Ее первая любовь

— портовые рабочие и матросы со стоявшего под разгрузкой судна. Они пили пиво и громко разговаривали и еще громче смеялись. Многие курили, и густой табачный дым вызывал у Джин головокружение, в горле першило. Она закашлялась и недовольно оглянулась. Матрос в джинсовой безрукавке и с серьгой в ухе подмигнул ей:

— Что-то я раньше тебя не встречал здесь?

Джин уже слышала эту фразу, но где, не помнила.

— Я тебя тоже не встречала, — ответила она.

Он перемахнул через стул и подсел к ней:

— Как тебя звать? Я — Ричард. Мама зовет меня Риччи.

— Джин. Мама зовет Головной болью.

Он засмеялся.

— Пойдем погуляем?

— Доесть можно?

— Попробуй.

Она ела, не торопясь, будто была одна, а он смотрел. Дождавшись, когда она проглотила последний кусок, встал и взял ее за руку.

— Пошли?

Его окликнули из компании. Он обернулся и помахал рукой. На улице спросил:

— Куда пойдем?

— Я домой.

— Согласен. Послушай, тебя действительно мама называла Головной болью?

— Действительно.

— Я плаваю на «Синей корове», — сказал он. — Неплохо зарабатываю, собираюсь купить дом в Сиэтле. Вообще-то у родителей есть там неплохой дом, но я хочу свой.

— Молодец.

— Ты неразговорчива, что-то не похожа на Головную боль.

— Зато о тебе этого не скажешь.

— Я точно не видел тебя прежде — такую я бы не упустил!

— А меня тут не было. — Джин остановилась. — Я пришла.

— Ты, конечно, меня пригласишь?

— Конечно нет.

— Почему?

— Стула нет. Сидеть не на чем. — Она взглянула на него. У него было совсем мальчишечье лицо. Вероятно, они ровесники, но она чувствовала себя намного старше. — У нас с тобой ничего не получится, Риччи. Возвращайся к друзьям, они тебя ждут.

Она скользнула в дверь и тотчас захлопнула ее. Этот Риччи — славный парень. Может быть, из всех, кого она встречала, он как раз тот, кто ей нужен. Но он опоздал. Или она поспешила. Она стояла среди комнаты, не зная, что делать. Кровать за ширмой внушала тоску. Кроме кровати сесть было не на что. Именно это она сказала Риччи, отказавшись впустить его.

Агата позвала из своей комнаты:

— Иди к нам, познакомлю!

— Я спать буду, — отговорилась Джин, с отвращением глядя на ширму.

Агата наполовину высунулась из второй комнаты.

— Ты что! Шести нету! Ты же через день работаешь — завтра можешь спать сколько хочешь! Понимаешь, — зашептала она, — их двое, а я одна…

— Я себя плохо чувствую, — соврала Джин. — Меня тошнит.

— Тошнит? — Агата подняла брови и выпятила губы. — Ты что, беременна?

Чтобы скрыть растерянность. Джин притворилась рассерженной.

— С чего ты взяла! Будто тошнит только беременных!..

— Как знаешь.

Явно обиженная. Агата прикрыла дверь, оставив Джин в одиночестве. Через мгновение в ее комнате грохнула музыка — там запустили кассету с новым шлягером Майкла Джексона…

Джин шла торопливо, то и дело оглядываясь. Ни в одном окне не горел свет. Фонари освещали пустые улицы. Со стороны порта небо озарялось белыми вспышками — там, похоже, работала бригада электросварщиков.

Сзади послышались шаги. Она метнулась в тень дома и замерла. Звук шагов затих. Джин постояла и пошла дальше. Миновала ресторан «Семь футов», где познакомилась с Риччи, и другой — «Проходной двор». За «Проходным двором» следовали два жилых дома, супермаркет, еще два жилых дома, а затем — она усмехнулась — «ее» кафе.

Как и в первый раз, она оглянулась, быстро вошла и заперла за собой дверь. Потом принесла из кухни ведро с горячей водой, щетку, достала резиновые перчатки и принялась сдвигать столы…

Она домывала кухню уже в присутствии Терезы. На этот раз барменша высказала недовольство: Джин должна заканчивать работу до ее прихода, а также протирать зеркала в баре и туалете. С чем отлично справляется эмигрантка из Польши.

