Глава 8

Непреодолимая тяга к кислому

Джин никогда не была в этом районе. Она вообще не видела города, если не считать поездки в автобусе на пристань. Но маршрут автобуса шел на запад. А отель «Морской лев» находился на юге. Здесь выстроились вдоль берега многоэтажные гостиницы. Парк, окружавший их, опускался к пляжу. Белый песок, на котором сидели, лежали, играли в мяч загорелые люди, тянулся длинной узкой полосой. В сверкающей под солнцем воде головы плавающих знаменитостей казались поплавками. Это был рай для звезд и полузвезд, желающих отдохнуть в перерыве между съемками.

Джин шла по дорожкам, вымощенным голубыми плитками. В кадках у подъездов отелей — яркие красные, желтые, синие цветы. Зеркальные окна распахнуты.

«Морской лев» расположился на короткой безымянной улице. Джин вошла в прохладный вестибюль. Казалось, прохлада исходила не от невидимых кондиционеров, а от мраморного, в черных и белых ромбах пола. Портье за конторкой поинтересовался, чем он может быть полезен.

— Я к Питеру Скотту, — сказала Джин. — Он меня ждет.

Лицо портье не выразило ничего, кроме профессиональной вежливости:

— Второй этаж. Тринадцатый номер.

Скотт не суеверен, не боится числа тринадцать, подумала Джин, поднимаясь на второй этаж.

Коридор был устлан ворсистой дорожкой, поглощающей шаги. На высоких белых с позолотой дверях красовались рельефные цифры: одиннадцать, двенадцать…

Пусть только попробует приставать! — Джин нащупала в сумке щипцы для орехов, которые прихватила у Фрэнка.

Киношная роскошь не остудила ее, и в апартаменты номер тринадцать она постучала уверенно. Никто не откликнулся. Скотт мог быть в ванной или разговаривать по телефону, и Джин постучала громче. Затем толкнула дверь и оказалась в просторной комнате. Из комнаты был выход на балкон. Но и на балконе Скотта не оказалось. Джин заглянула в ванную. Ванна была наполнена пенистой водой: здесь недавно купались либо собирались мыться. Джин вошла в спальню. Легкий сквозняк раздул занавес, закрывавший растворенное окно, и в комнате запахло морем.

Прямо против дверей стояла широкая кровать. Одеяло было откинуто и на простыне лежала… Эдна. Рядом с ней спиной к двери сидел Скотт. Он оглянулся.

— А! Пришла… — Ситуация показалась Скотту комичной, и он засмеялся. — Пришла на пробу, — объяснил он Эдне.

— Она хочет сниматься в твоем фильме?

Эдна тоже засмеялась. Она лежала, не переменив позы, и только рубашка на животе подрагивала в такт смеху.

— Все они хотят этого, — сказал Скотт.

Джин продолжала молча стоять. Надо было хлопнуть дверью и уйти, но она стояла и смотрела, как эти двое помирают со смеху. Скотт первый перестал смеяться. Джин словно того и ждала — повернулась и ушла.

Она не испытывала ни обиды, ни ревности, ни даже унижения. Ничего, кроме желания, чтобы этот день скорей кончился. Спустилась в холл с мраморным полом и через парк вышла на пляж. Песок был сыпучий и горячий. Джин сняла туфли и пошла босиком. Увидев свободный шезлонг, она села.

Со стороны моря медленно поднималась женщина в широкополой шляпе. Это была Виктория. Она узнала Джин.

— Вода хорошая, — сказала Виктория, подойдя к Джин. — Идите купаться.

— Я забыла купальник.

— Можно взять напрокат… Вы приехали к Питу? — Она посмотрела на грустное лицо Джин. — Дорогая, он славный, но у него слабость обещать хорошеньким девочкам роли. Не надо принимать это всерьез.

Не попрощавшись, Виктория ушла.

