- Наверное, будут просить помощи против татар.
      - Не совсем так. По моим сведениям, русский король и литовский князь скупают в католических странах оружие, порох, военное снаряжение, ведут переговоры о вербовке наемников - главным образом в Германии и Скандинавии, - но не спешат заключать союз с кем бы то ни было. Другое дело, они призывают весь христианский мир отметить грядущее воссоединение церквей всеобщим крестовым походом против турок.
      - Это очень умно, - сказал Филипп. - Мне всегда казалось, что мы недооцениваем турецкую угрозу, как в былые времена наши предки недооценили угрозу, исходящую от арабов, которые впоследствии завоевали всю Испанию. Без посторонней помощи рано или поздно Византия падет, и тогда туркам откроется путь в Европу, чего никак нельзя допустить.
      - Это еще умнее, чем вы думаете. Если крестовый поход в Малую Азию состоится, то русским и литовцам будет легче справиться с татарами, поскольку турки, даже при всем желании, не смогут прийти на помощь своим единоверцам. Таким образом, не заключая формальных союзов и не неся никаких обязательств, Русь и Литва, тем не менее, получат ощутимую поддержку с Запада в деле освобождения своих исконных территорий.
      - Вижу, - заметил Филипп, - вы всерьез интересуетесь этим вопросом.
      - Ну, не так, чтобы всерьез, но мне интересно.
      - И немного завидно, правда? Во всяком случае, мне завидно, откровенно признался Филипп. - Там, на востоке, говорят, столько ничейных... то бишь исконных территорий. Многие тысячи миль до самого Китая - и все твое исконное.
      Уловив жадные нотки в его голосе, Маргарита усмехнулась и произнесла:
      - А вы, небось, по натуре завоеватель. Где-то в глубине души вы мечтаете покорить весь мир.
      - Конечно. Ведь я прямой потоком Филиппа Воителя. Да и как тут не мечтать о покорении мира с таким коннетаблем, как у меня.
      Филипп кивнул в сторону Эрнана, который, находясь в окружении дам, развлекал своих собеседниц разбором душещипательных подробностей самых драматических сражений на Святой Земле. Гордо выпячивая грудь, поочередно поправляя шпагу и одергивая роскошный белый плащ с черным крестом тамплиеров, он говорил безумолку, благо нашел себе внимательных слушателей, и то и дело бросал на женщин испепеляющие взгляды. Впрочем, эти страстные взгляды еще ничего не значили; Эрнан смотрел так на любой предмет, живой и неживой, и тщетны были попытки некоторых барышень заигрывать с ним.
      - Великолепный воин! - с искренним восхищением сказала Маргарита. Наверное, при одном его виде иезуиты здорово оробели.
      - Еще бы! - ответил Филипп, с трудом пряча улыбку. Известие о нападении иезуитов на поезд гасконцев уже успело облететь пол Испании, но конфуз, что приключился с Эрнаном, как-то прошел незамеченным.
      - А вам известно, что Родриго де Ортегаль уже смещен с поста прецептора Наваррского, арестован и вскоре предстанет перед судом ордена? Его преемник, господин д'Эперне, вчера заверил моего отца, что господин де Ортегаль действовал самовольно и вопреки уставу, за что понесет суровое наказание.
      - Гм... Если его и накажут, то не за нападение на нас, а за то, что он потерпел неудачу.
      - Я тоже так думаю, - согласилась принцесса. - Но вот вопрос: зачем иезуиты напали на вас?
      - Как зачем? Чтобы уничтожить нас - меня и отца.
      - Ну, это понятно. Но с какой целью? Ведь не ради мести же. Инморте на такие мелочи не разменивается.
      - Нет, конечно. У него имелся тонкий расчет. Он надеялся, что мой брат Робер, унаследовав благодаря иезуитам Гасконь, не останется перед ними в долгу и отменит запрет на деятельность их ордена.
      - Он что, всерьез рассчитывал на это?
      - Инморте? По-видимому, да. Впрочем, я не думаю, чтобы Робер, пусть наши отношения с ним и далеки от теплых, потакал убийцам отца и брата.
