Олег АВРАМЕНКО
      МАРГАРИТА НАВАРРСКАЯ
      Инне Боженовой,
      солнышку ясному.
      1. ГАБРИЕЛЬ ТЕРЯЕТ ГОЛОВУ, А СИМОН ПРОЯВЛЯЕТ
      НЕОЖИДАННУЮ ПРОНИЦАТЕЛЬНОСТЬ
      - Безобразие! - недовольно проворчал Гастон Альбре, развалясь на диване в просторной и вместе с тем уютной гостиной роскошных апартаментов, отведенных Филиппу во дворце наваррского короля.
      - Еще бы, - отозвался пьяненький Симон де Бигор. - Это очень даже невежливо.
      Он сидел на подоконнике, болтая в воздухе ногами. Рядом с ним находился Габриель де Шеверни, готовый в любой момент подстраховать друга, если тому вдруг вздумается выпасть в открытое окно.
      Последний из присутствующих, Филипп, стоял перед большим зеркалом и придирчиво изучал свое отражение.
      - Что невежливо, это уж точно, - согласился он. - Госпожа Маргарита решила сразу показать нам свои коготки.
      - Пора бы уж обломать их, - заметил Гастон. - возьмешься за это дело, Филипп?
      Филипп задумчиво улыбнулся.
      - Может быть и возьмусь.
      Все четверо только что возвратились c торжественного обеда, данного королем Наварры по случаю прибытия гасконских гостей, и на который Маргарита явиться не соизволила, ссылаясь на отсутствие аппетита. Именно по этому поводу Гастон и Симон выражали свое неудовольствие. Филиппа же возмутила главным образом бесцеремонность принцессы: ведь ей ничего не стоило придумать более подходящий и менее вызывающий предлог - скажем плохое самочувствие.
      "Своенравная сучка, - думал он. - И вздорная. Очень вздорная, раз с такой легкостью пренебрегла дворцовым этикетом и элементарными правилами хорошего тона, лишь бы досадить претенденту на ее руку. Поставить его на место, продемонстрировать свою независимость и полное безразличие к нему. "Оставь надежду всяко..." Впрочем, нет. Будь я ей совершенно безразличен, она бы не стала выкидывать такие штучки".
      При зрелом размышлении Филипп пришел к выводу, что выходка Маргариты свидетельствует скорее о крайнем раздражении, обиде и даже уязвленной гордости. И причиной этому, вне всякого сомнения, был он. Вероятно, подумал Филипп, Маргарита все-таки решила остановить свой выбор на нем - и теперь досадует из-за этого, чувствует себя униженной, потерпевшей поражение. Тогда ее отсутствие на обеде, да еще под таким смехотворным предлогом, что бы там не говорил Альбре, очень хороший знак. Филипп добродушно улыбнулся своему отражению в зеркале и дал себе слово, что в самом скором времени он заставит Маргариту позабыть о досаде и унижении, которые она испытывает сейчас.
      - Да перестань ты глазеть в это чертово зеркало! - раздраженно произнес Гастон. - Вот еще франт - все прихорашивается и прихорашивается! И так уже смазлив до неприличия. Ну прямо как девчонка.
      Филипп перевел на кузена кроткий взгляд своих небесно-голубых глаз.
      - И вовсе я не прихорашиваюсь.
      - Ну так любуешься собой.
      - И не любуюсь.
      - А что же?
      - Думаю.
      - И о чем, если не секрет?
      Какое-то мгновение Филипп колебался, затем ответил:
      - А вдруг Маргарита окажется выше меня? Ведь не зря же меня прозвали Коротышкой, я действительно невысок ростом.
      - Для мужчины, - флегматично уточнил Габриэль.
      - Зато она, говорят, высокая для женщины.
      - Вот беда-то будет! - ухмыльнулся Гастон. - Настоящая трагедия.
      - Ну, насчет трагедии ты малость загнул, - сказал Филипп. - Однако...
      - Однако в постели с высокими женщинами ты чувствуешь себя не очень уверенно, - закончил его мысль Гастон. - Уж эти мне комплексы! Право, не понимаю: какая, собственно, разница, кто выше? Лично меня это никогда не волновало.
