— Почему? Почему?! — закричала она. — Ты спрашиваешь об этом меня?!

— Тебя, Лилия. Почему? — повторил он. Она захлебывалась гневом, не давая себе труда вдуматься.

— Ты купился на их посулы! Ты продал меня за свои тридцать сребреников! Ты бросил меня! Ты предал меня!

— Мы оба знаем, что это не правда.

Она стремительно влепила ему пощечину. Волк не шелохнулся, не прикоснулся ладонью к щеке, не побледнел. Она не хочет слушать — он не станет ее убеждать. Мгновение спустя она уже стояла одна-одинешенька посреди пустой поляны. Волк ушел.

Какое-то время она продолжала стоять на месте, не вполне еще понимая, что произошло. Она оттолкнула Волка. Почему? Был ли смысл в том, что она сейчас сделала? Кому она поверила? Майору Брайану? Почему она поверила ему, а не Волку? Ведь Волк — человек, которого она любит, а не этот майор.

Почему она дала злости ослепить себя?

— Волк! — крикнула она, срываясь с места. — Волк, вернись!

Но ей не было ответа.

Она взвыла от отчаяния и, призывая его, побежала, спотыкаясь, и оставляя клочки платья на острых сучьях. Перелесок окончился обрывистым берегом. Внизу плескалась зеленовато-синяя вода, небольшие волны накатывались на усеянный гранитными глыбами берег. Она бежала по краю тропы, почти обезумев, не разбирая дороги.

— Вот и ты!

Она остановилась как вкопанная. Перед ней стоял Максимилиан де ла Монт собственной персоной. Его усмешка ничуть не утратила своей наглости. И это он произнес только что слова презрительно-насмешливого приветствия.

Ей не везло, до чего же ей не везло, подумалось ей. Она отступила назад.

— Некуда тебе бежать, — проговорил он. Она снова отступила, чувствуя, что песчаный обрыв ползет у нее под ногами, она слышала, как комья с тихим шорохом сыплются вниз, далеко вниз. Монт резко шагнул к ней, и Онор в ужасе отскочила, почва окончательно ушла у нее из-под ног, и она соскользнула вниз, едва успев вцепиться руками в выступающие из песка корни, и только потому не убилась. Но подняться по почти отвесной песчаной стене без посторонней помощи она не могла. Монт хохотал, наблюдая за ней.

— Уж не хочешь ли ты, чтобы кто-нибудь подал тебе руку, Онор-Мари?

Только не я, уволь. Что ж, прощай, крошка. Желаю приятно провести время.

Онор услышала удаляющий звук шагов, и мимо нее проскользила струйка потревоженного им песка. Она закрыла глаза и прижалась щекой к поверхности. Она боялась дышать.

Минута шла за минутой, и каждая состарила ее по меньшей мере на год.

Наконец тихий шорох возвестил, что она снова не одна. Она силилась удержаться и боялась, что даже ее крик о помощи уничтожит шаткое равновесие. И она безмолвно ждала, пока ее кто-нибудь не найдет… либо пока она не сорвется вниз.

Волк, грозный вождь неукротимых гуронов, застал своих соплеменников в самом разгаре сражения. Напряженный мир, царивший здесь до приезда ОнорМари, был нарушен и позабыт. Теперь ни та, ни другая сторона не желали сложить оружия. Волк вполне разделял энтузиазм товарищей. Что касалось французов, он всем сердцем хотел, чтобы они исчезли с его земли, вот только Онор — Тигровая Лилия, он не был уверен, что она не ужаснется, увидев, что ее соседи с гордостью прибивают над жилищем скальпы ее соотечественников. Он знал, что ее внешнее безразличие еще не означает, что ее земляки не дороги ей вообще. Как ни странно, он не сомневался, что она вернется. Она вспылила, накричала на него, но он был уверен, что поразмыслив здраво, она захочет попросить прощения. И он знал, что простит ее. Простит, потому что уже в сердце своем принял ее — такой. И не было смысла любить ее, если он не мог принять ее непоследовательность и эгоизм. Кроме того, он знал, что она любит его, что бы она при этом не делала или не говорила. Не стоило уговаривать ее, что-либо доказывать. Он знал, что нужно дать ей время самой разобраться в себе.

