НА РУБЕЖЕ ВТОРОГО ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ на авансцену венгерской политики выдвинулась проблема автономии трансильванских венгров в Румынии. Вот уже более 10 лет в стране оживленно обсуждается идея восстановления венгерской автономии в юго-восточной части Трансильвании на территории уездов Харгита, Ковасна и части уезда Муреш (население 808,7 тыс. человек), где компактно проживает венгерское нацменьшинство. Венгерская автономная область была создана в Румынии в 1954 году, однако в 1968-м тогдашний румынский лидер Николае Чаушеску ликвидировал ее.
      Новый всплеск интереса к этой проблеме пришелся на 2003 год, когда реформатский епископ Л. Текеш, исключенный из умеренного Демократического союза венгров Румынии за радикализм, вместе с единомышленниками предложил конкретную программу достижения территориальной, административной, хозяйственной и культурной автономии так называемого Секуйского края (секуйями румыны называют проживающих в этой части страны венгров). К концу 2003 года были созданы национальный, а также местные и региональные секуйские и другие советы трансильванских венгров, объединившиеся в январе 2004 года в Гражданский союз венгров Румынии.
      Летом 2004 и весной 2005 года группа депутатов парламента от Демократического союза венгров Румынии (выступавших, правда, в личном качестве и представлявших скорее программу радикального Гражданского союза) выступила с законодательной инициативой об автономии Секуйского края. Этот законопроект, квалифицированный руководством Демократического союза как «нереалистичный и несвоевременный», был отвергнут парламентом. Документ предусматривает автономию Секуйского края и статус самостоятельного юридического субъекта в составе Румынии. Регион должен иметь своего президента, избираемого населением края, правительство и государственную символику. Правительству делегируется полная финансовая автономия, в том числе в части сбора государственных налогов, право создавать собственные параллельные общегосударственным структуры, в том числе в области образования и в правоохранительной сфере, а также подписывать международные документы на региональном уровне. Венгерский язык по статусу приравнивается к румынскому, причем все госслужащие обязаны в равной степени владеть обоими языками. Упразднение же автономии возможно лишь на основании общекраевого референдума (в настоящий момент 78% населения региона считает обретение автономии более важным, чем интеграция Румынии в Европейский союз).
      Румынские политики единодушно критикуют этот законопроект как архаичный, националистический и сепаратистский. По их оценке, часть местной венгерской элиты, используя благоприятную международную конъюнктуру и переживаемый Румынией переходный период, решила исправить «историческую несправедливость» Трианона (предместье Парижа, где в 1920 году был подписан мирный договор с Венгрией, по которому Трансильвания отошла к Румынии) и предоставить венгеро-населенным областям страны специальный статус. В этих условиях, полагают румыны, самоуправление, задуманное как нечто большее, чем местная автономия, с претензиями на неотъемлемые атрибуты государственности, ведет к превращению одной этнической группы в «государство в государстве». По мнению румынских аналитиков, сепаратизм венгерского меньшинства может привести к серьезным последствиям и опасному прецеденту, «угрожающему Европе хаосом и межэтническими конфликтами».
      Официальный Бухарест, вынужденный заигрывать с Демократическим союзом венгров Румынии (эта партия входит в правящую коалицию) в интересах сохранения внутриполитической стабильности, каких-либо санкций против возникающих в Трансильвании секуйских советов не предпринимает. В правительственных кругах отмечают, что проводимая нынешним румынским руководством линия на децентрализацию власти предоставит венгерскому меньшинству (и не только ему) все те возможности в экономическом, культурном и образовательном плане, которые оно ожидает от автономии. Румынские политические партии (независимо от того, находятся они у власти или в оппозиции) видят в действиях венгерских радикалов нарушение конституции страны, угрозу единству и территориальной целостности Румынии, прямое покушение на ее суверенитет.
