Мэр Бранно имела все основания чувствовать себя удовлетворенной.
      Официальный визит длился недолго, но был весьма продуктивным. Она сказала, как бы стараясь избежать высокомерия:
      — Конечно, мы не можем доверять им полностью.
      Она следила за экраном. Корабли Флота один за другим уходили в гиперпространство и возвращались на свои обычные базы.
      Все было ясно, но Сейшел был под впечатлением их присутствия, хотя не мог не заметить двух обстоятельств: первое — корабли все время оставались в пространстве Федерации; вторая — как только Бранно сказала, что они должны уйти, они и в самом деле мгновенно ушли.
      С другой стороны, Сейшел не забывал, что эти корабли могли быть вызваны на границу в течение дня, а то и меньше. Это был маневр, демонстрирующий, как мощь, так и добрую волю.
      — Совершенно правильно, — сказал Кодил, — мы не можем полностью доверять им, да и кто кому в Галактике полностью доверяет, а наблюдать за выполнением условий соглашения — в личных интересах Сейшел. Мы были великодушны.
      — Очень многое будет зависеть от выработки деталей, и я предчувствую, что это займет не один месяц. Основное может быть принято прямо сейчас, но потом появятся нюансы: как именно мы устанавливаем сорокадневный период импорта и экспорта, как мы оцениваем их зерно и скот в сравнении с нашим и так далее.
      — Я знаю, но это, в конечном счете, будет сделано, и это будет вашей заслугой. Это был смелый ход, а я, признаться, сомневался в его мудрости.
      — Бросьте, Лионо. Основание должно понимать гордость Сейшел. Он был независимым с ранних имперских времен. Что и в самом деле достойно восхищения.
      — Да, теперь это нас не будет больше задевать.
      — Точно. Потребовалось только смирить гордыню, чтобы я, мэр Федерации, снизошла до посещения провинциальной группы миров, но раз уж решение было принято, оно не слишком повредило. И им оно было приятно. Мы рисковали, ведь они могли согласиться на визит только после того, как мы отведем свои корабли, и это было бы унижением.
      — Мы отбросили видимость мощи, сохраняя ее суть, — сказал Кодил.
      — Именно. Кто это сказал?
      — Думаю, что это было в одной из пьес Эрдина, но точно не помню. Можно спросить у наших литераторов, когда мы будем дома.
      — Если я не забуду... Нам надо ускорить ответный визит сейшельцев на Терминус и посмотреть, что это нам даст. И боюсь, Лионо, что нам придется обеспечить им полную безопасность. У нас немало горячих голов, и я думаю, неразумно будет подвергать сейшельцев даже минимальному унижению, вроде демонстраций протеста.
      — Бесспорно, — согласился Кодил. — Разумным шагом была, кстати, высылка Тревиза.
      — Моего громоотвода? Он сработал лучше, чем я могла предполагать, по совести говоря. Он затемнил свои дела на Сейшел и их протест последовал с такой скоростью, какой я не ожидала. О, космос, каким великолепным извинением послужило это для моего визита: как бы гражданин Основания чем-либо не обеспокоил их.
      — Ловко! А вам не кажется, что следовало бы взять Тревиза с собой домой?
      — Нет. Вообще-то я предпочитаю, чтобы он был где-нибудь в другом месте. На Терминусе он — возмущающий фактор. Его вздорные мысли насчет Второго Основания послужили прекрасным предлогом для его высылки, с расчетом на помощь Пилората, но я не хочу, чтобы он вернулся и продолжал распространять свои бредни. Мы не знаем, к чему это может привести.
      Кодил хихикнул.
      — Сомневаюсь, что вы когда-нибудь найдете большего простака, чем интеллектуал-ученый. Интересно, сколько еще мог проглотить Пилорат, если бы мы поддержали его?
      — Веры в существование мифической сейшельской Геи было вполне достаточно — но забудем об этом. Вернувшись, мы должны будем предстать перед Советом, и нам нужны голоса для общения с сейшельцами. К счастью, у вас есть официальная запись голоса Тревиза — доказательство, что он добровольно оставил Терминус. Я выскажу официальное сожаление по поводу кратковременного ареста Тревиза, и Совет будет удовлетворен.
      — Восхищен вами, мэр, — сказал Кодил, — вы на высоте! Кстати, вы думали о том, что Тревиз может продолжить свои поиски Второго Основания?