      Как ни старался Филипп, говоря это, скрыть свою неуверенность, Маргарита все же почувствовала ее.
      - Однако вы сомневаетесь, - заметила она.
      В ответ он лишь рассеянно пожал плечами. Его внимание уже переключилось на группу из трех человек, мимо которой они как раз проходили. Это были Симон, Габриель и Матильда. Признав в Габриеле земляка, девушка бойко тараторила по-франсийски; тот страшно смущался и отвечал ей односложными фразами. Симон, как мог, старался приободрить друга.
      - Что это вы так смотрите на Матильду? - подозрительно спросила Маргарита.
      - Очаровательное дитя, - сдержанно ответил ей Филипп.
      - И, боюсь, вы уже положили на нее глаз, - вздохнула принцесса. - Да и она явно неравнодушна к вам. Когда пришла от вас, была так взволнована, а глаза ее как-то странно блестели... Впрочем, не ей одной вы вскружили здесь голову.
      - А кому еще?
      - Мне, например.
      - Это следует понимать как комплимент?
      - Ну... Можете считать это авансом.
      Филипп шутливо поклонился.
      - Благодарю вас за комплимент, сударыня. Я принимаю ваш аванс.
      Маргарита кокетливо взглянула на него и томным голосом произнесла:
      - Давайте присядем, мой принц. Я немного устала.
      Она расположилась на обитом мягким плюшем диване и взмахом руки отогнала прочь карлика-шута и двух фрейлин, не нашедших себе кавалеров. Филипп сел рядом с ней - и, как бы невзначай, гораздо ближе, чем это предписывалось правилами приличия. Но Маргарита не отстранилась. Мало того, она еще чуть-чуть придвинулась к нему, и их ноги соприкоснулись.
      - Ну, так я жду, - сказала она млея.
      - И что вы ждете?
      - Ответа на мой комплимент.
      - А разве я обязан отвечать?
      - Разумеется, нет. Но правила хорошего тона требуют...
      - Ах, уж эти мне правила хорошего тона! Так что же вы хотите услышать?
      - Что я тоже вскружила вам голову. Что вы чуточку влюблены в меня.
      - Но ведь это неправда!
      - Как?! Неужели я не нравлюсь вам?
      - Нет, почему же, нравитесь. Но я не влюблен в вас.
      - Однако намерены жениться на мне.
      - Не намерен, а просто женюсь. Без всяких намерений. Вас что-то не устраивает?
      Маргарита раздраженно хмыкнула.
      - Да нет, что вы! - саркастически произнесла она. - Все прекрасно. Вы не любите меня и, тем не менее, собираетесь жениться. Ведь это в порядке вещей - вступать в брак без любви.
      - Конечно, в порядке вещей, - с непроницаемым видом ответил Филипп. И я не вижу здесь повода для сарказма. В нашем кругу все браки заключаются по расчету, а что до любви, то затем и существуют любовники и любовницы чтобы любить их и чтобы они любили вас. Вот поманите к себе виконта Иверо и спросите у него о любви - так он сразу же бросится целовать ваши прелестные ножки, которые, сдается мне, вполне заслуживают того, чтобы их целовали, - последние его слова сопровождались откровенно раздевающим взглядом.
      - Вот нахал-то! - покачала головой Маргарита. - И не просто нахал, а исключительный нахал.
      "Ага, попалась, пташечка! - удовлетворенно подумал Филипп. - Не так страшен черт, как его малюют. Те, кто говорил о крутом нраве принцессы, ничегошеньки не смыслят в женщинах. На самом же деле она агнец Божий..."
      Он крупно ошибался на этот счет - но ошибка его была вполне объяснима. Чуть ли не впервые за многие годы Маргарита оробела перед мужчиной и не смогла проявить свой, уже ставший притчей во языцех, вздорный характер. Да, собственно говоря, и не хотела этого. Хищная пантера втянула острые когти и превратилась в безобидную кошечку, которая нежно жалась к хозяину, прося его о ласке.
      - Кстати, о любви и любовниках, - сказала вдруг Маргарита. - Вы только посмотрите! - И она украдкой кивнула в сторону шахматного столика.
