Светозар усмехнулся:

– Устами котов глаголет истина. Жаль, конечно, сносить родовую твердыню, но ничего другого не остаётся. Ведь её вполне могут облюбовать разбойники или, ещё хуже, сатанисты. Слухи об этом уже ходят: поговаривают, что как-то ночью в конце ноября в долине видели огни. Не знаю, правда это, или крестьянам только померещилось – у страха, как известно, глаза велики, – но в любом случае приятного здесь мало. Уж лучше уничтожить замок, чем допустить, чтобы он превратился в чей-то притон.

– Да, действительно, – согласилась я.

А Владислав, судя по всему, собирался предложить брату помощь в сносе замка – для нас не составило бы большого труда за каких-нибудь четверть часа стереть эту каменную громаду в порошок. Но в последний момент он передумал, сообразив, что тем самым невольно окажет на Светозара нажим, вынудив его к принятию того или иного решения. Деликатность ситуации заключалась в том, что мой муж, как старший сын Огнеслава и Марьяны, имел больше прав на княжеский престол, чем его младшие братья, и хотя все понимали, что Владислав нуждается в отцовском наследстве, как рыба в зонтике, тем не менее в его присутствии Светозар чувствовал себя немного неуверенно. Но, поспешу заметить, не питал к нему никакой враждебности или хотя бы ревности.

Наш отряд начал спуск в долину, к заброшенному замку, где двадцать шесть с лишним лет назад родился Владислав и откуда два месяца спустя он был похищен Ривалом де Каэрденом. Мы ехали в середине колонны, а в голове и хвосте следовало по три десятка инквизиторов, закалённых в схватках с нечистью бойцов. Они сопровождали нас от самого Вечного Города и за это время успели изрядно надоесть нам своим постоянным присутствием, своей чрезмерной опекой. Ференц Карой приходил в ужас от одной только мысли о том, что мы можем попасть в какую-нибудь переделку, поэтому приставил к нам в качестве телохранителей сотню отборнейших воинов, которым было поручено беречь нас как зеницу ока. Лично я считала это напрасной тратой сил: если на родине мужа нам суждено влипнуть в очередную историю, как это случилось на Агрисе, то мы непременно влипнем в неё, хоть бы нас охраняли и десять тысяч инквизиторов.

На Истру мы прибыли девять дней назад, потратив на дорогу без малого два месяца. Владислав, который рассчитывал уложиться в шесть, максимум в семь недель, был этим очень недоволен и винил в медлительности женскую часть нашего отряда. Хорошо хоть, что свои претензии он держал при себе и публично их не высказывал, а ограничился лишь тем, что нашёл виноватых и втихомолку вешал на нас всех собак – в смысле, относил на наш счёт любые задержки.

Отчасти он, конечно, был прав – но только отчасти. Я не снимаю с себя и своих спутниц ответственности за несколько потерянных дней на последнем отрезке пути, когда близ Основы мы покинули Главную Магистраль и поехали по дикой Равнине. Однако Владислав, помимо тех нескольких дней, вменял нам в вину ещё и добрую неделю задержек на Магистрали, а это была полная чепуха. По Магистрали мы путешествовали паровым поездом – самым быстрым видом транспорта на Гранях, и хотя по современным земным меркам его скорость можно смело назвать «черепашьей», здесь это был настоящий экспресс. К тому же нам была предоставлена «зелёная улица», все остальные поезда уступали нашему дорогу и порой по несколько часов простаивали на станциях, ожидая, когда мы промчимся мимо, – так что утверждения Владислава, что мы могли бы ехать быстрее, лишены всяких оснований... Имеется в виду, всяких разумных оснований, так как предложение мужа делать остановки лишь для пополнения запасов продуктов и топлива разумным назвать нельзя. Ладно ещё, если бы речь шла о нескольких днях или, в крайнем случае, о неделе, но провести больше месяца в тесном замкнутом пространстве, ограниченном тремя вагонами нашего поезда, – это уже чересчур. Так недолго и с ума сойти.

