Доминионы Ирта (№2) - Пожиратель тени

— Нет, постой! — отчаянно замахал руками Рик. — Твой мир в опасности! Поверь нам!

Ладонь великана нависла над ними, и чудовище фыркнуло:

— Поверю, когда будете петь из лавы!

— Отвернись! — велел Рику Азофель.

Кобольд прижал ладони к глазам и согнулся почти пополам.

Рубаха Азофеля разлетелась пеплом, и мощное сияние хлынуло во все стороны с такой яркостью, что черные лавовые натеки показались вдруг белыми.

Рик увидел узловатые кости своих ладоней, но жара не почувствовал. Когда его снова охватила темень, он оторвал руки от глаз и увидел Азофеля, обнаженного и пылающего огненными клетками. Великана не было.

— Прости меня, — промямлил Азофель. — Я снова съел свет из сна.

На этот раз кобольд поднял к огненной фигуре счастливое лицо.

— Может, ты все еще голоден? Здесь точно можно найти еще великанов.

7. СИВИЛЛА

Она была всего лишь белой тенью среди кружева веточек и лиан в темном углу леса. Когда Джиоти и Бройдо оказались рядом с ней, ее возмущенный вопль всколыхнул стаю птиц, брызнувших из густых крон. Изогнутые глаза, дымчатые как кварц, полыхнули гневом на маркграфиню, посмевшую разорвать лиственный полог, где пряталась сивилла.

— Прости меня, сивилла! — успела выпалить Джиоти раньше, чем сивилла расправила ало-изумрудные крылья, готовясь взлететь. — Мне позарез нужна твоя помощь, иначе я бы никогда не осмелилась так грубо к тебе вторгаться. Прошу тебя, не отвергай моей мольбы — ты, которая делилась когда-то со мной своим пророчеством.

Яркие крылья опустились и снова закрыли мраморно-чистую наготу тельца сивиллы. В круглом отверстии рта блеснул голубой язык пламени.

— Я голодна.

Джиоти изогнулась и позвала своего спутника:

— Бройдо — там тот червь. Принеси. — И она снова повернулась к сивилле: — Я принесла тебе мясо с Края Мира.

— Редкое блюдо. — Язычок синего пламени разгорелся сильнее. — Оно свежее?

— Очень.

Бройдо побежал обратно через лес и нашел червяка все еще под зазубренным нагрудником. Эльф подобрал его лезвием меча и быстро понес в чащу. Кольчатое тело свернулось вокруг клинка, но медленно сползло, когда эльф поднес извивающуюся тварь сивилле.

Когтистые руки разорвали толстое тело червяка, и огненный язык вылизал влажное желеобразное содержимое под шипение горелого мяса. Через несколько мгновений от червя осталась лишь сухая оболочка, лишенная жизни.

Закончив, сивилла повернулась к людям живым нечеловеческим лицом, полуприкрытых свисающими прядями волос, и кварцевые глаза моргнули медленно и довольно. В зияющем отверстии рта искрился голубой язык.

— Спрашивай, что ты хотела.

— Где Риис Морган? — спросила Джиоти, опускаясь на колени в росу трав перед бледной иконой, завернутой в цветные крылья.

— Заперт в облике, назначенном судьбой.

— Где?

— На Ирте. — Кварцевые глаза затрепетали, шелковый голос произнес: — На дальней стороне Ирга — в Габагалусе.

— Далеко ли это? — спросил Бройдо.

— Быть может, даже слишком, — с тревогой ответила Джиоти. — Габагалус — самостоятельное государство, отделенное от всех доминионов. И они не очень привечают чужих.

Бройдо слушал Джиоти вполуха. Его внимание было поглощено странным созданием, сидевшим в темной глубине леса. Тело было похоже на тело смертных, но лицо с жестким отверстием рта, пламенным языком, с затуманенными глазами будто говорило, что впечатление это обманчиво.

— Спрашивай, эльф. — Сивилла выплюнула синюю искру. — Спрашивай, что хочешь знать.

— Смидди Tea и эльфы моего клана… — Бройдо тяжело задышал, собираясь с духом: — Как они?

— Прячутся на высоком пути ветра. — Крылья сивиллы задрожали. — Их жизнь висит на волоске. Гномы рыщут по Лесу Призраков в жажде отомстить эльфам за свою потерю — за Ожерелье Душ.

Одной рукой Бройдо вцепился в свои зеленые волосы, а другой воздел в воздух меч змея:

— Я должен вернуть им этот меч! Я нужен им!