      Подавшись вперед, Бланка что-то шептала Монтини. Тот внимательно слушал и ласково улыбался ей. Взгляды обоих сияли, а выражения лиц не оставляли места для сомнений насчет характера их отношений.
      - Он ее любовник?
      - Хуже.
      - Хуже? - переспросил Филипп. - Как это понимать?
      - Боюсь, она всерьез увлечена этим парнем. И ни от кого не скрывает своей связи с ним.
      - Вот те на! - изумленно произнес Филипп. - Скромница Бланка, и вдруг... Уму непостижимо! Вот уж никогда бы не подумал, что она отважится на такое. - И он бросил на Монтини завистливый и, следует отметить, немного раздраженный взгляд.
      - Вы огорчены? - с улыбкой спросила Маргарита.
      - Чем? - покраснел Филипп.
      - Сознайтесь, принц: вы считали, что раз она устояла перед вашими чарами, уже никто не совратит ее с ПУТИ ИСТИННОГО. А тут появляется какой-то неотесанный провинциал и добивается успеха там, где вы получили от ворот поворот. Ясное дело, это бесит вас, чувствительно задевает ваше самолюбие, и сейчас вы, вольно иль невольно, перебираете в уме различные способы расквитаться с этим парнем за якобы нанесенное вам оскорбление.
      - Да, нет, - в замешательстве ответил Филипп; Маргарита будто прочла его мысли. - Просто я знаю Бланку больше пяти лет и, казалось бы, неплохо изучил ее характер. Поэтому - не спорю - для меня явилось настоящим откровением, что она завела себе любовника, да еще, по вашему утверждению, выставляет это напоказ.
      - Вот именно, - кивнула Маргарита. - Вы нашли очень подходящее выражение: выставляет напоказ. Я подозреваю, что таким образом она выражает протест против своего положения при дворе - при МОЕМ дворе. Сама же Бланка говорит, что скрывать свои чувства, значит признать, что поступаешь предосудительно.
      - А так, на ее взгляд, она поступает добропорядочно?
      - Ну, если не добропорядочно, то, по крайней мере, она не считает свое поведение греховным.
      Филипп в растерянности покачал головой.
      - В таком случае, раньше я знал СОВЕРШЕННО ДРУГУЮ Бланку. - Он испытующе поглядел на Маргариту. - И я, кажется, догадываюсь, кто поспособствовал этой перемене.
      - Ну-ну! - обиделась принцесса. - Чуть что, всегда виновата я. Вы, кстати, не оригинальны в своем предположении. Почему-то все осуждают меня, а что до Бланки, так ей лишь вменяют в вину, что она, наивное и неопытное дитя, не смогла противостоять моему дурному влиянию. К вашему сведению, все это чистейшей воды измышления. Во всяком случае, не я учила Бланку называть Монтини милым в присутствии моего отца.
      - Да что вы говорите? - недоверчиво переспросил Филипп. - Не может этого быть!
      - И все-таки было. Однажды, недели две назад, у нее вырвалось это словечко, разумеется, неумышленно. Отец мой не знал, куда ему деться от смущения - так ему было неловко. Он ведь порядочный ханжа, правда, совершенно безобидный, не такой агрессивный, каким был покойный дон Фернандо. И тем не менее после этого инцидента у отца появилась идея велеть господину де Монтини убираться восвояси и впредь не переступать порог королевского дворца; но, в конечном итоге, нам с Бланкой удалось урезонить его. Бланка попросила у моего отца прощения и пообещала ему, что остепенится. В общих чертах она сдерживает свое обещание и не рисуется с Монтини на людях, не то, что раньше.
      Филипп снова покачал головой.
      - Право слово, принцесса, вы меня шокируете... То бишь поведение Бланки меня шокирует. Кто бы мог подумать! Ай-ай!.. Ну, а как относится к этому граф Бискайский?
      - Еще никак. Все это время он был в Басконии, лишь только вчера вернулся и, вероятно, еще ничего не знает.
      - А когда узнает? Я немного знаком с ним; мы частенько виделись, когда в прошлом году, поссорившись с вашим отцом, несколько месяцев кряду прожил в Толедо. Так что я могу представить, как он разозлится.
