Когда эта организация МВТУ почти единодушно поддержала платформу Троцкого18, Маленков был одним из нескольких коммунистов, которые фанатично выступали за "ленинское руководство" Сталина - Бухарина. Партийное собрание училища квалифицировало его позицию как "оппортунистическую" и "подхалимскую" и постановило снять Маленкова с поста секретаря партийной организации. Маленков пожаловался в райком партии (кажется, Краснопресненский), но там ему ответили, что РК не может ни отменить решения собрания, ни восстановить его в должности секретаря, так как это будет нарушением устава партии. Маленков обратился в Московский комитет, но опять-таки безрезультатно. Тогда он написал в ЦК жалобу, в которой обвинял РК и МК в том, что они не помогают ему в разоблачении "троцкистского заговора" в МВТУ. Через некоторое время Маленков был вызван к заведующему орг-инструкторским отделом ЦК Л. Кагановичу. Так произошла "историческая встреча". Маленков рассказал Кагановичу о вещах, о которых в ЦК догадывались, но установить не могли. Вузовские ячейки и ячейки партии МВТУ дер" жатся за троцкистов, главным образом потому,- докладывал Маленков,- что "учащиеся-троцкисты" пользуются "особыми привилегиями" у райкомов и Московского ко
      18 Л. Троцкий. "Моя жизнь", ч. II.
      митета партии; последние не разрешают исключать из партии "злостных троцкистов", требуя их "воспитания", а Ходоровский (Главпрофобр Наркомпроса) сажает во главе вузов директоров из "заядлых троцкистов". На дискуссионные собрания ячеек РК и МК посылают, в качестве докладчиков, всяких беспомощных "пролетариев от станка", тогда как троцкисты посылают докладчиков из Коммунистической академии и Института красной профессуры и даже работников Коминтерна. На вопрос Кагановича: "Как нам, по вашему мнению, очистить вузовские организации от троцкистов?", Маленков ответил конкретным планом: "Надо пройтись железной метлой не только по аудиториям вузов, но и по кабинетам вузовских начальников. Вот вам и план, как провести все это мероприятие",- при этих словах Маленков вынул из своего студенческого портфеля подробные "Предложения по чистке вузовских партийных организаций". Это был меморандум на имя ЦК. Каганович не стал читать меморандум, но обещал просмотреть, а самого Маленкова попросил прийти к нему еще раз через неделю (время достаточное для наведения справок о Маленкове в особом секторе ЦК и ОГПУ). Едва ли можно сомневаться в том, что молодой Маленков (ему было тогда всего 23 года) произвел на Кагановича самое положительное впечатление. Принимая второй раз Маленкова, Каганович удивил его новостью: т.Сталин хочет с вами познакомиться. Пойдемте к нему.
      Сталин принял Маленкова запросто ("Уже при первой Моей встрече со Сталиным я почувствовал в нем родного отца",- говорил Маленков Сорокину), расспрашивал его об учебных успехах, о питании, об общежитии, живы ли родители и все в этом духе. Ни одного делового или политического вопроса. Конец беседы явился для Маленкова полным сюрпризом: "Мы с Лазарем Моисеевичем договорились забрать вас на работу в аппарат ЦК. Не возражаете, товарищ Маленков?" - спросил Сталин. "Я живу для партии",- отвечал Маленков.
      Это было в начале 1925 года. "Предложения" Маленкова легли в основу директив по чистке вузовских и учрежденческих ячеек в 1925 году, а сам Маленков стал одним из руководителей этой чистки. За один 1925 год из партии было исключено 92 тысячи студентов и советских чиновников19; Маленков с тех пор стал "аппаратчиком" ЦК и МК ВКП(б).
      19 "История ВКП(б). Краткий курс", стр. 257, 263.
