На обложке каждого номера «Смерти» помещался фоторепортаж с казни недели — редакция платила за него любую цену. Пожертвование пятидесяти тысяч долларов некоей мечети позволило тайно заснять пробу хлеба, во время который погиб йеменец, подозреваемый в нелегальном подключении к нефтепроводу. Постоянная иллюстрированная «История Флагеллапии» шла из номера в номер, а «Медицинский Раздел» (в цвете) пользовался огромной популярностью. Впрочем, как и «Недельная хроника дорожных происшествий».
      Когда на побережье Тихого океана спускали на воду последние корабли, факт этот нашел отражение в «Смерти» лишь потому, что при этом произошло несколько смертельных случаев, а в остальном Виляка проигнорировал корабли. Удивительно, что человек, провозглашающий такие неортодоксальные взгляды на любую тему, не мог сказать ничего о кораблях и их командах. Может, он и знал, что является самым великим убийцей всех времен и народов, но все же не осмелился отдать приказ о полном уничтожении тех, кто ушел в море. Более словоохотливый Сокеиан, который в то же самое время, во имя идеалов буддизма, опустошал огромные территории, находившиеся под китайским господством, не делал из этого никакой проблемы.
      — Даже я могу заблудиться в своей ненависти, так пусть божественные корабли пребывают в покое.
      Мнение доктора Спота, европейского члена этого триумвирата, навсегда пропало для потомства благодаря рекламировавшемуся им плану «одного поколения».
      По мере течения лет мозг Виляки работал все медленнее и с большим трудом, и пришло время, когда он почувствовал, что ему нужна теория. Нажав кнопку интеркома, он рявкнул на своего старшего молодого управляющего публикаторика:
      — Хочу теорию!
      И УП принялся декламировать:

      Структурное сотрудничество Иллюстрированного Еженедельника «Смерть» ни коим образом не случайно и не единично, но является постоянно растущей кривой в мировом масштабе. Опыт предшественников, как, например, голливудский догмат «не грудь, но кровь», и использование насилия бульварной прессой были случайны и эмпиричны. Именно Виляка обнаружил сходящиеся тенденции наших дней и асимптотически сконгруентизировал их с публикаторикой. Признание рукопашного боя и состязаний роликобежцев смертоносными видами спорта, мастерство женоубийства в детективном повествовании, стабилизация числа жертв смертельных дорожных происшествий на уровне миллиона ежегодно, здоровый интерес нашей молодежи к гангстерской проблематике — все это указывает на приближение века смерти и ненависти. Этос молодости и жизни исчезает, и может ли кто-то сказать, что человек останется в проигрыше? Жизнь и смерть на рынке идей борются за разум человека…

      Виляка буркнул что-то и выключил интерком, удобно развалившись в своем кресле. Тираж два миллиарда в неделю и автомобильные рекламы подвели ситуацию к крайней черте. В прошлом году был лишь намек — лежащая корзинка для покупок и мчащийся через всю страницу Динаджетик-16; в этом году безвольная рука на тротуаре, а в будущем — кровь. В феврале прогремела реклама сети салонов Сильфелли: «…и в придачу бесплатные курсы дзюдо для женщин и девушек, улучшающих фигуру. Вы научитесь убивать мужчин вашими прекрасными голыми руками». Заказы выросли сразу на двадцать восемь процентов. Бог ты мой, это, действительно, элементы структурного сотрудничества.
      Но все идет медленно, слишком медленно. Он схватил трубку прямого телефона и буркнул в нее:
      — Слишком медленно! За что я плачу вам деньги? Мир погряз в разврате! Фильмы самые отвратительные — целуются, таращатся друг на друга! Мужчины и женщины вместе — просто омерзительно! Очистите наконец обложки журналов! Очистите объявления!
      Прямая телефонная линия вела к секретарю Общества Чистоты Публикаторов. Виляке незачем было представляться, поскольку именно он был главным кредитором ОЧП. Секретарь немедленно принялся рапортовать:
      — На этой неделе мы организовали марш матерей в Вашингтоне, а на будущую планируем массовую рассылку порнографических посылок, адресованных всем женщинам в возрасте от шести до двенадцати лет, живущим на территории Центральноатлантического штата. Уверен, что этот двойной удар позволит решить наконец вопрос с Федеральной Цензурной комиссией…
      Виляка положил трубку.
      — Дрянные новости! — рявкнул он. — Они множатся, как мухи на помойке. В них пылают страсти, а они множатся. Ничего, мы их очистим.