И вот тогда в его руки попал Монт.

— Можешь убить меня, грязный краснокожий, — прорычал он. — Но знай, что Онор сейчас лежит на дне пропасти, и не в твоей власти вернуть ее к жизни.

В следующее мгновение Волк хватил его со всей силы головой о ближайшее дерево, и Монт тяжелым тюком упал к его ногам. Но он не стал добивать его, вопреки обычаям. Он бросился прочь с поля еще не окончившейся битвы…

Он стоял у края обрыва, ища глазами изувеченное тело у подножья.

Надеяться, что Монт солгал, он не решался, и бродил потерянной тенью по крутой тропе.

Онор слышала шаги. Она понимала, что выступающие края обрыва скрывают ее, а корни, за которые она уцепилась, вот-вот оборвутся. Еще пару минут

— и будет поздно. Она позвала чуть слышно:

— Помогите!.. — ее голос дрожал от напряжения. — Кто-нибудь!

Вверху раздалось негромкое поцарапывание, и около нее упал конец веревки. Онор сделала над собой усилие, и ухватилась за него. Чувство самосохранения почти атрофировалось у нее, и она выпустила корни без малейших колебаний. Вцепившись в веревку, она доверила свою жизнь неизвестно кому, зажмурилась, и позволила ему вытащить себя на поверхность.

— Открывай уже глаза, Тигровая Лилия. Тебе больше ничего не грозит, — насмешка в голосе Волка неплохо прикрыла страх, который он только что испытал. Она немедленно распахнула глаза и стремительно обняла его.

— Волк! Я так счастлива…

— Не сомневаюсь.

— Я хочу извиниться… за все.

Он ничуть не удивился.

— Не нужно, Лилия. Может быть, со временем ты научишься говорить то, что чувствуешь, а не то, что ты считаешь, ты должна сказать.

Вот теперь она услышала ноту горечи.

— Я обидела тебя. Прости, — проговорила она со стыдом. Он медленно, с достоинством кивнул.

— Не повторяй этой ошибки, Тигровая Лилия. А теперь пойдем. Мои воины нуждаются в подкреплении.

Нет, он ошибся, и его воины не нуждались в нем больше. Он один ничего больше не решал. Победа была не на их стороне. Французы победили.

Она шла пешком по пыльной дороге, остро чувствуя лопатками направленное на нее дуло карабина. Затекшие, стянутые за спиной руки ныли, но она шагала молча, до крови кусая губы. Монт ехал позади на лошади, чуть покачиваясь, с обвязанной платком головой. Ему здорово досталось, но он выжил, неуничтожимый, как вредное насекомое.

Она потеряла Волка из виду, но она точно помнила, что он попал в руки врагов живым, а значит, он среди пленных. К вечеру победили и их пленники добрались до форта. Она ожидала от Монта любой подлости, но он велел развязать ее и отправить в дом полковника д’Отвиля, коменданта крепости, где расположились все офицеры. Ей принесли поесть и чистую одежду. Похоже, Монт имел на нее какие-то свои планы. Отмытая, причесанная и переодетая она робко вышла из комнаты, оглядываясь по сторонам. На нее бросали странные взгляды, нервные и даже пугливые. Она услышала негромкое ворчание, что ее следовало бы запереть. Не обращая ни на кого внимания, Онор спустилась в общий зал. Там толпились офицеры, все слегка навеселе, должно быть, они отмечали успешный исход битвы. Она искала глазами Монта и заметила его в углу, с бледными, как смерть, щеками, но с рюмкой в нетвердой руке. Он жестом показал, что видит ее, встал и покачиваясь на каждом шагу, подошел к ней. Обняв ее стан, он вывел ее прочь.

— Что происходит? — сквозь зубы проговорила Онор.

— Не будь дурой, Онор. Я сказал им все о тебе. Лучше сиди в своей комнате и не выходи, если не хочешь, чтобы тебя заперли в тюрьме.

— Что ты им сказал? — превозмогая себя, спросила она.