      В штабе Сталина Маленков выполнял функции его личного адъютанта. Он аккуратно вел дневник впечатлений Сталина от разных поездок, записывал его вопросы и ответы, указания и распоряжения, присутствовал на всех закрытых совещаниях Сталина с руководителями края, составлял параллельный протокол этих совещаний для Сталина, а на некоторых ведомственных совещаниях, где у Сталина не оказывалось возможности присутствовать, Маленков представлял его в качестве наблюдателя. Но нигде и никогда он не выступал в прениях, хотя очень часто и задавал вопросы по обсуждаемым делам, если только не присутствовал сам Сталин.
      Многие его личные качества роднят его с его учителем. Отсутствие болтливости, внутренняя сосредоточенность, чуждость академизму и теоретизированию, ярко бросающийся в глаза грубый реализм, граничащий с откровенным цинизмом, практический утилитаризм при решении самых отвлеченных проблем, удивительная способность приспособленчества и лавирования, если этого требуют личные интересы или интересы дела. Если добавить к ним два других качества, которые он унаследовал от своего учителя -глубоко затаенную хитрость и способность на самое крайнее вероломство, вплоть до измены даже Сталину, тогда мы получаем общее представление о психологическом профиле Маленкова. Уже говорилось, что теория не является его сильной стороной. И это не случайно. Один из ответственных работников ЦК, уже спустя много времени, рассказывал мне, что как-то в дружеской беседе Маленков сказал ему: "Вы, теоретики, все хвалитесь своими знаниями марксизма, но я читал полностью Сталина, не всего Ленина и лишь "Коммунистический манифест" Маркса и Энгельса, а марксизм знаю не хуже вас, макулатурных теоретиков!"
      Очень может быть, что Маленков и не признавался так открыто в своем невежестве в марксизме, но что это фактически соответствует действительности, в этом я не сомневаюсь и сейчас. В этом нет ничего удивительного. Я знавал многих членов ЦК - практиков своего дела, даже партийных деятелей, которые оправдывали свое невежество в области марксистской теории трудностью для понимания "Капитала" Маркса или "Диалектики природы" Энгельса. Даже больше. Кто внимательно изучал так называемые "теоретические труды" Сталина, того прямо-таки поражают школьные ошибки Сталина (и это бессознательно!) в области философии и политической экономии.
      Но потом все это выдавали за "дальнейшее развитие марксизма".
      Слабость в теории или, во всяком случае, отсутствие претенциозной склонности к теоретизированию при неимении к этому природного дара - это, пожалуй, плюс людей типа Маленкова. Как раз русская революция пожрала всех своих теоретиков и больше всего погрешил в этом ее большевистский этап (Плеханов, Богданов, Троцкий, Бухарин, Преображенский и др.). До победы революции они давали тон, программу и идеологию движения, после же победы, когда от теории надо было переходить к практике, они оказались неспособными ни к чему, кроме теоретизирования и в дальнейшем. Поэтому руль нового государственного корабля оказался в руках трезвых капитанов, не признающих ни безгрешности, ни старых догматов, ни авторитетов своих пророков. В этом смысле Сталин был величайший утилизатор и враг мертвых догм. "Существует марксизм догматический и марксизм творческий. Я стою на точке зрения последнего",- говорил он за несколько месяцев до прихода к власти большевиков. Вот таких "творческих марксистов" Сталин и подбирал вокруг себя, когда он занял капитанскую каюту на большевистском корабле. Маленков и оказался таким "марксистом", не читав даже Маркса. Еще одно немаловажное качество Маленкова,- это умение проникать в чужую душу. Все, кто знал его близко, рассказывали, что стоит Маленкову поговорить некоторое время с незнакомым человеком - и он может поставить безошибочный диагноз - "чем дышит" и на что способен этот человек. В этом смысле Маленков в оценке людей ошибался даже меньше самого Сталина.