      - Ну и пусть он подавится своей злостью, - с неожиданной враждебностью произнесла Маргарита; глаза ее хищно сверкнули. - Все равно ничего не поделает.
      - Вы думаете, что граф так просто смирится с тем, что его место на супружеском ложе занял кто-то другой?
      - Ха! Супружеское ложе! Да к вашему сведению, он с конца февраля близко к ней не подходит... - С некоторым опозданием Маргарита прикусила язык и опасливо огляделась вокруг. К счастью, ее никто не услышал, кроме, конечно, Филиппа, у которого так и отвисла челюсть от изумления.
      - А?!!! - Этот короткий возглас (который мы снабдили тремя восклицательными знаками, хотя Филипп вымолвил его sotto voce - еле слышно) в сочетании со сладострастным взглядом, брошенным им на Бланку, стоил целой поэмы.
      Маргарита смотрела на опешившего Филиппа и криво усмехалась, мысленно браня себя за несдержанность.
      - Черти полосатые! - выругался Филипп, едва лишь обрел дар речи. Неужели граф... Да нет, это смешно! В Толедо он вместе со своим дружком Фернандо Уэльвой вел довольно разгульный образ жизни, имел кучу любовниц, а к мальчикам, как мне кажется, никакого влечения не испытывал.
      - С этим у него все в порядке, - подтвердила Маргарита. - То есть к мальчикам он равнодушен, и за добродетель своих пажей я спокойна. Другое дело, горничные...
      - Он что, спит со служанками?!
      - Да... В общем, да. - Маргарита мельком взглянула на Жоанну. Главным образом со служанками.
      - А что же Бланка?
      - Ну... Она... Просто она...
      - Так что же она?
      - Она не пускает мужа к себе в постель, - скороговоркой выпалила Маргарита.
      - Но почему? - удивился Филипп.
      - Он ей противен.
      - Вот как?
      - Это правда, мой принц. Поверьте, я не лгу, Бланка испытывает к своему мужу глубочайшее отвращение.
      - Так какого же черта, - раздраженно произнес Филипп, - она вышла за него замуж?
      Маргарита пытливо взглянула на Филиппа и вкрадчиво осведомилась:
      - А разве у нее был выбор?
      - Да, был.
      - И альтернативой ее браку с кузеном Бискайским был брак с вами, я полагаю?
      - Да.
      - И кто же виноват в том, что ваш брак не состоялся?
      - Отчасти я, отчасти она, отчасти покойный дон Фернандо... - Тут Филипп недоуменно приподнял одну бровь. - А разве Бланка вам ничего не рассказывала?
      - Почти ничего.
      - А мне казалось, что вы с ней близкие подруги, - заметил он.
      - Да, мы подруги, хорошие подруги, но не настолько близкие, как мне хотелось бы. Свои самые сокровенные тайны Бланка предпочитает поверять кузине Елене; вот с ней они действительно близкие, даже слишком уж близкие подружки. - В голосе Маргариты Филиппу почудилась ревность. - Они такие милашки, я вам скажу. Вечно шушукаются о чем-то, секретничают друг с дружкой и никого, в том числе и меня, в свою компанию не принимают. Обидно даже... А вам, дорогой принц, вижу, очень нравится Бланка. Верно?
      - Еще бы! - с готовностью признал Филипп.
      - А я?
      - Мне нравятся все красивые женщины, моя милая принцесса. А вы не просто красивая - вы непревзойденная красавица.
      - Следовательно, есть еще надежда, что вы полюбите меня?
      - Оставьте все ваши надежды, сударыня.
      - Какая категоричность, принц! Какая жестокость!
      - Жестокость?
      - Да! Разве не жестоко разговаривать так с женщиной, которой вы очень и очень нравитесь.
      - Для меня это большая честь, ваше высочество, - с серьезной миной ответствовал Филипп. - И за какие же заслуги я ее удостоился?
      - Прекратите жеманничать, дорогой кузен! - огрызнулась Маргарита. Единственная ваша заслуга состоит в том, что вы наглый, бесцеремонный, самоуверенный, самовлюбленный, - тут она тяжело вздохнула, - и крайне очаровательный сукин сын.