Впрочем, я прекрасно понимала Владислава. Ему так не терпелось поскорее попасть на Истру, что даже тот часик в день, который я тратила на принятие ванны в нормальных условиях, казался ему целой вечностью. А ещё его раздражала толпа моих приближённых – толпой он называл троих девушек, Сару, Грету и Сесиль, которых я взяла с собой в путешествие. Можно подумать, что сам он ехал один-одинёшенек! Личная свита моего муженька состояла аж из четырёх человек – Штепана Симича, его брата Йожефа, Шако Ориарса и кадета инквизиции Джозефа Арно, с которым он ближе всего сошёлся за время нашего пребывания в Вечном Городе.

Однако у Владислава была своя арифметика – он считал по количеству производимых децибел и не без оснований, должна признать, утверждал, что каждая из моих фрейлин треплет языком больше, чем все его приближённые вместе взятые. А если к девчонкам добавить Леопольда, который никогда не отличался особой молчаливостью, и его сынишку, не менее болтливого, чем папаша, то можно представить, какие концерты они порой закатывали от скуки.

Но наконец эта нервотрёпка осталась позади, и последнюю неделю Владислав пребывал в благодушном настроении, общаясь с недавно обретённой роднёй. Особенно он радовался сёстрам, о которых мечтал все двадцать шесть лет своей жизни. Теперь у него появилось сразу три сестры – Мирослава, Любава и Цветанка. А может, и все четыре – в свои сорок лет княгиня Марьяна выглядела на тридцать, вела себя с непосредственностью двадцатилетней девушки, и просто не верилось, что у неё есть взрослые дети. На мой взгляд, это и к лучшему: лишняя сестра никогда не помешает, а вот две матери – уже перебор. Как и два отца, кстати. Возможно, именно этим объясняется моя холодность к герцогу Бокерскому – где-то в глубине души я боюсь, что, признав в нём отца, тем самым предам человека, которого с детства привыкла называть папой...

Метрах в пятидесяти от границы выжженной земли, недалеко от озера, начальник нашей свиты командор Дай Чжэнь приказал отряду остановиться, затем развернул лошадь и подъехал к нам.

– Ваши высочества, прошу вас оставаться здесь, – заговорил он почтительно и вместе с тем твёрдо, как человек, который ожидает возражений, но полон решимости настоять на своём. – Сначала я должен осмотреть замок и убедиться, что там вам ничего не угрожает.

Владислав недовольно нахмурился.

– А что нам может угрожать? Со времени Прорыва прошло двадцать шесть лет. Теперь там не более опасно, чем в любом другом месте. А кроме того, в конце января замок уже осматривали ваши коллеги. Как я понимаю, они перевернули его вверх дном, но ничего подозрительного не нашли.

Однако старый служака был непоколебим:

– С тех пор прошло больше месяца, мой принц. Мало ли что могло случиться за это время.

Между ними завязался очередной спор, из которого, как обычно, вышел победителем Дай Чжэнь. В конце концов Владислав уступил и предоставил командору действовать по своему усмотрению.

„Знаешь, Инна,” – мысленно обратился он ко мне. – „Если бы Дай Чжэнь и его люди были с нами на Агрисе, они бы не допустили нас в башню, когда начинался Прорыв. А тогда кто знает – может, вся Грань оказалась бы во власти нечисти. Ведь для того, чтобы остановить глобальный Прорыв, требуется не менее трёх сотен инквизиторов.”

Я с этим не согласилась и заметила, что командор Дай Чжэнь со своим отрядом вмиг бы разделался с Женесом и не позволил ему открыть путь для исчадий Нижнего мира.

„Как сказать, как сказать,” – возразил муж. – „Если бы здесь появился кто-то вроде Женеса, Дай Чжэнь сразу увёл бы нас отсюда, оставив на Истре, самое большее, дюжину своих людей. Ведь его задача – охранять нас, а всё остальное ему до лампочки.”