— Что ты моя жена, но у тебя плохо с головой. Я, бедняга, выяснил этот мрачный факт слишком поздно, и теперь страдаю. Они будут шарахаться от тебя, как от чумной. Да, конечно же, я рассказал им о твоем любовнике.

— Зачем? — спросила она, удивляясь собственному терпению.

— Зачем? Я запру тебя здесь, и пока ты будешь под охраной, получу разрешение на опеку над тобой, невменяемой идиоткой. Естественно, это лишит тебя прав распоряжаться твоими деньгами. Потом я найду тебе лечебницу, где ты проведешь остаток дней, — он гнусно хихикнул.

— Зачем? — повторила она. — Это так сложно. Почему тебе было просто не убить меня?

— А потом? Как доказать твоим адвокатам, что ты погибла? Что завтра ты не появишься предъявлять права на свое состояния? Кроме того, могли бы найтись свидетели. Я бы не хотел попасть на каторгу. Ясно теперь? А так я всегда смогу предъявить тебя, живую и здоровую.

— И что, ты думаешь, кто-то поверит, глядя на меня, что я сумасшедшая?

— Они верят. Оглядись кругом. Только больная женщина могла спать с дикарями, — она брезгливо поежилась, глядя на него. — А что касается тех, что не будет знать душераздирающей истории твоего грехопадения… Пару месяцев в специальном заведении, и тебя нельзя будет отличить от этих несчастных.

Она пожала плечами, пытаясь держать себя в руках.

— Что ж, пытайся, Максимилиан. Увидим, что выйдет.

— Кстати, твой любовник здесь, заперт в надежном месте.

— И что?

— Знаешь, какую я подал идею полковнику? Незачем мараться в его крови.

Неделю не давать ему ни пищи, ни воды, и он больше нас не побеспокоит. В худшем случае, десять дней.

Ненависть клокотала в ней, но ярость лишь доказала бы его победу и убедила всех в его правоте.

— Это ты безумец, Максимилиан, — сказала она холодно.

На следующий день она узнала, что Монт покинул форт ради визита к губернатору провинции, который мог дать ему все права над ней. В качестве доказательства он заручился письмом полковника д’Отвиля, под которым подписались офицеры форта. Она осталась в крепости под строгим надзором.

К ней приставили одного из офицеров, лейтенанта дю Гарро. Она не могла ни покинуть форт, ни даже свободно передвигаться внутри дома. Она была загнана в западню, из которой пока не видела выхода.

Дю Гарро делал вид, что занят разглядыванием карты, но на самом деле он то и дело поглядывал на молодую женщину. Она сидела, скромно сложив руки на коленях. Ее взгляд тревожил его, заставляя нервно ежиться, словно этот взгляд мог щекотать ему спину, подобно сухой травинке. Она молчала, выжидая, пока он первым начнет разговор. Дю Гарро в очередной раз облизнул пересохшие губы, собираясь с духом. Онор-Мари и пугала, и притягивала его.

Ее безумие явно было выдумкой Монта, как и ее жуткие припадки ярости, о которых он был наслышан. Молодая женщина выглядела спокойной и уравновешенной. Но нельзя было не поверить в ее связь с гуронским вождем, засвидетельствованную столькими очевидцами. Лейтенант не знал, что и думать. Кто-то лгал — или эта миловидная светлоглазая женщина с шикарной рыжей шевелюрой, на чьих губах играла чуть заметная кокетливая улыбка, или ее муж, хитрый тип с бегающим взглядом. Будь на то его воля, он поверил бы Онор. Но она молчала, ни словом не выдавая свои чувства.

— Гм, — наконец выдавил он из себя, — гм… — Лейтенант? — она склонила голову, словно не расслышав как следует его слова. Ему захотелось провалиться сквозь землю от смущения. Сам он был неженат, а уединенность жизни в форте в военное время исключала возможность скоротечных романов. Он почти позабыл, как выглядит женщина, а они оставили его наедине с той, кто казалась ему воплощением женственности. С той, кто ненавидела своего мужа всеми фибрами души.

— Гм… Вам не холодно, мадам? Я бы велел разжечь камин посильнее, если что.

