Маргарита Наваррская

      Но еще больше, чем для услады тела, Бланка нуждалась в мужчине для утешения души. Она невыразимо страдала от той тяжелейшей формы одиночества, скрасить которое не в состоянии никакая, даже самая тесная дружба - но лишь только любовь. И бессознательно она уже была полностью готова к тому, чтобы влюбиться в первого приглянувшегося ей парня привлекательной наружности, неглупого, с хорошими манерами и приятного в общении. К счастью, таковым оказался Монтини - хоть и распущенный, но весьма порядочный молодой человек.
      Совершив прелюбодеяние, Бланка первым делом внесла определенные коррективы в перечень всех смертных грехов. Она решила, что супружеская измена не заслуживает сурового осуждения, если изменяешь с любимым человеком и мужу, недостойному верности. Если главным оружием Норы в борьбе со своим ханжеством были ее легкомыслие, ветреность и полная неспособность к самоанализу, то Бланка противопоставляла ему свой изощренный ум. С поистине иезуитской изворотливостью она убедила себя, что слова такого высокопоставленного слуги Божьего, каковым является архиепископ Тулузский, пусть и сказанные сгоряча, послужат ей достаточным оправданием перед судом Всевышнего. Впрочем, до окончательного раскрепощения Бланке было еще далеко. Как и прежде, она шокировала подруг своими нелепыми, абсурдными, карикатурными представлениями о приличии, приходя в смущение от самых невинных женских разговоров, в которых ни одна нормально воспитанная девушка, даже при всем желании, не нашла бы ничего такого, о чем следовало бы из деликатности умолчать, - если, конечно, эти разговоры происходили сугубо между женщинами в отсутствие детей и мужчин.
      В постели с Монтини Бланка чувствовала себя скованно и неловко, принимая в штыки каждую новую его ласку. Ее неотступно преследовал страх перед разного рода извращениями - этими коварными ловушками, которые в изобилии расставил на тернистом пути любви враг рода человеческого, завлекая в них неосторожных и чересчур горячих любовников. Как-то раз она в пылу страсти укусила Монтини, да так сильно, что тот взвыл от боли, а на плече у него впоследствии появился внушительный синяк. Потрясенная своим поступком Бланка немедленно прогнала Этьена прочь, сгоряча обвинив его в том, что якобы он умышленно довел ее до такого состояния, и затем целую неделю не подпускала его к себе.
      В конце концов она сменила гнев на милость, однако за время опалы Монтини сделал для себя ошеломляющее открытие. Он вдруг понял, что любит ее всем сердцем, любит ее как женщину, а не как принцессу, и оттого очень испугался. Этьен был парень здравомыслящий и даже циничный и прекрасно понимал, что для Бланки, как бы она не убеждала себя в обратном, их любовь - лишь тихая, уютная гавань, где она решила временно укрыться от жизненных бурь и невзгод, чтобы оправиться от жестоких ударов судьбы, восстановить утраченное душевное равновесие и со свежими силами пуститься в новое плавание к неведомым ему берегам. А он, брошенный и забытый, останется влачить свое жалкое существование на этом берегу, каждый божий день до боли в глазах вглядываясь в пустынный горизонт, с тоской и грустью вспоминая навсегда ушедшее счастье...
      Пока еще не поздно, Монтини пытался бежать из Памплоны, но Бланка вовремя спохватилась и отрядила в погоню за ним дюжину королевских гвардейцев, которые быстро изловили беглеца и препроводили его назад во дворец. Увидев горькие слезы возлюбленной, Этьен мигом позабыл обо всех своих страхах и сомнениях, бросился ей в ноги, моля о прощении, и, конечно же, был прощен. С тех пор он старался не думать о будущем и жил только текущим днем.
      Когда граф Бискайский без предупреждения ворвался в спальню жены, любовники, утомленные длительными утехами, едва лишь погрузились в легкую дрему. Бланка вскрикнула от неожиданности и подхватилась с подушки; в лицо ей бросилась краска негодования.
      - Вы?! - гневно произнесла она. - Вы осмелились нарушить мой запрет?!
      Александр остановился возле кровати, держа в руке зажженную свечу. За дверью слышалось встревоженное кудахтанье сонной горничной.