На это я не нашлась, что ответить.

Между тем командор Дай Чжэнь, взяв с собой два десятка инквизиторов, направился к замку. Вместе с ними поехал и Светозар, как хозяин этих мест. А Штепан проводил их угрюмым взглядом, в котором явственно читалось осознание своей бесполезности и беспомощности. Формально он был капитаном нашей гвардии, но на самом деле командовал лишь неким подобием потешного войска – в обычные дни его подчинённые стояли на посту у входа в наши покои, исполняя обязанности скорее швейцаров, чем стражников, во время всяких торжественных мероприятий выстраивались в почётный караул, а когда мы выезжали в город, сопровождали нас парадным строем. Реальным же обеспечением нашей безопасности занималось специальное подразделение дворцовой стражи, состоявшее из инквизиторов, и рядом с ними Штепан чувствовал себя пятым колесом в телеге. Но ему грех было жаловаться на своё положение – ведь должность капитана королевской гвардии была одной из самых высоких в придворной иерархии и соответствовала генеральскому званию. Штепану, конечно, хотелось приносить больше пользы, однако он был реалистом и довольствовался тем, что имел.

Предварительный осмотр замка грозил затянуться надолго, поэтому мы решили не ждать его окончания верхом, а спешились и превратили лошадей в котов. Владислав отпустил Леопольда погулять, велев ему не заходить далеко, затем подозвал к себе Джозефа Арно, они вместе уселись на траву и продолжили свой бесконечный разговор о защищённых режимах, параллельных потоках данных, обработчиках ошибок и прочих подобных вещах.

Двадцатипятилетний Арно был родом с Основы и в своё время учился в Иллинойском университете, где специализировался по кибернетическим системам и информационным технологиям. Три года назад он попал в поле зрения Инквизиции – один из патрульных при случайной встрече обнаружил у него полноценный колдовской дар. С тех пор жизнь Джозефа круто изменилась, и из математика-программиста он переквалифицировался в колдуна, но по-прежнему был помешан на компьютерах. В его лице Владислав нашёл единомышленника, столь же страстно, как и он, мечтавшего о создании «волшебного компьютера», который работал бы на Гранях. Когда они заводили об этом разговор и начинали сыпать специальными терминами, мне становилось скучно – к компьютерам я всегда была равнодушна и, в отличие от мужа, нисколько не страдала от их отсутствия. Меня привлекали те области физики и математики, где большинство расчётов производится не в численном, а в аналитическом виде, и где для работы нужны только две вещи – ручка и лист бумаги. Ну, и голова, конечно.

А вот девятилетняя Цветанка, самая младшая из сестёр Владислава, устроилась рядом с ним и жадно ловила каждое его слово, даром что он разговаривал с Арно по-английски. Для Цветанки не имело значения, что она ничего не понимает, ей просто нравилось слушать своего старшего брата. За это короткое время Владиславу удалось наладить тёплые отношения со всеми тремя своими сёстрами, но Цветанку он буквально приворожил. Девочка ходила за ним по пятам, смотрела на него влюблёнными глазами и попросту таяла от счастья, когда он обнимал её и гладил по головке. Не будь она его родной сестрой, я бы, наверное, приревновала. Можно не сомневаться, что Владислав захочет взять её с собой в Вечный Город, а мать и брат вряд ли посмеют перечить ему. Что же касается самой Цветанки, то она будет в полном восторге...

Оставив мужа и Джозефа Арно грезить о светлом будущем, которое наступит на Гранях после появления компьютеров, а Цветанку – слушать их беседу, я подошла к своим фрейлинам, которые непринуждённо болтали со Штепаном, Йожефом, Шако и Гуннаром... Ах да! Увлечённая собой, я совсем забыла рассказать о ещё одном члене нашей маленькой (если не считать целой толпы увязавшихся за нами инквизиторов) компании.