Это было предупреждение, но Джин слишком устала, чтобы реагировать на него. Тереза увидела, что уборщица едва держится на ногах, и колебалась, высказывать ли свое предложение. Все же спросила:

— Не хочешь поработать у меня официанткой? Вместо Герберта, он уезжает. Время у тебя есть, и сотня долларов в неделю не помешает… Я бы взяла эмигрантку, но у нее проблемы с языком.

Джин сама хотела найти вторую работу, но сейчас была слишком измучена, чтобы решить, связываться ли двойными путами с Терезой. Однако над предложением стоило подумать.

— Думай, — разрешила барменша. — До понедельника. Лотом другого найду.

Джин отказалась от кофе с сандвичем. Ее мутило, лоб покрылся холодным потом. Она поспешила на улицу. С жадностью глотала утренний воздух, не успевший прогреться лучами утреннего солнца.

В «Семи футах» она выпила чашку кофе. За соседним столиком двое портовиков, должно быть холостые, доедали перед сменой завтрак. Один из них отрезал пол-лимона, лежавшего на блюдце, и выдавливал сок в чашку с кофе. Джин, не отрываясь, смотрела на падающие мутные капли. Потом подошла к стойке, купила лимон и отправилась домой. Едва переступив порог, она, надкусив цедру, стала жадно высасывать сок.

Из своей комнаты вышла заспанная Агата.

— Ну и работенка у тебя!.. — Агата зевнула и вдруг увидела, как квартирантка расправляется с лимоном. — Я была права — ты беременна! — проговорила она. Предупредив готовую возразить Джин, добавила: — Не темни. Я эти дела распознаю лучше любого врача. То-то я смотрю: тошнит ее, а теперь и в кислое вцепилась!.. Ты когда ж успела?

Джин молчала.

— Молчи, дело твое, — сказала Агата. — Будешь избавляться? — Агата смотрела, покачивая головой. Беременная квартирантка — не находка. Пока беременна, можно потерпеть, но с ребенком — извините!.. Надо было раньше маму порасспрашивать, откуда берутся дети… — У врача была? Небось, сказал: «Поздравляю?»

Джин чуть улыбнулась.

— Какой месяц? — допытывалась Агата.

— Второй.

— Так чего ты тянешь?

— Надо деньги заработать.

Агата даже присвистнула.

— Пусть он дает!

— Он не знает.

Агата не стала вдаваться в подробности, у нее хватало своих проблем. Джин видела ее неудовольствие и почти точно проследила ход мыслей Агаты. И все же было легче от того, что кто-то знает, что можно поговорить, попросить совета.

Из всего сказанного Агатой Джин тревожило напоминание о времени: она боялась, что барменша Тереза уволит ее, не зря та вспоминала расторопную эмигрантку! Она останется без работы — кому нужна уборщица или официантка, вот-вот ждущая ребенка! — и не успеет собрать необходимые деньги… Можно, конечно, вернуться на ферму. Но Джин знала позицию матери: в их семье исключены внебрачные связи, тем более — внебрачные дети! После скандала у соседей-фермеров, дочь которых, приехав с учебы в университете, вместе с дипломом привезла ребенка, мать Джин заявила, что в ее семье, слава Богу, подобные истории невозможны. У них вообще не может быть ничего «такого». Это Джин хорошо усвоила, так что мелькнувшая мысль о возвращении домой была всего лишь неисполнимым желанием.

Спустя неделю, когда Джин на кухне мыла голову, в дверь громко и уверенно постучали. Она замотала голову полотенцем и накинула халат.

— Входите!

Дверь распахнулась, и вслед за стулом, который Риччи нес перед собой, вошел он сам.

— Что это? — спросила Джин.

— Стул, — сказал Риччи. — Ты сказала, что не можешь пригласить меня, потому что не на чем сидеть, вот я и принес!

Он поставил стул и уселся.

— Ты надолго? — поинтересовалась Джин.