      Известен случай, когда Маленков отлично засвидетельствовал свое превосходство над Сталиным в распознавании людей - это история с выдвижением Сырцова на пост председателя Совнаркома РСФСР вместо Рыкова в 1930 году. Сталин более близко познакомился с Сырцовым только в свою поездку в Сибирь. Так как тогда уже намечалась борьба с группой Бухарина и Сталин мысленно разрабатывал проект, кем и как нужно будет заменить его будущие жертвы, он решил изучить сибирских руководителей как кандидатов для возможного выдвижения. Накануне своего отъезда из Новосибирска Сталин договорился, конечно, под величайшим секретом, что Сырцов, возможно, будет отозван на ответственную работу в Москву. Сталин не скрыл от Сырцова, что такое назна
      чение он связывает с лояльностью его к ЦК (иначе говоря, к Сталину). Сырцов еще не знал точно, в чем дело, и дал свое согласие. Однако Маленков вежливо, хотя и довольно настойчиво, предупредил Сталина - Сырцов "подведет"! Сталин не придал особенного значения замечанию Маленкова, и Сырцов был назначен председателем Совнаркома РСФСР и даже введен в состав кандидатов в члены Политбюро. Прошло каких-нибудь шесть месяцев и Сырцов "подвел"! Он был выведен из ЦК, а звезда Маленкова поднялась.
      V. ПЕРВЫЕ АРЕСТЫ В ИКП
      "Лучше поздно, чем никогда" - острили студенты, когда в ИКП произошли первые аресты. В числе арестованных не было ни одного профессора, все это были слушатели исторического отделения и отделения философии и естествознания, преимущественно старших курсов, мне мало известные. На партийном собрании, созванном по этому поводу, секретарь ячейки Орлов и представитель ЦК (им был, если я не ошибаюсь, Б. Таль) объяснили причины арестов: "маленькая группка троцкистских предателей, окопавшихся в ИКП, подогреваемая правыми из московской парторганизации, старалась противопоставить ИКП ленинскому Центральному Комитету. Доблестные чекисты раскрыли заговор и вовремя обезопасили ИКП от заговорщиков. Поможем ОГПУ до конца выкорчевать корни "троцкизма". Вот к чему приблизительно сводилась речь Орлова. Представитель ЦК ни слова не говорил о "троцкистах", а больше подчеркивал правую опасность. "Контрреволюционный троцкизм разгромлен и физически и идейно, надо доконать его правых соперников", такова была вкратце его речь.
      После такой противоречивой информации Орлова и представителя ЦК мы, собственно, и не поняли, кто же эти арестованные - "левые или правые"? Представителю ЦК, конечно, виднее, но и Орлов, как секретарь парторганизации ИКП, подчинялся прямо ЦК и получал директивы оттуда. Собрание сразу приняло бурный характер. Посыпались многочисленные вопросы, то к Орлову, то к представителю ЦК:
      - Кто же, в конце концов, арестованные - контрреволюционеры или просто уклонисты, "левые" или "правые"?
      - В какой связи аресты находятся с "портретом Сталина"?
      - Где и когда слыхано, чтобы заслуженные большевики загонялись в подвалы большевистского ГПУ дажебез предварительного обсуждения вопроса об их партийности?
      - Знают ли в ЦК, что почти все арестованные были активными участниками революции и гражданской войны?
      - Все арестованные - заслуженные коммунисты, павшие жертвой заговора группы Орлова. Где тогда гарантия,что мы все, сидящие в этом зале, не будем арестованызавтра по доносу Орлова, если эти аресты будут санкционированы, или же, наоборот, где гарантия, что мы не будем арестованы сегодня по доносу того же Орлова, если мыэтих арестов не одобрим?
      Последний вопрос задал Сорокин. Он, в сущности, и взорвал Орлова. Нахмурив брови, уставив свои большие серые глаза прямо в Сорокина, он хриплым голосом кабач-ного пьяницы проговорил:
      - Товарищ Сорокин, ваше лукавое мудрствование не свидетельствует о вашем мужестве. Если вы солидарны с арестованными бандитами, то заявите это со свойственной большевикам прямотой, а для демагогии и провокации нет места на партийном собрании!
