Рука Атора сильно дрожала, когда он протянул ее за табуляграммами, принесенными Йимотом. И они оба со страхом отметили эту дрожь. Длинные костлявые пальцы старика, белые как мел, тряслись так, что не снилось даже Йимоту, известному своими никудышными нервами.

Атор приказал руке успокоиться, но она не подчинилась. С таким же успехом он мог бы приказать Оносу повернуть по небу вспять. Он с трудом взял у Йимота бумаги и швырнул их на стол.

– Может быть, вам принести что-нибудь, доктор? – спросил Йимот.

– Лекарство, что ли? Да как вы смеете…

– Нет, что-нибудь перекусить или прохладительное питье, – пролепетал Йимот и попятился, словно боясь, что Атор вот-вот с рычанием вцепится ему в горло.

– А, вот что. Нет, я чувствую себя превосходно, Йимот. Превосходно!

– Да, доктор.

Аспирант вышел. Атор на миг прикрыл глаза и сделал четыре глубоких вдоха и выдоха, стараясь овладеть собой. Он был уверен, что его труд близится к концу. Расчеты, которые он поручил Йимоту, почти наверняка должны стать заключительной фазой. И теперь вопрос в том, кто с кем раньше покончит: он с работой или она с ним?

Атор просмотрел расчеты Йимота. На столе перед ним стояли три компьютера. На левом экране светилась ярко-красная орбита Калгаша, вычисленная по формуле теории всемирного тяготения. На правом горела ярко-желтая орбита, полученная Бинеем на новом университетском компьютере и подтвержденная недавними астрономическими наблюдениями. На среднем обе орбиты помещались одна над другой. За последние пять дней Атор разработал семь различных постулатов, объясняющих расхождение между теоретической и реальной орбитами, и мог вызвать любой из них на средний экран одним нажатием клавиши.

Беда была в том, что все семь постулатов никуда не годились, и Атор это знал. Каждый из них возник не потому, что имел под собой какое-то основание, просто ситуация требовала хоть каких-то гипотез, позволяющих задаче сойтись с ответом. Ни одна из этих теорем не доказывалась, ни одна не подтверждалась. Атор как будто надеялся, что на каком-то этапе рассуждений явится добрая фея и укажет, какие взаимодействия гравитационных сил ответственны за отклонение. Именно это Атор и стремился обнаружить – но без феи было не обойтись.

Итак, постулат номер восемь…

Атор начал вводить в компьютер результаты Йимота. Несколько раз дрожащие пальцы подводили его, и он нажимал не те клавиши; но голова работала достаточно ясно, чтобы вовремя заметить ошибку, и он исправлял ее. Дважды он чуть было не потерял сознание от нервного напряжения, но заставил себя продолжать.

Ты единственный человек на свете, которому это под силу, говорил он себе. Это твой долг.

Крайне эгоцентричные, даже глупые слова. И в них, возможно, нет правды. Но в такой стадии изнеможения Атор мог поддержать себя лишь сознанием собственной незаменимости. Все основные положения проекта хранились в его голове и больше ни в чьей. Надо держаться, пока он не замкнет последнее звено цепи. Пока он…

Ну вот. Последняя цифра введена в компьютер.

Атор нажал клавишу, вызывающую на экран обе орбиты, затем другую, добавляя к этим двум значениям новый результат.

Ярко-красный эллипс теоретической орбиты вдруг заколебался и исчез. То же произошло с желтой реальной орбитой. Теперь на экране светилась только одна кривая – ярко-оранжевая. Обе орбиты сошлись до Последнего тысячного знака!

Ученый ахнул. Он долго смотрел на экран, потом закрыл глаза и уронил голову на стол. Оранжевый эллипс продолжал пылать перед его сомкнутыми веками.

Его охватил странный, смешанный с горечью восторг.

Он получил свой ответ, нашел гипотезу, которая сможет выдержать самую строгую проверку. Теория всемирного тяготения подтвердилась; гениальная цепь рассуждения, прославившая его, оказалась неопровержимой.

Однако модель солнечной системы, с которой он оперировал до сих пор, была, как выяснилось, неточной. Искомый неизвестный фактор, дракон в небесах, действительно существует. Атора глубоко уязвил этот факт, хотя и спасающий его знаменитую теорию. Многие годы старый ученый считал, что полностью постиг небесный ритм, а теперь оказалось, что его знания несовершенны, что среди знакомой ему вселенной существует огромное белое пятно, что все обстоит не так, как ему представлялось. Тяжело переживать подобные открытия в его возрасте.

Атор поднял голову. На экране ничего не изменилось. Он ввел несколько проверочных уравнений, но все осталось по-прежнему. Одна орбита вместо двух.

Ну что ж, сказал он себе. Вселенная оказалась не совсем такой, как тебе думалось. Значит, придется тебе пересмотреть свою точку зрения – не можешь же ты переделать вселенную.

– Йимот! – позвал он. – Фаро! Биней! Где вы там?