— Это зависит от тебя. Одевайся, пойдем погуляем.

— У меня мокрые волосы.

— Ничего, высохнут на солнце.

— Ты всех так приглашаешь?

— Только тебя.

Джин вернулась на кухню и вышла вновь уже одетая. Сказала коротко:

— Пойдем.

Он предупредил:

— Стул я оставлю.

— Спасибо.

Они молча шли по дневной улице, залитой солнцем. По дороге на большой скорости проносились машины, словно торопились поскорее прошмыгнуть через непривлекательный пейзаж. У ресторана «Семь футов» рабочие разгружали продукты. Риччи здесь знали и приветствовали, выражая одобрение его выбору.

— Куда ты меня ведешь? — спросила Джин, когда они свернули к автобусной остановке.

— У меня три дня свободные. Я повезу тебя в Сиэтл, познакомлю с родителями.

У нее было растерянное лицо, и он добавил:

— Я серьезно.

— Тогда и ты серьезно послушай: этого не будет.

— Почему?

— Потому… — Джин подумала о его разочаровании, когда расскажет о беременности, и с мстительным любопытством произнесла:

— Потому что я жду ребенка.

Риччи недоверчиво оглядел ее.

— Врешь?..

— Не вру, — устало сказала она.

Безнадежность тона убедила больше слов. Он смотрел с жалостью. Джин вызывающе спросила:

— Так как — поедем в Сиэтл?

Он не ответил. Джин отвернулась.

— Подожди…

Она остановилась. Риччи стоял, уставившись на собственные ноги. Джин постояла и пошла. Он не удерживал ее.

Глава 10

Доброе сердце Бекки

Ливень застал ее на середине дороги. Возвращаться за зонтом не имело смысла — она уже промокла. Синоптики два дня сообщали об осадках, о фронте между циклоном и антициклоном, а дождя все не было. Вот Джин и перестала обращать внимание на метеосводки.

Она добралась до кафе вымокшая до нитки. Сбросив одежду, развесила ее на спинках стульев, набила в мокрые туфли бумагу и начала уборку. Майку Джин не сняла. Поначалу влажная ткань неприятно холодила тело, но вскоре стало жарко. Делала Джин все быстрее, чем прежде — как-никак появился опыт, — и до прихода хозяйки все расставила по местам. Она натянула мокрую блузку и брюки на разгоряченное тело, всунула ноги в ставшие тесными туфли и ушла.

Дождь почти прекратился, но тучи не расходились, заслоняя солнце, и сырой воздух, подгоняемый легким ветром, холодил тело Джин. У нее стало привычкой заходить после работы в «Семь футов». Пожилой бармен, бывший лоцман, запомнил ее и, как завсегдатаю, не спрашивая, подавал кофе и сандвич.

— Погодка! — приветствовал он Джин. — Промокли?

— Немного.

— Советую выпить чего-нибудь покрепче. Рюмку бренди? — уточнил он, вопросительно глядя на Джин. — С горячим кофе будет как раз!

Джин не отказалась. Она сперва съела сандвич, чтобы не опьянеть. Вылила бренди в кофе и выпила залпом. В груди стало тепло, горячая волна разошлась по телу, ударила в голову. Джин попросила еще сандвич.

— Подействовало? — Бармен улыбнулся. — Это здорово согревает, проверено!

Кроме Джин в зале было еще несколько ранних посетителей, моряков и рабочих. Но с тех пор, как они с Риччи расстались, Джин больше не видела его ни в ресторане, ни в городе.

Дома она залезла в постель и сразу» уснула. Она всегда после работы добирала ту порцию сна, что не успела доспать ночью. Сквозь сон слышала, как ходит из комнаты в кухню вернувшаяся с хлебозавода Агата. Потом донеслись голоса: к Агате пришли гости. Джин хотела спросить, продолжает ли идти дождь, но не могла заставить себя проснуться. Ей было жарко. Она отбрасывала одеяло — становилось холодно, и она снова укрывалась.