Сердце Онор подпрыгнуло от радости. Кажется, теперь она знала, что делать. Этот глуповатый, но безвредный лейтенант поддавался на ее игру. Но помочь ей он еще не готов.

— Благодарю вас, лейтенант. Я не против, если здесь затопят получше. У меня в комнате так холодно. Я замерзла, — она протянула к огню тонкие ладони, пытаясь согреть их.

— О! Я сам, сам растоплю, — он поспешно наклонился и стал подбрасывать дрова в камин. Ему вдруг расхотелось, чтобы кто-то посторонний нарушал их тет-а-тет. — Так у вас холодно, мадам? Вам следовало пожаловаться раньше.

Не думаю, что полковник был бы против отвести вам другие апартаменты.

— Полковник? Нет. Но Монт — да, против, — она беспомощно развела руками, призывая его в свидетели, что к ней несправедливы и жестоки.

Однако она не спешила. Слишком яростные обвинения не пойдут на пользу.

Онор печально вздохнула и умолкла. Дю Гарро помедлил в надежде, что она сама заговорит о муже, но она молчала, поглаживая пальцем узор на покрывале кресла.

— Но теперь, ваш муж, он уехал. И его не будет не меньше двух недель.

— Две недели покоя! — она горько улыбнулась. — А потом все сначала. И за что я стала жертвой подобной ненависти?!

Ему нечего было ответить, и офицер вновь рассеянно уставился на карту.

Одним глазом он продолжал следить за Онор-Мари, но с ее лица не сходило выражение глубокой скорби, отчасти искреннее, отчасти наигранное.

— Не считаю себя вправе упрекать вас, мадам, но ваши отношения с противником не могли не вызвать справедливого гнева и возмущения, а степень вашей близости с краснокожим вождем, боюсь, шокировала многих, не только несчастного шевалье де ла Монта, — он чувствовал, что облекает свою речь в какие-то глупые, напыщенные слова, не те, что приходили ему на ум.

— Вы верите этому, лейтенант? — напрямик спросила Онор-Мари. Он колебался.

— Мне странно и трудно верить в подобное, но, к сожалению, это не только слова месье де ла Монта. Это утверждают уважаемые, не склонные к клевете люди.

— Да, люди, — люди, которым свойственно ошибаться.

— Вы считаете, они ошиблись? — поспешно спросил Дю Гарро, радуясь, что Онор наконец затронула интересующий его предмет. Она пожала плечами.

— Я не стану лгать вам, лейтенант. Вы и сами могли заметить, что никакая душевная близость не связывает меня с моим мужем. Это не редкость в наши дни. Мне нечего стыдиться — он не любит меня, а я его. Он надумал избавиться от меня, и ради этого выдумал всю эту историю.

— А гуронский вождь? — недоверчиво спросил Дю Гарро.

— А что — гуронский вождь? — ее рот напряженно скривился. — Я считала и буду считать его своим другом. Можете думать об этом, что угодно. Но он не единожды выручал меня. Однажды я уже попала в плен к индейцам, и как раз тогда, когда еще и речи не шло о перемирии. Никто не желал вступиться за меня, и только Волк, только он помог мне тогда. Он отвел меня на побережье и позволил вернуться домой. Он ничего не просил взамен, просто отпустил. Судьба столкнула нас вновь, неужели я могла забыть, с какой добротой от отнесся ко мне тогда? И после этого быть обвиненной в «преступной связи с врагом»? Невыносимо…

Она трагическим жестом закрыла лицо руками.

— Говорили, вас связывала не одна лишь дружба… — его голос внезапно охрип. Онор гневно махнула рукой.

— Чистейшая, совершенно невинная дружба! Даже не дружба, скорее чувство благодарности. Вы понимаете меня?

Все теперь представилось ему в совершенно ином свете, и все слышанное раньше показалось ему лживыми измышлениями. Действительно, нелепость. С чего бы эта воспитанная, вполне светская молодая женщина, не какая-нибудь глупенькая провинциалочка, и вдруг стала возлюбленной дикаря? Выдумают же такое!

— Ваша признательность, конечно, понятна и похвальна, мадам, однако времена нынче такие, что вы навлекаете на себя всякие подозрения, которые вам ни к чему, — Онор поняла, что ее объяснения приняты и тихо возликовала своей удаче. — Не лучше ли вам подумать теперь и о своей безопасности?