Кругленький Фаро вбежал первым, долговязый Йимот за ним, а следом весь астрономический факультет: Биней, Тиланда, Клет, Симброн и другие. Все столпились у входа. По выражению их лиц Атор мог представить, какое жуткое зрелище собой представляет: осунувшийся, взвинченный, с торчащими во все стороны белыми вихрами, бледный – словом, старик, который того и гляди рухнет замертво.

Следовало немедленно рассеять их страх. Момент для мелодрамы сейчас неподходящий.

– Да, знаю, у меня очень усталый вид, – спокойно сказал Атор. – И я, должно быть, похож на демона из преисподней. Но задача, похоже, решена.

– Оправдалась гипотеза о гравитационной линзе? – спросил Биней.

– Гравитационная линза – совершенно безнадежное направление, – отрезал Атор. – Так же, как погасшее солнце, складка пространства, зона отрицательной массы и прочие фантастические идеи, с которыми мы носились всю неделю. Эти идеи очень оригинальны, но никакой проверки не выдерживают. Есть только одна, которая выдержала.

Атор посмотрел на удивленные лица своих подчиненных, повернулся к компьютеру и снова вывел на экран данные восьмого постулата. Всю его усталость как рукой сняло – он больше не ошибался, и все его боли прошли. Открылось второе дыхание.

– Предположим, что существует некое несветящееся планетарное тело, подобное Калгашу, которое вращается не вокруг Оноса, а вокруг самого Калгаша. Оно обладает значительной массой, почти равной массе Калгаша – достаточной, чтобы силой своего притяжения вызывать пертурбации нашей орбиты, на которые обратил внимание Виней. – Атор включил на экране изображение солнечной системы: шесть солнц, Калгаш и его предполагаемый спутник.

Астрономы сконфуженно переглядывались. Хотя все они вдвое, а то и больше, моложе его, им, наверное, так же трудно воспринять умом и чувствами идею еще одной планеты во вселенной, как и самому Атору. А может быть, они просто думают, что он выжил из ума и что-нибудь напутал в расчетах.

– Расчеты, подтверждающие восьмой постулат, верны, – сказал он. – Ручаюсь вам. И он выдержал все методы проверки, которые только пришли мне в голову. – Старик обвел всех вызывающим, почти гневным взором, будто желая напомнить, что он – Атор 77-й, давший миру теорию всемирного тяготения, и пока еще находится в здравом уме.

– Отчего же мы не можем наблюдать этот спутник, доктор? – осторожно спросил Биней.

– По двум причинам, – не смутился Атор. – Это планетное тело, как и Калгаш, само не излучает света, а лишь отражает его. Если допустить, что его поверхность в основном состоит из породы голубоватого цвета – с точки зрения геологии это возможно – тогда отраженный им свет располагается в спектре таким образом, что вечное сияние шести солнц в сочетании с рассеивающими качествами нашей атмосферы делает данное планетное тело совершенно невидимым. В небе, на котором постоянно светит несколько солнц, такой спутник незаметен.

– В том случае, если его орбита чрезвычайно велика, не так ли, доктор? – спросил Фаро.

– Верно. – Атор включил следующий кадр. – Вот более близкая проекция. Как видите, наш неизвестный и невидимый спутник кружит вокруг нас по огромному эллипсу, а потом на протяжении многих лет удален от нас. Не настолько, чтобы мы не ощущали эффекта его присутствия, но достаточно, чтобы эта темная скальная масса не различалась невооруженным глазом и была почти недоступна даже для наших телескопов. И поскольку мы не имеем возможности наблюдать эту планету, открыть ее нам удалось лишь по чистой случайности.

– Но теперь-то ее можно и поискать, – сказала Тиланда 141-я, чьей специальностью была астрофотография.

– Мы непременно займемся этим, – ответил Атор. Он понял, что они уже прониклись новой идеей – все до одного. Он достаточно хорошо их знал и видел, что никто не насмехается над ним втихомолку. – Хотя вы убедитесь, что поиск будет трудней, чем вы думаете – нам предстоит найти иголку в стоге сена. Но труд ваш будет вознагражден, ручаюсь вам.

– Один вопрос, доктор, – сказал Биней.

– Слушаю.

– Если орбита спутника столь эксцентричная, как предполагает ваш постулат, и поэтому эта планета – назовем ее пока Калгаш Второй – чрезвычайно удалена от нас в течение некоторых фаз своего орбитального цикла, резонно предположить, что в следующие фазы она значительно приблизится к нам. Даже у самых совершенных орбит существует диапазон дальности, а у спутника, движущегося по большой эллиптической орбите, скорее всего громадная разница между самой ближней и самой дальней точкой подхода к планете, вокруг которой он вращается.

– Да, это логично, – ответил Атор.

– Но тогда, – продолжал Биней, – если предположить, что Калгаш Второй был настолько удален от нас в течение всего периода развития современной астрономии, что мы сумели обнаружить его лишь по влиянию на нашу орбиту, не следует ли из этого, что он как раз теперь миновал наиболее удаленную от нас точку и начал приближаться к нам?

– Не обязательно, – замахал руками Йимот. – Мы не имеем понятия, в какой точке своей орбиты он сейчас находится и за какой период совершает полный оборот вокруг Калгаша. Может быть, этот период составляет десять тысяч лет, и Калгаш Второй все еще удаляется от нас, а его приближение состоялось в доисторические времена, и никто о нем не помнит.