      Официальный Будапешт в интересах сохранения единства венгерского нацменьшинства в Румынии стремится лавировать между умеренными и радикалами. Находящиеся сейчас у власти в Будапеште социалисты делают ставку на Демократический союз и избегают открыто высказываться на тему венгерской автономии в Румынии. Основной акцент они делают на соблюдении прав венгерского нацменьшинства, развитии румыно-венгерского межгосударственного сотрудничества, оказании помощи Бухаресту при вступлении в ЕС, которое, как они полагают, поможет снять многие спорные вопросы. Оппозиционная же партия ФИДЕС-ВГС во главе с бывшим премьер-министром Виктором Орбаном активно поддерживает радикалов, призывает трансильванских венгров энергичнее добиваться национальной автономии и выступает за увязку приема Румынии в ЕС с предоставлением автономии венграм. Примечательно, что стремление венгров к автономии разделяют (правда, в несколько иной форме) отдельные румынские общественные организации в Трансильвании и Банате – более развитых по сравнению с другими областями регионах страны. Они надеются, что регионализация Румынии, обособление от центра приведет к динамизации экономического развития, ссылаясь при этом на практику функционирования еврорегионов в ЕС.
      Румынские политики предпочитают сейчас не драматизировать ситуацию вокруг автономистских устремлений трансильванских венгров, однако в то же время признают, что было бы ошибочно и недооценивать существующие опасности. Основные надежды Бухарест связывает с естественным «рассасыванием» проблемы по мере интеграции Румынии в Евросоюз.

      ВНИМАНИЕ ЭКСПЕРТОВ привлек недавний неожиданный публичный конфликт президента Молдавии Владимира Воронина с президентом Румынии Траяном Бэсеску – главой государства, которое молдавские власти считают своим ближайшим союзником. Неожиданным этот конфликт стал потому, что Бэсеску всего лишь вновь повторил традиционную для Румынии мысль, что оба государства являются румынскими, а Воронин неожиданно резко его опроверг, утверждая, что в Молдавии большинство считает себя молдаванами.
      Действительно, «имперские» амбиции Румынии в отношении Молдавии, равно как и в отношении Северной Буковины и Трансильвании, – не новость. Не новость это в первую очередь для самой Молдавии. С первого дня появления на политической карте мира независимой Молдавии (август 1991 года) Румыния провозгласила курс на «исключительность и привилегированность» отношений «двух румынских государств», принялась наращивать усилия по формированию единого экономического и духовного пространства.
      За этим стоит фактически не скрываемое румынами отрицание существования молдавской нации и самостоятельного молдавского языка, убежденность Бухареста в нежизнеспособности независимого молдавского государства, «оторванного» от мифической Великой Румынии имперской Россией (в 1812 году) и Советским Союзом (в 1940-м).
      Для этого был налажен политический диалог с Кишиневом на всех уровнях. Для координации внешней и внутренней политики, экономической деятельности созданы межведомственные комитеты и межпарламентская комиссия. В Бухаресте учрежден правительственный фонд для развития и углубления двусторонних торгово-экономических и гуманитарных связей.
      С прицелом на будущее объединение Бухарест постепенно переходил от политики «малых шагов» к более масштабным действиям. Для поддержки молдавских СМИ, учреждений культуры и образования выделялись и выделяются значительные финансовые и материальные средства. Предоставляются места для обучения в высших учебных заведениях Румынии гражданам Молдавии. Созданы максимально благоприятные условия для получения жителями Молдавии румынского гражданства (по оценкам экспертов, с начала 1990-х годов румынские паспорта получили от 300 до 500 тыс. молдаван). Одним словом, идет скрытый «аншлюс», скрытое (и не очень!) поглощение Молдавии и ее граждан Румынией.
      Лишь временно, в конце 1990-х, Румыния была вынуждена несколько умерить свой интегристский пыл по отношению к Молдавии. Это было связано с началом предметных переговоров о вступлении Бухареста в НАТО и ЕС, на которых ставилось условие договорно-правового урегулирования отношений с соседними государствами. В апреле 2000 года был даже парафирован базовый политический договор между двумя странами, предусматривавший, в частности, делимитацию и установление государственной румыно-молдавской границы. Однако от подписания этого документа румыны уклонились, воспользовавшись приходом к власти в Кишиневе компартии во главе с Ворониным и толерантным отношением Запада. Кроме всего прочего, в разгар переговоров об интеграции с Западом румынам самим было крайне невыгодно муссировать тему объединения с Молдавией на фоне тупика в приднестровском урегулировании. Но правящая команда во главе с Бэсеску, пришедшая к власти в ноябре – декабре 2004 года, обозначила отношения с Кишиневом в качестве одного из важнейших приоритетов своей внешней политики. Владимир Воронин этому не противился и не протестовал. И теперь Бухарест намерен вновь по-особенному влиять на все, что происходит в Молдавии.