      Сорокин спокойно поднялся с места, подошел к трибуне и, не спросив у председателя слова, обратился к собранию: - Если когда-либо в этих стенах побывал бандит, провокатор и трус - это сам Орлов. Собранию, может быть, это неизвестно, но спровоцированный Орловым на объяснение, я должен быть откровенным: в те тяжелые годы революции, когда я по заданию ЦК работал в подполье у Деникина, Орлов был адъютантом у генерала Эрдели и продавал мне тайны своего шефа, правда, только за наличные деньги. Вот документы.
      Сорокин швырнул прямо в лицо представителя ЦК кипу полинявших от времени документов - расписок, донесений, газетных вырезок.
      В зале произошло бурное движение, сопровождаемое громкими выкриками за и против Орлова. Представитель ЦК призвал собрание к порядку. Сорокин продолжал речь о карьере Орлова у белых.
      - Мое кратковременное пребывание у белых в ЦК известно,- отпарировал Орлов.
      - Но, к сожалению, в ЦК все еще неизвестно,-продолжал Сорокин повышенным нервным голосом,что вы остались верным своей старой профессии доносчика, провокатора, карьериста... Не партия, не ЦК и даже не ГПУ, а вы, Орлов, посадили ваших врагов в подвал... К несчастью, вы не один, вас набралась целая армия профессиональных Малиновских...
      Зал слушал с затаенным вниманием слова Сорокина. Для большинства речь эта была откровением.
      Не дав Сорокину докончить, представитель ЦК попросил слово для экстренного заявления. Сорокин покинул трибуну. Собрание насторожилось.
      - Не потому партия расправилась с Троцким, Зиновьевым и Каменевым, что они были менее заслуженными, чем товарищ Сорокин, а потому, что, пользуясь своими прошлыми заслугами, они наносили вред сегодняшней генеральной линии партии. Недаром наш народ говорит - за прошлое спасибо, а вот за сегодняшнее отвечай! Советская власть не есть торговая фирма "Троцкий и К°", а государственная система диктатуры пролетариата. Мозгом этой диктатуры является ленинский ЦК, кто против ЦК, тот против партии, тот против пролетариата, потому что наша партия есть авангард пролетариата. Поэтому пусть т. Сорокин, заслуги которого в прошлом мы все признаем, не забывает, что теперь партия мерит людей другим масштабом!
      - Да здравствуют белогвардейские большевики!-раздался в зале лозунг.
      - Подождите,- продолжал представитель ЦК,- и обэтом я скажу. Да, мы знаем, что в рядах нашей партии есть меньшевики, эсеры и даже лица, случайно оказавшиеся у белых. Многие из них на практике доказали и доказывают, что все их прошлое было ошибочным и случайным. Но прошлые ошибки и заблуждения прощаются, когда они демонстрируют сейчас беспредельную преданность ленинскому ЦК. Поэтому говорить о "белогвардейских" или "меньшевистских" большевиках - значит выступать против партии. Таких выступлений партия не потерпит так же, как она не потерпит желания правых свернуть еес ленинского пути, и тут не будут приняты во внимание никакие заслуги в прошлом. С бандитом, который взвелкурок своего оружия и целится прямо в ваше сердце, нельзя ступать в переговоры, надо предупреждать его выстрел.Партия предупредила выстрел троцкистов, предупредит и ыстрел правых. Вот почему партия, а не Орлов, изъялаи контрреволюционеров в ИКП. Да, как будто есть нарушение устава партии, что мы не даем вам обсудить вопрос
      об исключении из партии арестованных до их ареста. Но тут надо заметить, что, во-первых, устав партии не есть статут какого-нибудь рыцарского ордена, а инструмент воли партии, во-вторых, почему же это враги в партии должны пользоваться преимуществом предупреждения о предстоящих репрессиях перед врагами вне партии. В ЦК сидят не рыцари ложного понятия чести, а революционеры дела... ЦК, как высший исполнительный орган партии, вправе сам исключать любого члена партии. Он и исключил арестованных лиц, заочно, еще до их ареста.
      Представитель ЦК предложил собранию подтвердить "единственно правильное решение ЦК".
      Вопрос был поставлен на голосование без дальнейших прений в такой формулировке: "Кто за решение ЦК об исключении из партии врагов партии и народа...?"