      "А ты, милочка, похоже, влюбилась в меня, - подумал Филипп, - Ну и дела! Определенно, сегодня вечер сюрпризов..."
      4. ВЕЧЕР СЮРПРИЗОВ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
      Филипп возвратился в свои апартаменты около полуночи. Он устало развалился в кресле, закрыл глаза и принялся было анализировать события уходящего вечера, но вскоре оставил это занятие. Мысли лениво ворочались в его голове, а если и ускоряли свой бег, то неслись совершенно не в том направлении. Так что Филипп просто сидел, отдыхая, загадочно улыбался сам себе и делал вид, что не слышит приглушенного шепота, время от времени доносившегося из маленькой комнатушки по соседству, предназначенной для дежурного дворянина.
      Минут через десять-пятнадцать в комнату вошел Габриель. В руках он держал поднос с ужином. Филипп раскрыл глаза, взглянул на него и удивленно спросил:
      - Почему ты? Я же велел тебе прислать лакея, а самому отправляться спать.
      Габриель что-то невнятно пробормотал, накрывая небольшой круглый столик рядом с креслом.
      Филипп хмыкнул, безразлично пожал плечами и пересел с кресла на стул.
      - Да, кстати, - сказал он, отпив глоток вина. - Кто сегодня дежурный по покоям?
      - Д'Аринсаль.
      - А между тем его нет. Запропастился где-то, негодник. Утром передашь ему, что это его предпоследний проступок у меня на службе. В следующий раз он может не возвращаться - пускай сразу сваливает в свое имение.
      Габриель кивнул.
      - Хорошо, так я ему и скажу.
      Он сел в кресло и нервно забарабанил пальцами правой руки о подлокотник, явно порываясь что-то сказать или о чем-то спросить, но, видимо, никак не мог решиться.
      - Угощайся, - предложил ему Филипп.
      - Благодарю, я не голоден, - хмуро ответил Габриель.
      - Что ж, воля твоя. Можешь идти, дружок. До утра ты свободен.
      - Но ведь д'Аринсаль...
      - Черт с ним, с д'Аринсалем. Пусть себе гуляет.
      - Так, может, я подежурю вместо него? - с проблеском надежды спросил Габриель.
      - Не надо. За покоями присмотрит Гоше, а я... - Филипп не закончил и принялся ожесточенно расправляться с зажаренной куриной ножкой. Его грозный аппетит свидетельствовал о том, что он собирается провести бурную ночь.
      Габриель тяжело вздохнул и поднялся с кресла.
      - Пойду проверю, приготовлена ли постель.
      Филипп отложил в сторону обглоданную кость и самодовольно усмехнулся.
      - Не стоит беспокоиться, сегодня она мне не потребуется. Одна очаровательная девчушка намерена предоставить мне уютное местечко в своей кроватке.
      В соседней комнате раздались сдавленные смешки. Но Габриель не расслышал их. Лицо его исказила жуткая гримаса боли и отчаяния, он резко повернулся и почти бегом вышел из комнаты, даже не пожелав Филиппу доброй ночи.
      Филипп проводил его озадаченным взглядом и покачал головой.
      "Однако! - подумал он, возвращаясь к прерванному ужину. - Какая же муха его укусила?"
      Основательнее поразмыслить над странным поведением Габриеля Филиппу было недосуг. Наскоро, но сытно перекусив, он тщательно вымыл руки в серебряном тазике с уже остывшей водой и вытер их полотенцем. Затем вынул из канделябра зажженную свечу и вошел в комнатушку, откуда перед тем доносилось хихиканье. На первый взгляд она была пуста, однако при более внимательном осмотре бросалось в глаза очень слабое, но весьма подозрительное покачивание задернутого полога кровати.
      - Марио!
      Молчание.
      - Я знаю, что ты здесь, - сказал Филипп. - Отлуплю.
      Из-за полога высунулась голова д'Обиака.
      - Ах, простите, монсеньор, я малость вздремнул.
      Филипп усмехнулся.
      - Ладно, дремли дальше. Останешься здесь до возвращения д'Аринсаля, добро?