Джин встала. Было еще рано возвращаться к Фрэнку, да и не хотелось. Она пошла вдоль берега, неся в руках туфли. Чем дальше она шла, тем пустынней становился пляж. Мили через две песок сменился галькой. Джин свернула по каменистой тропинке к столбам, когда-то служившим опорой для ворот. На одном столбе болтались железные петли…

Тропинка скользнула за столбы и потерялась на пустыре. Здесь тоже была галька, валялись старые шезлонги, сломанные зонты. И высокая трава. За пустырем начинались длинные постройки без окон, с широкими дверями. Конюшни?.. Дальше виднелись дома, рестораны, дискотека — все как в той части города, где жил Фрэнк, но беднее и грязнее. Джин не подозревала о существовании этого района, как, впрочем, не подозревала о богемном рае. Теперь ей казалось, что она понимает, почему, приглашая ее, Фрэнк писал в письме: девочке надо пожить в большом городе…

Деревья здесь почти не росли, и тень давали дома, стоящие друг против друга. Дома были невысокие, не выше трех этажей. Где-то близко находился порт: над крышами домов виднелись трубы и мачты судов дальнего и каботажного плавания. Сильно пахло стоялой водой и рыбой. Большинство местных жителей, похоже, работало в порту или прислуживало в гостиницах, магазинах, ресторанах. Еще здесь где-то есть хлебозавод, снабжающий город хлебом.

Было жарко, и Джин старалась идти в тени домов. Она зашла в ближайшее кафе и спросила у барменши пепси. Барменша налила в стакан коричневатую газированную жидкость, и Джин выпила залпом.

Барменша внимательно смотрела на нее. Днем сюда заглядывали редкие посетители. Сейчас Джин была вообще единственной, а барменше хотелось поболтать. Ей уже давно перевалило за тридцать, но лицо еще сохраняло остатки жгучей южной красоты. Когда-то она приехала сюда в надежде попасться на глаза одному из многих живущих здесь режиссеров. Устроилась горничной в гостиницу, думала, что красоту ее заметят и она обязательно станет звездой. Красоту заметили, но звездой она не стала. А через три года вышла замуж за местного владельца кафе и встала у стойки, превратившись в барменшу.

Она сразу оценила внешность Джин.

— Ищешь работу? — спросила она.

— Нет.

— Мне нужна уборщица.

— Я не ищу работу.

— Ну, смотри…

Джин расплатилась и вышла. Ее подташнивало. Она подумала, что это от пепси. Хотелось присесть, но ничего похожего на скамейку поблизости не было. Ей становилось хуже, и она испугалась потерять сознание. Решила, что долго пробыла на солнце. Она хотела скорей добраться домой, но не ориентировалась в незнакомой местности, а прохожие не встречались. Наконец на перекрестке заметила полицейского. Он тоже обратил внимание на Джин.

— Вам плохо?

— Это солнце, — едва проговорила Джин.

— Проводить вас домой?

— Я, наверное, заблудилась. Мне нужно добраться до ресторана «Серебряный якорь». Там работает мой брат…

Полицейский, изнывающий от жары, повел Джин за угол, где была остановка автобуса. Машина вскоре подошла, и полицейский усадил Джин в салон.

Ее укачало, и она боялась, что будет вынуждена сойти, не доехав. Наконец шофер объявил: «Ресторан „Серебряный якорь“, Фрэнк, как всегда, был на посту. Он разговаривал с кемто из подъехавших посетителей и не заметил сестры.

Джин добралась до квартиры и сразу приняла ванну. Вода освежила, стало легче. Она открыла холодильник и обнаружила три крупных ярко-оранжевых пористых апельсина. Почти машинально Джин взяла один, очистила кожицу и впилась в кисловатую мякоть. Потом взяла еще один…

Опомнившись, Джин испугалась не того, что съела апельсины, которые Фрэнк, вероятно, припас для себя, а своей непреодолимой тяги к кислому. Тошнота и жадность к кислому… Дочери соседских фермере» делились с ней познаниями в женских проблемах. Да она и сама читала об этом в журналах. У Джин пересохло во рту и похолодели руки. В голове гулко и больно стучало. Она понимала, что надо успокоиться. Но была лишь паника, лишившая способности думать. Она легла и тотчас уснула.

Разбудил ее Фрэнк. Джин вскочила:

— Что?!

— Ты стонала во сне. Тебе что-то приснилось?

— Нет… Я перегрелась на солнце.

— Где ты была?

— Нигде. Ходила по городу.

Утром брат спросил:

— Сегодня тоже будешь ходить по городу?

— Не знаю. Наверное…

Едва дождавшись, когда Фрэнк отправится на работу, Джин ушла. Она должна разыскать врача. Но среди встречавшихся вывесок и реклам не обнаружила того, что искала. Спрашивать у прохожих она стеснялась. Наконец, решившись, зашла в аптеку и попросила дать адрес врача…

Врач оказался совсем молодым. Стекла очков увеличивали его глаза. Джин они казались самостоятельными существами. Она, не отрываясь, смотрела в темные зрачки, словно там был ответ.