      За эту формулировку голосовало слабое большинство, против, кажется, никто не голосовал. Около трех десятков воздержалось. Некоторые просто не участвовали в голосовании. От воздержавшихся потребовали мотивировки.
      - Я лично воздержался не потому,- сказал Сорокин,- что выступаю против ЦК, а потому, что ЦК не соблюдает порядка очереди - сначала надо посадить в ГПУ Орловых, потом скрытых троцкистов, а там поговорим о мнимых или действительных "правых".
      - Кого же ты имеешь в виду под "скрытыми троцкистами"?- подал кто-то реплику из президиума.
      - Ты их знаешь лучше меня,- ответил Сорокин и сел.Это вызвало явный гнев президиума. Намек на "скрытых троцкистов" больно задел верноподданных сталинцев.В широких кругах партии с нескрываемой тревогой следили за тем, как самые радикальные требования Троцкого в отношении внутренней политики (крестьянство, нэп,индустриализация) становились программой действия антитроцкистского ЦК. Некоторые договаривались даже до того, что серьезно дискутировали вопрос о "добровольном уходе" Троцкого из Политбюро и о принятии Сталиным троцкистского плана ликвидации нэпа. Троцкий слишкомхорошо знал честолюбие Сталина, чтобы успешно игратьна этой его слабости. Жертвуя личной амбицией, Троцкий решил выиграть идею. Если же он не уступит сейчас, жаждавласти Сталина пересилит всякую идею, и тогда погибнетСталин, погибнет Троцкий и погибнет вся революция.Но так как на путях к власти у Сталина нет никакой другой программы и другого выхода, кроме как принятие платформы Троцкого, то надо облегчить Сталину его задачу в конечных интересах революции. Однако Троцкий имел не только развернутую платформу "сверхиндустриализации" и "перманентной революции", которые хорошо известны Сталину и ему по душе, но Троцкий разработал до тончайших деталей и методы претворения ее в жизнь. Платформа лежит на столе в Политбюро, а методы - в мозговом сейфе Троцкого.
      Этот сейф Троцкий откроет только на второй день после провала Сталина с троцкистской платформой, когда партия уберет Сталина и торжественно пригласит Троцкого на престол.
      Практика "экстраординарных мер" в хлебозаготовительных кампаниях 1927 и 1928 годов свидетельствует как раз о том, что Сталин уже поссорил партию с крестьянством, а когда он приступит к осуществлению первой пятилетки, он поссорит ее и с рабочим классом.
      Сталин стремительно мчится к катастрофе, а Троцкий уверенно отсиживает свои последние дни в Алма-Ате.
      Во всей этой иллюизии была одна правда - Сталин воспринял, с некоторой внешней отделкой, платформу Троцкого, но с тем, чтобы ею же похоронить Троцкого и идейно. Но как велика сила иллюзии! Оказывается, и более серьезные люди бывают в плену у последней. Вот что об этом рассказывал впоследствии сам Троцкий20:
      "Тайме" напечатал позже сообщение о том, что я выехал в Константинополь по соглашению со Сталиным, чтобы подготовить здесь военный захват стран Ближнего Востока. Шестилетняя борьба между мною и эпигонами изображалась как простая комедия с заранее распределенными ролями.- Кто поверит этому?спросит иной оптимист - и ошибется".
      Собственно говоря, вся разница между Сталиным и Троцким была не в программных вопросах, а в тактике. Если бы Ленин жил, отпала бы и эта разница. Когда надо было делать резкий, иной раз совершенно неожиданный поворот в политике, Ленин, будучи во главе партии, а потом и государства, сам становился в оппозицию ко всей своей вчерашней политике - "либо мы изменим политику и тактику, либо мы все погибнем, как партия",- заявлял он на поворотных этапах русской революции и советской власти. Так было в 1906-1907 годах, так было после Февральской революции (апрель 1917 г.), так было и в 1921 году (нэп).
      20Л. Троцкий. "Моя жизнь", ч. II, стр. 319.