      — Пусть, — сказала Бранно, пожимая плечами, — лишь бы подольше не возвращался на Терминус. Это отвлечет его и никуда не приведет.
      Существование Второго Основания — наш миф, как Гея — миф Сейшел — Она откинулась назад и стала выглядеть положительно добродушной. — А теперь мы держим Сейшел в кулаке, и со временем он это поймет, да вырываться будет уже поздно! Рост Основания продолжается и будет продолжаться гладко и равномерно.
      — В этом целиком ваша заслуга, мэр.
      — Я тоже так думаю.
 
      Их корабль вошел в гиперпространство и вынырнул неподалеку от Терминуса Спикер Джиндибел, очнувшись снова на своем корабле, имел все причины для удовлетворения. Столкновение с Первым Основанием длилось недолго, но было весьма продуктивным.
      Он послал сообщение, тщательно приглушив чувство триумфа. В данный момент необходимо было лишь дать знать Первому Спикеру, что все кончилось хорошо — как тот и сам мог догадаться, поскольку основная сила Второго Основания так и не была использована. Детали можно было сообщить позже.
      Он опишет, как осторожное и очень незначительное прикосновение к мозгу мэра Бранно повернуло ее мысли от имперских замашек к практическим торговым действиям; как осторожное — и как бы отдаленное — исправление мозга главы Сейшел-Союза привело к соглашению на визит мэра Основания для переговоров, и как в дальнейшем произошло сближение, уже без каких-либо исправлений, и как все вместе с Кампером вернулись на Терминус, увидев, что договор будет соблюдаться. Это явилось, как самодовольно думал Джиндибел, почти историческим примером важных результатов, полученных от постоянно практикуемого ментализма.
      Он был уверен, что это раздавит Спикера Деларме, и приведет к избранию его, Джиндибела, Первым Спикером очень скоро после представления деталей на заседание Совета.
      Про себя он не отрицал важности присутствия Сары Нови, но поражать Спикеров этим вовсе не следовало. Она была не только самым могущественным звеном в его победе, но она простила ему, что он теперь позволил себе ребячиться (как все люди, поскольку даже Спикеры — люди) и нуждался в радости до того, как получит гарантированное повышение.
      Джиндибел знал, что она ничего не понимает в случившемся, но чувствует, что он все устроил, как ему хотелось, и надувается от гордости за него. Он гладил ее мозг и испытывал радость.
      — Я не мог бы сделать этого без тебя, Нови, — сказал он. — Только благодаря тебе я смог поговорить с Первым Основанием — с людьми на большом корабле.
      — Да, Мастер, я понимаю, кого вы имеете в виду.
      — Благодаря тебе я узнал, что их щит связан со слабой энергией мозга.
      Из ее воздействия на твой мозг я смог точно узнать характеристики щита и энергии. Я мог бы сказать, как велика интенсивность проницания щита и отклонения энергии.
      Нови осторожно возразила:
      — Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, Мастер, но я сделала бы куда больше, если бы могла.
      — Я знаю, Нови. Но того, что ты сделала, было достаточно. Главное, их удалось остановить до того, как они укрепили либо щит, либо поле. Мэр вернулась обратно, забыв о щите и о поле, удовлетворенная тем, что добилась торгового соглашения с Сейшел, от чего тот станет работающей частью Федерации. Не спорю, можно было бы скомпенсировать то, что было сделано со щитом и полем — в этом отношении мы поступили небрежно — но мы еще все исправим. Мы находимся далеко и слишком многое позволили Первому Основанию.
      Его нужно взять под более тщательное наблюдение. Мы должны каким-то образом теснее связать Галактику. Мы должны с помощью ментальности установить более тесное сотрудничество сознаний. Это пригодится плану. Я убежден в этом и проведу это в жизнь.
      — Мастер! — встревожено позвала Нови.
      Джиндибел улыбнулся.
      — Прости меня, Нови, я говорил сам с собой. Нови, ты помнишь Референта?
      — Того фермера, что напал на вас? Я бы сказала, что помню.
      — Я убежден, что это и другие аномалии устроили агенты Первого Основания, вооруженные личными щитами. Подумать только, что мы были не готовы...