      Он не нуждался ни в какой теории, чтобы знать: нельзя отбирать любовь, не давая ничего взамен. В ту ночь он впервые за многие годы шел вдоль Шестой Авеню. В этом баре он поспорил, получил по морде. Ну что же, он выиграл тот спор, да и вообще все споры. Мимо прошли мать и дочь. Шли неуверенно, вглядываясь в мрачные закоулки. На матери было платье-чехол, открывавшее сверху шею и ключицы, а снизу — половину икры, за что в некоторых районах города ее заплевали бы, но дочери это не грозило нище. Девушка была суперкласс — от шеи до щиколоток ее закрывало свободное, ничем не подпоясанное одеяние. Волосы у матери были распущены, у дочери — спрятаны под капюшон. И несмотря ни на что обеих вдруг втащили в один из тех мрачных закоулков, которые они разглядывали так внимательно, что не заметили лежащие на ярко освещенном тротуаре петли. До гуляющего Виляки донеслись знакомые звуки обработки.
      — Полегоньку, — прошептал под аккомпанимент ударов и хруста полный экстаза голос парня или девушки.
      Именно в том году возникла Федеральная Цензурная Комиссия, в следующем старые лагеря для интернированных до отказа заполнили теми, кто нарушил предписания Комиссии, а еще спустя год в Чикаго была основана первая церковь Виляка. Сам Виляка умер от аневризмы аорты через пять лет, но идея его по-прежнему вдохновляла людей.
      «Семья, которая молится вместе, и умрет вместе», — гласила максима на стене квартиры, но ничто не доказывало, что связь этих действий, действительно, существовала. Спальня отца и матери защищалась стальной дверью с жуткими замками, но отпрыск справился с ними и каким-то образом прожег сталь.
      — Термит? — прошептала Джевел Флит, пытаясь вспомнить.
      Сначала он прикончил отца, задушив его во сне гароттой, затем покончил с матерью ее собственной шипастой дубиной. Ему удалось нанести смертельный удар, но все-таки она успела достать из-под подушки пистолет. Поза скелета говорила о силе, с которой пуля ударила парня.
      Не веря своим глазам, разглядывали они семейную библиотеку комиксов, изданных в серии «Вилякская Пятифутовая Полка Классики». Джевел Флит медленно пролистала то, что называлось «Моби Дик», и обнаружила, что сочинение это содержит чрезвычайно детальные описания случаев смерти на море, а в качестве кульминации — пожирание чудовищем житья некоего Ахаба.
      — Наверняка здесь было что-то кроме этого, — прошептала женщина.
      Капеллан Пембертон быстро отложил «Гамлета» и прислонился к стене. Он вдруг подумал, что теряет рассудок, что вот-вот начнет нести бессмыслицу. Прочтя молитву, он почувствовал себя лучше, но все-таки в дальнейшем избегал смотреть на полку с классикой.
      Гревс презрительно фыркнула, глядя на портрет отвратительного типа с вытаращенными глазами и вдавленным носом боксера, подписанный ВИЛЯКА ИЗБРАННИК, ОЧИСТИТЕЛЬ. Два стола в комнате — разве это не глупо? Кому нужны два стола? Потом она внимательно пригляделась к ним и заметила, что один из них — это окровавленный стол для порки, и почувствовала, что сейчас ее стошнит. Надпись на табличке гласила: «Исправительное Мебельное Производство. Размер 6, возраст 10–14 лет». О боже, порой ей случалось приложить своим детям, если она считала, что их поступки не соответствуют критериям совершенства, но увидев эти кровавые пятна, она почувствовала, что начинает теплее думать о лежащих в соседней комнате костях отцеубийцы.
      — Давайте упорядочим свои впечатления, — сказал капитан Солтер. — Вы думаете, кто-то из них уцелел?
      — Сомневаюсь, — ответила Гревс. — Такие люди не имели права выжить. Весь этот мир должен быть тщательно вычищен. Они, гм, перебили друг друга, но не это самое главное. У этой пары был один ребенок в возрасте десяти-четырнадцати лет; их каюта приспособлена лишь для одного ребенка. Нужно заглянуть еще в какие-нибудь каюты, чтобы понять, была ли семья с одним ребенком нормой. Если это так, можно держать пари, что они вымерли. Или почти вымерли…
      — Расчет вполне обоснован, — заметил Солтер. — Если не учитывать других факторов, кроме этого одного ребенка на семью, то за один век население, насчитывающее два миллиарда, уменьшилось бы до ста двадцати пяти миллионов. В следующем веке — до менее чем четырех миллионов, затем — до двадцати тысяч… а в тридцать втором поколении последняя пара из этих двух миллиардов родит одного ребенка, и это будет конец. А ведь есть и другие обстоятельства. Кроме того, что могут существовать люди, не размножающиеся по собственному желанию, — он избегал смотреть на Джевел Флит, — нужно принимать во внимание увиденное на лестнице, в коридоре ив этих комнатах.
      — И значит, наши проблемы решены! — воскликнула Гревс.
      Она хлопнула ладонями по кошмарному столу, забыв, для чего он служил.