      Вот эту величайшую тактическую гибкость - "ленинскую диалектику" Сталин усвоил твердо, Троцкий же ее не понял и до конца дней своих. Когда же Сталину пришлось вступить в войну с "правыми" и поэтому, по логике вещей, черпать свою идейную пищу из троцкистского котла, он не дал себя запугать шумом "правых" о "троцкизме".
      Сталин хорошо понимал, что править страной с 170-миллионным преимущественно крестьянско-демократическим населением ему не удастся, если он экономически не задушит эту крестьянскую демократию. Задавив ее экономически, он легко мог править ею и политически. Поэтому Сталин так же смело шел на ликвидацию нэпа, как смело ввел его пять лет тому назад Ленин. Нэп был большим элементом свободы, которую вынудили у Ленина крестьяне, вынудили потому, что Ленин был слаб, но Ленин мог править страной и при наличии нэпа, поскольку опирался на большинство в партии. Сталин же, взятый с самого начала и Лениным ("политическое завещание"), и партией (троцкисты, правые, "национал-уклонисты") под сомнение, как лидер, не мог укрепиться у власти, допуская в партии ленинскую "внутрипартийную демократию", а в стране - крестьянские вольности.
      Теперь, после того как устранены троцкисты при явном сочувствии крестьянства и поддержке крестьянской членской массы в партии, надо было идейно убить правых, чтобы покончить заодно и с нэпом и с "внутрипартийной демократией". Другого пути к личной диктатуре не было. Здесь Сталин вписал новую главу в историю политической тактики Ленина. Задача была тяжелой, опасность была велика, врагов было много, но головой своей Сталин и в этом случае не рисковал - он слишком хорошо знал своих врагов, чтобы не бояться их.
      Победят враги (правые), Сталин покается и этим дело кончится или, в худшем случае, его уберут из Москвы и поставят во главе какого-нибудь кооперативного союза в Грузии. Победит он сам,- он похоронит и "правых" и "левых", чтобы лично управлять страной.
      На этом тернистом и кровавом пути к власти Сталин оказался и виртуозным тактиком ленинской школы, и величайшим комбинатором партийной стратегии, а сталинские ученики показывали себя везде достойными своего учителя. Так случилось и в стенах ИКП. Когда Сорокин хотел отделаться фразой, что "тебе известны скрытые троцкисты лучше, чем мне", один из членов президиума, высокий
      человек с рыжей шевелюрой, серыми, как у Орлова, глазами, звонким басом заявил:
      - Товарищ Сорокин, или ты докажешь, что мне известны "скрытые троцкисты" в партии (реплика, оказывается, исходила от него), или ты ответишь за клевету. Сорокин должен помнить,- продолжал он,- что кто берет под сомнение линию ленинского ЦК, тем только одна дорога - в лагерь контрреволюции. В этом случае партия будет разговаривать с ними на языке чекистов. Так поступила партия с ныне арестованными, так поступит и со всеми, кто выступит против нее. Пусть Сорокин не утешает себя мыслью, что он имеет единомышленников, напрасные надежды. Либо с партией, либо против партии! Середины нет! "Правых" ожидает участь "левых", если они не поймут этой истины. Ставка "правых" на ИКП, как на свой штаб на идеологическом фронте, бита, а теперь надо сорвать маску и с их ставленников в нашей среде. Предлагаю поставить на обсуждение вопрос об антипартийном поведении товарища Сорокина...
      Он закончил свою речь при громких протестах собрания и аплодисментах меньшинства.
      Это был секретарь партийной ячейки отделения философии и естествознания П. Ф. Юдин (ныне член ЦК). Председатель долго не мог успокоить собрание. Каждый требовал слова. Группами подбегали к столу президиума, кто-то даже явочным порядком занял ораторскую трибуну, тщетно пытаясь начать речь, но собрание неистовствовало. Большинство встало и образовалось несколько не столько спорящих, сколько кричащих групп. Некоторые заставили себя если не слушать, то слышать.