      При наблюдении за Первым Основанием меня сбил с толку миф о таинственном мире, это сейшельское суеверие относительно Геи. И в этом мне тоже помог твой мозг. Он помог установить, что ментальное поле исходило от военного корабля и ниоткуда больше. — Он потер руки.
      — Мастер! Вас вознаградят за то, что вы сделали?
      — Да! Шандисс уйдет в отставку, и я буду Первым Спикером. Настает моя очередь сделать нас решающим фактором в революционном развитии Галактики.
      — Первым Спикером?
      — Да, Нови, я буду самым главным и самым сильным ученым из всех.
      Лицо ее омрачилось.
      — Почему у тебя такое лицо, Нови? Ты не хочешь, чтобы меня вознаградили?
      — Хочу, Мастер, но если вы станете самым важным ученым, вы не захотите держать рядом с собой женщину-хэмиш. Это не подойдет вам...
      — Не подойдет, вот как? Кто же мне запретит? — Он ощутил прилив нежности. — Нови, ты останешься со мной, куда бы я ни поехал и кем бы я ни был. Не думай, что я рискнул бы иметь дело с волками, которые иной раз избираются в Совет, без твоего мозга, без твоего чистого, абсолютно гладкого мозга. Кроме того, — он как бы сам испугался внезапного открытия, — даже помимо всего этого, я... хочу, чтобы ты была со мной, и я намерен осуществить это. Если ты захочешь.
      — О, Мастер, — прошептала она, когда его руки обвились вокруг ее талии и ее голова прижалась к его плечу.
      Глубоко внутри, где окутанный оболочкой мозг Нови едва мог сознавать, оставалась суть Геи и направляла события, но так, что непроницаемая маска делала возможным продолжение великой задачи.
      И эта маска, принадлежавшая женщине-хэмиш, была совершенно счастлива.
      Так счастлива, что Нови почти примирилась с расстоянием, отделяющим ее от ее-самой-их и была довольна своим состоянием и своим неопределенным — как ей казалось — будущим.
 
      Пилорат потер руки и сказал, старательно скрывая энтузиазм:
      — Какая радость, что я вернулся на Гею.
      — Гм... — рассеянно отозвался Тревиз.
      — Вы знаете, что мне сказала Блис? Мэр вернулась на Терминус, заключив торговый договор. Спикер из Второго Основания отправился на Трантор, убежденный, что все это устроил он, и эта женщина, Нови, осталась с ним — присмотреть, чтобы было положено начало переменам в Галактике. И ни то, ни другое Основание даже не подозревает о существовании Геи. Это просто поразительно!
      — Я знаю, — сказал Тревиз, — мне тоже все это рассказали. Но мы знаем, что Гея существует, и можем рассказать.
      — Блис так не думает. Она говорит, что нам никто не поверит, да и мы сами это знаем. Кроме того, я, например, не собираюсь оставлять Гею.
      Тревиз отогнал свои мысли, поднял глаза и спросил:
      — Как?
      — Я хочу остаться здесь. Вы знаете я сам себе не верю. Несколько недель назад я одиноко жил на Терминусе и вел ту же самую жизнь, что и десятилетия назад, погруженный в свои записи и размышления, полагая, что так и доживу до конца своих дней с моими записями и мыслями, так же одиноко, удовлетворенный прозябанием. И вдруг я неожиданно стал галактическим путешественником, я оказался втянутым в галактический кризис и — не смейтесь, Голан — я встретил Блис.
      — Я не смеюсь, Янов. Но вы уверены, что знаете, что делать?
      — О, да. Земля — это прошлое, а я устал от прошлого. Гея — будущее!
      — Вы не часть Геи, Янов. Или вы думаете, что сможете стать ее частью?
      — Блис сказала, что я могу в какой-то мере стать частью Геи — интеллектуально, если не биологически. Она, конечно, мне поможет.
      — Но поскольку она — часть Геи, как вы найдете с ней общую жизнь, Общие точки зрения, общие интересы?
      Они были на открытом месте, и Тревиз серьезно и спокойно смотрел на плодородный остров, на океан за ним, а еще дальше на горизонте был другой остров — все мирные, цивилизованные, живые и составляющие единое целое.
      — Янов, — продолжал он, — Блис — планета, а вы крошечный индивидуум. Что если она устанет от вас? Она молода...
