5. ПЛЕННИКИ ЗУЛА

В пещере, влажной от морского тумана, Бульдога приковали за руки и за ноги к покрытой солевыми потеками стене. Он натянул цепи до предела, и теперь сидел в устье пещеры. Отсюда можно было видеть море и угасающую серость дня. Мерцание двух зеленых звезд оповещало о первой стадии наступления ночи.

Гномы, захватившие Бульдога в плен, сняли с него пелерину с амулетами, и человеко-пес остался лишь в набедренной повязке. Плечи еще болели от ударов боевых топоров, Целебные опалы с пелерины закрыли раны, но амулеты сняли раньше, чем они завершили лечение.

Не защищенный Чармом, Бульдог ощущал забирающийся под шерсть холод. Плотный мех гривы кедрового цвета суровый ветер отбросил назад, открывая искаженное горем лицо, темные глаза, беззвучно кричащие в орбитах, мощные челюстные мышцы, расслабленные так, что виден был блеск клыков. Ночной прилив сделал кости легкими, и отсутствие наголовной повязки из крысиных звезд подставило Бульдога подавляющему мраку.

— Почему говорят, что ночь опускается? — Он обращался к пустой пещере, и гулкое эхо отвечало ему. — Ночь не опускается, она поднимается. Посмотреть только на нее здесь, исходящую из океана — блеск мрака, чернила моллюска в воде…

Он запустил обе руки в густую гриву, и лязг цепей лишь усугубил его отчаяние.

— Полный отлив для моего Чарма, для силы, для крови. Мне не хватает ума понять, почему мы здесь.

Большая голова повернулась и осмотрела каменное гнездо. Увидеть он никого не увидел, но почуял призрака. Шерсть у него на загривке вспушилась, еще когда гномы его сюда притащили. Электрическая немота призрака, его покалывающая пустота шевельнула какую-то тревогу в глубине души человека-пса. Были бы с ним Глаза Чарма, он бы увидел этого призрака. Но даже, без амулетов присутствие тени ощущалось как пустота, как нечто отсутствующее, и это подчеркивали уединенные сумерки.

— Меня держат цепи, — сказал Бульдог невидимому существу. — Но что держит тебя?

Далеко под обрывом кипел прилив.

Бульдог перевел взгляд с устья пещеры на смолистое сияние моря, отражающее бесчисленные украшения ночи. Кажется, эти утесы были ему знакомы. Каменные пейзажи и бесчисленные островки напомнили ему скалистую горную цепь к северу от Заксара, где он странствовал в юношестве. Тогда он надеялся устроиться стивидором в порту в полярном дворце Зула. Но дворец не брал на работу людей со звериными метками.

— Да, кажется, я здесь странствовал мальчишкой, — заметил про себя Бульдог. — Три дня переживал, что меня не взяли в Зул. Метки зверя, понимаешь! Навеки заклеймен ими как недочеловек и сверхмужчина.

Длинная рябь прибоя остывала в далекой темноте внизу.

— Ведь я мог бы стать начальником дока или даже десятником на верфи. Кто знает? А пришлось мне возвращаться в Заксар и изучать ремесло вора.

Толстыми пальцами перебирая гриву и нахмурив звериный лоб, он думал вслух:

— Как бы ужаснулся тот молодой парень, если бы увидел свое будущее: закованный в цепи, в позоре и мерзости ожидающий — чего? Пытки? Рабства у гномов? Медленной смерти?

Цепи зазвенели — Бульдог встал и пошел к задней стене пещеры.

— Чарма бы мне, чтобы смягчить горечь этих мыслей, этот ужас.

Посреди пещеры он сел, скрестив ноги, сложив цепи на коленях, стараясь ни о чем не думать и таким образом избавиться от тревоги и мрачных мыслей. Но через несколько мгновений Бульдог низко наклонился, коснувшись лбом пола пещеры, и жалобно застонал, оплакивая утерянный Чарм.

Невидимая Лара смотрела на него из угла. Хрустальная призма, дававшая ей форму столь далеко от Извечной Звезды, была спрятана у нее под балахоном. Гномы увидели ее и застыли, загипнотизированные отражением своей зеленой ауры в ее радужных глубинах. Лара испугалась, что гномы сорвут с нее кристалл.

Но с тех пор, как они доставили ее сюда, Аара почти жалела, что гномы тогда не сорвали призму. Слишком долго она пробыла наедине с собой и своими мыслями. Когда-то из-за боли мысли ее были просты, но Риис забрал ее боль, целиком принял на себя ее страдание, удар которого превратил его в Котяру.

Она об этом и думала. Она помнила мелькнувшие белки перепуганных звериных глаз, когда он превратился. Все, что она пыталась ради него сделать, не вышло. Она утешала себя тем, что он до того, как взять на себя ее боль и превратиться, с недоверием отнесся к ее словам.

«А если я ошиблась?» — подумала она. Ведь Пожиратель Теней, которого она так страшилась, не был, в конце концов, врагом. Скорее он был послан, чтобы предохранить Рииса и не дать ему причинить ущерб, который привел бы к концу Миров. Она просто не поняла намерений Лучезарного. Послание Кавала, которое она получила в Извечной Звезде, слишком быстро мелькнуло и исчезло, и теперь она могла бы вместе с собачьим пленником завыть: «Полный отлив моей памяти…»

В чем же должна состоять ее цель, если нельзя верить собственным воспоминаниям? «Лучше бы гномы забрали у меня призму…» — подумала она и попыталась себе представить, что же это такое — умереть снова. В первый раз было очень страшно, и лишь Извечная Звезда могла излечить ее от боли, но сейчас отдать призму — наверное, все случилось бы как-то по-другому.

Звезды сверкали, как острия клинков. Тьма, беспамятная безымянность, вечная тишина — все оказалось мифом. Лара узнала об этом еще при первой смерти. Но ни в какое сравнение с пережитым прежде не могло идти то, что подстерегало ее душу в глубине Бездны — если бы ее отрезали от хрустальной призмы. Сознание время от времени возвращалось бы к ней, но никогда не было бы такого просветления и спокойствия, какие она знала в Извечной Звезде.

Ларе не хотелось умирать. Она не прочь была бы вернуться в Извечную Звезду, в теплое хранящее сияние Начала. Но теперь, когда ее схватили гномы, возврата назад не было. И не было никакой надежды — кроме этого человека с мохнатыми звериными метками.

— Как тебя зовут? — спросила Лара. Испуганно звеня цепями, Бульдог вскочил на ноги.

— Гав! — выкрикнул он, не в силах собраться с мыслями без Чарма, и, как в водовороте, в нем смешались запутанные ощущения, пока он наконец не овладел собой.

— Не бойся. — Призрак показал исцеленное лицо, чтобы успокоить человека-пса, но тот отпрыгнул в дальний угол и присел там, прижав уши и оскалив зубы. — Я думала, ты знаешь, что я здесь.

Бульдог напомнил себе, что перед ним фантом. Но без Чарма эта мысль не принесла спокойствия, и он остался сидеть, напрягаясь и рыча.

— Смотри, Пес! — Женщина-призрак показала хрустальную призму, и в ее пальцах ловко мелькнули радужные грани, отбрасывая Чарм и сияние на всю пещеру. — Смотри, вот тебе Чарм. Я же знаю, что он тебе нужен. Иди сюда, собачка, я с тобой поделюсь.

Напряженные мысли Бульдога чуть расслабились. На протянутой ладони женщины поблескивали сапфиры, изумруды, рубины, откуда-то из своего тайного царства, и у каждого предмета холодного мира там был свой двойник, очерченный чистым светом. Теплая дрожь прошла по телу Бульдога, и он подвинулся чуть ближе к вертящемуся хрусталю.

— Иди, собачка, иди. — Лара протянула призрачную Руку и, коснувшись, ощутила изображения той мохнатой формы, которую принял Риис. В водовороте света Чарма мелькали сцены на крутых улицах Заксара, где участвовали Кот и Пес. — Ты, значит, Бульдог.

— Да, это я, — тихо проворчал он, радостно купаясь в сияющем Чарме.

— Тогда спи, Бульдог, спи. — Лара опустила руку на блестящие внимательные собачьи глаза, и Бульдог заснул.

От прикосновения призмы к мохнатому лбу воспоминания Бульдога полились сквозь гладкие грани хрусталя. Если бы Лара хотела, она могла бы этим камешком Чарма вынуть из Бульдога душу. Но она не хотела причинять ему вред — она хотела лишь узнать, кто этот Бульдог.

Рассыпав длинные волосы по спокойному лицу спящего Бульдога, она через хрусталь амулета втянула в себя его воспоминания. Детские горести она отбросила, пробежала мимо его теперешних страданий и триумфа компании «Шахты Бульдога», а сосредоточилась на воспоминаниях о Риисе, замаскированном метками зверя.

Котяра. Она беззвучно произнесла это имя, разбираясь в ассоциациях, которое вызывало оно у Бульдога. Когда Котяра прибыл с Темного Берега и забыл, что он Риис, он стал вором в Заксаре. Но ничего из украденных на фабрике товаров он себе не оставлял. Он брал из выручки только на еду да еще на то, чтобы его не унесло ночным приливом. Остальное он раздавал, заслуживая себе благодарность трущобных районов Заксара и обеспечивая убежища, где можно было спать и видеть сны — о ней.

Лара любила Рииса сколько себя помнила, ее любовь была гораздо сильнее дочерней. Когда она была жива в лесах Снежного Хребта на Темном Берегу, у нее тоже были сны. Она хотела, чтобы Риис принадлежал ей — ведьма и волхв, соединенные в семью.

Но мечту Лары, как и ее тело, прикончили ножи убийц. Превратившись в призрак, она смеялась теперь над прежними романтическими молитвами о любви и о детях. Сейчас она молилась о свободе в Извечной Звезде — свободе от боли, от любой формы, потому что она умерла, чтобы увидеть: судьба есть форма. И рвалась она сейчас к отсутствию форм, к экстазу вне поверхностей и масок.

Бульдог задрожал, просыпаясь. Глаза вышли из-подо лба, и он встрепенулся и сел, не испуганный, но удивленный, что сидит перед чармоносным призраком. Желание лаять и кусаться отступило, и он лишь беззвучно шевелил пастью, как опьяненный лестью доверчивый дурак.

— Это так говорила твоя наставница, Умная Рыбка? — На смуглом лице женщины с темными глазами появилась белозубая улыбка и шаловливые ямочки. — Я ее видела у тебя в памяти, когда искала Котяру. Ты, может быть, знаешь — он мой хозяин.

— Правда? — Бульдог зачарованно протянул руку к сияющему камню, и призрак отдернул ладонь.

— Хватит с тебя сейчас Чарма. — Она спрятала призму под балахоном. — Чтобы отсюда выбраться, нужна ясная голова.

Внимание Бульдога заострилось. Длинные рога бледной Неморы показались в небе, отмечая третью стадию ночи, и он вздрогнул, поняв, сколько времени был зачарован.

— Кто ты?

— Я ведьма, которая служила Кавалу и Риису на Темном Берегу.

— Лара! — Бульдог встрепенулся и сел. — Котяра часто о тебе рассказывал. Ты жила в его снах все его дни в Заксаре.

— Где сейчас мой хозяин?

Бульдог разочарованно глянул на цепь на шее Лары:

— Разве ты не можешь найти его своим амулетом?

— Только когда он Риис. — Неземной облик Лары затрепетал в надежде узнать от Бульдога побольше. — Когда он Котяра, я его не вижу. Твою память я просмотрела, но не всю.

Бульдог прикрыл лицо руками от стыда:

— Спасибо, что пощадила хоть остатки моего достоинства.

— Тебе нечего скрывать, Бульдог. — Призрачная женщина снова потрепала его по гриве и опять увидела его с Котярой в вертикальном Заксаре. — В определенном смысле твоя жизнь была полностью достойной.

— Наверное, ты плохо смотрела, — произнес он, не отрывая руки от лица. — Я был вором.

Она улыбнулась такой жесткой самооценке:

— Ты крал только излишки с фабрик, чтобы выжить.

— Я сделал это своей профессией, — произнес Бульдог себе в колени. — Я мог бы поискать другую работу.

— Ты выжил в Заксаре. — Аара наклонилась ближе. — Можешь ли ты помочь нам выжить здесь?

Бульдог потряс цепями, не поднимая головы. Он все еще никак не мог привыкнуть, что говорит с Ларой… с призраком.

— Ты — вор. — Она помолчала со значением и сказала с уважительным упреком: — Не может быть, чтобы тебя остановило что-то такое простое, как эти цепи.

— Простое часто бывает самым сильным. Лара презрительно фыркнула:

— Это утешение — из «Висельных Свитков»

— Нет. А «Висельные Свитки» тебе надо бы изучить. Они дают больше, чем утешение.

Лара встретила его вызывающий взгляд холодной темнотой своих глаз.

— И что они дают нам сейчас' Опустив глаза, Бульдог тихо сказал:

— Кристалл, что у тебя есть…

— Хрустальная призма. — Лара снова сняла ее, и свет хрусталя снова отогнал тьму.

— Она нам может помочь?

— Можем заглянуть внутрь нее. — Лара поднесла призму к нему поближе, чтобы Бульдогу были видны радуги, накладывающиеся друг на друга как уходящая внутрь музыка. — Смотри — вот гномы.

Приземистые воины плыли зелеными частицами по черным артериям туннелей.

— Пути Чарма забиты ими, — захныкал Бульдог. — Бежать некуда.

— Не сюда. — Призрак-женщина повернула кристалл, и вид марширующих в туннелях воинов сменился пустым пляжем внизу. Волны пели у скал, вздымая серебряные сети брызг. Под огненно-ночным небом сверкала черно-серебристая длинная мокрая полоса под утесами, утыканная яркими морскими камешками.

— Прилив уходит, — сказал Бульдог, почти уткнувшись широким носом в кристалл, сведя глаза и разглядывая воду, выбрасывающую на песок обломки. — Даже если мы туда спустимся, нас унесет за море, в ночное небо — в Бездну.

— Для тебя это было бы смертью. — Лара выпрямилась во весь рост, черные волосы рассыпались по капюшону плаща. — Но для меня с этим кристаллом Бездна открывает путь к бегству, который даже гномы не сумеют перекрыть.

Потрясенный Бульдог разинул пасть:

— Под защитой этой призмы ты можешь пересечь Бездну и вернуться на Темный Берег?

— Ты мне поможешь? — спросила она порывисто, высматривая признаки решимости в глубоко посаженных собачьих глазах. — Если я не могу вернуться в Извечную Звезду, дай мне упасть туда, откуда я пришла. Может быть, оттуда я смогу найти Кавала. В конце концов, это он призвал меня на этот путь.

Бульдог снова позвенел цепями.

— А ты можешь выдернуть их из стен? — Она проследила взглядом вдоль черных цепей к крюкам, широким как ее запястья, и сама поняла ответ.

— Что тебя здесь держит? — спросил Бульдог, показывая на черное море, где переливались сполохи полярных сияний, окружая планеты и звезды цветным занавесом. — Почему не шагнуть на берег и не оседлать прилив?

Аара подошла к краю пещеры и остановилась, прозрачная на фоне светящихся паров. Если Бульдог мигал или шевелил головой, она скрывалась, и только оставался ее голос, отдававшийся у него под кожей, как карта рек, как зов собственной крови.

— Я не могу вынести призму из этой пещеры. С тех пор как гномы меня схватили, у меня нет на это сил. Они наложили на меня заклятие привязи, и оно меня держит. Но ты мог бы — если бы освободился.

Бульдог снова шутовским жестом потряс цепями и помотал большой головой.

— Ты уже знаешь, что нам отсюда не убежать. — Она это поняла по его молчанию. — Почему ты этого не скажешь? Или ты думаешь, что так меня веселишь?

В светоносной ауре кристалла глаза Бульдога вспыхивали карими искрами.

— Я думал, ты обладаешь магией.

— Я же призрак! — Она нетерпеливо отдернула призму. — Даже если бы у меня была магия, как у Рииса, нам бы она не помогла. Я не могу коснуться живых.

— Ладно, не надо так переживать. — Бульдог подошел к ней на другой край пещеры, ища уюта в лучах Чарма. — По крайней мере теперь мы можем разговаривать, и оба уже не одиноки.

— Поделись своим несчастьем — и оно удвоится. — Лара раздраженно покачалась взад-вперед. — Так моя бабушка говаривала. Придется каждому из нас поберечь свои страдания в самом себе.

— Не получится. — Бульдог, лязгнув цепью, сел рядом. — Скрыться друг от друга мы не можем. Правда всегда вылезет. Нет лжи для обреченных. Так говорят «Висельные Свитки».

Ведьма перестала качаться.

— И как ты думаешь, что с нами будет?

— Не знаю. — Бульдог замолчал и задумчиво скрестил руки. — Нет, кое-что знаю. — Он неохотно повернулся и показал наружу, на черные каменные плиты, круто уходящие в фосфоресцирующий прибой. — Я здесь бывал когда-то — по пути в полярный дворец Зула. Здесь самый край мира. Я хотел устроиться стивидором, на верфях рядом с самой пропастью. Думаю, гномы ведут нас туда.

— Почему ты так думаешь?

— Там изгнанников бросают в Бездну.

Аара больше ничего не спрашивала. Она коснулась Бульдога кристаллом, и он посмотрел на нее искоса с теплым удовольствием.

Так они сидели вместе у стены пещеры, скрывшись от ветра, и Бульдог свернулся клубком в призрачном свете. А она сидела над ним в вечном бодрствовании, и бессонные глаза смотрели, как планеты и звезды отмечают этапы ночи, и тревога ее не уменьшалась, но страх слабел в присутствии Бульдога.

6. ХЕЛГЕЙТ

Азофель перенес Рика Старого через туннель Чарма на растресканное дно высохшего озера — широкую равнину трещин и уступов, где ничего не росло.

— Где мы? — спросил Лучезарный и оглядел странной формы выветренные столбы мергеля на том утесе, где стоял он и Рик. Вонь серных дымов поднималась с разломанного дна мрачной кальдеры. — Ты знаешь это место?

— Хелгейт, — ответил коротко Рик, выглядывая из-за края утеса. Внизу лежала выжженная равнина. — Я тебе говорил не ходить этим туннелем. Вот и смотри, куда мы попали.

Желтые глаза Азофеля полыхнули огнем:

— А откуда ты знал, что тем путем идти не надо было?

— Призрак Лары не шел этой пещерой. — Рик пнул кусок гальки, и он бесшумно рухнул на кого-то из мертвых гномов. — Она пошла вверх по Колодцу Пауков. Единственный надежный путь Чарма, соединяющий миры. Остальные непредсказуемы — как вот этот.

Азофель не заметил сердитого взгляда кобольда.

— Тогда вернемся туда, откуда пришли.

— Прямо на топоры? — Рик Старый закатил глаза к небу, — Не слишком мудрый план, о Лучезарный. — Приподняв Ожерелье Душ, он энергично потряс им. — Вот чего хотят эти черви. И они пойдут за нами и сюда, как только сочтут, что их достаточно набралось, чтобы на нас напасть. В этом можешь не сомневаться.

— Тогда найдем иной путь Чарма в этой пещере и уйдем отсюда.

Азофель говорил скучающим голосом, но под кожей у него переливались живые цвета, как тени пламени.

— Найдем путь, найдем путь! — передразнил кобольд. — И в каком мире шею сломаем?

— Ругайся, ругайся, — огрызнулся Азофель. Рубашка и ботинки пилота истончились до прозрачных мембран на светящемся теле, и Азофель озарял окружающие скалы. — А сам своими зоркими глазами даже не можешь найти порождение тьмы. Какая польза от тебя нашей госпоже?

— Какая польза? — Рик выпятил грудь, чтобы зазубренная стрела торчала прямо в сторону Азофеля. — Вот это видишь — древко, пронзившее меня? Я жизнь отдал ради служения нашей госпоже. И что же еще я могу отдать?

— Например, терпение. — Азофель подвинулся к выходу из пещеры. — Или это качество не знакомо кобольдам?

— Терпение? — Рик вскинул согнутые руки к нависшим небесам. — Мирам приходит конец! В апокалипсисе терпение перестает быть добродетелью и становится пороком!

— И чего я спорю с тобой, с кобольдом каким-то? — Азофель с неодобрением покачал головой и пошел внутрь.

— А чем кобольды хуже других, что с ними нельзя спорить? — выпрямился возмущенно Рик Старый, следуя за ним. — Знай же, что кобольды из всех смертных единственные имеют в себе Чарм, и они…

Филиппику старого гнома прервал скрежет камня по камню. Поперек выхода пещеры посыпался песок, и путники едва успели отскочить назад, как крупные камни застучали там, где они только что были.

Над сводом пещеры проползла массивная трехпалая рука, блестящая смоляным блеском, а в толщину равная росту Азофеля.

Рик, отскакивая прочь от входа, завопил своему товарищу:

— О Богиня, это же великан!

Азофель, великанов никогда не видевший и о них не слышавший, не шелохнулся. Он стоял, ошеломленный, среди падающих камней, и тут вслед за ладонью показалась вся рука на фоне сожженного склона холма.

Рик схватил Азофеля за руку и потянул обратно, к краю обрыва.

— Назад! Это великан! Они злые!

— Злые? — От голоса, прокатившегося по всему небу, из щелей посыпалась щебенка. Над уступом, прикрывающим вход, приподнялся на локтях лежавший на животе великан. Безволосое лицо цвета копоти и бугристое как вулканический пепел, возвысилось, подобно стене. Широкий рот сердито искривился, показав зубы, серые как чугунная чушка.

— Не трогай нас, великан! — робко пискнул Рик Старый. — Мы не желаем тебе зла.

Сверху обрушился громоподобный хохот.

— Какое зло такая сошка может причинить мне, Краказу — хозяину Сожженных Равнин?

— Не суди только по размеру, Краказ! — Рик Старый торжественно показал на своего спутника. — Это Азофель, Лучезарный, пришедший на Светлый Берег из-за Края Мира.

— Ох, я дрожу! — Великан изобразил трепет, и камни посыпались с уступа.

Рик закрыл голову руками, но Азофель и глазом не моргнул, хотя камни усыпали всю землю у его ног, а один задел плечо и повернул его тело на пол-оборота.

— Я — Краказ, хозяин Сожженных Равнин! — Великан победно поднял голову к черным парам, которые на Хелгейте назывались облаками. — А вы кто такие, что так дерзко говорите со мной?

— Я всего лишь кобольд. — Рик пригнулся еще ниже в порыве самоуничижения. — Но он — он из Лучезарных. Он пришел из-за границ сна, который создал эти миры. Мудр ты будешь, Краказ, если окажешь ему уважение.

— Я и так мудр, — объявил великан, упираясь бугристым подбородком на свою руку. — Мне уже больше семидесяти шести тысяч дней. О великанах я знаю все и много узнал о мирах от мелких тварей, что дерзнули войти в мои пределы.

— Но ведь о Лучезарном ты никогда не слышал, Краказ? — Рик осмелился шагнуть вперед. — Убери руку от входа в пещеру и дай нам уйти тем путем, которым мы пришли.

— Уйти? — Новый град камней покатился по склону от хохота. — Ни одна из мелких тварей, что сюда вторгались, никогда не уходила. И вы не станете исключением.

— Ты хочешь нас убить? — возмущенно спросил Рик Старый. — Тогда ты действительно злой!

— Ко всем, кроме своей породы. — Великан протянул ладонь, в чешуях и трещинах. — Люблю смотреть, как эти мошки горят в озерах лавы. Их крики для меня как музыка. Только она слишком быстро кончается.

Рик всплеснул руками.

— Погоди, Краказ! Ты совершаешь страшную, непоправимую ошибку! Ты сам не знаешь, что делаешь!

Рука великана остановилась:

— Верно. Вы меня разбудили, и я повел себя как капризный ребенок. Простите меня. Перед тем как убить вас, я должен услышать ваш рассказ.

— Да, разумеется. Если таково твое желание. Да будет тебе известно, великий, что я родом с Неморы, — сбивчиво начал Рик, надеясь смягчить великана, чтобы тот позволил им убраться с Хелгейта. — Я там родился в роду…

— Не ты! — Палец гиганта с растресканной кожей, под которой виднелось что-то тускло-красное, уткнулся в Азофеля. — Хочу узнать о нем!

— Конечно же! — в знак извинения поклонился Рик. — Это Азофель, страж из…

— Хочу слышать самого Азофеля. — Великан снова положил изрытый подбородок на руку и сверкнул пламенными глазами. — Говори.

— Меня призвала создательница этих миров, — спокойно и правдиво ответил Азофель. — Она доверила мне миссию: устранить пришельца с Темного Берега.

— Вот вы — точно пришельцы, и вас я устраню, — заверил их Краказ. — Так мы, великаны, охраняем свои владения.

— Но если у тебя это не выйдет, ты всего лишь разозлишься, — вставил Рик Старый. — Если не выйдет у нас, все миры перестанут существовать?

Снова землетрясение хохота обрушило потоки щебня.

— А вы — самые занятные бродяги, которых я видел за столь много дней своей жизни. — Великан полуприкрыл веками пылающие печи глаз. — Этим мирам конца быть не может, кобольд. Они вечны. Это каждый великан знает. Потому что вечны мы. Оглянись, кобольд! Видишь далекие горы? Это все — великаны.

— Да-да, вы, старея, каменеете — то есть превращаетесь в скалы.

Это кобольд знал.

— Живые скалы, кобольд! — Полыхнули пламенем, широко раскрывшись, глаза великана. — С возрастом мы становимся медлительными, поддерживаемые Чармом Извечной Звезды, и становимся настолько нерасторопными, что вступаем во всемирный полк — хор Старых, что лежат вместе, слушая музыку планет.

— Если хочешь и дальше слышать эту музыку, — предупредил кобольд, — лучше дай нам уйти, чтобы мы спасли эти миры.

— Я тебе не сопливый невежественный каменный мальчишка, — проворчал Краказ. — Эти миры никем не были созданы. Они появились, охлаждаясь, из первичного огня, сияния, из которого выковала творение Извечная Звезда.

— Создательница Миров живет в свете Извечной Звезды, — заговорил Азофель. — В этот сон входит Светлый Берег и все его планеты. Если она перестанет видеть сон, все планеты исчезнут.

— А ты, Азофель? — Великан выпятил каменистую губу и с любопытством прищурился. — И ты тоже снишься создательнице этих миров?

— Я из другого сна. — Азофель скрестил руки на груди и склонил голову набок, вспоминая места, где жил когда-то. — Существуют Безымянные, живущие глубоко в свете Извечной Звезды, и они более велики, чем создательница этих миров. Я из сна того сновидца, которому снится создательница.

— И есть, конечно, еще более великие сновидцы? — Пасть Краказа глумливо изогнулась. — Сны внутри снов?

— Может быть, — согласился Азофель. — Я знаю только о том сне, из которого явился.

— Так расскажи мне про этот сон, Азофель. Ты там живешь, как живу я здесь, надеясь когда-нибудь сколотить себе состояние, достаточное, чтобы завести жену и детей и упокоиться в уюте среди Старейших?

— Нет, сон, в котором я жил над Краем Мира, совсем не такой. Ничто в этих мирах не напоминает его, потому что это сон без миров. Там все — свет. Но я родился там, где свет наименее ярок. Мои предки жили в этом тусклом углу нашей реальности, сколько помнят поколения. Они не желали искать ничего светлее.

— Но ты был пытлив, — язвительно заметил Краказ.

— Не пытлив — обречен. — Сияние Азофеля потускнело, длинное лицо опечалилось. — У нас было мало света, чтобы сохранить мне жизнь, и я должен был умереть в младенчестве. Но меня продали в слуги. И с тех пор я служу, чтобы жить и знать свет.

— Траллс! — с отвращением искривилась каменная морда Краказа. — Ты в собственный рассказ вплетаешь ложь; Если мирозданию угрожает опасность, создатель не послал бы простого траллса.

— На самом деле она послала меня, — возник Рик Старый. — Азофель всего лишь меня сопровождает.

Краказ нетерпеливо тряхнул головой.

— Хватит нести чушь! — Его рука потянулась к ним, три покрытых скальной коростой пальца раздвинулись, чтобы поймать обоих путников. — Теперь послушаем, как вы будете петь.