      Для воплощения этих задумок провозглашено «двустороннее партнерство на пути в Европу». Имеется в виду, что Румыния при поддержке ЕС, пользуясь тем, что Кишинев тоже объявил о своей евроинтеграции, возьмет на себя функцию лоббиста и адвоката Молдавии на пути в европейское пространство и тем самым получит возможность еще больше упрочить свое влияние и позиции в соседней стране.
      Это не означает, что Румыния снимает с повестки дня вопрос об объединении с Молдавией (правильнее даже сказать, о поглощении Молдавии). Румын воодушевляет пример ФРГ, сумевшей реализовать, казалось, несбыточные надежды на объединение страны и в один момент поглотившей ГДР.
      Одним словом, протест Владимира Воронина вызывает глубокие сомнения в его искренности. Просить Румынию о братской помощи в газовом транзите, энергетике, дипломатии, отдать ей своих граждан – и грубо одергивать ее именно за «братские чувства»... Это не только разрыв с мощным прорумынским лобби в самой Молдавии, благодаря союзу с которым Воронин, собственно, и пришел снова к власти, это просто грубая государственная неадекватность...
 
       Ноябрь 2005 года

      ПАРЛАМЕНТ МОЛДАВИИ принял закон «Об основных положениях особого правового статуса населенных пунктов Левобережья Днестра», на основании которого Приднестровью даруется статус автономии с особым языковым режимом. Предлагается ввести три официальных языка: молдавский, русский и украинский, причем молдавский должен функционировать на основе латинской графики. О перспективах принятия народом Приднестровья (и особенно живущими здесь этническими молдаванами) такого закона корреспондент ИА REGNUM беседовал с известным историком, профессором Приднестровского государственного университета, заведующим научной лабораторией истории Приднестровья, кандидатом исторических наук Николаем Вадимовичем Бабилунгой.
       – Николай Вадимович, в Молдавии уже на протяжении почти 20 лет навязывается мнение, что молдавский язык во времена Российской империи и в сталинские времена подвергся искусственной славянизации...
      – Это абсолютная чушь. Молдавская письменность на основе славянской графики появилась не потому, что так захотел Иосиф Сталин. Напротив – при Сталине молдавская письменность была как раз переведена на латиницу.
       – Почему это было сделано?
      – Скорее всего речь идет о стремлении большевиков к мировой революции. Мы можем вспомнить, что и Анатолий Луначарский хотел перевести русский язык на латинскую графику. Кириллица, которой исторически пользуется молдавский язык, – не следствие злой воли Николая II, Иосифа Сталина или Леонида Брежнева. Молдаване, а точнее даже их предки, волохи, приняли кириллицу вместе с принятием христианства в зоне влияния Византийской империи. Волохи переняли православное богослужение от южных славян, что повлекло за собой и восприятие славянской письменности. Молдаване пользовались славянской графикой вплоть до 1852 года. Более того, церковно-славянский язык просуществовал в Молдавии в качестве государственного вплоть до Дмитрия Кантемира. Первая книга на молдавском языке появилась в 1647 году. Таким образом, вся история молдаван как самобытного народа связана с православием и славянской письменностью. В Венском музее хранится знамя Стефана Великого, отправленное им туда после победы над турками. На знамени изображен святой Георгий Победоносец и сделана надпись на церковно-славянском языке. Если бы кто-нибудь предложил этому великому молдавскому господарю написать на том знамени хоть одно слово латинскими буквами – этот человек лишился бы головы. Любая попытка латинизации воспринималась в Молдавии как католическая ересь.
       – Стефан Великий был ревностным православным?
      – Еще каким! Он строил в Молдавии монастыри и храмы, при нем православие распространялось в стране интенсивнейшими темпами, переписывались Евангелия, жития святых, труды византийских богословов, поэтому, несмотря на всю его жестокость, на всю пролитую им кровь, Стефан Великий был причислен к лику святых. Все документы на молдавском языке – Анонимная летопись, Путнянская летопись, «Анналы двора Стефана Великого», летописи Макария, Евфимия и Азария (XIV–XVI века) – были написаны славянской графикой. В XVII–XVIII веках здесь усиливается влияние греков-фанариотов, и наряду с церковно-славянским распространяется греческий язык. Но латинской письменности молдавский язык (как, впрочем, и валашский) не знал вплоть до середины XIX века.
       – Какова этимология терминов «румыны», «румынский»?
      – Вообще-то румынами на территории средневековой Молдавии называли не «потомков римлян», а ромэнов, то есть цыган. В отличие от свободных молдавских крестьян, цыгане в Молдавии были крепостными – самыми бесправными и униженными. Обратите внимание, как меняется смысл слова при замене шляпки над буквой «а»: на румынском слово rom?n читается как «ромэн», а слово roman – как «румын». «Все дело в шляпе», но в очень важной шляпе.
      Так вот, в середине XIX века представители молдавско-валашского «образованного класса», начитавшись французских революционно-просветительских книг, решили: «Да здесь же была римская провинция – Дакия! Мы – потомки образованных римлян!». В поисках родства с французами и итальянцами они стали требовать перевода своей графики на латинскую. Впервые название Румыния появляется в 1859 году с образованием единого государства во главе с господарем Александром Кузой. В 1862 году министр внутренних дел Румынии Гика своим распоряжением запретил совершать церковные службы на славянском языке. Все церковнославянские книги изымались, уничтожались монастырские типографии с кириллическим оборудованием, было запрещено даже совершать службы в честь русских святых и вообще поминать их. В первую очередь это коснулось древнейшего Нямецкого монастыря.
       – Это встретило какое-либо сопротивление среди молдавского православного духовенства?
      – Конечно! Наш знаменитый Ново-Нямецкий монастырь в Кицканах был создан монахами – беглецами из Нямецкого монастыря во главе с архимандритом Андроником и иеромонахом Феофаном, не пожелавшими терпеть бесчинства румынских властей по отношению к православию и его святыням. И это только один из множества известных случаев! И народ, и духовенство всеми силами сопротивлялись лингвистическим нововведениям, поэтому властям приходилось насиловать, насиловать и еще раз насиловать.
       – Насколько безболезненно с лингвистической точки зрения проходил процесс латинизации?
      – А разве может безболезненно проходить процесс искусственного помещения чего-либо в чужеродные рамки? В первую очередь, латинская графика не передает многих звуков. Звук «ы» в молдавском языке есть, а буквы такой нет. Мягкий знак есть, а буквы нет. То же самое касается букв «т», «ц». Поэтому и пришлось выдумывать различные диакритические знаки над буквами – всякие шляпки, птички, хвостики и так далее. Вообще румыны за 150 лет провели 70 (!) реформ своего языка. Восточная музыка плохо ложится на семинотную гамму, и Дмитрию Кантемиру приходилось сочинять для этой музыки специальное нотное письмо. То же самое получилось и с языком.
       – Следовательно, перевод письменности в Молдавии на латинскую графику в 1990 году не имел ничего общего с национально-духовным подъемом, со стремлением вернуться к корням, возродить свою утраченную исконную письменность и культуру?
      – Безусловно. О каком «возвращении к корням» вы говорите? Все события конца 1980-х – начала 1990-х в Молдавии имели под собой четкую политическую подоплеку. Цель как раз была прямо противоположной – ликвидировать в молдавском народе его национальную самоидентификацию. В конце 1980-х годов представители молдавской «интеллигенции» всеми силами внушали, что никакого самобытного молдавского языка и молдавской письменности не существует в природе, что «молдаване – суть румыны». Каждый, кто с этим пытался спорить, причислялся к «манкуртам», «русофонам» и «коммунистам». Покажите мне еще какой-нибудь народ мира, чья интеллигенция отказывает себе в праве на существование!
       – То есть стремление молдаван, живущих в Приднестровье, к сохранению кириллической письменности никак не связано с «испорченностью» и «столетиями русификации»?
      – Совершенно верно! Просто молдаване в Приднестровье не захотели насиловать свой родной язык. Подавляющее число приднестровских молдаван ни при каких обстоятельствах не согласятся считать свой собственный самобытный язык «испорченным румынским». Исключение составляют лишь пара-тройка отщепенцев типа «террориста-правозащитника» Урыту или правобережного цыгана Илашку, родившегося в селе Таксобены под Флорештами. Мне довелось присутствовать на первом съезде Союза молдаван Приднестровья в 1991 году. Этот съезд проходил еще до развала СССР. Я помню настроение этих людей, выступления, которые звучали на съезде. Все как один не хотели румынизации, насилия над молдавской графикой, хотели жить в единой семье братских народов. И это были не пустые слова. Здесь никто не боялся референдума 17 марта 1991 года о сохранении СССР. В Правобережной Молдавии, как мы помним, этот референдум был запрещен президентом Мирчей Снегуром. Следовательно, ему было чего бояться. И здесь, в Приднестровье, национальное самосознание молдаван сохраняется, их самобытность не уничтожается, в отличие от правого берега.
       – В чем же причина агрессивности, с которой представители молдавской «интеллигенции» добивались отказа от собственного языка и традиционной графики?
      – Люди просто профессионально отрабатывали вложенные деньги. Проблема ведь не в языке. Вся затея с переводом письменности, как и в 1862 году, как и в 1989-м, имеет отчетливую геополитическую направленность. Все это делалось с целью переориентировать Молдавию (как когда-то Румынию) с Востока на Запад, создать новый санитарный кордон вокруг России, окружить ее железным кольцом и раздробить на целый ряд мелких «княжеств». Язык – это матрица, с помощью которой в сознание нации закладывается «культурный код», передающийся через поколения.
       – Как сегодня молдавская школа в Правобережной Молдавии изменяет сознание людей, тот самый «культурный код» нации?
      – Простой пример: возьмем смешанную семью, где отец – молдаванин, мать – русская. Их сын идет в обычную кишиневскую школу. Возвращается он из нее убежденным, что его мать – «оккупантка», а отец – человек «с искаженным Сталиным сознанием», словом, что родители его – «ущербные люди». И эти выпускники школ лет через 20–30 будут определять судьбу Молдавии, ее политику.
       – Но ведь перевод письменности на латиницу был поддержан основной массой молдаван, не так ли?
      – В том-то и дело, что нет! Народ просто никто не стал спрашивать, как и во время референдума 17 марта! Когда в 1968 году 99 рабочих завода «Авто-Прага» обратились с письмом к Леониду Брежневу с просьбой ввести в Чехословакию советские войска, весь мир возмущался, как эти 99 человек могут решать судьбу целого народа. Но никого не смущает тот факт, что судьбу молдавского народа решили 66 литераторов, написавших «коллективку» в 1988 году. Никто не проводил никакого референдума среди молдаван. Не обязательно ведь было опрашивать всех. Но хотя бы все те, у кого в паспорте стояла запись «молдаванин», должны были дать свой вердикт переводу письменности. В 1989 году приднестровские забастовщики отнеслись к проблеме максимально деликатно. Они не ставили вопроса о графике. Они не говорили свое решительное «нет!» статусу молдавского языка. Они только требовали поставить на референдум утверждение одного или двух языков в качестве государственных. Это требование Кишиневом было проигнорировано. В результате в Приднестровье, вне зависимости от желания Кишинева, был проведен референдум, где народ высказался за три государственных языка: молдавский (на основе кириллической графики), русский и украинский.
       – Но разве не то же самое предлагает сегодня Приднестровью парламент Молдавии?
      – Во-первых, о кириллической графике речь, насколько я понимаю, не шла. А во-вторых – слишком поздно! Если бы эти предложения прозвучали лет 15–16 назад, тогда, возможно, история пошла бы по иному пути, Приднестровье не отделилось бы от Молдавии. Но сегодня, после войны, после резни в Дубоссарах и Бендерах, после этого озера пролитой крови, после блокады – экономической, информационной, телефонной, – говорить об этом просто смешно. Кроме того, господин Воронин нам ничего нового не предлагает – три официальных языка для Приднестровья предусмотрены еще меморандумом 1997 года, под которым стоит подпись президента Молдавии Петра Лучинского. И ни слова о латинской графике там нет.
       – Можно ли всерьез обсуждать проект предоставления Приднестровью автономии в составе Молдавии с существованием собственного представительного органа власти?