      — Голан, я думал об этом. Целыми днями я только об этом и думал. Я предполагаю, что надоем ей, я не романтический идиот. Но чтобы она ни дала мне до тех пор — будет достаточно. Я получил от нее больше, чем — как я думал — вообще существует в жизни. Если я с этой минуты не увижу ее больше — я все равно в выигрыше.
      — Я этому не верю, — мягко возразил Тревиз. — Я думаю, что вы как раз и есть романтический идиот, и — не обижайтесь — я не хотел бы, чтобы вы были кем-либо другим. Янов, мы знакомы не очень долго, но мы в течение нескольких недель были вместе каждую минуту, и — простите, если это звучит глупо — я очень люблю вас.
      — И я вас, Голан, — признался Пилорат.
      — И я не хочу вам вреда. Я поговорю с Блис.
      — Нет, нет, пожалуйста, не надо! Вы будете читать ей нотации.
      — Нет, я не буду читать ей нотаций. Дело не только в вас, я хочу поговорить с ней частным образом. Янов, я не хотел бы действовать за вашей спиной, так что, прошу вас, дайте свое согласие, чтобы я поговорил с ней и кое-что выяснил. Если я буду удовлетворен, я принесу вам самые сердечные поздравления и добрые пожелания и навсегда буду спокоен, чтобы ни случилось.
      Пилорат покачал головой.
      — Вы все испортите.
      — Обещаю, что не испорчу. Умоляю вас.
      — Ну, хорошо. Только будьте осторожны, мой дорогой. Обещаете?
 
      — Пил сказал мне, что вы хотите видеть меня, — сказала Блис.
      — Да, — ответил Тревиз.
      Они были в доме, в маленькой квартире, отведенной Тревизу. Она грациозно села, скрестив ноги, и внимательно посмотрела на него. Ее большие глаза сияли, длинные темные волосы блестели.
      — Вы не одобряете меня, не так ли? — спросила Блис. — Вы не одобряли меня с самого начала.
      Тревиз продолжал стоять.
      — Вы умеете читать мысли. Вы знаете, что я думаю о вас и почему.
      Блис медленно покачала головой.
      — Ваш мозг не связан с Геей. Вы это знаете. Ваше решение было необходимо, и решать должен был мозг чистый и нетронутый. Когда мы в первый раз захватили ваш корабль, я поместила вас и Пила в сглаживающее поле, но это было несущественно. Вы могли понести урон — от ярости или от паники, и тогда, возможно, в нужное время оказались бы беспомощны. И только. Так что я не знаю, что вы думаете...
      — Решение, для которого я был нужен, сделано. Я решил в пользу Галактики и Геи. Зачем тогда говорить о чистом и нетронутом мозге? Вы получили, что хотели, и теперь можете делать со мной все, что пожелаете.
      — Вовсе нет, Трев. Есть другие решения, которые могут понадобиться в будущем. Вы останетесь таким, каков вы есть, и, пока вы живы, вы — редкий природный ресурс Галактики. Без сомнения, в Галактике есть и другие, похожие на вас, но пока мы знаем вас и только. Мы не можем рисковать.
      Тревиз задумался.
      — Вы — Гея, а я не хочу говорить с Геей. Я хочу поговорить с вами как с индивидуумом, если это вообще имеет какой-то смысл.
      — Имеет. Мы далеки от того, чтобы существовать только в общем сплаве. Я могу заблокироваться от Геи на некоторое время.
      — Да, пожалуйста! Вы готовы?
      — Я все сделала.
      — Тогда, во-первых, разрешите мне сказать, что вы разыграли игру. Может, вы не входили в мой мозг, чтобы повлиять на мое решение, но явно вошли в мозг Янова. Так?
      — Вы так думаете?
      — Да. В критический момент Пилорат напомнил мне, как однажды Галактика показалась ему живой, и именно в этот момент я принял решение. Мысль могла быть и его, но вы внедрили ее в мозг старика, не так ли?
      — Эта мысль принадлежала ему, также как и многие другие. Я лишь расчистила тропу его воспоминаний о живой Галактике, поэтому эта особая мысль легко выскользнула из его сознания и облеклась в слова. Поверьте мне, я не создала эту мысль: она была там.
      — Тем не менее это оказалось неприятным вмешательством в независимость моего суждения, так?
      — Гея чувствовала необходимость в этом.