      - Погодите, сударыня, не кипятитесь. Я пришел совсем не для того, чтобы проситься к вам в постель. Тем более, что место в ней, похоже, занято всерьез и надолго.
      - Ах, какое великодушие, граф! Какой широкий жест! Я, право, польщена... Гм... Так чему же я обязана честью вашего визита, позвольте спросить?
      Граф вставил свечу в пустой подсвечник на туалетном столике, пододвинул ближе к кровати низенький табурет с обитым красной бархатной тканью мягким сидением и осторожно опустился на него.
      - Чему, спрашиваете? Скорее, кому, - и он вперился взглядом в оробевшего Монтини.
      - Даже так! - Вдруг Бланка сообразила, что она совершенно голая, и торопливо натянула на плечи одеяло; Этьену и вовсе захотелось укрыться с головой, чтобы спрятаться от пронзительного взгляда графа, который не сводил с него глаз. - Ну и ну! Это уже интересно.
      - Очень интересно, сударыня, - с готовностью согласился Александр. Даже интригующе: принцесса Кастилии, старшая дочь короля, в постели с нищим попрошайкой. Да-а, порой жизнь преподносит нам такие курьезы, что и не снились жалким сочинялам романов и баллад с их убогой фантазией.
      - Если вы намерены и дальше разговаривать со мной в таком тоне, предупредила Бланка, бледнея от гнева, - можете не утруждать себя. Лучше уж сразу убирайтесь к чертовой матери.
      - Ай, ай, ай! - удрученно покачал головой граф. - Как быстро вы учитесь у Маргариты всем ее порокам - и разврату, и сквернословию! Куда и девалась ваша была застенчивость, изысканность в речах... - Он умолк, так как Бланка уже готова была взорваться. - Впрочем, ладно. Прошу прощения за грубость и предлагаю в дальнейшем обходиться без взаимных упреков и оскорблений. Скажем так: лежащий подле вас молодой господин, несмотря на все свои бесспорные достоинства, будем откровенны, все же недостаточно знатен и богат... мм... для такой высокой должности, как любовник принцессы.
      Монтини не знал, куда ему деться от стыда и унижения. В словах графа он почувствовал кислый привкус правды - тот самый привкус, который уже давно набил ему оскомину.
      - Это не ваше дело, сударь! - зло ответила Бланка. - Вас это не должно касаться.
      - Однако касается. Так касается, что даже кусается. Ведь вы, сударыня, хотите того или нет, в глазах всего мира являетесь моей женой, а потому мне вовсе не безразлично, с кем вы делите постель, так как об этом судачат все, кому не лень. И, добавлю, исподтишка насмехаются надо мной. Вы выставляете меня на всеобщее посмешище.
      - Скажите еще спасибо, что не на позорище, - с издевкой ответила Бланка. - А это я могу сделать, вы знаете. И тогда плакали все ваши честолюбивые планы.
      Александр тяжело вздохнул.
      - Да уж, знаю. Крепко вы держите меня в узде, нечего сказать... Итак, сударыня, после этой словесной разминки, нам, пожалуй, пора переходить к делу.
      - К какому такому делу? У меня, к счастью, нет с вами никаких общих дел.
      - Речь идет об одном милом молодом человеке, который...
      - Об этом милом молодом человеке я как-нибудь позабочусь сама, оборвала его Бланка. - Не смейте вмешиваться в мою личную жизнь, господин граф. Вы потеряли на это право.
      - Но я хочу предложить вам полюбовную сделку, - настаивал Александр. - Надеюсь, она удовлетворит нас обоих... всех троих.
      Однако Бланка была непреклонна:
      - Ничего у вас не выйдет, милостивый государь. Я не собираюсь ронять свое достоинство, заключая с вами какую бы то ни было сделку. Довольно с меня и нашего брака - самого прискорбного события всей моей жизни... Коломба! - громко позвала она.
      Тотчас дверь отворилась, и в спальню прошмыгнула молоденькая смуглолицая горничная Бланки.
      - Что вам угодно, моя госпожа?
      - Граф покидает нас. Проводи его к выходу, чтобы, случайно, не заблудился.