Врач осмотрел ее и, сняв перчатки, пошел к умывальнику. Раковина была в углу кабинета.

— Поздравляю, — сказал он, вытирая руки. Джин считала, что поздравлять можно только в одном случае, и облегченно вздохнула. — Вы беременны. Второй месяц.

— Второй месяц? Это… не ошибка?

— С вашей стороны, возможно.

— Что же мне делать?

— Рожать.

— Но у меня…

— Тогда делайте аборт…

Она расплатилась с врачом за консультацию и вышла на улицу. Не более получаса пробыла она в приемной врача, но вокруг все изменилось — люди, дома, сам воздух! Все отодвинулось, отгородилось от нее. Она выпала из общего ритма жизни.

Джин стояла совсем растерянная. Она была одна, и ей было страшно. Она ни с кем не могла поделиться своим страхом — ни с Фрэнком, который не выдержал даже ее присутствия в своей жизни, а если б услышал о беременности, то упал бы в обморок… Как и мама…

У Джин оставалось триста долларов наличными. Она могла продолжить работу в «Якоре» и заработать необходимую на аборт сумму, но из-за Франка придется искать другое место… Джин вспомнила барменшу из кафе. Конечно, мыть полы не самое приятное занятие, но позже она подыщет что-нибудь получше… А если… Конечно! Деньги должен дать Скотт! Джин понимала, что отец ребенка не он, но укоры совести ее не беспокоили. Питер Скотт обошелся с ней подло — и обязан хоть в чем-то помочь!

Она купила в аптеке таблетки от тошноты и тут же одну проглотила. Затем села в автобус, которым вчера вернулась домой, и поехала в порт. Джин не запомнила ни улицы, на которой находилось кафе, ни его названия, и пошла прямо, не сворачивая, полагая, что куданибудь да выйдет. Минут через десять она оказалась в грузовом порту. Здесь не было нарядных катеров и лодок, аккуратно подметенной пристани, а тем более — цветов. Два судна стояли у причала. С одного из них подъемный кран снимал огромные сетчатые контейнеры с рыбой. Громко кричали грузчики, отдавая команды крановщику. Они забирали контейнеры и грузили их в авторефрижераторы. Кружили и кричали чайки, надеясь поживиться оброненной рыбой. По берегу слонялись без дела матросы, бегали мальчишки…

Вернувшись на автобусную станцию. Джин теперь поехала до остановки, куда накануне не проводил полицейский. Свернув за угол, она сразу узнала улицу. Здесь было два заведения — кафе и ресторан, отличавшихся только названиями. Во втором, под вывеской «Выпей и закуси», она нашла знакомую барменшу. Та тоже вспомнила Джин.

— Надумала? — спросила барменша.

— Надумала.

— Давно бы так. Я же видела!.. Сто пятьдесят долларов в неделю. Открываем в семь утра. До этого надо вымыть полы. Столы, стулья — все протереть. Работа через день. День ты, день одна эмигрантка. Она хорошо справляется, но устает. Поэтому беру тебя…

Джин подумала, что мыть полы через день — это пустяки. Можно подыскать что-нибудь еще…

— Будем знакомиться, — сказала барменша. — Тереза.

— Джин.

— Где будешь жить?

— Еще не знаю. Хорошо бы поближе.

— Я тебе дам адрес. Это у хлебозавода. Спрашивай хромую Агату. Скажешь, Тесе послала. Работать начнешь завтра.

— Хорошо.

— Пойдем покажу…

Тереза вышла из-за стойки. У нее были непропорционально широкие бедра и толстые ноги. Она ступала осторожно, словно опасалась, что маленькие ступни не выдержат тяжесть тучного тела.

— Вымоешь зал, кухню, кладовку… — Она называла помещения по мере того, как показывала их. — Если ты расторопная, дела здесь на три часа, не больше. Но к открытию чтоб все блестело! Метла, ведро и щетка — в кладовке…

Тереза подробно объяснила, как найти хлебозавод, и Джин не пришлось никого расспрашивать. Самого хлебозавода Джин не видела: его окружал забор, над ним в небо торчала лишь высокая труба, да из ворот выезжали грузовики с припорошенными мукой бортами.

Дом хромой Агаты был трехэтажный, белый. Казалось, и его запорошила мука. Сама Агата жила на первом этаже. Прямо с улицы — комната. Из нее вход в другую, смежную, и вторая дверь — в кухню.