      Филипп смерил взглядом долговязую фигуру кузена и хмыкнул.
      - Ясное дело! Вряд ли тебе доводилось заниматься любовью с двухметровыми красотками.
      Альбре хохотнул.
      - Твоя правда, - сдался он. - Об этом я как-то не подумал. По видимому, не суждено мне узнать, каково это - трахать бабу, что выше тебя.
      Филипп брезгливо фыркнул. Несмотря на свой большой опыт по этой части (а может, и благодаря ему), он всячески избегал вульгарных выражений, когда речь шла о женщинах, и без особого восторга выслушивал их из чужих уст.
      Симон, который все это время сидел на подоконнике, размахивая ногами и что-то мурлыча себе под нос, вдруг проявил живейший интерес к их разговору.
      - А что? - спросил он у Филиппа. - Ты собираешься переспать с Маргаритой?
      Филипп ничего не ответил и лишь лязгнул зубами, пораженный нелепостью вопроса.
      Гастон в изумлении уставился на Симона.
      - Подумать только... - сокрушенно пробормотал он. - Хотя я знаю тебя почитай с пеленок, порой у меня создается впечатление, что ты строишь из себя идиота. Нет-нет, я уверен, что это не так, но впечатление, однако, создается. Не стану говорить за других, но лично для меня нет ничего удивительного в том, что Амелина погуливает на стороне. Еще бы! C таким-то мужем...
      Симон покраснел от смущения и часто захлопал ресницами.
      - Ты меня обижаешь, Гастон. Ну, не догадался я, ладно, всякое бывает. Как-то не думал об этом раньше, вот и все.
      - А что здесь думать, скажи на милость? Прежде всего, Филипп собирается жениться на Маргарите, и потом... Да что и говорить! Это же так безусловно, как те слюнки, что текут у тебя при мысли о вкусной еде. Разве не ясно, что коль скоро такой отъявленный бабник, как наш Филипп, заявился в гости к такой очаровательной шлюшке, как Маргарита, то без перепихона между ними уж никак не обойдется.
      - А может, все-таки ОБОЙДЕМСЯ без "перепихона"? - вежливо осведомился Филипп.
      - Что?.. А-а, понятно! Не очень, кстати, удачный каламбур. - Гастон усмехнулся и тряхнул головой. - Чертова твоя деликатность! Просто уму непостижимо, как в тебе только уживаются ханжа и распутник.
      Филипп хотел было ответить, что распущенность распущенности рознь и что разборчивость в выражениях еще не ханжество, но как раз в это мгновение дверь передней отворилась и в гостиную заглянул принцев паж д'Обиак - светловолосый паренек тринадцати лет с вечно улыбающимся лицом и легкомысленным взглядом красивых бархатных глаз.
      - Монсеньор...
      - Ты неисправим, Марио! - раздраженно перебил его Филипп. - Пора уже научиться стучать в дверь.
      - Ой, простите, монсеньор, - извиняющимся тоном произнес паж, тщетно пытаясь изобразить глубокое раскаяние, которое вряд ли испытывал на самом деле. - Совсем из головы вылетело.
      - Это не удивительно, - прокомментировал Гастон. - У тебя, парень, только ветер в голове и гуляет.
      - Совершенно верно, - согласился Филипп. - Я держу его у себя лишь потому, что он уникален в своей нерадивости... Так чего тебе, Марио?
      - Здесь одна молодая дама, монсеньор. Говорит, что пришла к вам по поручению госпожи принцессы.
      - Вот как! - оживился Филипп. - Что ж, пригласи ее. Не гоже заставлять даму ждать, тем более, если она - посланница принцессы.
      Он устроился в широком кожаном кресле, скрестил ноги и напустил на себя величественный вид.
      Марио шире распахнул дверь и отступил вглубь передней.
      - Прошу вас, сударыня.