      - Но, сударыня... - начал было Александр.
      - Аудиенция закончена, сударь, - кротко произнесла Бланка. - Еще одно слово, и я велю страже вышвырнуть вас вон. Уразумели?
      Граф все уразумел. Ему был хорошо знаком этот тон - ровный, сдержанный, чуть ли не ласковый. Таким вот тоном покойный дон Фернандо в былые времена объявлял смертные приговоры провинившимся дворянам и чиновникам. Таким же тоном в тот памятный февральский день Бланка запретила ему под страхом разоблачения впредь переступать порог ее покоев. В состоянии крайнего раздражения она производила еще более жуткое впечатление, чем даже ее отец, ибо произносила свои угрозы не только ласково, но и нараспев. Александр вновь вздохнул, поднялся с табурета и молча направился к двери.
      - Ах, да! - в последний момент вспомнил он, вернулся к столику, вынул из подсвечника свою свечу, пояснив с мрачной улыбкой: - Чего доброго, еще швырнете мне в спину, - и лишь затем вышел.
      - Интересно, о какой это сделке он говорил? - первым отозвался Монтини, когда горничная затворила за собой дверь. - Что он хотел предложить?
      - Наверняка собирался дать тебе денег, - сказала Бланка, положив голову ему на грудь. - Полагаю, тысяч десять, не меньше. Вот негодяй-то!
      - Но зачем? - удивился Этьен. - Чтобы откупиться от меня? Бланка, родная, неужели ты подумала, что я соглашусь? Да ни за что! Никогда! Ни в коем случае! Ты мне дороже всех сокровищ мира.
      - Знаю, милый. Но он не то имел в виду. По-видимому, он хотел, чтобы ты прикупил себе земель и стал зажиточным сеньором. Чтобы он, видишь ли, не стыдился тебя как моего любовника.
      - О! - только и сказал Монтини.
      - Какая низость! - гневно продолжала Бланка. - Предлагать свои грязные деньги! Ну, нет! Пусть лучше я опустошу нарбоннскую казну, но сама, без его помощи, соберу нужную тебе сумму.
      - Дорогая! - с горечью произнес Этьен. - Опять за свое? Пожалуйста, не надо. Мне и так досадно, что я вынужден брать у тебя на текущие расходы, а ты... Да пойми же, наконец, как это унизительно - быть на содержании у любовницы. Ты, конечно, прости за откровенность, но факт остается фактом: моей дружбы ищут лишь всякие лизоблюды, а те, с кем бы я сам хотел дружить, относятся ко мне свысока, пренебрежительно. Еще бы выскочка, содержанец. Вот если бы я смог как-то отличиться, завоевать себе положение...
      Тут Бланка спохватилась и села в постели. Глаза ее радостно засияли.
      - Ах, да, совсем забыла! Кажется я нашла тебе достойную службу.
      - Правда? - оживился Этьен. - И какую же? Надеюсь, военную?
      - Да, военную.
      - Где?
      - И ни где-нибудь, а в королевской гвардии.
      - О-о...
      - Несколько дней назад подал в отставку один из лейтенантов, объяснила Бланка. - Маргарита пообещала выхлопотать его патент для тебя отец ей не откажет. Так что ты уже, считай, лейтенант гвардии.
      - Лейтенант?! - изумленно воскликнул Монтини. - Да это же курам на смех. Я - лейтенант! Ни единого дня в армии - а уже лейтенант!
      - Эка беда! Пусть и курам на смех, зато при дворе ты будешь важной персоной.
      - И опять же выскочкой.
      - Ошибаешься, милый. Патент-то вручу тебе не я, а король - причем по просьбе Маргариты. Ты понимаешь, что это значит?
      - Ну и что?
      - Вот глупенький! Всем известно, что Маргарита не раздает милости направо и налево, она благоволит лишь к тем, кого уважает, это непреложный факт.
      - Ты хочешь сказать...