Ночью Джин проснулась от собственного кашля. Термометра у нее не было, но она чувствовала жар. Очень хотелось пить. Джин попыталась встать, чтобы пройти на кухню, но, едва приподнялась, комната, и она вместе с ней, рухнули в бездну…

Она не знала, сколько прошло времени. Над ней стояла Агата, испуганно дергая за руку.

— Ты чего? Что это с тобой?

Джин смотрела воспаленными глазами.

— Врача надо! — определила Агата. — Страховка у тебя есть?

— Нет…

— Тогда придется платить. А то еще умрешь здесь.

Джин удивилась: она не собиралась умирать. Лишь подумала, что Терезе придется искать другую уборщицу. И другую официантку идя официанта вместо Герберта, которого Джин так никогда и не видела.

— Деньги в сумке, — сказала она.

Агата взяла деньги и ушла. Вернулась с врачом. Тот долго выслушивал Джин и наконец изрек:

— Пневмония. Надо серьезно лечиться. — Он оглядел пустынную комнату, сложенную ширму у стены и вздохнул. — Хорошо бы в больничных условиях…

Агата сказала:

— У нее денег нет. — И потише еще что-то.

Врач выписал рецепты. После его ухода Агата принесла из аптеки лекарства и шприц. Сказала, что уколы будет делать сама. Успокоила Джин:

— Не горюй. Еще радоваться будешь — от такой температуры непременно выкинешь!

Джин не радовалась и не огорчалась. Ей хотелось закрыть глаза и очутиться на ферме, в своей комнате. Ей становилось все хуже. Она понимала, что обуза для Агаты, и решила: если в ближайшие дни не наступит улучшения, напишет Фрэнку.

Еще через день Агата явилась веселая.

— Ну и везет же тебе! Сейчас доставлю в больницу.

Джин не спрашивала, как удалось это устроить. Агата помогла ей одеться. У дома ждала машина, и через десять минут они были в приемном покое.

Агате тоже повезло: она избавилась от больной квартирантки. Сдав Джин дежурному врачу. Агата позвонила из телефонной кабины своему другу и сообщила приятную новость:

— Я отправила ее в больницу!.. Нашелся болван, который заплатил… Придешь?.. Бегу!

Джин лежала на прохладной простыне, укрытая одеялом в прохладном пододеяльнике. Ей было плохо. Она понимала, что уже не успеет заработать достаточной для оплаты аборта суммы, но думала об этом отвлеченно, словно не о себе, а о другом человеке. Иногда представлялось, что доктор ошибся — она не беременна. Или что был выкидыш, но от нее скрыли, чтобы не волновать. Но и к этой мысли Джин оставалась безучастной. Она засыпала и просыпалась. Вокруг все было тихо, чисто, и она, успокоенная, засыпала снова.

Она не знала, сколько прошло дней, но однажды, окончательно очнувшись, обнаружила, что в палате есть еще живая душа — молодая девушка. Где-нибудь на улице, в толпе, Джин не обратила бы на нее внимания, но девушка была первой, кого она увидела, придя в сознание, и Джин знала, что запомнит ее навсегда.

— Я давно здесь? — спросила Джин.

— Давно. Я после тебя пришла. Я каждый год здесь лежу. У меня слабое сердце… Меня зовут Бекки… — Она говорила спокойно, словно речь шла не о больнице и болезнях, а о пребывании на курорте.

К вечеру они знали друг о друге все. Бекки с восхищением смотрела на Джин:

— Ты должна найти Стива! Вы же любите друг друга!

— Пойми, я ничего о нем не знаю, кроме имени! И он обо мне ничего.

— Но почему?

— Если бы Стив не уехал неожиданно, мы, наверно, поговорили бы… Но тогда мне было все равно, откуда он и что делает.

— Ты и сейчас его любишь?

— Я всегда буду любить его.

— И он?

— Не знаю. Может быть, он забыл.

— Не говори так! У вас будет ребенок. Вы непременно встретитесь и поженитесь!

Бекки, как и Джин, исполнилось восемнадцать, но она не тешила себя любовью ни теперь, ни в будущем — она была больна. Это внушала ей сестра Сандра. Бекки и сама знала: она больна, ее удел — жить старой девой. Одни в ее положении озлоблялись на весь мир, другие становились восторженно доброжелательными, радующимися чужому счастью. Как она.