      Спохватившись, Гастон второпях принял сидячее положение. Симон соскочил с подоконника, правда, не совсем удачно, и чтобы удержаться на ногах, вынужден был вцепиться Габриелю в плечо. Но тот, казалось, даже не почувствовал этого. Точно молния пригвоздила его к месту, едва лишь он увидел стройную черноволосую девушку в нарядном платье из темно-синего бархата, которая плавной поступью вошла в гостиную и склонилась перед Филиппом в почтительном реверансе. Пульс бешено застучал у него в висках, а на лбу выступила испарина. Раньше Габриель считал, что в таких случаях людей непременно бросает в жар - его же зазнобило. Он прислонился к стене, пытаясь выровнять дыхание, и во все глаза смотрел на Нее - девушку, что воплотила в себе все его самые сокровенные мечты; ту, которую он ждал с тех самых пор, когда впервые осознал себя мужчиной. Он был убежден, что всегда представлял Ее именно такой, до мельчайшей черточки такой, какой Она оказалась на самом деле, и подтвердить или же опровергнуть это теперь не представлялось возможным, ибо туманный, загадочный образ Идеальной Возлюбленной уже приобрел в его воображении черты реально существующей женщины.
      Однако сама девушка не обратила на Габриеля ни малейшего внимания. Казалось, она вообще не заметила никого из присутствующих, за исключением Филиппа, и, краснея от смущения, глядела на него со стыдливым восхищением и благоговейным трепетом.
      Филипп тоже не оставался равнодушным к юной красавице. Он даже сделал движение, как будто собирался встать с кресла, но потом все же передумал. С лица его напрочь исчезло высокомерное выражение, уступив место благодушному умилению, а в глазах зажглись похотливые огоньки. Он непроизвольно облизнул губы и спросил:
      - Мой паж не ошибся? Вас прислала госпожа Маргарита - или сама богиня красоты Афродита?
      Гастон Альбре коротко хохотнул. А девушка в смятении улыбнулась и застенчиво произнесла:
      - Я пришла с поручением от госпожи принцессы, монсеньор.
      Ее нежный и мелодичный, как серебряные колокольчики, голос сразил Габриеля наповал. И тогда он понял, что, несмотря ни на что, даже если на поверку она окажется испорченной и развращенной, даже если за этой ангельской внешностью кроется черная, порочная душа - он все равно будет любить ее и только ее. Впрочем, Габриель ничуть не сомневался, что она само совершенство.
      - Ее высочество, - между тем продолжала девушка, - весьма сожалеет о случившемся...
      - Это насчет обеда? - уточнил Филипп.
      "Ага! - удовлетворенно подумал он. - Стало быть, она идет на попятную".
      - Да, монсеньор. Сегодня госпожа была не в духе... плохо себя чувствовала... и так получилось. Поэтому она приносит вам свои извинения и выражает надежду, что не очень обидела вас, ваших друзей и родственников.
      Филипп изобразил искреннее изумление.
      - Обидела? Да ради Бога! У меня даже в мыслях ничего подобного не было. Если госпожа принцесса не явилась на обед, значит она имела основания так поступить. И не мне судить о том, достаточны они или нет. Так ей и передайте.
      Гастон тихонько фыркнул.
      - Каков лицемер, а?
      Девушка вновь улыбнулась.
      - Хорошо, монсеньор, так я и передам ... И вот еще что...
      - Да?
      - Сегодня вечером у госпожи принцессы собираются молодые дворяне и дамы, попросту говоря, состоится небольшой прием. Ее высочество просила передать, что будет рада, если вы и ваши друзья окажете ей честь своим присутствием на приеме.
      "Так-так-так, - подумал Филипп. - Это еще лучше, чем я ожидал. Вечер в сравнительно узком кругу, интимная обстановка... Но черт! Какая прелестная девчушка! Неужто Маргарита умышленно подставила ее, чтобы отвлечь мое внимание от своей персоны? Гм, должен признать, что отчасти ей это удалось..."
      - И когда состоится прием?
      - Через час после захода солнца, то бишь около восьми. Ее высочество пришлет за вами своих пажей.
      - Прекрасно.
      После этого в гостиной воцарилось неловкое молчание. Девушка робко смотрела на Филиппа, смущенно улыбаясь; он же откровенно раздевал ее взглядом.
      Бледный, как покойник, Габриель до крови искусал себе нижнюю губу, совершенно не чувствуя боли. Симон озадаченно косился на него и украдкой вздыхал. Несмотря на свою инфантильность и несообразительность, он был натурой утонченной, склонной к состраданию.