      - Сообразил, наконец? Когда при дворе узнают, что ты назначен лейтенантом по ее личной просьбе, то сразу поймут, что она не просто терпит тебя из-за Матильды и ради нашей с ней дружбы, как это утверждают злые языки, - ведь никакая дружба не заставит ее сделать услугу несимпатичному ей человеку. Этим Маргарита покажет, что ты у нее в фаворе, что она уважает тебя; а раз так, то и отношение двора к тебе в корне изменится. Я здесь чужая, - в голосе Бланки явственно проступила грусть. Для сторонников короля я, прежде всего, жена графа Бискайского, для сторонников графа важно то, что я с ним не в ладах, и моя благосклонность ни тем, ни другим не указ. А Маргариту обожают все - и друзья, и враги; и ее любимцы здесь в почете хотя бы потому, что они ее любимцы. Вот, к примеру, твоя сестра. Около Матильды увиваются не только льстецы; ее дружбы добиваются также и порядочные девушки из богатых и знатных семей, а многие весьма достойные молодые люди не прочь жениться на ней. Так и ты, как только станет известно о твоем назначении...
      - Постой-ка! - вдруг всполошился Монтини. - Ведь я даже не рыцарь. Какой же из меня лейтенант?
      Бланка улыбнулась.
      - Будь покоен, за этим дело не станет. Хоть завтра я могу посвятить тебя в рыцари.
      - Ты?!
      - Ну да. А что тут такого? В конце концов, я графиня Нарбоннская, один из пэров Галлии, и мне уже шестнадцать лет.
      - Это что, шутка? - спросил Этьен.
      - Конечно, шутка, - сказала Бланка. - Я же не хочу, чтобы придворные насмешники измывались над тобой: дескать, заслужил рыцарские шпоры в постели. А если без шуток, то я попрошу кузена Аквитанского. Мы с ним добрые друзья, и он не откажет мне в этой услуге.
      Монтини пристально посмотрел ей в глаза.
      - А знаешь, дорогая, такой очаровательной женщине как ты опасно обращаться к Красавчику за услугой. Глядишь, он потребует благодарности на свой манер.
      И они весело расхохотались.
      9. ПОРУГАННАЯ
      После ухода Габриеля Матильда долго лежала на кровати, тупо уставившись невидящим взглядом в потолок. Ее охватило какое-то жуткое оцепенение. Ей отчаянно хотелось заплакать, но, несмотря на все старания, глаза ее оставались сухими, она не могла выдавить из себя ни единой слезинки. Тугой комок, что подступил было к горлу, так и застрял там намертво, не желая ни возвращаться обратно, ни вырываться наружу, и от этого на сердце ей становилось еще горче, еще тяжелее.
      Прошло довольно много времени, прежде чем Матильде удалось стряхнуть оцепенение. Она села в постели и медленно, будто в трансе, принялась сбрасывать с себя измятую, местами разорванную одежду. Раздевшись донага, Матильда тщательно вытерла кровь - и лишь тогда комок в ее горле, наконец, подался, слезы брызнули из ее глаз, и она безудержно зарыдала, горько оплакивая свою поруганную невинность, свои разрушенные иллюзии, свои безжалостно растоптанные мечты...
      Когда начал заниматься рассвет, Матильда, выплакав все слезы и оттого немного успокоившись, встала с постели, надела на себя чистую нижнюю рубаху и длинный пеньюар, вступила босыми ногами в тапочки и торопливо покинула комнату. Она больше не могла оставаться там, где над ней так жестоко наглумились, ей было страшно наедине со своими мыслями, и она решила пойти к Маргарите. Матильда знала, что накануне принцесса рассорилась с Рикардом, и посему надеялась застать ее в спальне одну или, в худшем случае, с Констанцей де Арагон. В последние два года Маргарита плохо засыпала сама и обычно, когда у нее не было мужчин, брала к себе в постель дежурную фрейлину - но при всем том ее отношения с девушками были совершенно невинными.
      По пути Матильда едва не столкнулась лицом к лицу с Филиппом и лишь в последний момент успела спрятаться в одной из неглубоких ниш в стене коридора.