      - Добро, монсеньор, - кивнул д'Обиак. - А что до д'Аринсаля, то он вернется утром.
      - Так ты знаешь, где он?
      Лицо пажа расплылось в улыбке.
      - Что делает - знаю, а где - нет.
      - Понятно, - сказал Филипп. - А тебя, стало быть, он попросил подежурить вместо себя?
      - Да, монсеньор. Впрочем, мне и деваться было некуда.
      - У твоего соседа тоже девчонка?
      - Угу.
      - Ну, вы даете! В первую же ночь как с цепи сорвались... Кстати, не возражаешь, если я взгляну на твою кралю?
      Не дожидаясь ответа, Филипп подошел к кровати и отодвинул полог.
      - Мое почтение, барышня.
      - Добрый вечер, монсеньор, - смущенно пролепетала хорошенькая темноволосая девушка, торопливо натягивая на себя простыню.
      - А у тебя губа не дура, Марио, - одобрительно заметил Филипп. - На какую-нибудь не покусишься.
      - Ваша школа, монсеньор, - скромно ответил парень, польщенный его похвалой.
      - М-да, моя школа. А это, - Филипп указал на девушку, - школа госпожи Маргариты. Тебе сколько лет, крошка?
      - Тринадцать, монсеньор.
      - Черти полосатые! Да тебе впору еще с куклами спать, а не с ребятами... Вот развратница-то!
      Девушка покраснела.
      - О, монсеньор!..
      - Это я не про тебя, крошка, а про твою госпожу, - успокоил ее Филипп. - Гм, а ты и в самом деле красавица. И ножки ничего, и личико смазливое, и губки, - он наклонился и поцеловал ее, - сладкие у тебя губки. Ты, случаем, не обижаешься, Марио?
      - О чем речь, монсеньор? - запротестовал паж. - Конечно, нет.
      - Ну, тогда всего хорошего детки. Приятной вам ночи. - С этими словами Филипп отпустил полог и направился к выходу.
      - Взаимно, монсеньор, - бросил ему вслед д'Обиак. - Барышня де Монтини тоже лакомый кусочек... Ага! Насчет господина де Шеверни.
      Филипп остановился.
      - Да?
      - Он... Ах! Прошу прощения, монсеньор, не могу. Нельзя выдавать чужие секреты... во всяком случае, если за молчание щедро заплачено. Вы уж не обессудьте...
      - Да нет, что ты! Напротив, я рад, что, наконец-то, ты научился молчать... Хотя бы за деньги.
      В передней Филипп разбудил своего камердинера Гоше, велел ему убрать со стола в гостиной и погасить все свечи, а сам вышел в коридор. Два стражника, охранявшие вход в покои, приветствовали его бряцанием оружия.
      Следуя указаниям Матильды, Филипп спустился этажом ниже, прошел по коридору до первого поворота, свернул и очутился в галерее, соединявшей главное здание дворца с более поздней пристройкой, где находились летние покои принцессы и где, соответственно, в данный момент обитал штат ее придворных.
      Галерея была пуста и неосвещена, что поначалу несколько обескуражило Филиппа, но вскоре он сообразил, что поскольку это вспомогательный ход, ведущий на этаж фрейлин, а смежный коридор главного здания надежно охраняется, то в его особой охране нет никакой необходимости.
      Однако он ошибался - охрана была. При выходе из галереи от стены внезапно отделилась мужская фигура и решительно преградила ему путь. Филипп резко затормозил, чтобы не столкнуться с нею, и едва не потерял равновесие.
      - Ч-чер-рт! Кто это?
      - Я, монсеньор, - прозвучал в ответ тихий голос.
      - Габриель! - воскликнул Филипп, одновременно узнав голос и разглядев в потемках лицо.
      Тот молча стоял перед ним, положив руку на эфес шпаги.
      - Ты-то что здесь делаешь, дружок?
      - Жду вас, - как можно спокойнее ответил Габриель, но дрожь в его голосе выдавала волнение, а глаза его лихорадочно блестели.
      - Зачем?
      - Чтобы проводить вас.