Его величество Гуннар VII, король Лиона, решил, что его царственная особа слишком устала от тяжких трудов во благо отчизны, и не захотел возвращаться на Агрис вместе с другими родственниками. Он отправил всю свою свиту домой, заявив, что в ней не нуждается, а сам вызвался сопровождать нас на Истру. Обращаясь к нам с этой просьбой, Гуннар без всякого лукавства объяснил, ему до чёртиков надоели королевские обязанности, которые он исполнял уже семнадцать лет – с тех самых пор, как четырнадцатилетним подростком унаследовал корону от своего деда. Причём унаследовал он одну только корону, практически без властных полномочий: незадолго до своей смерти дед, начитавшись либеральных книг о Земле, учредил в Лионе конституционную монархию, передал всю законодательную власть выборному парламенту, Народной Ассамблее, исполнительную – назначаемому парламентом Совету Министров, а судебную – Сенату, оставив за монархом лишь командование войском да ещё роль символа нации. Гуннар, человек сугубо мирный, не получал большого удовольствия от занятий армейскими делами, а будучи довольно скромным и даже застенчивым, он тяготился теми помпезными церемониями, которыми сопровождалось его явление подданным в качестве символа нации.

Заветной мечтой Гуннара было совершить длительное путешествие, побывать в дальних странах, повидать мир, но королевский долг удерживал его на Агрисе, и лишь считанные разы он покидал родную Грань, чтобы посетить с официальным визитом соседей. Так что моё приглашение приехать на Рождество в Вечный Город стало для него настоящим подарком судьбы. Совет Министров не посмел возражать против этой поездки, которая могла бы принести заметные выгоды государству, отпустил короля в «дипломатическое турне», как было сформулировано в специальном постановлении по такому случаю, и на период его отсутствия учредил временное регентство.

А Гуннар, вкусив воздуха свободы, решил продлить свой монарший отпуск и попросил нас о содействии. Нам с Владиславом нравилось его общество, поэтому мы охотно ему помогли. Также мы были не против взять с собой королеву Матильду, но оказалось, что она беременна, и хотя ребёнок должен был родиться лишь в августе, ей всё же не стоило подвергать слишком большим нагрузкам. Гуннар хотел было отменить все свои планы, однако жена, зная, как он жаждет этого путешествия, убедила его ехать с нами – ведь мы собирались прибыть на Агрис не позже начала мая, ещё задолго до родов.

(Кстати, о птичках. У нас с Владиславом до сих пор ничего не получилось. Приняв в ту памятную ночь решение, я упорно воздерживалась от противозачаточных чар, даром что сейчас, когда мы находились в пути, время действительно было неподходящее, – но беременность, как назло, обходила меня стороной. Раньше я панически боялась случайного «залёта», а теперь, желая этого, хоть и немного боясь, я, к своему огорчению, убедилась, что завести ребёнка не так-то легко. С недавних пор меня начал преследовать страх перед бесплодием. В одной из медицинских книг я нашла рецепт чар, которые, будучи применёнными в надлежащее время, дают почти стопроцентную гарантию зачатия. Однако использовать их я не решалась – не потому, что они могли мне повредить, а из страха потерпеть неудачу...)

Присоединившись к компании трёх девушек и четырёх молодых людей, я не стала вмешиваться в их разговор, а лишь молча слушала, как Грета кокетничает с Шако, Сара – со Штепаном, а Сесиль – со всеми подряд, явно стремясь привлечь к себе внимание моего мужа. Но все её усилия пропадали втуне: когда Владислав начинал говорить о компьютерах, весь окружающий мир переставал для него существовать. Даже если бы сейчас Сесиль разделась и принялась танцевать голышом сарабанду, он вряд ли сумел бы по достоинству оценить её усердие.

Через несколько минут я тронула Гуннара за локоть и кивком предложила отойти в сторону. Он согласно кивнул в ответ, галантно взял меня под руку, и мы вместе покинули весёлую компанию. Не отличавшаяся сообразительностью Сесиль собиралась последовать за нами, но я взглядом велела ей оставаться на месте.