      — Вот как? Что ж, может быть, вы будете чувствовать себя лучше или благороднее, если узнаете, что, хотя слова Янова убедили меня принять решение в этот момент, я думаю, что принял бы его, даже если бы Янов ничего не сказал или попытался меня уговорить принять другое. Я хочу, чтобы вы знали это.
      — Я верю, — холодно сказала Блис. — Вы хотели поговорить со мной об этом?
      — Нет.
      — О чем же?
      Тревиз сел, развернул кресло к ней, так что их колени почти соприкасались, и наклонился вперед.
      — Когда мы подходили к Гее, вы были на космической станции. Вы захватили нас. Вы вышли встретить нас, вы были с нами все время, за исключением обеда у Дома, который вы не разделили с нами. На «Далекой Звезде», когда принималось решение, вы тоже находились рядом. Все время — вы!
      — Я — Гея.
      — Это не объяснение. Кролик — тоже Гея. И камешек — Гея. Все на планете — Гея, но не все равны. Почему — вы?
      — А как вы думаете, почему?
      И Тревиз сделал решительный шаг. Он сказал:
      — Я не думаю, что вы — Гея. Я думаю, что вы — больше чем Гея..
      Блис насмешливо скривила губы, а Тревиз продолжил:
      — Пока я выносил решение, женщина, что была со Спикером…
      — Он называл ее Нови.
      — Так вот, эта самая Нови сказала, что Гея была основана роботами и что Гея приучена следовать Трем Законам Робототехники.
      — Это истинная правда.
      — И роботы больше не существуют?
      — Нови сказала так.
      — Нови сказала не так. Я помню ее точные слова. Она сказала: «Гея была сформирована с помощью роботов, которые когда-то недолгое время служили людям, но теперь больше не служат».
      — Ну, Трев, разве это не значит, что они не служат больше и не существуют?
      — Нет, это значит лишь, что они не служат больше. Может, они правят?
      — Ерунда!
      — Или наблюдают? Почему вы находились там во время решения? Вы вроде бы не были главной. Дела вела Нови, и она являлась Геей. Зачем нужны были вы? Если только...
      — Что — если только?
      — Если только вы не наблюдатель, чья роль — удостовериться, что Гея не забыла Трех Законов. Если только вы не робот, так хитро сделанный, что вас нельзя отличить от человека.
      — Если я не отличаюсь от человека, почему вы подумали о том, что только что сказали? — не без яда спросила Блис.
      Тревиз откинулся на спинку кресла.
      — Вы же меня убеждали, что я обладаю способностью быть уверенным, когда принимаю решение, смотрю на факты и делаю правильные выводы. Я не хвастаюсь этим: вы сами так сказали обо мне. Так вот, как только я вас увидел, я почувствовал себя неуютно. В вас было что-то не правильное. Я так же чувствителен к женским чарам, как и Пилорат, даже, наверное, больше, а вы — женщина привлекательная. Однако я ни на минуту не чувствовал себя увлеченным.
      — Как вы огорчили меня!
      Тревиз не обратил внимания на этот выпад и продолжал:
      — Когда вы впервые появились на нашем корабле, мы с Яновом спорили о возможности нечеловеческой цивилизации на Гее, и когда Янов увидел вас, он спросил в своей простоте: «Вы — человек?». Возможно, робот должен отвечать правдиво, но, я полагаю, ответ его может быть уклончив. Вы только сказали: «Разве я не похожа на человека?». Да, вы похожи на человека, Блис, но позвольте мне спросить вас снова: вы — человек?
      — Вы думаете, что я не могу есть, Трев? Разве вы забыли, что я склевала банку креветок на вашем корабле? Уверяю вас, что я способна есть и выполнять другие биологические функции, включая и секс. Однако должна вам сказать, что это еще не доказательство того, что я — не робот. Роботы достигли высшего совершенства еще тысячелетия назад, и их можно было отличать от людей лишь по мозгу, и тогда только они могли управлять ментальным полем. Спикер Джиндибел, вероятно, мог бы сказать, робот я или человек, если бы только хоть раз взглянул на меня. Жаль, что он этого не сделал.
      — Да, но я и без ментальных способностей убежден, что вы — робот.
      — Ну и что, если я робот? Я ничего не утверждаю, просто интересуюсь. Что, если я — робот?