      Гастон с равнодушным видом сидел на диване и исподволь ухмылялся. Он-то и заговорил первым:
      - Между прочим, барышня. Вы мне кого-то напоминаете. Вот только не вспомню, кого именно.
      - Простите, монсеньор? - встрепенулась девушка. - Ах да! Возможно, вы знаете моего брата, Этьена де Монтини?
      - Точно-точно, он самый, этот повеса... Так, стало быть, вы его младшая сестра - Матильда, если не ошибаюсь?
      - Да, монсеньор, Матильда. Матильда де Монтини.
      - Красивое у вас имя, - сказал Гастон. - И вы тоже красивая. Необычайно красивая. Правда, Филипп?
      Тот утвердительно кивнул и одарил Матильду обворожительной улыбкой. Щеки ее из розовых сделались пунцовыми, она в замешательстве опустила глаза.
      - Вы очень любезны, господа...
      Гастон поднялся с дивана и расправил плечи.
      - Ну, ладно, пойду предупрежу наших ребят, чтобы были готовы к восьми часам.
      - Правильно! - обрадовался Филипп. - Обязательно предупреди. И вы, Симон, Габриель, тоже ступайте - переоденьтесь, отдохните немного.
      Обречено вздохнув, Габриель направился к выходу. Симон же, напротив, не сдвинулся с места.
      - А зачем? - спросил он. - Мне и здесь хорошо. Одет я очень даже прилично и чувствую себя превосходно.
      - В таком случае, - нетерпеливо произнес Филипп, - разыщи Эрнана.
      - Но ведь Гастон...
      - Гастон предупредит тех, кто сейчас находится в своих покоях. А Эрнан, по всей видимости, осматривает винные погреба. Когда мы уходили с обеда, он что-то втолковывал королевскому кравчему.
      - И ты предлагаешь мне тащиться черт знает куда? - искренне возмутился Симон. - В какие-то погреба, пусть даже винные! Нет уж, спасибочки, как-нибудь обойдусь. Это работа для слуг.
      - Вот и пошли своего слугу.
      - А у твоего Гоше что, ноги отсохли?
      - Наверно, я пойду, монсеньор, - нерешительно произнесла Матильда, однако пылкий взгляд Филиппа приковал ее к месту.
      - Ну, все, хватит! - объявил Альбре. - Прения окончены. Ты сам выйдешь, Симон, или мне взять тебя на руки?
      Трезво оценив реальное соотношение сил, Симон счел лучшим повиноваться и неохотно последовал за Габриелем.
      - Вот ты какой! - обиженно пробормотал он.
      - Да, я такой! - Гастон плотно затворил за собой дверь и добавил: Ну ты и дурачина, дружок!
      Стоявший в углу передней Марио д'Обиак (он только что отпрянул от двери, возле которой подслушивал разговор в гостиной) издал короткий смешок. Габриель исподлобья бросил на него хмурый взгляд и торопливо вышел в коридор.
      - Что-то он не в духе, - тихо заметил Гастон, выходя следом. Объелся, видать.
      Симон хмыкнул.
      - А кто-то еще называет меня дурачком, - прошептал он себе под нос. Чья бы корова мычала...
      - Что ты говоришь?
      - Да так, ничего особенного... Эй, Габриель! - повысил голос Симон. Куда ты так спешишь? Обожди, пойдем вместе.
      Весь путь от апартаментов Филиппа до покоев, отведенных под жилье для знатных гасконских дворян, они прошли молча. Возле своей двери Симон остановился и взял Габриеля за локоть.
      - Загляни ко мне на минуту, ладно?
      Тот безразлично кивнул.
      - Не забудь про Эрнана, - бросил на ходу Гастон.
      - Иди-иди. Будь спокоен, не забуду.
      Симонова квартира состояла из двух жилых комнат, одна из которых была спальней, другая - чем-то вроде прихожей, а также передней, где за тонкой перегородкой находилось крохотное помещеньице для личного слуги. Войдя в прихожую, Габриель плюхнулся в ближайшее кресло и тупо уставился в противоположную стенку. Симон первым делом осмотрел свое жилище и обнаружил, что все его вещи уже разобраны и аккуратно разложены по шкафам и сундукам, повсюду царит отменный порядок, а на столике в прихожей стоит полный кувшин красного вина. Он похвалил своего камердинера за проявленную расторопность и отправил его на поиски Шатофьера.
      Когда слуга ушел, Симон наполнил два кубка вином, протянул один Габриелю и устроился в кресле напротив него.
      Габриель залпом осушил свой кубок и даже не поморщился. Симон укоризненно показал головой.
      - Ну? - произнес он, медленно потягивая вино. - Так вот и будешь сидеть, сложа руки? А между тем Филипп пытается соблазнить даму твоего сердца. И вряд ли он встретит должный отпор с ее стороны.
      Габриель судорожно сглотнул и закашлялся.
      - О чем ты толкуешь?
      - Да брось ты! - отмахнулся Симон. - Меня не проведешь. Может, я прост и наивен, но отнюдь не толстокож. За толстой кожей обращайся к Гастону, этого добра у него навалом. Он так и не понял, что с тобой происходит.
      - А ты понял?
      - Конечно! Я же все видел.
      Габриель промолчал. Симон пытливо смотрел на него и покачивал головой. Наконец, Габриель сообразил, что молчанием он только усугубляет возникшую неловкость, с трудом оторвал взгляд от своих башмаков и, стараясь придать своему голосу как можно больше безразличия, осведомился:
      - Ну и что ты видел?
      В его безразличии было столько наигранности и неискренности, что Симон фыркнул.
      - Ой, прекрати, друг! Из тебя никудышный лицемер. Ты с самого начала пялился на эту девчушку так, будто собирался изжарить ее и съесть. Причем ни с кем не делясь. - Он немного помолчал, затем добавил: - Это я так, в шутку сказал. А если серьезно, то ты меня обижаешь.
      - Обижаю?
      - А разве нет? Разве не обидно, когда тебя принимают за дурачка, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца?
      - Ошибаешься, Симон. Я вовсе не считаю тебя дурачком.
      - Однако считаешь, что меня легко обмануть. Черта с два! Не такой уж я наивный простачок! Сколько бы ты не убеждал меня, что равнодушен к... как бишь ее зовут?.. ага! - к Матильде де Монтини, - я этому вовек не поверю. Потому что ты влюблен в нее. Это так же верно, как и то, что Филипп собирается ее... гм... имеет относительно ее вполне определенные намерения, с которыми ты решительно не согласен. И тебя приводит в отчаяние мысль о том, что сейчас они остались наедине и...
      Габриель резко вскочил на ноги; щеки его вспыхнули густым румянцем.
      - Прекрати, Симон! Ты преувеличиваешь.
      Тот с сомнением покачал головой.
      - Так-таки и преувеличиваю?
      - Да. Не буду скрывать, она мне понравилась, даже очень понравилась. Но чтобы влюбиться... Да что и говорить! Я ведь ничего не знаю про нее кто она такая, что из себя представляет. Ну, сам подумай: разве можно полюбить человека, совершенно не зная его?
      Симон допил вино, поставил бокал на стол и возвратился в свое кресло.
      - Извини, Габриель, - сказал он. - Я ошибался. У тебя и в мыслях не было обманывать меня...
      - Я же говорил тебе...
      - Погоди, друг, я еще не закончил. Ты и в самом деле не обманываешь меня - потому что обманываешь себя. Со мной тоже такое бывает, в частности, когда дело касается Амелины. Она врет мне напропалую, и я знаю это, и она знает, что я знаю. Однако мы оба делаем вид, что не знаем ничегошеньки: я - о том, что она врет мне, она - что я знаю, что она врет. Мало того, мы не просто делаем вид; я пытаюсь убедить себя в том, что Амелина говорит правду, а она - что я принимаю ее ложь за чистую монету. Странно, не так ли? Эрнан как-то сказал мне, что это в порядке вещей, что человеку свойственно обманывать не только других, но и самого себя - и, прежде всего, себя. Дескать, трудно быть честным перед другими, но быть всегда и во всем честным перед собой - мучительно. Не знаю, возможно, он прав. Во всяком случае, я лично не могу обойтись без того, чтобы время от времени не солгать себе. Так жить становится легче. Безмятежнее, что ли.