— Ты нужен мне! — Джиоти твердой рукой взяла его за плечо и заставила опустить меч. — Если нам предстоит найти путь к Риису и освободить его, то придется пробиваться через орды гномов. Я не могу сейчас лишиться тебя.

— Но мой народ…

— Сивилла сказала, что они живы.

— Они прячутся! — Бройдо уныло качнул головой. — И жизнь их висит на волоске. Это все я виноват. Никогда, ни за что не должен был я приводить к ним гномов.

— Вы с кобольдом были храбры, — напомнила ему Джиоти его собственные рассказы о приключениях на Краю Мира с Риком Старым и Азофелем. — Не забывай: если бы ты не принес своему клану Ожерелье Душ, все погибли бы страшной смертью от проклятия Тивела.

— Верно. — Бройдо, надув щеки, с шумом выпустил воздух из легких. — Я променял им одно несчастье на другое. — Он вцепился в руку Джиоти. — Я должен вернуться. Только этот меч может их спасти.

— А спасти миры, Бройдо? — Джиоти смотрела на него в упор. — Что толку спасти один твой клан, если исчезнут все миры Светлого Берега?

— Истина известна немногим. — Сивилла пошевелилась под плащом из перьев. — На много лиг день пуст. Но в Габагалусе день обретает форму — чтобы родиться или погибнуть. Истина известна немногим.

— Что это может значить? — раздраженно скрипнул зубами Бройдо. — Не понимаю. Говори просто, сивилла. Действительно ли обречены миры? Правду ли сказал Рик Старый о безымянной владычице и младенце, неподвижном в ее чреве?

— Зная это, будешь и ты среди немногих. — Сивилла закрыла глаза. — Но слушай.

Бройдо склонил голову и услышал шепот травы вдоль долгих лесных троп.

Глаза сивиллы открылись и озарились изнутри.

— Сейчас все миры — одно поющее дерево, живые среди смерти.

— Я не пони…

Джиоти заставила его замолчать, приложив палец к его изогнутым в гримасе губам.

— Она говорит нам, что не знает о грядущем, о том, что случится. Сейчас судьба миров куется в Габагалусе. Пойдешь ли ты со мной, чтобы решить исход?

Бройдо что-то недовольно буркнул, и в мозгу его роились образы Смидди Tea, многих эльфов, которых он знал и любил.

— Разве у меня есть выбор?

Джиоти выдержала его враждебный взгляд:

— Если подумать — то нет.

— Я — эльф-советник, — вслух заявил Бройдо, больше для себя, чем для Джиоти. — Смидди Tea обучила меня для этого, послав на службу не только старейшинам нашего клана, но и трех соседних кланов. Меня считают достаточно искусным, чтобы дать мудрый совет моему народу. Так почему я не могу сейчас дать мудрый совет самому себе?

— Задача своего рода уникальная, — согласилась с ним Джиоти. — Но реальное решение тут только одно. Чтобы уцелел твой народ — любые народы — мы должны тут же уходить в Габагалус.

— Так ли это, сивилла? — Бройдо глянул на фигурку крылатой женщины с собольими волосами. — Должны ли мы с Джиоти идти в Габагалус?

— Дойдите так далеко, как только можно дойти. — Сивилла вздрогнула и отступила в темную лесную нишу. — Прошлое и будущее сливаются как тропы. И там, где сойдутся они — о, там, где они сойдутся! — там и лежит судьба. И там сладка жизнь даже в самой боли. Лиловое лицо Бройдо передернулось:

— Это нам ничего не говорит!

Сивилла отступила в темноту, закрыв глаза, трепеща крыльями, не отвечая на желчное ворчание эльфа.

Джиоти тщательно опустила на место завесу плюща, и снова не стало видно укрытия сивиллы.

— Ты идешь со мной в Габагалус?

Бройдо уставился на меч у себя в руке, на сияющую приглушенным снежным блеском белизну. Это было спасение его клана — и было оно в руке эльфа, проигравшего гномам битву за спасение мира. В душе метался гнев. Нет, он спасет Смидди Tea и свой клан! Но сначала он вернет то, что отобрали у него гномы.

— И как мы туда доберемся? — ворчливо спросил он. Джиоти улыбнулась и хлопнула эльфа по плечу.

— Простого пути нет. На воздушном корабле — слишком долго, а поскольку там не жалуют гостей, туда мало кто летает.