      — Вам не нужно ничего утверждать Я знаю, что вы — робот. Вы можете заблокироваться от Геи и разговаривать со мной как индивидуум. Я не думаю, что вы смогли бы это сделать, будучи частью Геи — но вы не часть ее. Хотел бы я знать, много ли роботов-наблюдателей на Гее?
      — Я повторяю: я ничего не утверждаю, но интересуюсь — что, если я — робот?
      — В таком случае я хотел бы знать, что вам нужно от Пилората. Он мой друг, и, в каком-то смысле, он ребенок. Он думает, что любит вас.
      Он думает, что хочет только того, что вы пожелали ему дать, и что вы уже и так дали ему достаточно. Он не знает и не может представить себе боль утраты любви, или, в данном случае, специфическую боль сознания того, что вы — не человек.
      — А вы знали боль утраченной любви?
      — Бывало. Я не был затворником, как Янов. Я не посвящал свою жизнь, как он, интеллектуальным исследованиям, поглотившим все, даже жену и ребенка. А теперь он вдруг отдает все ради вас. Я не хочу вредить ему и не буду. Если я послужил Гее, то заслуживаю награды, и моя награда заключается в вашем заявлении, что Янову Пилорату будет обеспечено хорошее существование.
      — Я должна ответить вам, даже если скажу, что я робот?
      — Да. И сейчас же.
      — Отлично. Допустим, я робот, и нахожусь в положении наблюдателя.
      Предположим, что здесь мало тех, у кого такая роль, и встречаемся мы редко.
      Предположим, что наша движущая сила — нужда и забота о человеке, а на Гее нет настоящих людей, потому что все они составляют часть общепланетного бытия.
      Предположите, что забота о Гее нас удовлетворяет, но не полностью.
      Предположите, что в нас есть что-то примитивное, жалеющее человека, что существовало в те времена, когда роботы были изготовлены впервые. Не ошибитесь во мне: я не столетняя старуха (если считать меня роботом). Мне столько лет, сколько я вам сказала. И мое главное назначение — если считать меня роботом — как это было всегда, желание заботиться о настоящем человеческом существе.
      Пил — человеческое существо. Он не часть Геи. Он слишком стар, чтобы когда-нибудь стать частью ее. Он хочет остаться на Гее со мной, потому что у него нет сомнений относительно меня. Он не думает, что я робот. Ну, и я тоже хочу, чтобы он остался. Если вы предполагаете, что я робот, то не можете не видеть, что я способна на все человеческий реакции, что буду любить Пила.
      Если вы настаиваете, что я робот, то можете не думать, что я могу любить лишь в каком-то мистическом смысле — вы не отличили бы мои реакции от тех, что вы называете любовью — так что какая разница, кто я?
      Она замолчала и с непреклонной гордостью досмотрела на Тревиза.
      — Вы говорите, что не бросите его?
      — Если вы предполагаете, что я робот, то сами понимаете: по Первому Закону не могу оставить его, если только он не прикажет мне это сделать и если я буду уверена в том, что нанесу ему большой вред, оставшись с ним.
      — А если молодой мужчина...
      — Ну и что — молодой? Вы молодой мужчина, но я не представляю, чтобы вы были мне нужны, как Пил. И вы сами не хотите меня, так что Первый Закон запрещает мне навязываться вам.
      — Не я. Другой молодой...
      — Здесь нет других. Кто на Гее, кроме Пила и вас, может считаться человеком в негеанском смысле?
      Тревиз сказал уже мягче:
      — А если вы не робот?
      — Изменили мнение?
      — Я сказал — если вы не робот.
      — Тогда вы вообще не имеете права спрашивать. Мы с Пилом решим сами.
      — Тогда я вернусь к началу. Я хочу получить вознаграждение, и оно состоит в том, чтобы вы хорошо обращались с Пилоратом. Я не буду больше мучить вас. Просто обещайте мне, что будете хорошо обращаться с ним.
      — Я буду хорошо относиться к нему, — сказала Блис, — и не потому, что это ваше вознаграждение, а потому что я сама хочу этого. Это мое самое большое желание. Я буду хорошо обращаться с ним — И она окликнула: — Пил! Пил!
      Пилорат вошел с улицы.
      — Да, Блис?
      Она протянула ему руку.
      — Я думаю, что Трев хочет что-то сказать.