      Габриель слушал Симона с нарастающим изумлением.
      "Этого еще не хватало! - удрученно подумал он. - Уж если и наш простачок Симон ударился в философию, то дело явно дрянь".
      - Вот так и ты, - между тем продолжал Симон. - Пытаешься внушить себе, что эта девушка ничего для тебя не значит, выдумываешь всякие нелепые отговорки, вроде: "я же не знаю ее". Глупости все! Это чтобы подружиться с человеком, надо хорошо знать его, но чтобы влюбиться необязательно, порой достаточно бывает и одного взгляда. Именно так случилось с тобой, однако в силу известных нам обоим причин ты испугался и прибегнул к самообману. Не возражаю - быть может, ты сделал разумный выбор. Ведь не исключено, что сейчас, в это самое мгновение, Филипп завлек Матильду в свою спальню... Согласись, на такие дела он скор и времени зря не теряет... Итак, они оказались в спальне, он резкими, похотливыми движениями срывает с нее одежду, она обхватывает руками его шею, их губы сливаются в поцелуе, а тем временем его руки скользят по ее бедрам, раздвигая ей ноги...
      Тут Симона прервал жуткий, пронзительный вой. От неожиданности он даже не сразу сообразил, что это взвыл Габриель. Где-то с минуту они молча смотрели друг на друга. Взгляд Габриеля был исполнен боли и отчаяния. Наконец, он с тихим стоном упал в кресло и утомленно произнес:
      - А я и не думал, что ты можешь быть таким жестоким.
      - Я, конечно, приношу свои извинения, - ответил Симон. - Но это было необходимо.
      - Необходимо? Зачем?
      - Чтобы растормошить тебя. Побудить к решительным действиям.
      - К каким же?
      Симон передернул плечами.
      - Это я оставляю на твое усмотрение. Не в пример мне, ты смышлен и находчив. Тут тебе и карты в руки.
      Габриель энергично взъерошил волосы.
      - О Боже! Ну что, что я могу сделать?
      - Прежде всего, помешай Филиппу сейчас, - посоветовал Симон. - А дальше видно будет.
      - Но как я могу ему помешать? - с горечью произнес Габриель.
      - Гм... Видать, ты и в правду потерял голову. Разве я не ясно сказал: ПОМЕШАТЬ. Прийти и помешать. Внахалку. Хотя бы так, как пытался сделать я, по собственной инициативе. К сожалению, Гастон ничего не понял и, естественно, принял сторону Филиппа.
      Габриель удивленно поднял брови.
      - Так значит, ты...
      - Ясное дело! А ты что, думал, я просто дурачусь?
      - По правде говоря, да.
      - Вот и ошибся. Я собирался пререкаться с Филиппом до тех пор, пока Матильда не почувствовала бы себя неловко и не убралась восвояси. Дурак, не додумался обвинить их в стремлении остаться наедине - тогда бы она быстрехонько умоталась. - Симон сокрушенно покачал головой, - И все-таки я тугодум... Ну, так что решить? Пойдем к Филиппу или махнешь на все рукой? Последнее, кстати, тоже неплохое решение. Пускай он всласть позабавится с нею, пока она не надоесть ему - держу пари, долго ждать не придется. В конце концов, ее не убудет. Вряд ли она девственница; боюсь, эта добродетель при дворе Маргариты не в почете. К тому же нет худа без добра - с Филиппом твоя Матильда наберется немного опыта, научится некоторым штучкам, которые, возможно, придутся тебе по вкусу...
      - Это ты по своему опыту судишь? - едко осведомился Габриель, Насчет некоторых штучек...
      - Увидев кислую мину на лице Симона, он злорадно ухмыльнулся. - Это я так, в шутку сказал - чтоб жизнь тебе медом не казалась. Хватит меня раззадоривать, я уже завелся... Да, вот еще что. Когда Гастон станет называть тебя дурачком, не верь ему. Это неправда.
      Симон застенчиво улыбнулся.
      - А я и не верю.