— Вы же военный, лейтенант. У военных понятия о чести более строгие, чем у штатских. И вы предлагаете мне позабыть оказанную мне услугу и думать лишь о себе?

Удар попал в цель. Дю Гарро угодил в ловушку.

— Вы правы, мадам. Хотя, мне кажется, ваша женская слабость могла бы быть вам оправданием.

— Только не перед моей совестью!

— О да… возможно, да.

Онор знала, как мало у нее времени. Знала она, что Монт вернется через каких-то пару недель, и скорее всего, вернется с победой, знала, что Волк, скорее всего, не доживет до его приезда. Она считала дни, сознавая, как мало ей отпущено, чтобы что-то предпринять. Сколько продержится Волк? Она не знала наверняка, но счет шел на дни.

Дю Гарро сдавался медленно. Онор понимала, что он даже не влюблен в нее, что здесь совсем другое, более земное чувство, которое легче возникало, но столь же легко могло исчезнуть, если его не поощрять или поощрять слишком охотно. День за днем, она все больше замечала, что лейтенант ищет ее общества, и взгляд его все чаще затуманивался тайным томлением.

Она слышала за дверью его дыхание, и ей казалось, что еле слышный свист воздуха в его легких звучит громче кузнечных мехов. Дверь была незаперта, но он не входил. Онор прислонилась спиной к прохладной стене.

Еще не поздно — можно подойти и задвинуть засов, и никто не войдет к ней.

И она хочет этого всем сердцем, и Волк одобрил бы ее, но что потом? Что будет с Волком и что будет с ней? Она крепко зажмурила глаза. Заскрипели несмазанные петли двери, и она, не открывая глаз, знала, что это Дю Гарро.

Шаги приближались.

— Онор… — в его голосе слышится мольба.

Невозможно… Она не сделает этого… Никогда… Никогда бы только ради себя… Но жизнь Волка того стоит. Даже если он не простит. Стыдно, и душа молит о пощаде… Но нет выхода… С шорохом падают на пол шелковые юбки, лейтенант поспешно запирает засов, она остается одна — во мраке, одна — в тишине…

— Онор?

Ее мысли витали слишком далеко, чтоб она сразу услышала его зов. Она чувствовала странную легкость — больше ни стыда, ни угрызений совести, ничего. Что сделано, то сделано — ни больше, ни меньше. А теперь ее очередь сдавать карты.

— Мне нужна помощь…

Он метнул на нее испуганный взгляд.

— Я не могу позволить вам бежать, Онор-Мари. Меня расстреляют за это.

— Не нужно помогать мне бежать, — успокоила она его. — Обо мне речь вообще не идет. Речь о моем друге.

— Помочь бежать индейцу? — ужаснулся он. — Невозможно!

— Кто говорит о побеге? — терпеливо продолжала Онор. — Неужели я подставила бы подобным образом вас или себя?

— Раз речь не о побеге, можете рассчитывать на меня, Онор-Мари.

— Я знаю, что Монт задумал покончить с этим гуроном, уморив его голодом, — она помолчала, взвешивая свои слова. — Он сам мне сказал.

Несправедливая участь для воина. Вы как офицер наверняка понимаете, о чем я. Несправедливо и жестоко. Монт должен дать ему возможность погибнуть с оружием в руках, или, по крайней мере… не так. Никому нет дела до этого, но вы как честный офицер и мой друг, вы можете вмешаться.

Тишина в ответ. Онор напряженно ждала.

— Вы ставите меня в неловкое положение, Онор-Мари, — пробормотал он.

— Первейший долг офицера — подчиняться своему начальству, а вы требуете от меня нарушить его.

— Монт вам не начальство. Ваше начальство полковник д’Отвиль, который лишь попустительствует Монту, хотя сам не стал бы унижаться до личной мести.

— Вы требуете от меня невозможного, Онор.

— Вы дали мне слово, — напомнила она. — Слово офицера, что поможете мне во всем, кроме побега.