– Верно, – признал Биней, – Пока нельзя сказать, удаляется он или приближается.

– Но можно попытаться это выяснить, – сказал Фаро. – Тиланда подала верную мысль. Даже если все цифры совпадают, нам нужно найти Калгаш Второй на небе. Только обнаружив его, мы сможем начать расчет его орбиты.

– Его орбиту можно вычислить по одним только пертурбациям, которые он вызывает у нашей орбиты, – сказал Клет, лучший математик на факультете.

– Да, – поддержала его Симброн, космограф, – и можно также вычислить, приближается он к нам или удаляется. Боги! Что, если он направляется сюда? Какое потрясающее событие! Темное планетное тело пройдет между нами и солнцами! И может быть, даже заслонит несколько солнц на пару часов.

– Странно бы это выглядело, – задумался Биней. – Кажется, подобное явление называется затмением. Знаете, визуальный эффект, когда какой-либо предмет попадает между зрителем и предметом, на который тот смотрит. Но возможно ли это? Солнца так велики – как мог бы Калгаш Второй закрыть их собой?

– Ну, если бы подошел достаточно близко, – сказал Фаро. – Могу даже представить себе ситуацию, в которой…

– Да-да, разработайте все мыслимые варианты, – внезапно вмешался Атор, так резко прервав Фаро, что все обернулись в его сторону. – Поиграйте с этой мыслью. Повертите ее туда-сюда и посмотрите, что получится.

Он больше не в силах был здесь сидеть. Ему нужно было уйти.

Душевный подъем, который он чувствовал, положив на место последний кусочек головоломки, вдруг покинул его. Он ощутил такую тяжелую, свинцовую усталость, будто прожил на свете тысячу лет. По рукам струился холод, проникая в пальцы, и спину сводило судорогой. Атор понял, что перешел все пределы своей выносливости. Пора тем, кто помоложе, сменить его.

Поднявшись из-за своих экранов, Атор неуверенно шагнул вперед, удержался на ногах и медленно, со всем доступным ему сейчас достоинством двинулся мимо своих астрономов.

– Я ухожу домой, – сказал он. – Мне надо немного поспать.

Глава 15

– Значит, – это твое селение, Сиферра, сгорало девять раз подряд? – сказал Биней. – И они каждый раз его восстанавливали?

– Мой коллега Балик считает, что в холме Томбо было семь поселений. Может, он и прав. В нижних слоях все перепутано. Но семь ли там поселений или девять, основная концепция от этого не меняется. Вот посмотри на эти схемы. Я составила их по своим экспедиционным заметкам. Мы, конечно, провели только предварительные раскопки, сделав быстрый разрез всего холма, а более тщательную работу отложили до следующей экспедиции. Слишком поздно открыли мы этот холм, чтобы заняться им подробно. Но схемы дадут тебе представление о нем. Тебе пока не скучно, нет? Ты ведь этим интересуешься, правда?

– У меня просто дух захватывает. Думаешь, я до того поглощен астрономией, что не обращаю внимания на другие науки? Кроме того, астрономия с археологией порой идут рука об руку. Мы немало узнали о движении солнц по небу, изучая древние астрономические памятники, которые вы откапывали то тут, то там. Давай посмотрим.

Они сидели в кабинете Сиферры, которая пригласила Бинея для обсуждения одного вопроса, неожиданно возникшего у нее в процессе работы. Биней удивился, как астроном может помочь археологу, хотя сам сейчас сказал, что астрономия с археологией иногда идут рука об руку. Однако встрече с Сиферрой он всегда был рад.

Они познакомились пять лет назад, работая вместе в межфакультетской комиссии по расширению университетской библиотеки. С тех пор, хотя Сиферра подолгу работала в поле, бывая в городе, она то и дело завтракала вместе с Бинеем. Биней находил ее интересной, умной и освежающе колючей. Что она видела в нем, оставалось для него загадкой: может быть, просто интеллектуального собеседника, не замешанного в ядовитые интриги и свары в среде археологов и не посягающего на ее тело Сиферра развернула свои схемы – огромные листы тонкой пергаментной бумаги с вычерченными карандашом сложными изящными диаграммами, и они с Бинеем склонились над ними. Биней сказал правду – археология действительно увлекала его. Еще в детстве он зачитывался историями о великих исследователях древних развалин, таких как Марпин, Шелбик и, разумеется, Гальдо 221-й. Прошлое казалось ему такой же волнующей сферой, как и космическое пространство.

Его подруга Раисста, заключившая с ним контракт, была не в восторге от его дружбы с Сиферрой. Пару раз она прозрачно намекала, что его увлекает сама Сиферра, и не область ее деятельности. Но Биней считал ее ревность абсурдной. Конечно, Сиферра привлекательная женщина – отрицать это было бы лицемерием – но любовные дела ее совершенно не интересуют, это известно всему университету. Кроме того, она старше Бинея лет на десять. Несмотря на ее красоту, Бинею никогда и в голову не приходило попробовать завязать с ней какие-то интимные отношения.