      - Это зажим критики!
      - Осадное положение в ИКП!
      - Демагогия Юдина!
      - Убрать Орлова из президиума!
      - Сорокин - заговорщик!
      Наконец председатель выкрикнул в бушующий зал:
      - Объявляю перерыв до завтра...
      Отложенное на завтра собрание возобновилось только через три дня. Тем временем все члены бюро общеинститутской ячейки и секретари ячеек всех отделений вызывались в ЦК.
      В числе вызванных были из слушателей, кроме Орлова, Юдина, Щербакова, Сорокина, и бывшие слушатели, впоследствии профессора Стэн, Митин, Ванаг, Карев, Луппол, Троицкий и ректор Покровский. Их принял Каганович
      в присутствии Криницкого, Стецкого и Б. Таля. Сорокин рассказывал, что на столе у Кагановича уже лежал стенографический отчет общего собрания ячейки ИКП. Отчет этот он, видимо, предварительно проштудировал. Многие места, испещренные красным карандашом, были отмечены многочисленными знаками на полях. Каганович, бывший обычно всегда в хорошем расположении духа, в связи с данным случаем напустил на себя притворное неудовольствие, желчность и важность человека, знающего себе вес. Он перелистывал отчет, то делая удивленное лицо, словно он читал его впервые, то насупив брови, нагонял морщины на лоб, когда хотел постичь сокровенный смысл читаемого. Это продолжалось около четверти часа при гробовом молчании присутствующих. Все продолжали стоять, кроме Покровского. Закончив чтение, Каганович исподлобья окинул стоящих сухим взглядом и пригласил занять места вокруг длинного стола, поставленного перпендикулярно к его рабочему столу. Беседа продолжалась около часа. Ее содержание доложил нам заместитель заведующего Агитпропом Стецкий. ЦК решил отозвать Орлова досрочно из ИКП в распоряжение ЦК (потом он был назначен инструктором Орготдела ЦК). Партийной ячейке ИКП был "рекомендован" новый состав бюро в лице Юдина, Митина, Щербакова, Петрова, Константинова, Сорокина, Покровского и др. Секретарем ячейки ЦК предложил Юдина. Кто же победил? Это оставалось тайной, пока не разыгрались новые события. Они не заставили себя долго ждать.
      IV. "ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ БРИГАДА" ЦК
      Снятие Орлова истолковывалось как несомненная победа Сорокина, но тогда не было понятно назначение секретарем ячейки Юдина. Совсем было непонятно и введение Сорокина в состав бюро. Все знали, что эти два человека не только враждебны друг другу, но прямые антиподы и по характеру. Юдин - начетчик, "талмудист", приспособленец и карьерист. Примитивность его теоретических суждений и посредственность исследовательских способностей сказывались только на учебных семинарах, а в партийной жизни Института у него было мало конкурентов. Люди типа Юдина обладали одним качеством, при правильном применении которого можно было делать головокружительную карьеру: даром правильной интерпретации уже принятых и способностью предвидения будущих решений ЦК. Предвосхищать партийную погоду при Ленине не было особенно трудной задачей, а следить за нею, да еще выводить безошибочно прогнозы при колебаниях сталинского барометра было делом чрезвычайно сложным. Надо было чувствовать себя и идейно и физически незримой частичкой самого Сталина, чтобы быть в контакте с работой его мозга. "Я не Ленин, но в Ленине и я",писал поэт Безыменский в "Партбилете". Юдины могли сказать о себе то же,"мы не Сталины, но в Сталине мы"! Поэтому Юдины и давали тон на партийных собраниях, а оппортунисты из партийных профессоров ставили им высшие академические отметки на том только основании, что они - будущие "звезды партии".
      Сорокины шли в теории так же, как и в гражданской войне, напролом, в лобовую атаку, мало считаясь с условиями местности и "метеорологическими сводками" партийной погоды, и неизбежно спотыкались.
      Я помню два ярких примера на этот счет.