Она видела, что он не хочет, вернее, боится помогать ей, но ей было глубоко безразлично его мнение. Любой ценой она должна была приобрести союзника.

— Что ж, попытаюсь, — вымученно согласился лейтенант, — если вы, конечно, не настаиваете на открытой конфронтации.

— Нет, конечно. К чему мне это?

Она медленно опустила ресницы. «С возвращением, — грустно поздравила она себя. — Это снова ты, баронесса Дезина. Узнаю тебя по лжи, которая столь легко слетает с твоего языка, баронесса. Что ж, Тигровой Лилии не выжить в этом мире одной, — ей придется потесниться.»

Дю Гарро не хотел, чтобы Онор шла с ним, но ему не удалось ее переспорить, — она убедила его.

— Знаете, как они упрямы, эти индейцы, — говорила она. — Он непременно решит, что это какая-то ловушка с вашей стороны, и будет игнорировать вас, как пустое место. А меня он знает, мне он поверит.

— Ну хорошо, — смирился лейтенант. — Будь по-вашему. Вечером, когда стемнеет, я возьму ключи и пойдем к вашему дикарю. Но не дай бог, вас ктонибудь увидит.

— Я буду незаметной и бесшумной, клянусь.

Они запаслись корзинкой с провизией и водой, и под покровом тьмы направились навестить пленника. Онор старалась как могла. Больше всего на свете она боялась как-нибудь выдать себя, или что Волк откроет лейтенанту истину, раньше чем она подаст ему знак. Впрочем, она и сама знала, что это просто смешно — бояться, что Волк проявит несдержанность.

Онор и Дю Гарро пересекли двор, и лейтенант достал связку ключей, остановившись около одноэтажного домика, когда-то служившего стойлом для лошадей. Он еще раз нервно огляделся кругом и медленно провернул ключ в замке, содрогаясь от громкого скрежета металла. Дверь подалась внутрь, вход был свободен. Онор невольно подтолкнула его, заходя, — лейтенант медлил. Непроглядная тьма не позволяла ей ничего разглядеть. Наконец, ее глаза стали привыкать к мраку, и Онор шагнула вперед. Волк был там, хотя она не сразу разглядела его в тени дальнего угла. Он пошевелился, и она услышала звон цепи. Дю Гарро тем временем зажег огарок свечи и притворил дверь. Онор пришлось держать себя в руках, и ничем не выдать волнения, охватившего ее, когда она увидела Волка, прикованного тяжелой цепью к железному кольцу, вделанному в стену. Увидев их, он ничего не сказал, даже слов приветствия, только сменил положение. Теперь он сидел, поджав под себя ноги, и внимательно смотрел на вошедших.

— Приветствую тебя, вождь, — с трудом выговорила Онор, стараясь не смотреть на него. Он молчал. Она нервно сглотнула и продолжила. — В память о нашей старой дружбе… о том, что ты уже спас мне когда-то жизнь… позволь помочь тебе.

Если она беспокоилась, что он не подыграет ей, то напрасно. Он вел себя так, словно едва ли помнит, кто она такая. Дю Гарро, видимо желая поддержать ее, положил свою руку ей на талию. Волк молча наблюдал за ним, явно не собираясь притворяться, что ничего не замечает. Онор начала сердиться. «В конце-концов, я права», — решила она. Ее голос окреп, и она уже не избегала взгляда блестящих черных глаз индейца.

— Мы с лейтенантом Дю Гарро, который благородно согласился помочь, — она почувствовала, что сарказм звучит в ее словах все громче, и слегка откашлялась, — принесли тебе воду и еду. Мы знаем, ты великий воин, и негоже бледнолицым обращаться с тобой подобным образом. Прими наш дар, вождь, мы искренни с тобой.

Ее глаза молили, опровергая надменно-снисходительный тон, который она приняла. Она подалась вперед, так что складки ее широкой шуршащей юбки коснулись руки Волка.

— Осторожнее, — Дю Гарро остановил ее. — Он может быть опасен.

— Благодарю тебя, бледнолицая скво, — негромко проговорил Волк. — Я принимаю твой дар. Ты заплатила свой долг, и у тебя нет больше причины оставаться здесь.