      Пилорат принял ее руку, а Тревиз взял их соединенные руки в свои.
      — Янов, я счастлив за вас обоих.
      — О, мой дорогой друг! — воскликнул Пилорат.
      — Я, вероятно, уеду с Геи, — продолжал Тревиз. — Сейчас пойду, поговорю с Домом. Не знаю, встретимся ли мы когда-нибудь, Янов, но, во всяком случае, нам было хорошо вместе.
      — Хорошо, — подтвердил Пилорат, улыбаясь.
      — До свидания, Блис, и заранее благодарю.
      — До свидания, Трев.
      И Тревиз, помахав рукой, вышел из дома.
 
      Дом одобрительно сказал:
      — Вы хорошо сделали, Трев, и сделали так, как я предполагал. Они опять сидели за едой, такой же невкусной, как и в первый раз, но Тревиз не возражал: на Гее он ест последний раз.
      — Я сделал, как вы хотели, но, возможно, не по тем причинам, по каким вы думаете, — сказал он.
      — Но вы, конечно, были уверены в правильности своего решения.
      — Да, но не из-за какого-то мистического чувства уверенности. Если я выбрал новое галактическое развитие, то из обычного рассуждения. Хотите, чтобы я объяснил?
      — Конечно, Трев.
      — Я мог сделать три вещи: присоединиться к Первому Основанию, ко Второму или к Гее.
      Если бы я присоединился к Первому Основанию, мэр Бранно немедленно предприняла бы действия по установлению господства над Вторым Основанием и над Геей.
      Если бы я присоединился ко Второму Основанию, Спикер Джиндибел немедленно предпринял бы действия по установлению господства над Первым Основанием и над Геей.
      В обоих случаях последствия были бы непоправимыми, а скорее всего — катастрофическими.
      Я отдавал себе отчет в том, что выигрываю время. Если я сделал ошибочный выбор, то запаса времени хватит для ее исправления.
      Дом поднял брови, но его стариковское, почти мертвое лицо оставалось, тем не менее, невыразительным. Он сказал тонким голосом:
      — Вы думаете, что ваше решение может оказаться неправильным?
      — Я этого не думаю, но для полной уверенности я должен сделать одну вещь. Я намерен посетить Землю, если найду этот мир.
      — Мы, конечно, не будем задерживать вас, Трев, если вы хотите оставить нас.
      — Я не гожусь для вашего мира.
      — Не больше, чем Пил, и мы были бы рады вам. Но задерживать вас не будем. Объясните, почему вы хотите побывать на Земле?
      — Я думаю, вы понимаете.
      — Нет — Есть какая-то информация, которую вы утаили от меня, Дом Возможно, у вас были свои причины, но я хотел бы, чтобы их не было.
      — Не улавливаю, — сказал Дом.
      — Видите ли, Дом, чтобы принять решение, я пользовался компьютером и на короткое время оказался в соприкосновении с мозгом тех, кто окружал меня, мэра Бранно, Спикера Джиндибела, Нови. Я получил огромную но отрывочную информацию, которая по отдельности мало что значила для меня — например, различные эффекты, которые Гея через Нови передавала на Трантор, чтобы заставить Спикера идти к Гее.
      — Да?
      — Например, изъятие из библиотеки Трантора всех упоминаний о Земле.
      — Вот как?
      — Да. Значит, информация о Земле исключительно важна и не только Второе Основание ничего не должно знать о ней, но я тоже. А уж если я взял на себя ответственность за направление развития Галактики, то я добровольно не соглашусь с неведением. Может быть, вы подумаете и скажете, почему так важно держать в тайне сведения о Земле.
      Дом торжественно заявил:
      — Трев, Гея ничего не знает о таком изъятии. Ничего!
      — Вы хотите сказать, что Гея непричастна к этому?
      — Нет, непричастна, уверяю вас!
      Тревиз задумался.
      — Кто же тогда?
      — Не знаю... И не понимаю цели этого.
      Мужчины посмотрели друг на друга и Дом подвел итог:
      — Вы правы. Похоже, мы достигли весьма удовлетворительного заключения, но этот пункт остался невыясненным, и мы не имеем права останавливаться. Останьтесь на некоторое время с нами, и мы это обдумаем до конца. А затем можете улететь, гарантирую нашу поддержку.
      — Спасибо! — поблагодарил Тревиз.