      — Мы вытащим корабль на берег и высадим команду на сушу. Расчистим место, узнаем, что нужно делать, чтобы выжить… Слова замерли у нее на губах, и она тряхнула головой. Простите, все это вздор.
      Капеллан понял ее, но ответил.
      — Переход на берег — это просто перемена места. Они наверняка смогут переучиться.
      — По политическим причинам это невыполнимо, — вставил Солтер. — По крайней мере, в таком виде.
      Он представил, как излагает свои выводи совету корабля, сидящему под мачтой, к которой крепится пластинка с Хартией, и печально покачал головой.
      — Есть один способ, — заметила Джевел Флит.
      Именно в этот момент и ворвались Броунеллы, следившие за десантной группой с момента ее высадки. Десять женщин в капюшонах и мешковатой одежде и девять мужчин в покаянной черни проскользнули в широко открытые двери и окружили людей моря кольцом копий. Действительно, на суше действовали и другие факторы, но это было еще не тридцать второе поколение.
      Предводитель мужчин из клана Броунеллов довольно произнес:
      — Вот чего нам не хватало — свежей крови.
      И Солтер понял, что он имел в виду не генетику. Женщины, как обычно, более разговорчивые, критически заметили:
      — Грешницы, конечно, бесстыдно обнажающие свои конечности, бесстыдно кичащиеся своими прогнившими колоннами святыни разврата. Явились сюда с проклятого моря, чтобы увести нас с дороги истины и добродетели.
      — Мы знаем, что делать с женщиной, — сказал предводитель мужчин, а остальные подхватили литанию:
      — Мы повалим ее на землю.
      — И перевернем ее навзничь.
      — Вытянем ей одну руку и привяжем крепко.
      — Вытянем ей вторую руку и привяжем крепко.
      — Вытянем ей одну ногу и привяжем крепко.
      — А потом…
      — Потом мы забьем ее насмерть, и Виляка улыбнется.
      Капеллан Пембертон смотрел, словно не веря своим глазам.
      — Вглядитесь в свои сердца, — начал он, пытаясь воззвать к их рассудку. — Вглядитесь глубже, чем делали до сих пор, и увидите, что вас ввели в заблуждение. Не так должны вести себя люди. Позвольте, я объясню вам…
      — Богохульник! — крикнула предводительница женщин и ловко ткнула капеллана в живот своим копьем.
      Сила, с которой вонзилось широкое холодное лезвие, опрокинула его на землю. Джевел Флит тут же присела рядом, проверяя пульс и дыхание. Жив.
      — Встань, — приказал ей предводитель мужчин. — Выставлять себя на показ, предлагая таким, как мы, бесполезно. Наши сердца чисты!
      В двери появился мальчик.
      — Вангеры! — заорал он. — Двадцать Вангеров поднимаются по лестнице.
      — Распрямись и не бормочи, — рявкнул отец и вытянул его древком копья по ребрам.
      Мальчик скривился в улыбке, но лишь когда все восемнадцать чистосердечных бросились к лестнице. Потом он выглянул в коридор и свистнул изо всех сил. Люди моря внимательно следили за развитием событий, деля свое внимание между происходящим в коридоре и истекающим кровью капелланом. По свистку стремительно распахнулись шесть дверей, из них высыпали мужчины и женщины и ударили копьями в спины готовых к обороне лестницы Броунеллов.
      — Спасибо, папа! — верещал мальчик, пока чистые сердцем Вангеры толпились вокруг уцелевших Броунеллов с не менее чистыми сердцами. Наконец его крики надоели одному из Вангеров, и тот проткнул парня копьем.
      — С меня хватит, — заявила Джевел Флит. — Капитан, берите капеллана и идемте.
      — Но нас убьют.
      — Берите капеллана, — вмешалась Гревс. — Хотя, подождите минутку. — Она сбегала в спальню и вернулась, неся шипастую дубину.
      — Ну что же, может, получится, — сказала девушка.
      Она расстегнула длинный ряд пуговиц на своем комбинезоне и, сбросив его, сняла белье. Затем повесила одежду на руку, вышла в коридор и направилась к лестнице. Капитан и инспектор ошеломленно смотрели на ее действия, а потом двинулись следом, неся капеллана.
      Для чистосердечных виляк Джевел была не Фриной, защищающейся перед судом, а овеществленным злом. Они заорали, сломали строй и разбежались, побросав оружие. В их головах не умещалось, что человек может поступить таким образом. Только Виляка в мудрости своей знал, что за кошмар так удивительно и страшно привлекает их внимание, разрушая психику. Они бежали от Джевел, как она и рассчитывала. Окажись это не так, ее ждала бы просто быстрая смерть. Но все-таки они бежали, прятались в квартирах, поворачивались спиной к этому страшному зрелищу.