Несмотря на хромоту. Агата двигалась быстро. Было ей лет сорок. Или тридцать, а может, все пятьдесят. Агата про себя говорила, что законсервирована, так как никогда не копила жир, а худых старость берет с трудом.

— Сдаю, — подтвердила она про комнату. Низкий с хрипом голос выдавал курильщицу. — Смотри — подойдет или нет…

Она пропустила Джин и остановилась на пороге. Проходная комната, узкая, больше походила на коридор.

— Кровать заставишь ширмой. — Агата показала на ширму, прислоненную к стене. — Тебе спокойней и нам не будешь мешать — ко мне гости заходят… Двести долларов в месяц. — Плату Агата назвала твердо, не оставляя надежды на уступку.

Джин соображала: двести долларов за комнату плюс еда — почти ничего не останется. Она хотела было отказаться, но вспомнила про Скотта: если тот даст деньги, у Агаты можно пожить, пока не избавится от ребенка, а потом уехать…

— Согласна.

В «Морской лев» Джин добралась тем же путем, каким вчера пришла из гостиницы в порт. В вестибюле с мраморными ромбами было попрежнему тихо и прохладно. Портье узнал Джин, но сделал вид, что впервые видит ее.

— Чем могу служить?

Джин не испытывала угрызений совести, собираясь обмануть Скотта, но предстоящая встреча все же не радовала, и она ответила без энтузиазма:

— Я к Питеру Скотту.

— Мистер Скотт уехал.

— Но он только вчера… — растерянно произнесла Джин. — А когда он вернется?

Портье поднял брови: он не знает.

— А Виктория?.. Актриса… — Джин глядела на него умоляюще. — У нее ожерелье из жемчуга…

Он поднял трубку:

— Мисс Кемпбелл? — Актриса, похоже, узнала портье по голосу, тому это было явно приятно. — Да, мисс Кемпбелл, вас хочет видеть молодая особа… Говорит, вы встречались… Нет, сказала о вас: «Актриса, которая носит жемчуг». — Он положил трубку и посмотрел на Джин: — Восьмой номер, направо.

Джин поднялась по лестнице, свернула направо и постучала. Виктория сидела в кресле. Она недавно проснулась, и лицо без косметического грима показалось Джин незнакомым, будто перед ней сидела другая женщина. Не то что старше или некрасивей — другая. Нитка жемчуга лежала на столике у зеркала среди десятка хрустальных флаконов и коробочек.

— Я догадалась, что это вы, — сказала Виктория, указывая Джин на такое же кресло, в каком сидела сама. Кресло было в стиле ампир, обитое полосатым шелком. — Вам нужен Питер?

— Да.

— Он только что уехал.

— Да. Портье сказал. Но мне необходимо увидеть его.

— Это сложно, он начал снимать фильм. У вас что-то срочное? — Виктория откровенно оглядела фигуру гостьи. Затем потянулась за записной книжкой, лежавшей рядом с телефоном, полистала страницы. — Вот его номер, возьмите книжку.

Джин держала изящную книжицу в кожаном переплете, но не звонила. Виктория поднялась — у нее была прямая, как у балерины, спина — и вышла в соседнюю комнату.

Скотт ответил сразу. Джин вдруг испугалась. Скотт нетерпеливо сказал:

— Да говорите же!

— Это Джин…

— Джин? Какая?.. А! Ну, что скажешь, малышка?

— Я беременна.

Трубка молчала.

— Я беременна, — повторила Джин.

— Слышал. Дальше!

— Мне нужны деньги на аборт…

— Решила шантажировать? Не прошло трех дней, и уже знаешь, что беременна!

— Четыре…

— Да хоть пять! Больше не звони, если не хочешь неприятностей!..

— Я не по своей воле спала с вами! — крикнула она. Но он уже бросил трубку.

Джин стояла оглушенная — не отказом, не грубостью, не тем даже, что Скотт разгадал ее обман. Что-то в ней произошло, еще когда Скотт взял трубку, а она вдруг испугалась. Испугалась чего? Безрассудности своего поступка? Своего положения? Она не знала, но чувствовала, что уже никогда не будет такой, как прежде…

Вошла Виктория. Из соседней комнаты она слышала разговор.

— Поговорили? — Виктория забрала из рук Джин трубку и снова уселась в кресло. — Мне достанется от Пита. Он не позволяет давать его номер.