Мы присели на раскладные табуреты, которые мигом установили для нас предупредительные княжеские слуги. Гуннар с моего разрешения закурил и вопросительно посмотрел на меня.

– Да, кузина? О чём ты хотела поговорить?

На самом деле я приходилась ему племянницей, поскольку моя мать, Алиабела Маргарет д’Ивейн, была его родной сестрой. Но разница в нашем возрасте составляла всего десять лет, мы принадлежали к одному поколению, поэтому предпочитали называть друг друга кузеном и кузиной – не совсем точно, зато просто и удобно.

– В последние дни ты чем-то обеспокоен, – сказала я. – Очень сильно обеспокоен, хоть и пытаешься это скрыть. Ты, конечно, извини, если я лезу не в своё дело – но, может, ты хочешь поделиться со мной своими проблемами?

Гуннар медленно, словно в нерешительности, покачал головой:

– Я бы не назвал это проблемами. Скорее это... ну, вроде как предчувствие. Предчувствие проблем.

– А именно?

Гуннар ответил не сразу, а сначала подозвал слугу, ведавшего прохладительными напитками, и взял у него чашку кваса. Отпив глоток, он спросил:

– Ты веришь в сны, Инга?

В некотором недоумении я пожала плечами:

– Трудно сказать. И да, и нет. Я не принадлежу к людям, которые каждое утро анализируют всё, что им приснилось, отыскивая пророчества и знамения; но вместе с тем я вполне допускаю существование провидческих снов.

– А как насчёт видения во сне реальности? Могут ли человеку сниться события, которые действительно где-то происходят или происходили в недавнем прошлом?

– Думаю, да. И даже не «думаю», а уверена в этом. – Я хотела добавить, что по поводу вторжения реальности в сон у меня есть небольшой опыт, но вовремя вспомнила, что Гуннар ничего не знает о нашем видении в «колодце», и знать ничего не должен. – Другой вопрос, как определить, что твои сны отражают реальные события, а не страхи, угнездившиеся в подсознании.

– В том-то и дело, – со вздохом произнёс Гуннар. Он немного помолчал, задумчиво глядя вдаль. – Но мои сны такие убедительные, такие правдоподобные... Кстати, что ты знаешь о шкуре нашего предка, короля Ивэйна?

– О шкуре? – В моём воображении сразу возникла весьма неприглядная картина. – А что случилось с его шкурой?

Гуннар натянуто улыбнулся и объяснил:

– Речь идёт не о шкуре самого короля, а о принадлежавшей ему львиной шкуре, нашей фамильной реликвии, которая в прошлом году была похищена Женесом – это случилось как раз накануне вашего с Владиславом прибытия на Агрис. Ты ничего об этом не слышала?

– Нет, ничего, – ответила я. – Но о короле Ивэйне я читала в трёхтомной «Истории Агриса», которую нашла в Имперской библиотеке. Я знаю, что он жил в восьмом веке, был первым королём Лиона и основателем нашей династии, а современники называли его Ивэйном-львом... Ага! Так это прозвище возникло не из-за его храбрости, а из-за львиной шкуры?

– В общем, да. Хотя наши семейные хроники гласят, что Ивэйн был храбр, как лев, и столь же свиреп. Но львом его прозвали, безусловно, потому, что он ни днём ни ночью не расставался со своей шкурой. А когда на склоне лет он объединил под своей властью шесть соседних графств, как-то само собой возникло название для нового государства – королевство Лион5. До недавнего времени львиная шкура Ивэйна хранилась вместе с другими королевскими регалиями в кафедральном соборе Руана, где по традиции происходит коронация всех королей Лиона. – Гуннар сделал короткую, но выразительную паузу и значительно посмотрел на меня, как бы призывая к дополнительному вниманию. – Однако ценность этой шкуры заключается не только в том, что от неё пошло название королевства. Она является мощным магическим инструментом, который позволяет слабым колдунам, вроде меня, усилить свои способности и даже реализовать те, которые имеют латентный характер и при обычных условиях недоступны.