— Ты будешь счастливой! — повторяла Бекки. — В тебе есть что-то… я не могу объяснить. Но ты будешь счастливой, непременно будешь. Возьми тогда меня к себе! Я буду ухаживать за твоими детьми, это я смогу…

Впервые с тех пор, как уехала от Фрэнка, Джин смеялась.

— Я серьезно! — Бекки тоже засмеялась. — Мне ведь нельзя делать ничего тяжелого. Когда сестра выйдет за скрягу соседа, тот не позволит давать мне деньги, и я должна буду зарабатывать на жизнь сама.

Сестра Бекки Сандра работала горничной в отеле «Морской лев». От нее Бекки знала десятки историй из жизни кинозвезд и рассказывала их Джин с таким азартом, будто сама все видела и слышала.

Джин поправлялась. В те часы, когда они с Бекки не разговаривали. Джин задумывалась о будущем. Она уже знала, что беременность сохранена, время для аборта упущено — да и денег на него нет, — значит, у нее будет ребенок. До рождения ребенка оставалось больше полугода. Этот срок представлялся ей то необычно коротким, то очень длинным, а жизнь, которая начнется потом, настолько неправдоподобной, что Джин даже не пыталась вообразить ее, Ее пугало более близкое время, поджидающее за порогом больницы. В кафе Терезы она не вернется. Для такой работы она слишком слаба, да и одно воспоминание о кровати за ширмой заставляло вздрагивать.

И вот наконец ей сказали, что она здорова и может покинуть больницу.

— Прощай, — сказала Бекки.

— Почему «прощай»? Разве ты не будешь ухаживать за моими детьми?

— То была шутка.

— Значит, ты шутила, что меня ждут богатство и счастье?

На лице Бекки промелькнула улыбка.

— Нет, это серьезно.

— Спасибо… Ну, я пошла к Агате. Увидимся.

Джин вышла за ворота больницы — В жизни не видела она такого теплого, солнечного утра. Она подняла голову и взглянула на окна палаты, где осталась милая, добрая, несчастная Бекки…

Агата была дома. Она стояла спиной к двери и отжимала в ведре длинный хвост щетки. Оглянувшись на звук шагов и увидев Джин, Агата уселась на стул, принесенный Риччи. Произнесла, не выражая ни удивления, ни досады:

— Вернулась… Твоя сумка с вещами у меня.

Она вынесла спортивную сумку, которую Джин при отъезде позаимствовала у Фрэнка.

— Деньги тоже тут.

— Спасибо, Агата, спасибо за все.

— Не за что… — Агата лукавила: благодарность была ей приятна, тем более что поводы для людской благодарности она давала редко. Растрогавшись, Агата неожиданно для себя обещала поговорить с управляющим хлебозаводом, чтобы Джин взяли на работу: — К Терезе тебе нельзя возвращаться. Там нужен двужильный.

— Скажи, — спросила Джин, — кто заплатил за больницу? Тереза?

Агата от удивления даже забыла рассмеяться.

— Да ты что! Тереза ни за кого цента не заплатит! Матрос к тебе приходил. Я сказала, ты помираешь. Он ушел, а потом вернулся, дал деньги и говорит: «Везите в больницу!»

— Это Риччи, — сказала Джин.

— Какой еще Риччи? Где он живет?

— Не знаю.

— Как же ты отблагодаришь его, если не знаешь, где он живет?

— Когда-нибудь встречу и отдам. Но это не то, что ты думаешь.

— Не подходит? Принца ждешь? — уже сердито сказала Агата.

Зачем он приходил? — думала Джин. Деньги заплатил, а в больнице ни разу не был… Или это не он? Да нет: матрос, молодой… Больше некому!