      Филипп прошел мимо, не заметив ее. Белокурые волосы его были всклочены, щеки пылали алым румянцем; одет он был явно второпях и очень небрежно, а на губах его играла самодовольная ухмылка ловеласа, только что одержавшего очередную победу. На Матильду повеяло тонким ароматом духов, которыми пользовалась Маргарита, и запах этот ударил ей в ноздри так резко и неприятно, точно нашатырь. Бедняжка с трудом проглотила комок, что вновь подкатился ей к горлу, и до боли прикусила губу, из последних сил пытаясь унять очередной приступ рыданий. Как она была глупа и наивна, поверив его лживым речам о любви! Как жестоко он обошелся с нею!.. В его глазах она была лишь игрушкой - красивое личико, черные кудри, длинные стройные ножки, гибкий стан - одним словом, лакомый кусочек, вполне пригодный для развлечений, но не слишком ценный, чтобы им дорожить. Он с легким сердцем уступил ее своему дворянину, тут же выбросил ее из головы и отправился искать любви у другой...
      Когда Матильда вошла в спальню, Маргарита лежала ничком на кровати, уткнувшись лицом в подушку.
      - Ты что-нибудь забыл, Филипп? - нежно промурлыкала она, услышав тихий скрип двери.
      - Это я, сударыня, - дрожащим голосом отозвалась Матильда.
      - Ты? - Маргарита перевернулась набок и озадаченно взглянула на нее. - Что с тобой, душенька? Почему ты не спишь? У тебя такой измученный вид.
      - Ну... Да нет, ничего, сударыня. Просто... Просто я хочу побыть с вами.
      Принцесса вздохнула.
      - Боюсь, не к добру это, Матильда. Слишком уж часто ты набиваешься ко мне - смотри, как бы не начала всерьез интересоваться девчонками. Впрочем, ладно, оставим это. По правде говоря, я даже рада, что ты пришла. Иначе довелось бы будить Констанцу, а мне сейчас не шибко хочется видеть ее кислую мордашку. К тому же она пристает ко мне еще настойчивее, чем ты тоже мне порядочная!.. Ну, ложись, не стой, как вкопанная; только сперва подай мне рубашку, она должна валяться где-то там, возле тебя.
      Матильда подобрала с пола сей кокетливый наряд, скромно именуемый ночной рубашкой, и отдала его своей госпоже. Маргарита облеклась в полупрозрачную дымку, делавшую ее еще более соблазнительной, нежели в голом виде, а Матильда тем временем сбросила с ног тапочки, сняла с себя пеньюар и быстро юркнула под одеяло. Обхватив Маргариту за талию, она крепко прижалась к ней.
      - Ну вот! - с грустью произнесла принцесса. - Что я говорила! Пожалуй, тебе пора замуж.
      - Нет, - прошептала Матильда, зарываясь лицом на ее груди. - Не надо... Не хочу...
      - А что же ты хочешь? Остаться старой девой?
      - Не знаю, сударыня, я ничего не хочу. Я... Я хочу в монастырь!..
      - Ага! - выдохнула Маргарита с явным облегчением. - Понятненько! Она взяла Матильду за подбородок и подняла к себе ее лицо. - Коль скоро речь зашла о монастыре, значит ты влюбилась.
      Матильда густо покраснела и опустила глаза.
      - Так я угадала? - не унималась Маргарита. - И кто же он, этот счастливчик?.. Ну-ка, ну-ка! Ведь это Красавчик Филипп, верно? Отвечай!
      Матильда утвердительно кивнула и вдруг разразилась громкими рыданиями.
      - Да что же это такое, в самом деле? - растерялась принцесса. Прекрати реветь, успокойся. Объясни, наконец, что стряслось?
      - Он... Он... - начала было Матильда, но слезы помешали ей говорить.
      - Неужели он обидел тебя?!
      - Нет, не... не он... Это... это не о... он...
      - Не Филипп? А кто?
      - Это его... господин де... де Шеверни.
      - Господин де Шеверни? Тот приятный молодой человек, с которым ты проболтала весь вечер?
      - Д-да... Он...
      - И что же он сделал?
      - Он... он... Он оскорбил... оскорбил меня.
      - Оскорбил? Как?
      - Ну... Он... Он взял... взял и... и меня... оскорбил...
      - Боже правый! - вскричала Маргарита. - Он изнасиловал тебя?!
      - Д-да... да... - ответила Матильда и разрыдалась пуще прежнего.