– Звучит многообещающе, – сказала я, когда Гуннар умолк в ожидании моей реакции. – Но, как я понимаю, в этой бочке мёда не обошлось без ложки дёгтя.

– К сожалению, это так. Вся беда в том, что шкура, давая человеку могущество, одновременно обретает над ним огромную власть. Достаточно лишь единожды испробовать её в действии, чтобы до конца дней своих оказаться в полной от неё зависимости. Король Ивэйн не расставался с ней отнюдь не от хорошей жизни – он просто не мог без неё обойтись. В своём завещании он предупреждал, что хотя шкура не губит душу человека и не вредит его здоровью, использовать её следует лишь в самом крайнем случае, когда над государством нависнет смертельная угроза. Львиная шкура Ивэйна стала символом нашего рода, и за прошедшие тысячу с лишним лет только один король Лиона, Гавэйн Третий, который жил девять веков назад, рискнул надеть её на себя. Добром это не кончилось, и трагическая судьба короля Гавэйна послужила предостережением для всех его потомков.

– Ну, в таком случае, – осторожно произнесла я, – может, оно и к лучшему, что Женес похитил шкуру. Теперь ни у тебя, ни у твоих детей и внуков не возникнет соблазна воспользоваться ею.

Гуннар энергично взъерошил свои коротко остриженные соломенные волосы.

– Наверное, ты права. Ведь я, в сущности, поддался соблазну – меня спасло лишь то, что шкура так и не попала ко мне. Прошлой осенью я приказал перевезти её из Руана в Альбину, обосновывая своё решение тем, что ситуация на Агрисе день ото дня становится всё более напряжённой и руанский собор уже перестал быть надёжным местом для хранения такого ценного артефакта. На самом же деле я хотел заполучить её в свои руки – и отнюдь не для того, чтобы просто любоваться ею. Однако гвардейский отряд, которому было поручено доставить шкуру в столицу, подвергся нападению банды Женеса. Все гвардейцы, за исключением одного человека, были убиты, а тот, что чудом уцелел, повредился в уме, наблюдая из своего укрытия, как разбойники расчленяли тела его товарищей...

– Погоди! – перебила я. – Ты, часом, говоришь не о том нападении, что случилось недалеко от Шато-Бокер в вечер перед нашим прибытием на Агрис?

– Да, о нём, – подтвердил Гуннар. – Кстати, именно поэтому Женес не напал на вас сразу. Пленённые во время штурма замка разбойники на допросе показали, что ночью и в первой половине дня его на было на Агрисе. После нападения на отряд он взял львиную шкуру, которую везли гвардейцы, и куда-то ушёл, а вернулся лишь к следующему вечеру и тотчас организовал атаку на Шато-Бокер. По свидетельству разбойников, в нескольких часах пути от Агриса, на одной из необитаемых Граней, Женес устроил своё логово, нечто вроде главной базы, где хранил самые ценные свои трофеи. Туда он, судя по всему, и отнёс шкуру Ивэйна. Среди пленных нашлось несколько человек, которые пару раз сопровождали Женеса до его логова, но никто из них не был колдуном и не мог указать нам дорогу.

– Это логово так и не нашли?

– Увы, нет. Вот если бы я хоть раз надевал шкуру, тогда другое дело – я смог бы почуять её и при помощи более сильного колдуна найти к ней путь.

– Так ты жалеешь об этом? – пристально посмотрев на него, спросила я.

Гуннар в смущении опустил глаза:

– Даже не знаю, Инга. Ведь как-никак это сила. Могущество. Возможность путешествовать по Граням... Тебе трудно понять меня – всё то, о чём я только мечтаю, ты имеешь с самого рождения.