      - Что?! Проводить меня? - Филипп глуповато ухмыльнулся. В его воображении тотчас возникла довольно идиотская картина, как Габриель, два пажа по бокам и разряженный герольд сопровождают его на ночное свидание с любовницей. - Перестань дурить, Габриель, это вовсе не смешно.
      - А я не дурю.
      - Тогда пропусти меня, - нетерпеливо произнес Филипп и попытался обойти Габриеля, но тот снова преградил ему путь.
      Филипп всплеснул руками и встревожено воззрился на него.
      - Послушай, братишка, - ласково спросил он, - с тобой все в порядке?
      - Да.
      - По твоему виду этого не скажешь. Может быть, ты переутомился? Так ступай отдохни, а утром мы поговорим обо всем, что тебя тревожит. Ты уж прости, но сейчас у меня времени в обрез, не гоже заставлять девушку ждать. Ну, как, по рукам?
      - Нет! - мелодичный тенор юноши сорвался на пронзительный фальцет. Он отступил на шаг и выхватил из ножен шпагу.
      Из груди Филиппа вырвался сдавленный крик, вобравший в себя целую гамму чувств от искреннего изумления до неподдельного ужаса. Он испуганно отпрянул.
      - Нет, монсеньор, - с жаром произнес Габриель. - К НЕЙ вы не пойдете.
      Филипп громко застонал и прислонился спиной к стене.
      - Понятно! - выдохнул он. - Боже, какой я недотепа!
      - Это уж точно, - подтвердил Габриель с какими-то странными интонациями в голосе. - Догадливостью вы впрямь не блеснули.
      - Извини, братишка, я не заметил... Вернее, не обратил внимания. Ты с самого начала вел себя очень странно, но я как-то не придал этому значения.
      - Еще бы! Ведь вы только и думали о том, как бы поскорее соблазнить Матильду.
      Между ними повисла неловкая пауза. Филипп не собирался возражать или оправдываться. Габриель был настроен слишком агрессивно, чтобы воспринять его доводы.
      - Ну ладно, - наконец, произнес он. - Здесь не самое подходящее место для серьезных разговоров. Пойдем ко мне, там и потолкуем. Добро?
      - Нет, - сказал Габриель. - Не пойду.
      - Почему?
      - Это мое дело, монсеньор.
      Филипп насторожился.
      - Что ты задумал, братишка? - обеспокоено спросил он.
      - Это мое дело, монсеньор, - повторил Габриель.
      Какое-то время Филипп сосредоточенно молчал, словно что-то считая в уме. Затем произнес:
      - Боюсь, не слишком умная мысль пришла тебе в голову, друг мой любезный. Чует мое сердце, наломаешь ты дров! Сейчас ты не в состоянии трезво оценивать свои поступки; не ровен час, такую кашу заваришь... Послушай моего совета, обожди до завтра - утро вечера мудренее. Я обещаю поговорить с принцессой и с этим наглым молодчиком Монтини, и если у тебя серьезные намерения, то я чин-чином попрошу от твоего имени руки Матильды...
      - Вам невтерпеж сделать из меня второго Симона? - неожиданно грубо огрызнулся Габриель.
      Филипп печально вздохнул.
      - Пожалуйста, не сыпь мне соль на рану. Второго Симона из тебя не выйдет хотя бы потому, что Матильда - ты уж прости за откровенность - ну никак не тянет на вторую Амелину. Поверь, мне больно видеть страдания Симона; я и сам из-за этого страдаю, но ничего поделать не могу - мы оба безумно любим одну и ту же женщину, лучше которой нет никого на свете... твоя сестра, разумеется, не в счет. Амелина в равной степени дорога нам обоим, и я, право, не знаю, хватит ли у меня сил сдержать свое обещание и не спать с нею впредь. Скорее всего, нет... А что до Матильды, то я обещаю и пальцем ее не касаться. Твоя любовь для меня священна; ты брат Луизы, и оскорбить твою любовь все равно, что оскорбить ее светлую память. - Он положил руку ему на плечо. - Насчет этого будь спокоен, братишка. Пойдем ко мне, ладно?
      Габриель упрямо покачал головой.
      - Нет, не пойду.
      Филипп раздосадовано крякнул.