Лейтенант вывел ее во двор и запер дверь.

— Странно, как хорошо этот дикарь говорит по-французски, — заметил Дю Гарро.

— Ему пришлось, — усмехнулась Онор. — Я оказалась бестолковой ученицей, и язык индейцев мне постичь не удалось. Так что, пока я была пленницей, чтобы хоть как-то понимать друг друга, ему пришлось заговорить на французском.

— Ясно.

— А здесь есть ключи от этих кандалов, что на него надели? — спросила Онор, глядя на связку ключей, которую он спрятал в карман.

— Есть, но не просите меня…

— Успокойтесь, лейтенант, вы выполнили мою просьбу, и я больше ни о чем вас не собираюсь просить. Вы и так сделали больше, чем могли.

Ему было приятно, что она так говорит о нем, и Дю Гарро перестал жалеть, что пошел ей навстречу. Они в обнимку стали подниматься в ее спальню.

Она надеялась, что этот день никогда не наступит, что судьба не допустит очередного издевательства над ней, но он-таки наступил. Она стояла у окна, наблюдая, как у Монта принимают поводья, и сам он, спешившись, разговаривает с полковником д’Отвилем. Запыхавшийся Дю Гарро заглянул в ее комнату со словами:

— Будьте начеку, Онор-Мари. По-видимому, ваш муж вернулся ни с чем.

Он тут же исчез, оставив Онор наедине с сомнениями. Что сулило ей возвращение Монта? Стоит ли праздновать победу, если он и впрямь вернулся проигравшим? Одно ясно, не стоит ей оставаться с ним наедине. Она поспешно подобрала юбки и побежала вниз. Когда она вышла во двор, Монт был все еще там. Его налитые кровью глаза не оставляли сомнений — не так просто оказалось избавиться от собственной жены.

— Вышла встретить меня? — с иронией поинтересовался он у Онор. — Отлично, крошка. Ну что, женушка, самое время заняться похоронами любовника?

Она проигнорировала его насмешки, прикидывая, чего ждать от него дальше. Он обратился к полковнику — коменданту форта.

— Вы не против, если мы проведаем вашего пленника, полковник?

— Отчего нет? Дю Гарро, принесите нам ключи.

Когда ключи были доставлены, полковник вручил их одному из солдат.

— Ну-ка, проверьте, Рамон, как там пленный индеец. Не будем входить туда сами, не так ли, месье де ла Монт?

Монт захихикал и кивнул. Солдат взял ключи и отправился выполнять поручение. Пока его не было, внимание Монта вновь переключилось на ОнорМари. Она презрительно пожала плечами.

— Так что, Максим, выходит, в этой стране есть законы? Разочарование, не правда ли? Ты не можешь посадить меня под замок только лишь потому, что я не хочу жить с тобой? И не можешь оформить опеку надо мной? Какая жалость! А ты думал, достаточно облить меня грязью, чтобы тебе торжественно разрешили делать со мной все, что угодно, в том числе, отправить меня в приют для безумных?

— Я еще не сказал своего последнего слова, Онор, так что не радуйся раньше времени.

— Разве? А мне кажется, ты сказал и сделал уже все, что мог. Надо уметь признавать поражение, Максимилиан.

Он обозленно поднял руку, чтобы ударить ее, но с изумлением обнаружил, что между ним и Онор появился кто-то, кто собирался защищать ее. Это был Дю Гарро.

— Не троньте ее, — сурово предупредил лейтенант. — Если здесь кто и достоин получить по физиономии, то это вы.

— Чего ради вы защищаете эту дрянь? О… я понял!

Его издевательский смех вывел бы из равновесия кого-угодно, и Дю Гарро, не удержавшись от искушения, ударил его в лицо. Монт не остался в долгу, и завязалась настоящая драка. Между тем, солдат, отправившийся за Волком, так и не вышел обратно. Но никто, кроме Онор, не заметил этого, отвлекшись на Монта и Дю Гарро. Она же стала потихоньку двигаться поближе к двери импровизированной тюрьмы. Шаг за шагом, стараясь двигаться незаметно, она приближалась к Волку. Дверь была незаперта. Онор медлила, боясь привлечь лишнее внимание. Пока она колебалась, в просвете показалась смуглая рука, втащившая ее внутрь. Она оказалась в крепких объятиях Волка. На нем уже не было цепи, а солдат без сознания лежал в углу. Дорожа уже хотя бы этим мгновением, она нашла в полумраке его губы, но поцелуй вышел поспешным и недолгим.