      2. ГРЕХОПАДЕНИЕ МАТИЛЬДЫ ДЕ МОНТИНИ
      Когда дверь за Гастоном Альбре затворилась, Филипп ласково обратился к Матильде:
      - Прошу садиться, барышня. Выбирайте, где вам удобнее. - Он заговорщически подмигнул ей, всем своим видом показывая, что самое удобное место у него на коленях. - Официальная аудиенция закончена и нам больше нет нужды следовать протоколу.
      - Благодарю вас, монсеньор, вы очень милы, - смущенно ответила девушка. - Но лучше я постою. Тем более, что мне, пожалуй, пора возвращаться к госпоже.
      - Тогда я тоже постою, - сказал Филипп, поднимаясь с кресла. - И кстати, я вас еще не отпускал.
      - Да, монсеньор?
      - Я хотел бы узнать, кто будет присутствовать на сегодняшнем приеме. Из знати, разумеется.
      - Ну, прежде всего, госпожа Бланка Кастильская. Не исключено, что будет и ее брат, дон Фернандо.
      - Вот как! - удивился Филипп. - Граф Уэльва уже приехал?
      - Да, монсеньор. Ее высочество как раз давала мне поручение, когда ей доложили о прибытии господина принца.
      - Гм. А мне казалось, что он должен сопровождать свою сестру, принцессу Нору.
      - Госпожа Элеонора приедет несколько позже, вместе со старшим братом, королем доном Альфонсо.
      - Даже так! Ну что же... Итак, на приеме будут принцесса Бланка, и возможно, граф Уэльва. Еще кто?
      - Госпожа Жоанна, сестра графа Бискайского.
      - А сам граф?
      - Нет, он не... мм... Вчера поздно ночью он только возвратился с Басконии, и у него накопилось много неотложных дел.
      "Ясненько, - подумал Филипп. - Маргарита и ее кузен настолько не переваривают друг друга, что даже избегают личных встреч. Боюсь, в самом скором времени я буду втянут в эту семейную вражду... А жаль, - решил он, вспомнив о Бланке. - Очень жаль... Впрочем, это мы еще посмотрим. Говорят, Бланка не в ладах с мужем и весьма близка с Маргаритой. Так что все может быть..."
      - Благодарю вас, барышня. Продолжайте, пожалуйста.
      - Из всех, достойных вашего внимания, остались только господин виконт Иверо и его сестра, госпожа Елена.
      - Виконт по-прежнему дружен с госпожой принцессой? - поинтересовался Филипп. Он не спеша расхаживал по комнате, медленно, но верно приближаясь к Матильде.
      Девушка стыдливо опустила глаза.
      - Ну, собственно... В общем, да.
      - А ваш брат?
      Если предыдущий вопрос привел Матильду в легкое и вполне объяснимое замешательство, то упоминание об Этьене явно обескуражило ее.
      - Прошу прощения, монсеньор. Боюсь, я не поняла вас.
      "Вот так дела! - изумился Филипп. - Неужто Маргарита изменила своим принципам и завела себе сразу двух любовников?.. Но с этим мы разберемся чуть позже".
      Он подступил к Матильде вплотную и решительно привлек ее к себе. Девушка покорно, без всякого сопротивления, отдалась в его объятия.
      - Монсеньор!.. - скорее простонала, чем прошептала она.
      - Называй меня Филиппом, милочка... О Боже, какая ты хорошенькая!
      Матильда подняла к нему лицо; глаза ее томно блестели.
      - Филипп, - нараспев, как бы смакуя это слово, произнесла она. - Я люблю вас, Филипп. Я так вас люблю!
      - А ты просто сводишь меня с ума, - пылко ответил Филипп. - Да, да, сводишь с ума! И я вправду рехнусь... если сейчас же не поцелую тебя.
      Что он и сделал. Его поцелуй был долгим и нежным; таким долгим и таким нежным, что у Матильды дух захватило.
      Потом они целовались наперегонки, жадно, неистово. Отсутствие опыта Матильда восполняла самоотверженностью влюбленной женщины; в каждый поцелуй она вкладывала всю свою душу и с каждым новым поцелуем все больше пьянела от восторга, испытывая какое-то радостное потрясение. В действительности любовь оказалась еще прекраснее, чем она могла представить даже в самых смелых мечтах.