      – Чем будет заниматься новый «Верховный совет»? Ремонтом канализации? Еще можно было бы клюнуть на эту удочку, если бы у нас перед глазами не было горького примера Гагаузии. Всего, что им обещали, – не дали и даже то, что дали, очень быстро отобрали. Мы неоднократно предлагали Молдавии создание единой федерации, в которую на правах субъектов вошли бы Правобережная Молдавия, Приднестровье и Гагаузия. Президент мог бы каждый год меняться. Если в Швейцарии президентом становится германоязычный протестант – это для франкоязычных католиков не имеет никакого значения: они защищены законодательством. Молдавия этого варианта не хочет.
       – С чем связан тот факт, что многие родители сегодня предпочитают отправлять своих детей учиться в Молдавию?
      – Это происходит не в связи с эффективной политикой румынистов. Просто люди пытаются приноровиться к меняющимся обстоятельствам. В Румынии, в отличие от России, обучение для выходцев из Приднестровья бесплатное, там даже будут платить стипендию. А если делать ставку на получение образования в Румынии – значит, надо учиться в школе на латинице. Ребенок будет учиться в Кишиневе или Бухаресте, следовательно, история России ему не нужна. Появляются желающие открыть здесь румынские школы. Но ведь государство и не запрещает это делать! Хотя официальный язык здесь – молдавский на основе кириллической графики, школу здесь можно открывать хоть румынскую, хоть китайскую. Главное требование – учиться по принятой здесь образовательной программе, чтобы объем знаний был не меньше и не хуже, чем у других приднестровских детей. Если программы обучения не будут соответствовать стандартам – это и будет ущемлением прав детей. Здесь на протяжении трех лет работала российско-молдавская комиссия по нострификации дипломов. И выяснилось, что украинские и молдавские стандарты высшего и среднего образования недотягивают до российских! Диплом о высшем образовании, полученный на Украине или в Молдавии, в России соответствует диплому о незаконченном высшем образовании. Это значит, что выпускник кишиневского вуза не может, к примеру, работать учителем в российской школе, а только ассистентом. Чтобы получить российский сертификат диплома о высшем образовании, он должен еще проучиться в российском вузе. Если в России проходят 300 часов математики, то в Молдавии – 100 часов, и так далее. Более того, есть предметы, которые Молдавия вообще не признает. Выпускник молдавской школы не может поступить в российский вуз. В то же время в Приднестровье принят российский стандарт образования, и дипломы, получаемые здесь, в России признаются.
       – В декабре 2005 года состоятся выборы в Верховный совет Приднестровской молдавской республики. Глава миссии ОБСЕ Уильям Хилл заявил, что, если выборы не будут проводиться под эгидой этой организации, они никогда и никем не будут признаны. В то же время в Приднестровье существуют определенные силы, находящиеся в оппозиции к власти и стремящиеся в Молдавию. Каков потенциал «бархатной революции» в Приднестровье, на которую в Кишиневе возлагают столько надежд?
      – Я был в составе группы под руководством американца, проводившей на средства Фонда Гугенхейма исследование приднестровского общества. Мы обнаружили, что твердых приверженцев Молдавии у нас порядка 6%, еще где-то 11–12% колеблются. Таким образом, суммарная численность потенциальной «пятой колонны» у нас не более 20%. Конечно, и их нельзя сбрасывать со счетов. Мы видели, какие проблемы способны создать 20% католиков в Белоруссии или 10% униатов на Украине. Если из ста солдат, находящихся на передовой, шесть являются откровенными врагами и еще 12 выжидают, на чьей стороне будет победа, – это неприятная реальность. Но если выборы состоятся сейчас, эти 20% не смогут навязать свою волю остальным 80%. Конечно, есть еще несколько сел на левом берегу, находящихся под юрисдикцией Молдавии, жители которых просто запуганы. Однако почти все взрослое население этих сел находится на заработках в России, а голосовать на выборах будет старшее поколение, которое вряд ли послужит подходящим материалом для революции. Что касается приднестровской элиты – они все вынуждены считаться с настроением 80% населения республики и понимают, что в случае предательства никто из них не усидит на своем месте.
       – А не может ли возникнуть тенденции к уменьшению этой цифры в 80% вследствие усталости населения республики от ощущения постоянной неопределенности, сплошных блокад, постоянной угрозы войны?
      – Все дело в том, что «определенность» у Приднестровья гораздо тверже, чем у Молдавии! Мы как государство состоялись гораздо в большей степени, чем Молдавия. Да, и у нас есть богатые и бедные, есть продажные чиновники, есть коррупция, есть милицейский беспредел.