      - Ну что ж, поступай как знаешь. Но если напортачишь, пеняй только на себя. Я тебя предупредил и дал тебе дельный совет, однако ты не захотел последовать ему - воля твоя, безумец этакий. Учти: Матильда девушка порядочная, застенчивая и крайне впечатлительная. Одно твое появление среди ночи и в таком возбужденном состоянии, несомненно, оттолкнет ее от тебя... А, черт! Вижу, все это без толку. Дай-ка я пройду.
      - Куда? - Габриель снова напрягся.
      Филипп задержал дыхание, подавляя внезапный приступ раздражения.
      - Самым разумным выходом было бы сейчас же позвать стражу и велеть ей взять тебя под арест. На моем месте Эрнан так бы и поступил. Боюсь, я еще пожалею, что не сделал этого. Горько пожалею. - Он отобрал у Габриеля шпагу и швырнул ее вглубь коридора. - К твоему сведению, Матильда далеко не единственная хорошенькая девушка, что живет в этом здании. Не к ней я иду, не к ней! Да буду я проклят вовеки, если когда-нибудь трону ее. Такая клятва тебя устраивает?
      Не дожидаясь ответа, Филипп решительно отстранил Габриеля и быстрым шагом вышел из галереи в коридор, мысленно ругая Матильду, что влюбилась в него, Габриеля - что влюбился в Матильду, а себя - что положил на нее глаз. Это было нелогично, и тем не менее несколько умерило его досаду. Так или иначе, он только что потерпел поражение тем более сокрушительное, что не рассчитывал взять реванш. Матильда перестала существовать для Филиппа как женщина - ее любил Габриель, брат Луизы. Но несмотря ни на что, горький привкус неудачи оставался, и он чувствовал настоятельную потребность чем-то его заглушить.
      5. МЫ ВМЕСТЕ С МАРГАРИТОЙ УЗНАЕМ, ПОЧЕМУ ФИЛИПП ОТВЕРГАЕТ
      ДОГМАТ О НЕПОРОЧНОМ ЗАЧАТИИ СЫНА БОЖЬЕГО
      Хотя было уже далеко за полночь, Маргарита никак не могла уснуть. Укрытая до пояса легким пледом, она лежала под роскошным балдахином на широкой и низкой по восточной моде кровати и, заложив руки за голову, со скучающим видом слушала монотонное чтение своей фрейлины. Ночной туалет принцессы отличался особой изысканностью. Она была одета в очаровательнейшую отороченную изящными кружевами ночную рубашку белого с пепельным оттенком цвета из такой тонкой, воздушной, почти невесомой ткани, что при желании можно было сжать ее в комок, который уместился бы в маленькой женской ладошке.
      - Господь с тобой, душенька! - в конце концов, не выдержав, оборвала фрейлину Маргарита. - Ну, разве можно так? Бормочешь себе под нос, словно монах десятую молитву. Это же тебе не псалтырь.
      - Прошу прощения, сударыня, - с лицемерным смирением произнесла юная девушка. - Но мне в самом деле милее Священное Писание, чем вся эта светская писанина.
      Принцесса криво усмехнулась:
      - Ах, да, конечно. Чуть не забыла! Ведь ты у нас ханжа.
      - И вовсе я не ханжа, - запротестовала девушка. - Просто порядочная женщина, вот и все.
      - А женщина ли? - усомнилась Маргарита. - Внешне будто похожа - и сиськи у тебя на месте, и дырочка между ног есть, порой даже месячные случаются, - но все это лишь внешние признаки. А как там внутри? Чувствуешь ли ты себя женщиной? Держу пари, что нет. Ты просто маленькая засранка, Констанца, страсть как любишь выпендриваться и корчить из себя степенную и крайне набожную даму. У всякого нормального человека есть что-то от распутника, а что-то от ханжи - но только не у вас с Беатой. Верно, вы еще в материнской утробе крепко поцапались и не смогли разделить между собой эти два качества, поэтому ты взяла себе все ханжество, а твоя сестра - всю распущенность. И вот результат: ты бросаешься на каждого встречного попа с просьбой о благословении, а Беата ложится под каждого встречного парня, который ей приглянется... И это в ее-то годы!