      Филипп подхватил полубесчувственную девушку на руки, перенес ее на диван и, весь дрожа от нетерпения, лихорадочно принялся стягивать с нее платье. Немного придя в себя, Матильда испуганно отпрянула от него и одернула юбки.
      - Что вы, монсеньор! - в смятении произнесла она. - Это же... Ведь сюда могут войти... И увидят...
      - Ну и пусть видят... Ах, да, точно! - опомнился Филипп. - Ты права, крошка. Прости, я совсем потерял голову. Говорил же я, что ты сводишь меня с ума. - Он обнял ее за плечи. - Ну, пойдем.
      - Куда? - трепеща спросила Матильда.
      - Как это куда? Разумеется, в спальню.
      Матильда вырвалась из его объятий.
      - О Боже! - воскликнула она. - В спальню?!.. Нет, не надо! Прошу вас, не надо...
      Филипп озадаченно глянул на нее.
      - Но почему же? Сейчас только начало шестого, времени у нас вдоволь, чтобы успеть его приятно провести. Будь хорошей девочкой, пойдем со мной.
      Он встал с дивана и направился к ней. Матильда пятилась от него, пока не уперлась спиной в стену. Она сжалась, точно затравленный зверек; взгляд ее беспомощно метался по комнате.
      - Прошу вас, монсеньор, - взмолилась Матильда, - не надо!..
      Филипп приблизился к ней вплотную.
      - Надо, милочка, надо. Если, конечно, ты любишь меня.
      - Я люблю вас! - горячо заверила она. - Я вас очень люблю.
      - Так в чем же дело?
      - Я... я боюсь. Мне страшно.
      Филипп рассмеялся и звонко поцеловал ее дрожащие губы.
      - Не бойся, со мной не страшно. С кем, с кем - но не со мной. Поверь, крошка, я не сделаю тебе больно. Напротив - ты получишь столько удовольствия, что тебе и не снилось.
      Матильда в отчаянии прижала руки к груди.
      - Но ведь это такой грех! - прошептала она. - Страшный грех...
      Филипп все понял.
      "Ага! Она, оказывается, не только невинна, что уже само по себе удивительно, - она еще и святоша. Вот уж никогда бы не подумал, что Маргарита держит у себя таких фрейлин... Гм... А может быть, они с ней нежнейшие подружки?.."
      С разочарованным видом он отошел от Матильды, сел в кресло и сухо промолвил:
      - Ладно, уходи.
      Матильда побледнела. В глазах ее заблестели слезы.
      - О монсеньор! Я чем-то обидела вас?
      - Ни в коей мере. Я никогда не обижаюсь на женщин, даже если они обманывают меня.
      - Обманывают! - воскликнула пораженная Матильда. - Вы считаете, что я обманываю вас?
      - Да, ты солгала мне. На самом деле ты не любишь меня. Уходи, больше я тебя не задерживаю.
      Девушка сникла и тихонько заплакала.
      - Вы жестокий, вы не верите мне. Не верите, что я люблю вас. А я так... так вас люблю...
      Филипп застонал. У многих женщин слезы были единственным их оружием но они сражали его наповал.
      - Ты заблуждаешься, - из последних сил произнес он, стараясь выглядеть невозмутимым. - У тебя просто мимолетное увлечение, которое вскоре пройдет, может быть, и завтра.
      Матильда опустилась на устланный коврами пол и безвольно свесила голову.
      - Вы ошибаетесь. Это не увлечение, я действительно люблю вас... По-настоящему... Я полюбила вас с того мгновения, как впервые увидела ваш портрет. Госпожа Бланка много рассказывала про вас... много хорошего. Я так ждала вашего приезда, а вы... вы не верите мне!..
      Не в силах сдерживаться далее, Филипп бросился к ней.
      - Я верю тебе, милая, верю. И я тоже люблю тебя. Только не плачь, пожалуйста. Прошу тебя, не плачь.
      Лицо Матильды просияло. Она положила свои руки ему на плечи.
      - Это правда? Вы любите меня?
      - Конечно, люблю, - убежденно ответил Филипп и тут же виновато опустил глаза. - Однако...