Она пересчитала деньги — осталось двести пятьдесят долларов. Почти все надо отдать Агате за квартиру. Но триста пятьдесят баксов ей еще должна Тереза…

Было время обеда, но большинство столов в Терезином заведении оставалось свободными. Выпить и закусить пришли лишь несколько грузчиков, да еще две продавщицы прибежали из ближайшего магазина — эти, понятное дело, только закусить. Официант, видно, нанятый вместо уехавшего Герберта — длинный и худой, как заостренный карандаш, — носился с подносом, создавая впечатление, будто переполнившие зал недовольные посетители разрывают его на части.

Барменша, как всегда, возвышалась над стойкой. Джин показалось, что Тереза обрадовалась ей. Но узнав, зачем явилась уборщица, Тереза поскучнела. Она достала тетрадь, куда записывала долги и расходы, и принялась считать. Вычла за кофе и сандвич, съеденные Джин наутро после первой ее рабочей ночи, и выложила на стойку триста сорок пять долларов.

— Уезжаешь или в другом месте будешь работать? — спросила она.

— Не знаю.

— Выпьешь что-нибудь?

— Спасибо. Не хочу.

Триста сорок пять баксов — и это все! — размышляла Джин, возвращаясь от Терезы. На сколько их хватит? В трудные времена мать умудрялась растягивать деньги на столько, на сколько было нужно. А на сколько нужно теперь ей, Джин?

Двери в «Семь футов» были раскрыты, и, забыв о бережливости. Джин вошла в ресторан. Пожилой бармен узнал ее.

— Давно не приходила, — сказал он. — Уезжала?

— Болела.

— Да-а… бывает. Тебе как всегда?

Джин кивнула. Она получила кофе и сандвич, но не сразу отошла от стойки.

— Риччи заходил к вам?

— Тоже давно не был. — И понимающе подмигнул. — Интересуешься?

— Просто спросила.

— Понял. Нет, не приходит. Сама знаешь: сегодня на берегу, а завтра в море. — Бармен махнул рукой куда-то за окно.

Джин села за столик. За соседним столом парень и девушка ели мороженое. Джин захотелось мороженое, чтобы есть его вдвоем… Она отвернулась.

Глава 11

«Продается управляющий с домом…»

— Где тебя носит! — воскликнула Агата, увидев вернувшуюся Джин. — Риччи все устроил!

— Риччи? — обрадовалась Джин.

— Да не твой, а мой Риччи. Пекарь. Будешь из мешков отсыпать в чаны муку. Платят побольше, чем у Терезы.

Джин понимала, что согласится на любую работу, и потому невнимательно слушала свои будущие обязанности. Думала о начальстве хлебозавода, которому необходимо показаться не дохлятиной — слабую не возьмут даже при содействии пекаря.

Она впервые оказалась на территории хлебозавода. Во дворе стояли цистерна с молоком, грузовики с мешками муки, сахара. Часть мешков грузчики относили в помещение, остальные складывали на крытой платформе. Цементный двор, словно инеем, был припорошен мукой.

Агата повела Джин в двухэтажный особняк администрации. На первом этаже девушки работали на компьютерах. Второй этаж занимало начальство. Они остановились перед табличкой «Плейс». Агата постучала и, услышав разрешение войти, открыла дверь.

— Мистер Плейс… — начала она.

— Да, я знаю, — прервал седеющий мужчина с квадратными плечами. Воротничок белоснежной рубашки туго охватывал его мощную шею. — Ричард говорил… Что ж, работайте, — он внимательно посмотрел на Джин, — мисс…

— Лоу, — подсказала Джин.

— …мисс Лоу, — повторил он, встал из-за стола и неожиданно оказался низкого роста, с отрастающим брюшком. Ноги в дорогих ботинках были почти по-женски изящны. — Вас предупредили? Мы платим двести долларов в неделю, — сказал он. — Это немного, но если вас устраивает, с завтрашнего дня приступайте. Желаю удачи.

Две последние фразы прозвучали для Джин особенно приятно: восемьсот долларов в месяц — больше, чем у Терезы! — и уже с завтрашнего дня.

Очутившись снова во дворе. Агата подтолкнула Джин локтем.

— А ты в самом деле везучая! Это ж надо — вылез из-за стола… расшаркивался!

— Не выдумывай! Кто расшаркивался?

Агата не слушала.