      Первый: на семинаре по истории революционного движения в России XIX и XX вв. обсуждался проспект "Истории ВКП(б)" Ем. Ярославского, Минца и Кина. Чтобы ярче подчеркнуть значение "Апрельских тезисов" Ленина и продемонстрировать "разброд и шатание" в партии по вопросам об отношении к Временному правительству Львова - Керенского, авторы проспекта доказывали, что до приезда Ленина из-за границы российские большевики - бывшие думские депутаты, русское бюро ЦК, Петроградский комитет партии большевиков, газета "Правда" - стояли на полуоппортунистический соглашательской точке зрения. Все эти высшие органы партии держались лозунга - "мы будем поддерживать Временное правительство "постольку-поскольку", то есть поскольку Временное правительство будет осуществлять волю народа, постольку большевики и будут его поддерживать. В проспекте было указано, что "даже Сталин не имел ясной точки зрения по этому вопросу". Только "тезисы" Ленина поставили точку над "и": "никакой поддержки Временному правительству". Часть слушателей и профессоров типа Юдина категорически запротестовала против утверждения "даже Сталин". Аргументация протестовавших была такой: прошлую историю мы пишем для настоящего времени, а в настоящее время Сталин - преемник Ленина по руководству партией. "Даже Сталин" набрасывает тень на Сталина: надо выбросить эту часть "проспекта". Контраргументация Ярославского - Минца: история есть наука, наука же должна быть объективной. К тому же, нет ничего удивительного в том, что гений Ленина видел дальше и лучше рядовых руководителей партии. Решение - принять проспект в целом. Юдины замолчали, ЦК остался "нейтральным", но то, что предвидели Юдины, произошло через несколько лет: в 1931 году в письме в редакцию журнала "Пролетарская революция" Сталин забраковал "Историю ВКП(б)" под редакцией Ем. Ярославского за "принципиальные и исторические ошибки". Ярославские и Минцы каялись, а Юдины торжествовали.
      Второй пример. В 1928 году бывший слушатель ИКП и преподаватель философии в Академии коммунистического воспитания им. Н. Крупской М. Б. Митин представил на обсуждение кафедры новейшей философии ИКП трактат под необычным тогда названием: "Ленин и Сталин, как продолжатели философского учения Маркса и Энгельса". Руководитель кафедры А. Деборин, профессор Луппол и профессор Карев забраковали работу и даже высмеяли Митина, отважившегося называть Ленина и Сталина "философами": единственная работа Ленина по философии "Материализм и эмпириокритицизм" - не философский трактат, а популярные критические заметки, а Сталин вообще ничего не написал на философские темы. Другого мнения оказался секретарь ячейки философского отделения слушатель Юдин - он решительно восстал против своих профессоров и довел дело до ЦК.
      Из ЦК последовал довольно загадочный ответ: - Сообщите Юдину и Митину, что тема весьма интересная, но не актуальная.
      Но через три года она стала актуальной - начали появляться главы из этой работы на страницах "Правды", "Под знаменем марксизма" и "Большевика" за подписями Митина, Юдина и Ральцевича. Но мы несколько забегаем вперед.
      Как бы там ни было, Сорокин был введен в состав бюро общеинститутской ячейки и должен был работать вместе с Юдиным. Я не знаю, догадывались ли в ЦК, что в своем критическом отношении к нынешнему официальному курсу партии Сорокин начинал переходить границы и связывался на этой почве со многими из правых в МК и ЦК. Я не сомневаюсь, однако, что Юдин свои обвинения против Сорокина повторил и в ЦК, и тем не менее Сорокин был рекомендован в состав партийного руководства института. Даже больше, нам стало известно, что в ЦК нотацию читали как раз Юдину и Орлову за "перегиб", а не Сорокину. Это сказывалось и в отношениях Юдина к Сорокину - если в Сорокине нельзя было заметить каких-либо внешних перемен, то Юдин стал весьма предупредительным и корректным. Он бегал за Сорокиным, угождал ему, советовался с ним, а слушатели, наблюдая эту невероятную метаморфозу у Юдина, говорили: