Последний из Рода

      Нас было шестеро в кругу: я, Старейший, Гана, Элия и еще две баньши, имен которых я не помнила. Все они были такими же, какими я их видела в прошлый раз.
      Старейший не меняет облика, в отличие от нас всех, а в Родах остальных, видно, не умирали невинные девы за время разлуки. Хорошо им. Помню, как надо мной смеялись на прошлых праздниках, когда я являлась в облике Тарины – старая, дряхлая, едва способная шагнуть лишний раз, не то, что танцевать.
      Девушки затеяли пляску, Старейший танцевать отказался, постелил плащ и сел у самой линии напротив меня. Когда танцующие налетели на него и трое попадали, он недовольно проворчал, что я могла бы начертить круг побольше. А Элия потребовала, чтобы я играла еще быстрее. И я играла, хотя у меня болели содранные о веревку ладони, хотя от ударов по струнам ныли пальцы. Больше музыки, громче, быстрее!
      Сегодня баньши веселятся!
      Девушек радовало все. Ставшие материальными тела, осенний холод, пожухлая трава под ногами, порывы режущего ветра. Начал накрапывать мелкий дождик – и девушки бросились ловить капли в ладони. Им хорошо – они не простудятся, даже если промокнут. Им было весело. Баньши так редко одеваются плотью – только в колдовском кругу, который лишит их тел, когда они утром выйдут из него. Их – и любого, кто по неосторожности забредет сюда. Войти может кто угодно, даже случайно – ведь снаружи не виден ни круг, ни что в нем происходит. А вот выйти – нет. Душа расстанется с телом, человек ли, Старший – умрет. Только баньши это не опасно, потому что тела созданы самим кругом. Баньши – и тому, кто его начертил.
      Поэтому я вернусь домой, когда закончится ночь. Домой…
      Это ли дом? Дом, о котором я мечтала для Тиана?
      Я подняла голову – и оборвала музыку. К нам, пошатываясь, приближался человек.
      Вот он шагнул в сторону, как бы намереваясь обойти круг, вот его повело обратно… шаг, другой. Третий. Я ничего не могла поделать, он переступил через светящуюся линию и оказался в круге. Обрек себя на верную смерть.
      Нет! Я смогу, я сумею, я выведу его из круга живым. Не ради него, а потому что не хочу убивать. Не могу.
      Человек был пьян. Это первое, что бросалось в глаза. От него несло перегаром, лицо было покрыто трехдневной щетиной, одежда испачкана и порвана. Он был очень пьян… но что его привело ночью на пустошь?
      – О! – сказал человек. – Люди.
      – Играй, Нара! – закричала одна из баньши, чьего имени я так и не смогла вспомнить. – Громче!
      Я заиграла. Он ничего не запомнит, когда проспится. Пусть смотрит, для него это только сон.
      Девушки снова пустились в пляс. Они подхватили человека, затормошили его, заставили танцевать с собой под мою музыку. Старейший молча смотрел на это и хмурился. Но молчал.
      Я играла.
      Человек оказался никудышным танцором, думаю, даже будь он трезв, он бы не мог долго выдерживать тот темп, который задали баньши. Они то вели его в круге, то – по очереди – кружили в парах и тройках, то заставляли прыгать, а то вертеться на месте. Они играли человеком, твердо уверенные, что завтра им не придется краснеть за свое поведение. А я – что я могла сделать?
      Внезапно человек стряхнул вцепившиеся в него руки баньши и остановился.
      – Хватит! – закричал он. – Прекратите!
      Я взглянула в его глаза – и увидела, что они абсолютно трезвые. В них застыл безумный ужас – и ужас не перед нами.
      – Прекратите! – повторил человек, и я оборвала музыку. – Как вы можете… когда там – такое?!
      – Где – там? – тихо спросила я. Он услышал.
      – Там! – указал он в сторону Вьюжных лесов. – Не люди! Нелюди!
      – Там Старшие, – недовольно проговорил Старейший.
      – Нет! – заорал человек. – Это не они! Скажите всем! Всем расскажите! Идут… сюда идут – много! Полчища! Нас десятеро было – я один выжил! Все погибли, все!
      Страшно! Всем скажите! Всем! Бегите! Скажите! Предупредить… предупредить – скорее!
      – О чем ты, человек? – спросила я. – Кого ты видел во Вьюжных лесах?
      – А-а-а! – Он отшатнулся. – Вы тоже! Вы не люди! Отродья! Вы – заодно! С ними заодно! Старшие – те пропускают их! И вы – тоже!
      – Ты пьян, человек, – с отвращением произнес поднявшийся на ноги Старейший.
      – Я пьян?! Я не пьян! Я все время пью, пью – я хочу забыть! Я видел, видел – их!
      Видел! Один – спасся!
      Человек снял с пояса фляжку, откупорил и буквально влил в себя ее содержимое.
      – О чем ты? – недоумевающе повторила я. – Расскажи мне, что ты видел?
      – Ты нелюдь! – заявил вновь захмелевший человек. – Ты с ними. Все вы с ними…
      Гады… Умри, тварь!
      Смертный угрожающе шагнул ко мне, Старейший успел раньше оказаться возле него и резко толкнул в спину. Человек пошатнулся, сделал два неверных шага, пересек линию круга…
      – Нет! – закричала я. Поздно. Бездыханное тело упало на холодную землю. Магия круга убила его. Моя магия. Я закричала-застонала, и баньши подхватили мой вопль.
      Пусть это не наш человек, но его смерть – наша вина. Мы должны его оплакать.
      Плакал даже Старейший, кричал и плакал вместе со всеми. Но взгляд его, когда он смотрел на дело своих рук, был довольный. Словно все правильно, все так, как должно было быть.
      Тиан Ее не было в комнате. Я тут же кинулся к хозяину, заколотил в дверь, разбудил, но напрасно – он не видел, чтобы Нара выходила. На шум вышли сонные постояльцы, спрашивая, что за шум, а узнав, материли меня и Нару, почем свет зря. Так стыдно мне, наверное, не было ни разу в жизни. А ведь половина издевающихся сейчас надо мною – стражники. Завтра с утра в казармы явлюсь – засмеют недотепу.
      Само собой, настроения эта оплошность мне не улучшила. Хлопнув за собой дверью так, что стены дрогнули, я устроился в пустой комнате Нары, старательно придумывая, что скажу женушке, когда она надумает вернуться со своих ночных гулянок.
      Куда она вообще могла пойти? Она же в Костряках никого не знает!
      Или…
      О, Единый Всемогущий! Ну за что мне все это? Мало того, что муж поневоле, так еще и жена попалась – сущее наказание. И не знаешь ведь: то ли бояться за нее, идти искать дурочку, то ли злиться и ревновать.
      Стоп. Кого это я ревновать собрался?!
      Нару? Так ведь брак наш вроде и не брак, а так…
      Устроившись на ее кровати, я ждал. К утру вернется – никуда не денется. Уж в чем – в чем, а в этом я уверен.
      И что я ей скажу? Что спрошу? В чем обвиню? На все мои слова она ответит двумя, язык у моей менестрельки бойкий, еще потом и сам виноватым окажусь.
      Эх, перед этим разговором и Огнь мил покажется.
      Нара Гана вызвалась проводить меня обратно до Вороньего Гнезда. По дороге мы молчали – после смерти охотника мне было неприятно говорить с теми, кого до недавнего времени я считала своей семьей. Пусть не самой лучшей и доброй, но семьей, близкими существами…
      Не важно. Теперь у меня есть Тиан, пусть и недолго нам оставаться вместе. Не важно. Люди перестали быть мне чужими, а баньши перестали быть своими… да и случайно ли Старейший назначил праздник сегодня? В самую обычную осеннюю ночь, которая ничего не означает, и в которую ничего не произошло… кроме появление в Кругу человека. Что он хотел сказать мне перед смертью?
      – Эй, Нара! – засмеялась баньши. – Вот твое окно, куда ты собралась?
      В задумчивости я прошла мимо таверны, даже не заметив ее… да уж.
      – Ты все такая же, – продолжала смеяться Гана. – Ну, где твоя веревка?
      Она дотронулась до свисающей из окна паутина, та засветилась и принялась утолщаться.
      – Столько хватит? – спросила баньши, когда толщина паутины достигла двух пальцев.
      Я кивнула. – Прощай тогда, Хранительница Угасшего Рода, – уже серьезно произнесла Гана. – Ты всю ночь пела для нас, а мы никак не расплатились.
      – Обычно мы платим знанием, – вполголоса ответила я. – Скажи, что ждет моего человека?
      Гана покачала головой.
      – Великая запретила рассказывать будущее. Я подарю тебе совет – убирайтесь оба из города! Прощай.
      – Почему?.. – начала было я, но Гана вошла в стену ближайшего дома и скрылась с моих глаз. Мне оставалось только выругаться и вернуться к паутине. Заклинание баньши долго не продержится, даже Старейший не дал бы мне больше пятнадцати минут. Я привязала к свободному концу гитару, чтобы не подниматься с грузом за спиной, и влезла в окно. Не сказала бы, что у меня это хорошо получилось, все-таки, баньши обычно по стенам не лазают. Тяжело дыша, я выбралась в комнату и поспешила втащить гитару, пока паутина не утончилась обратно.
      Когда все было сделано, я отпустила паука, всю ночь так и прождавшего разрешения удалиться… и тут услышала за своей спиной холодный голос:
      – Не хочешь объяснить, где была?
      Тиан Кто-то тихо беседует под окном. Нарин-то голос я сразу узнал, но вот с кем она говорит? Голос вроде мужской? Подкрался к окну, прижался к стене, выглянул, чтобы не видно меня с улицы было. Говорят… Ничего не видно, прямо под окном стоят, только голоса тихие… И говорят на истинном. А потом, вижу, тонкая паутинка, что к подоконнику прицепилась, засветилась, толще стала, напряглась. И пыхтит кто-то внизу, лезет… Я к двери-то отошел, чтобы будто только появился…
      И тут она влезает в окно, не обращая на меня никакого внимания, перегибается через подоконник и начинает вытягивать наверх свою волшебную веревку, с каждой секундой все тоньше и тоньше становящуюся. И при этом бурчит себе что-то под нос на этом своем птичьем-истинном…
      – Не хочешь объяснить, где ты была? – спокойно. Скрестив руки на груди, стою.
      Жду…
      Она вздрогнула, словно испуганный кролик. Чуть не подпрыгнула. С грохотом упала гитара. Хорошо в комнату – не наружу. И обернулась: а в глазах страх… Страх и злость. А еще растерянность. Я подошел к кровати, зажег свечу, заплясали на стенах тени, пламя затанцевало в ее зрачках… На мгновение она показалось мне маленькой растерянной девочкой, но вот Нара на мгновение закрыла глаза, и наваждение исчезло. Наглая менестрелька, явившаяся домой под утро не испытывала никакого раскаяния… Как я и думал, объяснять она ничего не собиралась, совсем наоборот, объясняться должен был, по ее мнению, я:
      – Что ты тут делаешь? – спросила Нара сухо. – Если я правильно помню, это моя комната, а твоя через две двери вглубь по коридору. Или ты опять пьян, что не помнишь дороги?
      – Я не пьян… к сожалению. Я твой муж, Нара, что бы ты там себе не думала. Ты сама согласилась выйти за меня, сама позволила вдеть ленту в волосы. И мне не все равно, когда моя жена по ночам бегает куда-то.
      – Муж? – она скривилась, как я и… боялся. – Муж?! Тиан, о чем ты?! Неужели ты всерьёз принял нелепый фарс, в который нас втянули в той деревне?! Как ты можешь быть моим мужем, Тиан? По каким законам? Или ты думаешь, Старшую можно связать какой-то лентой?!
      И охнула, зажав рот рукой.
      А мне обухом по голове ее слова. И-ди-от!
      Ведь мог догадаться, что ни один маг, ни один менестрель на истинном так свободно, как Нара, не говорит. Это последнему дураку понятно было, вон, Кольд, наверняка сразу признал, поэтому и предостерегал меня!
      А я идиот.
      На истинном свободно говорят фейки…
      А еще их отродья.
      Больше никто.
      И ведь больно-то как, будто Нара мне нож в спину всадила. Во всем этом безумии, начавшемся со встречи с Княгиней, она была единственной, в ком я был уверен. Она так пыталась меня уберечь, даже рискнула разгневать Реи'Линэ… Спектакль, чтобы приставить ко мне соглядатая? Зачем тогда Кольд? Зачем тогда… все?
      – Значит, Огнь побоялась меня одного отпустить с Вольграда, тебя приставила, – пальцами тушу фитиль, хмыкаю. – Да уж, не угадала с выбором, из тебя никудышный проводник.
      – Тиан… – пропала злость из ее голоса. – Тиан, я сейчас все объясню…
      – Не надо, – и откуда во мне этот гнев? Откуда такая ненависть к Наре-Старшей, Наре-Лгунье? Я… любил… ее. Смертную девочку, потерявшуюся и прибившуюся ко мне, чтобы выжить. А вот эту Нару я не знаю. И знать не хочу. Хватит с меня нелюди! Хватит! Надоело, что всяк пытается управлять мной, приказывать. – Не надо ничего объяснять. Выметайся. Чтоб духу твоего здесь больше не было! И не показывайся мне на глаза, слышишь, Старшая!
      Она молчит, потом хмыкает и, гордо держа голову, не глядя в мою сторону, хватает так и не разобранную сумку. А потом выходит, громко хлопнув на прощанье дверью…
      Я делаю шаг, второй… Ноги не держат. Сползаю по стеночке… Глаза щиплет. С чего бы это? Неужели я жалею, неужели…
      Дверь тихонько приоткрывается и она проскальзывает обратно…
      – Ты, извини, я ненадолго… за… гитарой… – шепчет, а потом бросает сумку и опускается рядом… И говорит-говорит-говорит… Сбиваясь, путаясь в словах, теряя нить рассказа. Она объясняет, молит… Просит… Гордая Старшая, так и не понявшая одной простой вещи. Как не понял Кольд. Как не поняла Княгиня-Огнь…
      Может быть я и нужен Наре, но она нужна мне сильнее… Потому, что без нее меня нет. Я еще жив только потому, что она рядом…
      Нара Пустота в душе, которой у меня нет и быть не может. Пусто в прошлом, пусто сейчас и пусто в будущем. Нет никого и ничего, я всё испортила сама, я одна во всём виновата… Ох, это про меня сказано: "язык мой – враг мой". Тиан сидит у стены и смотрит прямо перед собой. Как я могла его оскорбить? Как я могла при нём проболтаться? Всё потеряно. Всё бессмысленно. Я говорю, пытаясь хоть что-то объяснить, хоть в чём-то извиниться… Он злится за ложь – сейчас услышит правду.
      Всю правду… как мне надоело её скрывать…
      – Что ты, человек, знаешь о баньши? Слышал ли о нас в сказках, что в детстве тебе рассказывали на ночь? Или, может, уже здесь – истории о бесплотных существах, которые кричат, пророча беду? Может, слышал. Может, нет. Я не знаю.
      Но и ты не знаешь, что такое – быть баньши. Что мы такое. Что я такое. Тысячи лет, поколение за поколением мы живем в людских домах. Нас видят и слышат только маленькие дети, которых мы воспитываем, развлекаем, учим быть такими, как это требует честь Рода. Существование Рода. Остальные слышат только наши вопли – ты понял уже, как я могу кричать, если надо, но это далеко не все, на что я способна. И все в Роду знают – кричит баньши – быть беде. Надо одуматься.
      Изменить решение. Уехать или остаться, жениться или развестись, отослать детей или вернуть домой. Так было. Так должно было быть. Но… Знаешь ли ты, что такое Род Воинов? Не знаешь, хоть они все – твои предки. Даже ведая будущее, нельзя предсказать, что Воин выкинет в следующий момент. У вас есть одна радость – битва, только в бою вы спокойны и счастливы. А другим это кажется безумием.
      Воины рождались в моем Роду, в Роду Тиана Берсерка. Воины рождались – и уходили.
      Уходили в бой, в смерть, в пламя. Уходили, оставляя позади рыдающих родных, жен, детей… и меня. Многие, очень многие погибали – поначалу. Мне едва удавалось воспитать их так, чтобы они женились. Оставили потомство. Продлили Род. Не более.
      Им плевать на слезы – их ждал впереди Огнь. Их путь. Их выбор. Их предназначение.
      Я старалась. Я очень старалась изменить своих людей. Сделать их более послушными.
      Спокойными. Мирными. Чтобы не уходили, чтобы оставались, воспитывали детей, нянчили внуков… Лучшие – не менялись. Оставались другие. Мелочные, жадные, скупые, недобрые, трусливые. Я и сама не понимала, как так выходит. Чем послушнее становились мои люди, тем противнее было пестовать их Род. А потом он угас. И я больше не была нужна.
      – Что такое баньши? Бесплотная тень в детстве человека, крики и плач – когда он вырастет. Княгиня оказала мне милость – дала мне смертное тело и послала к тебе.
      Чтобы я нашла тебя. Чтобы твой Род не угас на тебе. Чтобы ты оставил потомство.
      Чтобы я смогла жить рядом с вами. Воспитывать твоих детей, внуков, правнуков…
      Княгиня оказала мне милость – но как сложно было привыкнуть к смертному телу!
      Как страшно быть человеком! Я увидела тебя и узнала сразу. Ты похож на них, на своих предков – и не похож в то же время. Но сначала я этого не понимала, не могла, не хотела понять. Ты стоял на воротах – смешной, замерзший, в потрепанной одежде, стоял, пропуская никому не нужных людей в город. Твои предки перевернулись бы в гробу, узнав, как низко пал их потомок. А ты выполнял свой долг. Тебе было холодно, ты был беден. И все же ты поделился со мной – курткой, деньгами, обедом… Ни о чем не спрашивая, просто потому, что видел: я о себе позаботиться не могу. А я и правда не могла. Княгиня не дала мне ни денег, ни знаний, как выживать в смертных землях. Чужие судьбы – плохой учитель. Я ничего не знала. Совсем.
      – Когда я пришла в себя, я решила: так больше не будет. Я изменю тебя, изменю твою жизнь. Ты станешь другим – таким, как мне удобней. Богатым, сытым, спокойным. Заведешь свой дом, женишься, оставишь потомство. Перестанешь разбрасываться своим добром. Продолжишь Род так, как угодно мне. Я решала твою судьбу – как умела. А умею я плохо. Но, какая ни была, я все же баньши. Ты должен был измениться, подчиниться моему решению… а ты не менялся. Не менялся, и все. Ты сам принимал решения – за нас обоих. Ты сам делал свой выбор. Каждый раз – сам. Я… это я училась у тебя, а не наоборот! Так не должно было быть, так неправильно – то так было. И я ничего не могла изменить. Не могла заставить тебя свернуть с пути Воина.
      – Когда я поняла, насколько изменилась, я решила уйти. Потому что вмешивалась в твою жизнь так, как недолжно. Потому что мешала тебе. Потому что была только обузой. Я думала, справлюсь. Но ошиблась. Ты… ты значил больше для меня, чем должен был. Много больше. Все было не так, неправильно. А потом ты додумался вернуть меня к себе. Что я могла сделать? Как было объяснить тебе, что я – помеха на твоем пути? Что лучше тебе было б избавиться от меня? Забыть и не вспоминать? Ты сказал – я нужна тебе. И я смирилась. Ты – последний из моего Рода, твои желания – это и мои желания тоже. Но… Знаешь, Тиан, я тогда не поняла. И еще долго не могла понять. Даже не будь я баньши. Даже не будь я в смертных землях привязана к твоему Роду. Я все равно пошла бы за тобой. Все равно куда. Хоть за Грань. Пошла бы за тобой, даже если бы ты не просил. Даже если бы не звал с собой. Просто потому что ты – это ты. Такой, какой есть, а не какой хотелось мне. Потому что ты мне нужен, как я нужна тебе. Была нужна.
      Я сглотнула, отвернулась, смахивая слезу. Плакать – такое привычное занятие, почему теперь я не хочу, чтобы Тиан видел мои слезы? Я действительно верю в то, что говорю. И… не хочу, чтобы он это знал. Мой человек, мой муж считает меня манипуляторшой – он не поверит. Он прогнал меня. Теперь я умру.
      Я умру, но плачу вовсе не от того. А оттого, что без него мне и не хочется жить.
      Потому я и ушла тогда, ушла, не желая, чтобы однажды случилось это. Не желая, чтобы он меня прогнал. Лучше самой, так честнее. Но что теперь поделаешь?
      На миг вспыхивает надежда. А что, если сказать Тиану об угрозе Ткачихи? Он добрый, он позволит мне остаться, если без него мне угрожает смерть…
      Нет. Ни за что. Не хочу. Только не так. Мне не нужна его жалость, брезгливое позволение оттираться возле него, чтобы и дальше длить свое ненужное существование. Нет. Этого он не узнает. Ни об угрозе Ткачихи, ни о том, что моя жизнь связана с его, что я умру, как только мой человек уйдет из жизни. Незачем ему знать. Да и… так даже лучше. Я бы не смогла жить без него. Так пусть меня убьет Княгиня, едва я шагну за порог. А он – он ничего не узнает. Я ему не нужна.
      Слишком долго я лгала ему. Слишком долго обманывала…
      Тиан молчит. Не хочет говорить… Может, ждет, пока мне надоесть нести жалобную чушь, и я, наконец, его покину. Может, нет. Может, думает…
      Потерпи немного, это ненадолго. Мне осталось сказать тебе самую малость. То, что стоит сказать перед смертью своему человеку. А потом я тихонько уйду. И исчезну.
      Ты даже не узнаешь, куда я денусь. Пожалуйста, Великая, сделай так, чтобы Тиан не искал меня. Чтобы даже не помнил…
      – Я сейчас сказала, что пошла бы за тобой, куда бы ни лежал твой путь. Это неправда. Одна дорога мне не доступна – и ты выбрал именно ее! Я не могу уйти в Огнь. Я не могу принять пламени. Это… это сильнее меня, Стихии враждебны нам, они опасны, несут гибель. Не знаю, как объяснить, ты не поймешь, наверное. Ты ушел в Огнь – там, у хижины. Ушел ради спасения глупой девчонки, заигравшейся непонятно во что. Ради нее. Ради другой. Ушел. Я думала, это все. Огнь никогда не возвращает свою добычу. То… существо, в которое ты превратился. Генерал.
      Это… это был не ты. Мне никогда в жизни не становилось так страшно, как тогда, когда я глядела в горящие Огнем глаза того существа – и понимала, что ты уже никогда не вернешься. Что Огнь отнял тебя – навсегда.
      – Я ошиблась. Ты вернулся – я даже не знала, что так бывает. Не помню, какую чушь я несла от страха. А ты ушел. Бросил меня. Мне никогда в жизни не было так горько. А потом я снова нашла тебя. Как странно было слушать твое признание!
      Твои страхи, твои опасения, твоя забота обо мне… А я думала "знал бы ты". Знал бы, о ком так печешься. О ком волнуешься. Ведь это я привела твой Род к упадку.
      Я и никто другой. Пришла пора это признать. То, что ты вырос такой, каким вырос – не моя заслуга. Твое счастье, что ты не встретил меня в детстве. Тогда ты никогда не смог бы сделать свой выбор. Найти свое предназначение. Уйти в Огнь, когда придет твой час. Никогда. И это случилось бы по моей вине.
      – Ты знаешь, Тиан, раньше – я никогда не уважала людей. Иногда любила – как ты бы любил котенка или щенка. Но не уважала. Не за что мне было вас уважать. Одни слушались – и вызывали презрение. Другие были строптивы – и вызывали гнев. Ты – единственный – вызвал уважение. Я не знаю, почему. Я не знаю, где я ошибалась раньше. Я только знаю, что это было. И теперь – я рада, что у меня ничего не вышло. Что ты не изменился так, как я хотела. Что ты изменил меня.
      Я вздохнула. Слова не шли на ум. Мне больше нечего было сказать сидящему рядом человеку. Наверное, это было и не нужно. Все ненужно. Самая бесполезная, самая бестолковая среди баньши… Я встретила свою любовь, хоть и не должна была. Он оказался человеком и прогнал меня. Закономерный итог нелепой жизни.
      – Прощай, Тиан. И, если сможешь, прости.
      Тиан Она говорила, говорила и говорила… а я слушал – оцепеневший, безразличный к ее словам. Старшая? Ну что ж, это прекрасно объясняет все ее странности. Баньши?
      Никогда не слышал. Хранительница Рода? Еще лучше!
      Мне надоело. О, Единый, мне все это надоело! Я устал ото лжи, от масок, от того, как каждый пытается меня использовать. Устал… Надоело…
      – Прощай, Тиан. И, если сможешь, прости.
      Она встала, отряхнула подол. Я так и не посмотрел на нее – ни к чему. Пусть уходит, так лучше. Хватит с меня…
      Только вот сердце екнуло при мысли, что все – вот сейчас закроется за ней дверь, и я вновь останусь один. Ничейный. Никому не нужный.
      Нара медлила, то ли надеялась, что я отвечу, то ли вновь играла, надеялась вызвать сочувствие, надеялась, что я прощу, пожалею, приму, забуду…
      Я запрокинул голову, больно ударившись затылком о стену, застонал – не от боли, от отчаяния. Тиан-Тиан, что же ты такой лопух? Ведь ты на самом деле хочешь, чтобы она осталась… Ведь если она помедлит еще секунду, ты попросишь…
      – Как только ты переступишь порог, я уйду в Огнь, – произнес я, с трудом разлепив спекшиеся губы. – Ты это понимаешь, баньши? Ты понимаешь, что натворила?
      И дело даже не в том, что я… люблю тебя… Нет, совсем не в этом… Просто ради тебя я цепляюсь за эту жизнь, борюсь с Огнем. Думаешь, не будь тебя рядом, я бы поперся в эти Костряки, стал бы терпеть, сражаться с тем чудовищем, что живет во мне? Ты такая… мудрая, старшая…
      – Ты хочешь, чтобы я осталась? – в ее голосе столько надежды, столько облегчения, что мне становится смешно. И ведь я понимаю, что она никогда не желала мне зла.
      Я вижу, что сейчас… впервые… она не лжет. Не лжет, говорит правду – всю, без малейших умалчиваний.
      Горько рассмеявшись, я открыл глаза. Она стояла на пороге, спиной ко мне. Худые плечи мелко подрагивали… И веяло от нее страхом, болью и сожалением – не ложью.
      – Нара…
      – Тиан, – одновременно.
      – Дай я скажу, – вытянув затекшие ноги, я с трудом нащупал и сорвал ленту, запутавшуюся в волосах. – Вот это – я. Я – Воин, я – от Огня. Но пока ты рядом, я останусь, я буду жить… Скажи, Нара, ты готова принять меня таким?
      Прекратить пытаться меня переделать? Ты – Старшая. Я – Генерал. Но можем ли мы быть друг для друга… людьми?
      Она робко улыбнулась…
 

ГЛАВА 8
 
27 ноября – 2 декабря

 
      Иногда она приходила сюда – покидала свой гамак и мир паутины. Люди, видевшие сидящую на камне посреди Черного Озера фейри, звали Ткачиху Плачущей Девой, говорили, что встретить ее – к удаче. Смертные всегда ее забавляли… Бывало и такое, что одаривала она нечаянных… А бывало отдавала слугам своим.
      – Зачем тебе это? – спросил он, легко запрыгивая на камень, по его желанию возникший рядом с ее. – Неужели ты не выше мести смертным? Разве они достойны твоей ненависти?
      – Ты не понимаешь, Лисенок… – добродушно ответила она. – Ты просто не в состоянии понять. Даже ты, известный любитель смертных, видишь в них лишь забавные игрушки, но кому, как не мне, знать, что они – нечто большее. Он одолел меня – Ткачиху Судеб. Он разорвал мой узор – этот Берсерк. Он сделал то, что под силу лишь Аметистовой Вьюге, Всемогущей Стихии, понимаешь? И ты считаешь, смертный, что совершил нечто невообразимое даже для нас, Князей, не достоин моей мести? Кто тогда, если не он?
      – Этот мальчик – не Берсерк. Не тот, кто оскорбил тебя. Ты обрекла его, обрекла пол-Роси… Просто чтобы воздать должное его прародителю?! – Лис тряхнул головой.
      – Иногда я не понимаю, как мог Хаос породить нечто столь… безумное… как род фейри.
      – Зачем ты пришел, Ли'Ко? – спросила она. – Неужели, молить о пощаде? Твоя судьба вскоре вернется в мой узор… Кто знает, что я…
      – Не за этим, – прервал он Великую Княгиню. – Я пришел предложить тебе еще одно пари… Ты же знаешь, я люблю спорить…
      Нара Из Костряков уходил обоз. Припозднился он – по осеннему бездорожью ехать, но вот – уходил. В обозе не увозили ни денег, ни камней драгоценных, ни бумаг, ни имущества. Уезжали дети пяти семейств Костряков. Пяти Великих Родов – я видела баньши среди провожающих. Странно, зачем они пришли? Обычно мы не приходим прощаться. На двух телегах ехали одни только дети – подростки, молоденькие юноши и девушки, – на третьей вместе с самыми маленькими сели две женщины. В отличие от нашего, этот обоз хорошо охранялся – с ним отправили двоих лучших в Костряках магов и с десяток охранников. Тоже не последних, как я вижу. Не удивлюсь, если баньши еще у Ткачихи благополучный путь выпросили, шутка ли – всех потомков своих Родов в одной куче отправить по здешним-то дорогам! Странно все это, странно.
      Недалеко от Кузнеца я заметила Старейшего. Баньши недовольно хмурился, глядя, как его человек прощается с молоденькой женщиной, отдает ей какие-то распоряжения, советы, просьбы, целует девочку у нее на руках и – украдкой, словно стесняясь своих чувств, – саму женщину. Старейший увидел меня, кивнул, подошел, встал рядом.
      – Кто она? – тихонько спросила я.
      – Она? Да жена его, кто еще?
      – Жена?!
      Старшему из сыновей Кузнеца пятнадцать лет, а жене хорошо, если больше двадцати пяти будет. Неужто так сохранилась? Да нет, что за чушь, я вижу настоящий возраст, что человека, что Старшего!
      – Вторая, – продолжая хмуриться пояснил Старейший. – Первая умерла недавно, вот, теперь на этой женился.
      – Что-то не так? – уточнила я. – Чем она плоха?
      – Да ты не видишь разве? Не человек она, помесок.
      – Да в каком поколении у нее Старшие в предках были!
      – Все не подходит. Но Кузнец уперся тогда, сказал – Род продолжен, теперь может на ком захочет жениться. Теперь вот с детьми отсылает. Тоже выдумал. Никто, дескать, лучше нее за детьми не проследит, ему спокойнее будет.
      – Вот как, Старейший, – удивилась я. – А я-то думала, ты без труда со своим Родом справляешься.
      Баньши бросил на меня злобный взгляд и отвернулся. Помнит, как на всех прошлых встречах поучал и издевался над моей неумелостью. И я помню. Выходит, не все так просто, как мне казалось, выходит, у всех бывают ошибки и неудачи. Знала бы раньше…
      Кроме жены Кузнеца, на телеге сидела еще одна молодая женщина, уже постарше. Она держала на коленях трехлетнюю девочку и удерживала возле себя семилетнего мальчика. Тот вертелся и все рвался поиграть с другими детьми. Провожали женщину двое – ужасно грустный от предстоящей разлуки мужчина и Гана. Баньши стояла возле самой телеги и со встревоженным видом шепталась с девочкой. Дитя насупило брови, наморщило носик и готовилось разразиться диким ревом. Гану это, по непонятным причинам, радовало; она все подливала масла в огонь, пока девчонка не разрыдалась, вцепившись что есть силы в отцовский рукав. Она ревела, что никуда не поедет без любимого папочки, что ей страшно и что, если папочка с ними не поедет, непременно случится что-то очень плохое. Мальчишка рядом презрительно фыркал и норовил дернуть сестренку за косичку.
      Баньши улыбалась, кивала и что-то нашептывала плачущей девочке на ухо.
      – Гана! – заметил безобразие Старейший. – Немедленно прекрати!
      Баньши отступила от телеги на шаг и развела руками. Мол, я тут не при чем, хотя кого она обманывает?
      Девчонка вопила все громче и громче, ее мать тоже заволновалась. Мол, с мужем ей будет спокойнее, а дитя уже не в первый раз предостерегает их от несчастий.
      Мальчишка дернул сестру за обе косички, та бросила рев и полезла в драку, женщина пыталась призвать их к порядку, но без особого успеха. Так и сидела, не зная, разнимать ли дерущихся детей, уговаривать ли мужа… Сидела с беспомощным видом и утирала слезы. Мужчина решился, вскочил в телегу в тот самый момент, когда глава обоза скомандовал отправление. Телеги медленно стронулись с места.