Что я могла сказать? Разве что посочувствовать ему. Гуннар принадлежал к числу тех слабеньких чародеев, которых инквизиторы относили к так называемой «группе риска». Свыше девяноста процентов всех чёрных магов были выходцами из этой среды – в отличие от обычных ведунов, они обладали достаточно развитыми способностями, чтобы справиться с инфернальными силами. И в награду за верную службу Нижний мир давал им то, на что поскупилась природа, – в частности, доступ на Трактовую Равнину. А если к этому прибавить долгую жизнь, практически полное отсутствие болезней, быструю заживляемость ран, то становится понятным, почему так много людей соглашаются служить стихии, которая ставит своей целью уничтожение мира земного.

– А как эта история соотносится с твоими снами? – спустя минуту спросила я.

Гуннар закурил вторую сигарету подряд и, сделав затяжку, ответил:

– Самым непосредственным образом. Мне снится шкура.

– Та самая?

– Да, львиная шкура короля Ивэйна. Я узнал её по особым золотым застёжкам на передних лапах. Впервые она мне приснилась ещё в Вечном Городе, за несколько дней до нашего отъезда. Я видел юношу... нет, даже не юношу, а мальчишку лет тринадцати-четырнадцати, стоявшего посреди какой-то комнаты – то ли кабинета, то ли алхимической лаборатории. На нем была шкура Ивэйна, в руках он держал тяжёлый серебряный меч и смотрел на дверь, в которую с другой стороны кто-то ломился. Наконец он вышиб дверь...

– Тот, кто ломился? – на всякий случай уточнила я.

– Нет, парень. Он вышиб её не ногами и не руками, а магией... Впрочем, я не совсем уверен, что это он вышиб дверь, но факт, что она сорвалась с петель и отлетела в противоположную от него сторону, припечатав к стене двух... – Гуннар замялся. – Даже не знаю, как их назвать. Людьми – язык не поворачивается. Скорее, это были нелюди. Они обладали человеческими телами, но явно не были живыми людьми. Скорее, они смахивали на ходячих мертвецов.

– Может, зомби? – предположила я.

– Возможно. Правда, я никогда не встречался с зомби наяву, бог миловал... В общем, за дверью находилось четверо нелюдей. Двух из них сшибло дверью, а двое, что стояли под стеной, сразу ворвались в комнату. Парень без труда расправился с ними: одного поразил огнём, другого – мечом. Потом он погасил начинавший было разгораться пожар, вышел из комнаты и по спиральной каменной лестнице спустился во двор замка, где...

– Так он был в замке?

– Да – в старом полуразрушенном замке.

– Понятно. И что было дальше?

– При выходе из башни парень столкнулся с ещё одним... существом, которое передвигалось так неуклюже, словно все кости у него были сломаны. Он убил и его. Потом обошёл башню и прикончил шестого – как оказалось, последнего противника. Тут нервы мальчишки не выдержали, он упал на землю и, по-моему, заплакал.

– Кстати, ты можешь показать его «картинку»?

– Попробую.

Хотя Гуннар был слабеньким колдуном, мысленное изображение получилось у него на удивление чётким и детальным – он, безусловно, обладал незаурядными художественными способностями, которые с лихвой компенсировали недостаток колдовских. С «картинки» на меня сосредоточенно смотрел поразительно красивый, как девочка, мальчик лет четырнадцати, тёмноволосый, сероглазый, выше среднего роста, довольно крепкого, но не атлетического, телосложения. В правой руке он сжимал рукоять длинного, не меньше метра, меча, с трудом удерживая его на весу. Одет он был в светло-коричневый дорожный костюм, поверх которого была наброшена пятнистая львиная шкура. Передние лапы крест-накрест охватывали его грудь и крепились к поясу при помощи золотых цепочек с застёжками. За плечами паренька виднелась пышная рыжая грива. Он стоял на фоне обвалившейся крепостной стены, за которой протекала небольшая речка, а дальше виднелся лес.