— Как мы выберемся отсюда, Волк? — воскликнула она в волнении, осознав, что они окружены. — Мы в ловушке!

— Тебе придется солгать еще раз, Лилия, — проговорил он серьезно. Она поняла его без пояснений. Высвободившись из его объятий, она шагнула на порог. Ее зов прозвучал отчаянно, с жалобной горестной мольбой:

— Гарро! Помогите! Он схватил меня! Помогите!

Оставив избитого Монта лежать на холодном песке, Дю Гарро доверчиво ринулся на помощь. В его затуманенном борьбой мозгу звучала лишь ее мольба. Он не успел усомниться. Когда он ворвался к ним, он угодил прямо в руки Волка, за спиной которого нашла убежище Онор-Мари. Гарро и охнуть не успел, как ощутил лезвие ножа, прижавшееся к его шее.

— Лейтенант побудет пока заложником, — сообщила Онор оторопевшим свидетелям развернувшейся сцены и закрыла дверь изнутри.

Она помогла Волку связать Дю Гарро, отгоняя неприятные мысли о своей бесчестной роли. Крепко связанный, лейтенант мог только бросать изумленные взгляды кругом. Какое-то время спустя до него дошло, что Онор играла не на его стороне. Он негромко выругался.

— Лучше молчи, — посоветовал ему Волк. — Если не хочешь, чтобы тебе заткнули рот.

Заложник умолк, понимая, что сила на стороне индейца.

— Ты что, проклятый краснокожий, действительно думаешь, что мы не доберемся до тебя? — донесся бас полковника со двора.

— Можете попробовать, — предложил Волк. Он оглянулся на Онор, а затем махнул рукой, словно принимая какое-то отчаянное решение. А после он издал призывный клич. Онор зажала уши руками, защищаясь от пронзительного крика, разрезавшего воздух. Она позволила разжать свои руки Волку, лишь когда все стихло, и он вновь привлек ее к себе.

— Все, — прошептал он ей на ухо. — Все, Лилия. Верь, мои воины придут.

Я знаю, они слышали меня. Они придут.

Он устроил ее на остатках соломенной подстилки и пристроился рядом, прижав ее голову к своей груди.

— Нужно ждать, — тихо повторил он. Лейтенант наблюдал за ними из своего угла, полускрытый перегородкой. Волк склонился над ней, касаясь ладонью ее щеки, ее губ. Руки Онор обвились вокруг его шеи, притягивая его ближе. А Дю Гарро… Он заслужил маленькую месть с ее стороны. И пусть знает… Пусть знает.

Они пришли, грозные воины нещадно истребляемого племени гуронов, пришли вовремя, чтобы помочь своему вождю. Комендант лишь только успел послать гонца за подкреплением, а гуроны уже подходили к воротам крепости. Грохот страшного удара сотряс воздух, и ворота поддались мощному напору извне. Завязалось сражение, жестокое сражение, не пощадившее ни правых, ни виноватых, ни ту, ни другую сторону, и цвет крови, пролившейся на землю, был одинаково алым. Волк и Онор-Мари обрели свободу, и гордый вождь гуронов тут же бросился в бурлящий водоворот битвы.

Это было одно из тех редких сражений, в которых индейское племя одержало безоговорочную победу. Их большой, сильный, понимающий друг друга с полувзгляда отряд за какой-то час разгромил перепуганный, сбитый с толку французский гарнизон. Форт пал. Полковник д’Отвиль позорно испарился с поля боя, спасая свою жизнь. Скоро над долиной уже поднимались клубы черного дыма, — гуроны подожгли строения врагов, покидая опустевшую крепость. Скоро на ее месте остались лишь обгорелые руины, окруженные почерневшим частоколом. Над руинами кружили вороны, и только их карканье да поскрипывание повисших на одной пели ворот нарушали тишину.