— Он, между прочим, вдовец!

Джин поморщилась.

— Перестань!

— И этот не подходит? — почти зло укорила Агата. — Перебирать раньше надо было! — Она выразительно посмотрела на живот Джин. — За него любая пойдет! Положение, деньги!.. И человек хороший. А что фигурой не вышел, так все остальное в порядке…

— Тебе-то откуда известно? — удивилась Джин.

— Известно! Да и фигура у него ничего. Ноги короткие, зато плечи какие!

— Можно подумать, ты продаешь его. Агата расхохоталась.

— Продается управляющий с домом, свекровью и счетом в банке!.. Впрочем, на фиг ты ему сдалась?

— Вот и хорошо. И больше не будем об этом… Агата замолчала и вдруг снова расхохоталась.

— А я бы пошла за него…

Основные цеха завода уходили в глубь двора. Там были печи, где выпекали хлеб, булки, пирожные, торты. Уже у входа пахло свежей выпечкой. Агата толкнула боковую дверь, и они оказались в просторном помещении с цементным полом и высоким потолком. Отсюда все начиналось. Прямо со двора по пандусу въезжали грузовики. Грузчики сбрасывали на транспортер мешок, который медленно двигался по ленте. У конца транспортера работница ловко вспарывала мешок специальным ножом, одновременно ставила на нужную отметку регулятор емкости, и мука текла в чан. А на подходе был следующий мешок — и все повторялось.

— Ну, как? — допытывалась Агата. — Хороша работка? Это тебе не полы мыть!.. Ладно, все, пошли домой!

Джин не двигалась, завороженно смотрела на плывущие по ленте мешки.

— Идем! — Агата потянула ее за руку. — Успеешь налюбоваться.

Джин была подавлена. Однообразие все повторяющегося и повторяющегося процесса угнетало. Ей казалось, что она сама превращается в придаток ползущей ленты. В кафе у Терезы можно было делать что-то быстрее или медленнее, раньше или позже — менять темп и порядок работы по своему усмотрению… Она поглядела на женщину, нажимавшую кнопку «пуск», когда требовалось наполнять чан, и кнопку «стоп», когда чан наполнялся. Вот и вся «работенка», как говорила Агата. Как робот, подумала Джин.

— Тебе не нравится? — удивилась Агата.

Они вышли на улицу. После сумрачного помещения солнечный свет слепил глаза. Джин, щурясь, наслаждалась теплом.

— Мне? — переспросила Джин.

— Тебе! — сердито сказала Агата. — Я же все вижу. А восемьсот долларов нравятся?

— Да.

— Ну и молчи! Подумала бы о ребенке!..

Глаза Джин напряженно смотрели на Агату, но едва ли они видели ее.

— Что с тобой? — спросила Агата.

Взгляд Джин медленно возвращался к реальности.

— Ничего… — ответила она.

— Странная ты, — недовольно сказала Агата.

Вечером Джин пошла к Бекки. Бекки только что вернулась из больницы и наслаждалась домашним покоем. Хотя ее комната мало отличалась от больничной палаты: кровать, тумбочка с лекарствами. Небольшой телевизор. Маленькое зеркало, никаких признаков хобби, никаких предметов, выдававших вкусы или капризы хозяйки. Никаких дамских мелочей, вроде фотографий суперзвезды — безразлично, мужского или женского пола, — губной помады в футляре якобы «от Макса Фактора» или хотя бы красивого гребешка. Все строго, чисто, без «улик».

— Сандра говорит, — словно оправдываясь, пояснила Бекки, — что когда я поправлюсь, тогда и буду украшать. — Она рукой обвела стены. — А сейчас, чем меньше вещей, тем легче дышать. — И было непонятно, согласна она с сестрой или подчиняется ей. — Хорошо, что ты пришла, Джин. Я одна. Скучно. — Она никогда не употребляла слово «тоскливо». Оно означало бы жалобу, а Бекки уже знала, что люди не любят чужих жалоб.

— А Сандра? — спросила Джин.

— У Сандры своя квартира. Она очень занятой человек, забегает ко мне на пять минут — ей некогда.