Постаравшись запомнить «картинку» во всех деталях, я попросила Гуннара продолжать.

– Так вот, – вновь заговорил он. – Полежав пару минут на траве, парень поднялся и пошёл обратно к башне. Но во дворе он вдруг остановился, постоял немного, оглядываясь по сторонам, затем развернулся и зашагал к воротам. Возле подъёмного моста он бросил свой меч на землю и быстро побежал вперёд. А шагов через тридцать окружающий мир внезапно изменился – из весеннего леса он попал в заснеженную степь.

– Перешёл на другую Грань?

– Да. Насколько я понимаю, он пересёк Ребро в месте Вуали. Похоже, для него это явилось неожиданностью. Некоторое время парень постоял, кутаясь в шкуру, и у меня создалось впечатление, будто он спорит сам с собой. В конце концов он вернулся обратно, поманил к себе пасшуюся неподалёку лошадь и вместе с ней направился к замку. Вот тут-то на сцене появилось ещё одно действующее лицо – человек в серой монашеской сутане. – Гуннар ненадолго задумался. – Хотя я не уверен, что он появился именно в этот момент. Возможно, он был там и раньше, просто я его не замечал.

– И что же он делал?

– Прятался среди развалин и украдкой наблюдал за парнем. А когда тот вошёл во двор, монах двинулся было ему навстречу, но затем, видимо, передумал и остался в своём укрытии. Как мне кажется, он сообразил, что в таком взвинченном состоянии мальчишка сначала прикончит его для подстраховки, а лишь потом начнёт разбираться, кто он и с чем пожаловал. Хотя не исключено, что позже монах всё-таки открылся – этого я не знаю, потому что вскоре проснулся.

– Покажи мне того монаха? – попросила я, испытывая какое-то странное предчувствие.

И оно не обмануло меня – на переданной Гуннаром «картинке» я увидела того самого лжемонаха, который больше года назад пытался натравить на нас с Владиславом загорян. Очевидно, для создания обоих Эмиссаров была использована одна и та же телесная матрица, а это значило, что и тот и другой, скорее всего, были направлены одним... нет, не человеком – существом.

– Вот чёрт! – в сердцах проговорила я, и сказано это было не в переносном смысле, а в самом что ни на есть прямом. – Можешь не сомневаться, кузен: то, что тебе приснилось, не было лишь плодом твоего воображения. Этот сон отражал объективную реальность – если не целиком, то частично.

– Так ты знаешь этого монаха?

– Я знаю его хозяина, – уклончиво ответила я, решив повременить с подробностями. – Но продолжай. Что было дальше?

– Этот сон произвёл на меня сильное впечатление, однако всерьёз я к нему не отнёсся, а со временем почти позабыл о нём. Сама понимаешь: мало ли что может присниться человеку, тем более что весь прошедший год я часто думал о шкуре, ломал себе голову, как её отыскать. А накануне прибытия на Истру мне снова приснился тот паренёк – и опять на нём была шкура Ивэйна. Он ехал верхом на лошади через Грани.

– По Трактовой Равнине?

– Нет, просто переходил с Грани на Грань сквозь Рёбра. Мне кажется, хотя ручаться за это не могу, что он за кем-то следовал. Или следил. Позавчера ночью этот сон повторился... Нет, не в том смысле, что я увидел его точное повторение. Сон был другой, но очень похожий на предыдущий: мальчишка продолжал своё путешествие, всё ехал и ехал, болтал сам с собой на незнакомом мне языке, а к концу моего сна решил сделать привал. Я проснулся, когда он сидел у костра, готовил себе ужин и напевал какую-то песню. – Гуннар хмыкнул. – И вот эта песня добила меня окончательно. Я не мог сам сочинить её – ни во сне, ни наяву. Я очень слаб в стихосложении, тем более по-латыни. А что касается музыки, то в детстве мне медведь на ухо наступил. Было бы вопиющей несправедливостью, если бы я, бесталанный, сочинил такую замечательную песню.