      Разбуженная громкими причитаниями, в спальню заглянула горничная принцессы.
      - Госпожа...
      - Брысь! - прикрикнула на нее Маргарита.
      Она села, оперевшись спиной на подушки, подтянула ноги и положила голову Матильды себе на колени.
      - Поплачь, девочка, поплачь, милая, - нежно приговаривала она, гладя ее по спине и волосам. - Плачь, сколько можешь, постарайся хорошенько выплакаться, тогда станет не так больно... Ах, он негодяй, подонок! Мерзкий насильник! Да я ему... Я покажу ему, где раки зимуют, подлецу такому. Ой, и покажу - чтоб другим неповадно было. Он у меня попляшет, помяни мое слово. Так получит, что после этого ад ему раем покажется. Ублюдок поганый! Блудливый сын гиены и шакала... Нет, это уму непостижимо! С виду такой вежливый и обходительный, такой кроткий и застенчивый молодой человек - и на тебе! - Маргарита тяжело вздохнула. - Как плохо я знаю мужчин!..
      Чуть погодя, Матильда принялась рассказывать принцессе о своих злоключениях, сдабривая каждую фразу обильным потоком слез, так что к концу повествования она наплакалась всласть и приутихла. Маргарита слушала не перебивая; затем, когда Матильда умолкла, она вновь легла и привлекла девушку к себе.
      - Бедняжка ты моя глупенькая! Разве ты не понимаешь, что сама напросилась!
      - О да, сударыня, прекрасно понимаю. Я полностью отдаю себе отчет в том, что эта справедливая кара Божья за мои грехи, за мою развратность.
      - За что, за что?! - изумилась Маргарита. - Какие еще грехи? Какая развратность? Да ты в своем уме, детка?!
      - Это правда, сударыня, - серьезно отвечала Матильда. - Я уже согрешила в мыслях, я поддалась соблазнам Искусителя. Я развратна своими помыслами.
      - Бред собачий! Попридержи эту религиозную чушь для падре Эстебана, с ним вы разберетесь, что к чему, совершила ли ты грех или нет, а мне мозги не пудри. Не о том сейчас речь. Вы с господином де Шеверни оба хороши; я даже затрудняюсь определить, кто из вас больше виноват. Парень влюбился в тебя до умопомрачения, совсем потерял голову, а ты еще провоцировала его. Ну разве можно так обращаться с человеком, у которого крыша поехала? Вместо того чтобы посочувствовать ему, проявить жалость, сострадание, ты откровенно издевалась над ним, и, подозреваю, еще почище, чем рассказала мне. Уж если ты в чем-то и согрешила, так это нарушила заповедь господню не искушать ближнего своего. Филипп, кстати, тоже издевался надо мной, но с определенным умыслом - чтобы я сама бросилась ему на шею. У него и в мыслях не было довести меня до белого каления, а затем попросту отшить... Черт возьми! Да попытайся он отколоть нечто подобное, я бы живо позвала стражу, велела привязать его к кровати и... - Маргарита прокашлялась. Ладно, оставим это. Вернемся к нашим баранам... Гм, и в самом деле к баранам, вернее, к барашкам - к двум маленьким, глупеньким барашкам. Я, право, ума не приложу, что мне с вами делать - с тобой и господином де Шеверни. Во время приема, надобно сказать, он произвел на меня очень приятное впечатление...
      - Он негодяй, - сонно промямлила Матильда, крепче прижимаясь к принцессе. - Господи, как я ненавижу его... И Красавчика ненавижу - он обманщик и подлец... Все мужчины подлецы... лжецы... Я их всех ненавижу...
      - Ну-ну-ну! - посуровела Маргарита. - Ты это брось! Без мужчин жизнь была бы скучна. Кого тогда прикажешь любить? Девчонок? Нет уж, уволь... Ах, душенька, ну и наделала ты мне хлопот со своим неистовым поклонником. Как же теперь поступить с ним? Примерно наказать его, что ли? Можно, конечно, это напрочь выбьет дурь из его глупой башки - но ведь больно ударит и по тебе. Поди тогда найди себе приличного мужа. Как там ни крути, а ты у нас, почитай, из самых низов. Даже если я соберу для тебя царское приданное, вряд ли какой-нибудь уважающий себя барон позарится... Нет, вру! Один точно позарится. И не простой барон, а виконт. Но, боюсь, моя идея не придется тебе по нутру. А, Матильда?
      Девушка не ответила. Измученная переживаниями столь бурной ночи, она, наконец, успокоилась и забылась в глубоком сне, тихо посапывая маленьким носиком; губы ее тронула слабая, еле заметная улыбка. Она была так восхитительно красива, что Маргарита не удержалась и поцеловала ее.
      - Спи, моя детка, спи, дорогая. И пусть сон принесет тебе облегчение...
      Принцесса закрыла глаза, мысленно возвращаясь в объятия Филиппа, тотчас кровать под ней будто провалилась, какое-то неведомое течение подхватило ее и быстро понесло сквозь густеющий туман дремоты в самую пучину сладких грез.
      А за окном уже светало, и чистое безоблачное небо, веселое и жизнерадостное пение птиц предвещали наступление погожего солнечного дня.
      10. ПОХОДЯ РЕШАЕТСЯ СУДЬБА МАТИЛЬДЫ, А ФИЛИПП НАЧИНАЕТ
      ПОНИМАТЬ, ЧТО ЯВНО ПОСПЕШИЛ С ПЕРЕОЦЕНКОЙ ЦЕННОСТЕЙ
      Молоденький паж провел Филиппа на крытую террасу с видом на дворцовый парк, где при хорошей погоде Маргарита имела обыкновение завтракать, а порой и обедать в узком кругу друзей. На этот раз за круглым обеденным столом компанию ей составляли две постоянные ее сотрапезницы - Бланка и Жоанна, а также Этьен де Монтини, занявший место своей сестры, которая по вполне понятным причинам сегодня отсутствовала.
      Пустовало и кресло справа от Маргариты - с начала июня и вплоть до последнего дня его неизменным хозяином был Рикард Иверо, уже вошедший в историю наваррского двора как виновник самого продолжительного увлечения принцессы за все шесть лет ее сексуального "стажа". Но сегодня Маргарита не пригласила его к себе; также не предвиделось присутствие на обеде сестры Рикарда, Елены.
      Когда появился Филипп, Маргарита, и до того несказанно удивившая Бланку и Жоанну бесконечными проволочками с началом обеда, отколола нечто вообще из ряда вон выходящее - она встала из-за стола и почти бегом бросилась ему навстречу.
      - А вот и наш милый принц, - проворковала она, глядя на него с откровенным восхищением. - Вы уж не взыщите, что мы начали без вас...
      - Э, нет, принцесса, - живо возразил Филипп. - Так не пойдет. Ведь это я должен просит у вас прощения, что опоздал. - Он галантно поцеловал ее руку и почтительным кивком приветствовал остальных присутствующих. - Во всем виноват мой паж. Я сказал ему, что меня ни для кого нет, имея в виду моих придворных. Но он понял эти слова буквально и целых полчаса заговаривал зубы вашему посланнику, в то время как я беседовал с... мм... с одним из моих дворян - о чем я рассчитываю потолковать с вами несколько позже.
      - Да, - кивнула Маргарита. - Об этом мы непременно поговорим - но чуть позже. А пока, прошу вас к столу, кузен. Присоединяйтесь к нашей компании, отобедайте. Вы, кстати, почти не опоздали - только что нам подали первые блюда.
      Бланка с трудом подавила ироническую улыбку: да, почти - если, конечно, не принимать во внимание получасовой задержки в связи с его "почтинеопозданием".
      Филипп расположился в кресле Рикарда Иверо, первым делом отпил из кубка глоток вина... и тут же поперхнулся, когда Маргарита больно ущипнула его за бедро. Он, впрочем, ожидал какого-нибудь интимного знака внимания с ее стороны, наподобие нежного пожатия руки под столом или потирания ножкой о его ногу, но эта выходка принцессы прямо-таки потрясла его.
      "Ты что, милочка, спятила? - будто говорил ей укоризненный взгляд Филиппа. - Умерь-ка свой пыл".
      Маргарита зарделась и в смущении потупила глаза. На губах Бланки заиграла ехидная усмешка. По всей видимости, она догадалась, в чем дело, и уже открыла рот с явным намерением отпустить колкость в адрес кузины, однако Филипп был начеку. Он торопливо сказал:
      - Направляясь к вам, я заметил на площади римские флаги и штандарты. Вы не знаете, с какой это стати, принцесса? Неужели прибыл император?
      Маргарита с благодарностью взглянула на него и ответила:
      - Нет, только консул Гай Орсини Калабрийский с известием о приближении императорского поезда. Самого Августа Юлия мы ожидаем к вечеру.
      - Ах да, теперь вспомнил. Утром меня пытались разбудить по поручению отца, но спросонку я заявил, что и сотня консулов не помешают мне выспаться всласть.
      - Еще бы! - едко заметила Бланка. - Ведь вы так утомились.
      Филипп озадаченно уставился на нее. Эти симптомы были ему хорошо знакомы. В дурном расположении духа Бланка становилась крайне язвительной, и горе тому, кто подвернется ей под горячую руку (вернее, острый язычок), да еще и осмелится пререкаться с нею.
      "Вот как! - подумал Филипп. - Вижу, ты очень привязана к Матильде."
      - Вы правы, кузина, - с готовностью согласился он, лишая, таким образом, Бланку повода для дальнейших злых острот. - Я в самом деле чувствовал себя уставшим, и даже приезд императора не заставил бы меня встать с постели... Однако постойте! Коль скоро Август Двенадцатый лично приезжает за своей невестой, то и венчание должно состояться сразу же после передачи.
      Маргарита пожала плечами.
      - Ясное дело! Ведь в противном случае итальянские ханжи-патриции лопнут от негодования: ах, какое вопиющее нарушение правил приличия, подумать только! Венчание назначено на десятое число - на десятое сентября, разумеется...
      - Очень существенное уточнение, - съязвила Бланка. - Не то кузен подумал бы, что на десятое декабря.
      Маргарита бросила на нее быстрый взгляд и продолжала:
      - Так вот, десятого сентября Август Юлий и Нора повенчаются здесь, в Памплоне, в соборе Пречистой Девы Марии, а уже на следующий день утром отправятся в Рим, где по их прибытии состоится коронация новой королевы Италии.
      - Можно подумать, - вставила Бланка, - что до их прибытия.
      - А можно подумать, - раздраженно ответила Маргарита, - что у тебя больше неприятностей, чем у меня, что я меньше твоего переживаю за Матильду. Что, в конце концов... Это же ребячество, кузина! Постыдись! Ты ведь не девчушка малая.
      К удивлению Филиппа, Бланка не огрызалась и даже попросила прощения за несдержанность, хотя видно было, что она очень расстроена.
      "Взрослеет", - отметил он с умилением отца, в один прекрасный день обнаружившего, что его дочь из нескладного подростка превратилась в очаровательную юную девушку.
      После этого инцидента разговор за столом увял и лишь изредка молодые люди обменивались скупыми бессодержательными репликами. Когда, наконец, подали десерт, Жоанна, не любившая сладкого, молча поднялась со своего места.
      - Ты уже уходишь? - спросила ее Маргарита.
      - Пожалуй, да. Если я не ошибаюсь, у вас намечается разговор не для чужих ушей.
      - А разве ты чужая? - не так чтобы очень настойчиво, скорее ради проформы, запротестовала принцесса. - Оставайся. Мы люди честные, откровенные, нам нечего от тебя скрывать.
      - Однако я пойду.
      Маргарита небрежно передернула плечами.
      - Воля твоя, сестренка. И пожалуйста - про Рикарда никому ни слова. Передай Александру, что если он станет болтать...
      - Не надо угроз, Маргарита. Я просто попрошу его молчать. Меня он послушается.
      - Вот и хорошо.
      Проводив Жоанну взглядом, Маргарита повернулась к Филиппу.
      - Представьте, кузен! Этот бешеный идиот...
      - Сиречь виконт Иверо? - усмехнулся Филипп, по достоинству оценив такую оригинальную характеристику бывшего любовника принцессы. - И что же с ним приключилось?