— Бекки… — проговорила Джин. — Я почувствовала его!..

Она произнесла это торжественно и немного испуганно. Бекки также испуганно спросила:

— Кого?

— Его! — Джин дотронулась до живота.

— Ребенка Стива?.. — прошептала Бекки. — Ты рада?

— Не знаю.

Джин хотелось, чтобы Стив был рядом. Даже если бы он отказался от ребенка, она не чувствовала бы себя одинокой. Лишь бы он знал!.. А теперь, кроме Бекки, ей некому рассказать…

— Не знаю, — повторила она.

— Ты всегда можешь поделиться со мной. Я не болтлива, — сказала Бекки. Она понимала, что сейчас нужна Джин. Но, когда все наладится, Джин, как и другие, забудет о ней…

Возвращаясь домой. Джин купила бутылку приличного бренди — отблагодарить пекаря Ричарда.

Пекарь сидел у Агаты в одних трусах. У него были длинные тяжелые руки, большие плоские ступни и яйцевидная лысая голова с маленькими глазами на бледном лице. Появление Джин не смутило его — он чувствовал себя благодетелем и не поспешил за галстуком.

Пекарь вылакал всю бутылку. Маленькие глазки превратились в щелки, лицо покраснело. Чуть заикаясь, он стал поучать обеих женщин, как следует жить. Жить следовало, как он. У него классная машина, приличный дом, он собирается купить на побережье небольшую виллу.

— И еще кое-что останется! — сообщил любовник Агаты, намекая на величину своего банковского счета.

После приобретения виллы пекарь задумал оставить работу и жить в свое удовольствие. Но даже пьяный, он не обмолвился, будет ли участвовать в этом удовольствии Агата. Женское самолюбие Агаты задевали такие речи, особенно в присутствии другой женщины, и она наигранно бодро сказала:

— Ну, ну, расхвастался! Ложись спать…

Джин подавляла одуряющая монотонность новой работы. Еще более трудным оказалось не однообразие, а то, что всю смену приходилось выстаивать на ногах. Однако и это было не самым тяжким. Самое тяжкое — мучная пыль. Когда Джин вспарывала мешок и мука сыпалась в чан, поднявшаяся облаком взвесь забивалась в рот, в нос. Джин кашляла и, еле дождавшись перерыва, выбегала во двор, чтобы подышать чистым воздухом. Она пробовала закрываться платком, но вскоре начинала задыхаться.

Через несколько дней к ней подошел мистер Плейс:

— Мисс Лоу в вашем положении… — «В вашем положении?» Неужто заметно? Или Агата сболтнула? Джин покраснела. — В вашем положении, думаю, — продолжал мистер Плейс, — следует менять работу.

Джин запротестовала:

— Я справляюсь!

— Мы подыщем вам что-нибудь другое.

Он ушел, оставив Джин в растерянности. Она вспомнила слова Агаты: «Ты понравилась нашему старику». Этого только не хватало! Но он ведь знает, что она беременна…

Прошло две недели. Джин продолжала отмерять в чаны муку. Руки уже сами выполняли заученные движения, и, если бы не белая пыль, Джин считала бы, что с работой ей повезло.

Спустя неделю мистер Плейс вызвал ее к себе. На этот раз он не вышел из-за стола и говорил по-деловому скупо.

— Мисс Лоу, я отдал распоряжение о вашем переводе в кондитерскую. Ваши обязанности вам там объяснят.

Он взглянул на нее и перевел взгляд на лежавшие перед ним бумаги. Джин пробормотала слова благодарности и вышла из кабинета…

Глава 12

Предложение мистера Плейса

Однажды Джин довелось покупать пирожные в кондитерской, о которой говорил мистер Плейс. Она принадлежала хлебозаводу. Это был просторный павильон с неистребимым запахом ванили. В зале с цветными витражами в окнах и столами из яркого пластика толпились посетители…

Миссис Гастингс, заправлявшая этим сладким заведением, белая и сдобная, словно питалась одними пирожными и пышными, хрустящими булочками, встретила Джин сдержанно, не скрывая, однако, любопытства.