Джин ответила невпопад:

— Да, конечно… Я пойду…

Она не помнила, как вышла от Виктории, как спустилась в парк, потом по берегу дошла до столбов, ведущих в другую жизнь, и только здесь остановилась… Она должна уйти от Фрэнка. Но прежде необходимо вернуться, чтобы забрать свои вещи…

У ресторана дежурил Том Кирш, жених Риты. Значит, Фрэнк обедает с дневной сменой или уже дома. Это надо было выяснить, и она подошла к сменщику брата. Тот приветствовал ее, приложив руку к форменной фуражке:

— Беги, успеешь поесть, — сказал он. — Они только приступили.

— Я не голодна, — сказала Джин, — в городе перекусила.

Она перебежала дорогу и нырнула в подъезд дома. В ее распоряжении было полчаса. Джин вывалила из чемодана платья, достала спортивную сумку Франка и переложила вещи в нее. Затем вырвала лист из блокнота, куда Фрэнк заносил расходы, и написала:

«Фрэнк! Я уезжаю Родителям ничего не сообщай Взяла твою сумку, потому что с чемоданом неудобно. Спасибо за все. Джин».

Прикрепила записку в прихожей у конфорки и быстро сбежала по лестнице…

Глава 9

Уборщица и матрос

Ей не надо было ехать до конечной остановки. Теперь она знала дорогу и вышла у хлебозавода. Еще издали увидела дом Агаты.

Выглянувшая из своей комнаты Агата была в яркой блузе и черных колготках. Глаза ее блестели пьяным блеском. Сквозь прикрытую дверь доносился бубнящий мужской голос. Джин разобрала только: «Иди сюда!»

Засунув сумку под кровать. Джин расставила ширму и легла. Постель оказалась удобной. Джин вытянула ноги и закрыла глаза. И тотчас увидела дом. Не квартиру Фрэнка, а родительский дом на ферме, где у нее была своя комната и где она чувствовала себя независимой и храброй.

У Агаты включили музыку и танцевали. Гость хозяйки — судя по некоторым фразам, пекарь с соседнего хлебозавода — топал, как слон, по искусственному паркету. Потом на некоторое время воцарилась тишина, нарушаемая истерическим смехом Агаты, будто ее щекотали. Спустя некоторое время музыку снова включили. Уходя, пекарь споткнулся и произнес по этому поводу длинную фразу…

Джин боялась уснуть и опоздать к Терезе. Часы, подаренные отцом в день ее шестнадцатилетия, лежали под подушкой, и она время от времени на них поглядывала. Когда часы показали три часа пополуночи. Джин оделась и еще некоторое время лежала одетая. В половине четвертого она встала и вышла на улицу.

Рассвет еще не наступил. Все было серым, полупрозрачным. Идти по пустынной незнакомой улице было неприятно. Джин торопилась. Перед кафе она оглянулась, быстро вошла и заперла изнутри дверь. Она сняла брюки, оставшись в трусиках и майке. Принесла воду, плеснула в ведро чистящей жидкости и стала отодвигать столы.

У столов и стульев были металлические ножки, отчего эта легкая на вид мебель оказалась тяжелой. Джин с трудом справлялась с ней, особенно со стульями, которые сперва ставила на столы, а затем, вымыв под ними пол, расставляла на прежние места. Пол был затоптан. В первый раз, когда Джин приходила в кафе, пол показался ей намного чище, возможно, потому, что в такую рань любители «выпить и закусить» еще спали. Впрочем, тогда она не смотрела под ноги.

К полу возле столов присохли упавшие куски еды в окружении пятен от пролитых напитков. Приходилось долго тереть, чтобы смыть жирные скользкие кусочки. Они налипали на длинную «лапшу» щетки и не сразу растворялись в пенной воде. Джин потеряла счет времени и уже не единожды меняла воду. Она вспомнила моечную в ресторане Грегори. Там большую часть работы выполняла машина. Да, Бриджит не преувеличивала, рассказывая, как тяжело ей было мыть полы в ресторане…

В начале седьмого Джин закончила убирать зал и кухню. Кладовку, туалет и все остальные помещения приводила в порядок уже наспех. Она домывала пол за стойкой буфета, когда пришла Тереза. Барменша цепким взглядом окинула зал. Сразу подметила огрехи, но на первый раз смолчала.

В туалете, где был умывальник. Джин вымыла лицо и руки, надела джинсы и вышла к хозяйке.

— Выпей кофе, — сказала та.

Единственное, чего сейчас хотела Джин, — рухнуть в постель. Спать или не спать — уж как придется, но только бы лечь?