      Люди моря быстро миновали побоище на лестнице, без помех спустились вниз и добрались до доков. Солтер изрядно помучился, прежде чем опустил капеллана в лодку, на руки инспектора Гревс, но уже через десять минут они отшвартовались и отплыли. Отойдя от берега, поставили парус, чтобы поймать дующий с суши вечерний бриз, возникающий в результате разницы скорости остывания воды и кирпичей. Джевелл Флит помогла поставить мачту и быстро оделась.
      — Не всегда это будет так легко, — сказала она, застегнув последнюю пуговицу.
      Гревс думала так же, но не произнесла ни слова, не желая, чтобы ее заподозрили в зависти к великолепному молодому телу Джевел.
      Солтер проверил состояние капеллана.
      — Думаю, выкарабкается, — решил он. — Хирургическая помощь и длительный отдых поставят его на ноги. Он потерял не так много крови. А мы принесем совету корабля странную историю.
      — У них нет выбора, — отозвалась Гревс. — Мы потеряли нашу сеть, а эта земля ждет нас. Горстка безумцев будет сопротивляться нам, но что с того?
      Снова на поверхности появилась крупная рыбина. Солтер задумчиво смотрел на нее.
      — Они предложат, чтобы мы добыли на берегу бронзу, — сказал он, — приготовили новую сеть и вели себя так, словно ничего и никогда не случалось. Вы и сами понимаете, что мы могли бы поступить именно так.
      — Сегодня да, а завтра? — откликнулась Джевел Флит. Сейчас была сеть, да и то после окончания сборов. А будь это мачты? Посредине зимы и посреди Атлантики?
      — Или руль, — продолжил капитан. — Когда-нибудь и где-нибудь. Но можете ли вы представить, что произойдет, если мы скажем совету, что нужно сойти с корабля на землю, поселиться в этих кирпичных каютах и все переменить? Сражаться с безумцами и учиться земледелию?
      — Должен быть какой-то выход, — сказала Джевел Флит. Точно так же, как выходом был Виляка. Людей стало слишком много, и он решил эту проблему по-своему. Всегда можно найти выход. Человек — наземное млекопитающее, несмотря на то, что ненадолго выходит в море. Мы были посевным материалом, который отложили в сторону в ожидании, пока земля очистится и мы сможем вернуться. Как те прибрежные рыбы, терпеливо ждущие конца сборов, чтобы вернуться на глубину и размножаться. Что вы предлагаете, капитан?
      Он задумался.
      — Мы могли бы, — сказал наконец Солтер медленно, — начать с плавания вблизи берега и ловли крупных экземпляров. Потом пришвартовались бы и построили что-то вроде моста между кораблем и берегом. Можно было бы продолжать жить на корабле, а днем выходить на берег и заниматься земледелием.
      — Это вполне разумно.
      — Мы постоянно улучшали бы этот мост, делая его все более прочным, пока люди не поймут, что, в сущности, он является частью корабельной палубы и суши. Это заняло бы… лет десять?
      — А за это время наши морские волки, может, наберутся ума-разума, — неожиданно вставила Гревс.
      — Мы сможем позволить себе рост населения, в результате чего части молодежи придется перейти мост и поселиться на земле… — Лицо его исказила внезапная гримаса. — И тогда весь этот чертов цирк начнется сначала. Я уже говорил, что если пара будет иметь только одного ребенка, то в течение тридцати двух поколений двухмиллиардная популяция уменьшится до нуля. С другой стороны, если у каждой пары будет по четверо детей, то за тридцать два поколения из одной пары мы вновь получим два миллиарда. Зачем нам все это, Джевел?
      Она тихо рассмеялась.
      — Мы нашли решение сейчас, найдем и в следующий раз.
      — Но это не будет решением Виляки, — предупредил он. — Мы слегка повзрослели на море, и теперь сделаем все с умом, не доводя до кошмаров и суеверий.
      — Трудно сказать наверняка, — проговорила девушка. — Наш корабль будет первым, а потом, по мере течения лет, и с другими кораблями начнет происходить подобное. Они станут приплывать, швартоваться у берега и строить свои мосты; два поколения их команды будут ненавидеть каждую минуту новой жизни, а потом ненависть пройдет и останется просто жизнь… И кого они будут считать величайшим человеком всех времен и народов?
      Лицо капитана отразило ужас.
      — Да, тебя, капитан! Солтера — строителя моста. А знаешь, Томми, как на древнем языке звучало слово «строитель моста»? Понтифекс.
      — О Боже! — в отчаянии воскликнул Томми Солтер.
      В мозгу раненого капеллана вспыхнула искра сознания. Он услышал сказанное, и ему стало приятно, что кто-то на борту лодки читает молитву.
 
       (Перевод И.Невструева)

Айзек Азимов
КИСЕЙНЫЕ ГРИФЫ