— Выпей кофе и съешь сандвич, — повторила Тереза. — Ты ведь придешь домой и завалишься на полдня голодной!..

Барменша налила большую кружку кофе и положила на тарелку сандвич.

— Запишу на твое имя, — пояснила она, доставая из-под стойки толстую тетрадь. — Тут у меня весь порт! — И похлопала по клеенчатой обложке.

Джин забрала кофе и бутерброд и направилась к ближайшему столу» Барменша последовала за ней. Уселась, подперев кулаками щеки, наблюдая, как Джин ест сандвич, словно это было увлекательное зрелище — Сандвич был вчерашний, подсохший, но Джин неожиданно для себя ела с аппетитом.

— Ты откуда приехала? — спросила барменша.

Джин продолжала жевать. Проглотив, сказала:

— От папы с мамой.

Барменша поняла нежелание новой уборщицы отвечать и усмехнулась: она не собиралась допрашивать, просто ей хотелось поговорить. Посетители обычно интересовались только жратвой. Герберт, эта неблагодарная скотина, которого она подобрала, когда его выгнала жена, заявил, что возвращается в семью. О муже, торчавшем до утра в казино — ничем другим он все равно не мог уже заниматься, — ей было противно думать. Оставалась опостылевшая стойка. Да еще ругань с поставщиками и счета» которые она ненавидела и в которых оспаривала каждый цент. Вот и все, что она получила взамен мечты о киношной карьере…

— Я тоже уехала от папы с мамой, — сказала она. — И «приехала»! — Она снова невесело усмехнулась. — Смотри, как бы и тебе не сесть с размаху на задницу!..

Джин смотрела на разоткровенничавшуюся хозяйку. Что это на нее нашло? Знала бы, что ее пророчество уже сбывается!

— Ну, чего уставилась? — спросила барменша. — Я сюда знаешь какая приехала — всех покорю!.. Покорила…

Появился первый посетитель — старик с палкой. Барменша вернулась к стойке. Зная вкусы постоянного клиента, наполнила пивом не стеклянный бокал, а высокую фаянсовую кружку в немецком стиле с рельефным изображением румяного бюргера.

— Бобби пишет? — спросила она.

— А зачем ему писать? — Старик отхлебнул пару глотков и стал рассказывать, почему для Бобби нет смысла писать письма. Джин не стала слушать, допила кофе и ушла.

Наступило время, когда одни шли на работу, другие после ночной смены возвращались домой. Матери семейств торопились в порт купить рыбу из первых рук, подешевле. Улица приобрела жилой вид.

Джин шатало, и со стороны могло показаться, что она успела хлебнуть лишнего. Проходивший молодой матрос засмеялся:

— Может, тебя проводить, крошка?

Джин не ответила. Она не слышала.

Агаты не было дома. Джин открыла дверь ключом, который дала хозяйка, и вошла. Окно с ночи осталось завешенным, и в комнате царит полумрак. Джин не стала отдергивать занавес. Не раздеваясь, легла, закрыла глаза — и сразу кровать под ней поплыла, закружилась. Джин испуганно открыла глаза — все остановилось. Некоторое время она старалась держать глаза открытыми, но сон одолел ее…

Барменша оказалась права — Джин проспала полдня. Разбудил ее голос Агаты, которая, стоя на пороге, кому-то громко рассказывала, куда собирается отправиться на уик-энд. Джин седа на постели, кровать скрипнула. Услыхав, что квартирантка проснулась. Агата повернулась к ней:

— Что ночью будешь делать? Вставай!

Джин встала» кое-как привела себя в порядок, надела длинную юбку с разрезом и блузку с глубоким вырезом, которые купила в шопе, когда работала в «Серебряном якоре». Надо было поесть.

Она выбрала не свое кафе, а ресторан, вернее — ресторанчик; он назывался «Семь футов». Заведение было небольшим — большие в этом районе держать, конечно, невыгодно. Но по обстановке и приличному количеству посетителей чувствовалось, что хозяин заведения не испытывает трудностей. Джин поймала себя на том, что разглядывает пол; он не был затоптан. Девушка села за столик у стены. Столешницу еще не вытерли после прежних посетителей, и на пластике в кофейной луже плавали остатки пиццы.

Здесь было самообслуживание. Джин принесла на подносе мясо с горошком и салат. Столешница была уже протерта. Джин принялась за еду, разглядывая находившихся в зале. По углам, склонив друг к другу головы, шептались парочки. За несколькими сдвинутыми вместе столиками шумела мужская компания