— С тем же успехом он мог бы быть и на другой планете, — буркнул Бройдо и взмахнул мечом. — А скажи, почему эту страну называют Габагалус?

— Это континент, который всплывает из моря на рассвете и погружается на закате. — Джиоти вела эльфа по таинственным теням леса. — С моим талисманом связи и с амулетами мы можем добраться туда путями Чарма. Но дорога эта трудная.

— А почему? — удивленно взглянул на нее Бройдо. — Разве мы пойдем через Колодец Пауков?

Джиоти чуть слышно рассмеялась.

— Нет, Бройдо, это была бы дорога в другие миры. А нам надо просто попасть на ту сторону Ирта, где сейчас ночь. Трудность в том, чтобы прибыть без огласки. Я думаю, если и есть какая-то надежда выручить Рииса из рук гномов, то она заключается лишь во внезапности.

— А кто живет в Габагалусе? — Бройдо раздраженно сбил ногой поганку, и взлетел клуб дымных спор. — Эльфы там есть?

— Не думаю. — Джиоти покопалась в памяти, выискивая то немногое, что было известно о загадочном континенте. — Жители там саламандроподобные. Мне говорили, что они — всего лишь форпост торговой империи, включающей в себя миры куда более далекие, чем Ирг, Немора и Хелгейт. А самое странное то, что они считают, будто использовать Чарм — как мы делаем — примитивно.

— Правда? — спросил Бройдо, приподняв кустистую бровь. — А чем пользуются они? Что держит их на Ирте, когда приходит ночной прилив?

— Наверное, океан, потому что в темноте они уходят под воду. — Нахмурив брови, маркграфиня процитировала ходячее мнение: — В Габагалусе Чарм не используется. Они овладели наукой.

— Наукой? — спросил эльф. — Этой детской игрой? Джиоти кивнула, разделяя его недоумение.

— Да, той самой, в которой дети узнают тайны природы простым наблюдением. Мой дед был фанатиком этой самой науки. Он считал, что Чарм нас ослабляет, и говорил, что пусть лучше нас учит природа, открывая нам себя. Это он научил меня защищать себя без Чарма.

— Наука — вполне подходящее занятие для детей и отлично учит их особенностям погоды и ветров, — великодушно согласился Бройдо. — Но воздушный змей с Чармом летит выше и дальше, и фермеры лучше ухаживают за посевами, определяя погоду амулетами дальнего зрения, а не барометрами и флюгерами.

— Согласна. — Джиоти перепрыгнула через поваленное дерево. — Но учти: для нас наука — просто игрушка, и вот почему Габагалус почти не имеет с нами дела. Они считают, как я понимаю, что мы — первобытные дикари, живущие в глуши.

— Сивиллы не лгут, — произнес Бройдо общее место как откровение. — Если бы сивилла не сказала мне, что тот, кого мы ищем, сейчас в Габагалусе, я бы и не подумал искать его в таком странном месте.

— Будем надеяться, что нам позволят там искать. — Джиэти потянула себя за ухо, пытаясь мысленно увидеть пути Чарма, ведущие к антиподам. — А сначала еще надо туда попасть.

Пока маркграфиня размышляла, Бройдо косил мечом траву в надежде улучшить технику фехтования.

— Могу тебе показать, как им работать, если хочешь. — Джиоти закрыла амулет связи и сунула его в куртку. — Мой дед учил меня обращению с любым холодным оружием, и с длинным мечом тоже.

— Я всего лишь советник. — Бройдо протянул ей оружие рукоятью вперед. — Этот меч в Габагалус нести должна ты.

Джиоти отвела рукоять в сторону.

— Лучше будет, если ты научишься. Когда вернешься в Лес Призраков, он тебе понадобится, чтобы помочь твоему народу.

— Я не удержу это оружие, когда на нас насядут гномы. — Бройдо ссутулил плечи. — Не надо было мне отказывать Котяре, когда он просил меч. Он был бы сейчас с нами.

— Хватит себя грызть, Бройдо. — Джиоти подошла сзади и поправила рукоять у него в руке. — У тебя еще будет случай проявить себя против гномов, и тогда ты уже будешь готов.

— А что говорили твои чармоделы о путях в Габагалус? — Перестав судорожно зажимать меч в руке, Бройдо доставал дальше и размахивал им увереннее. — Для нас будут среди них проводники?

— Властелин Тьмы мне достаточно много оставил работы. — Джиоти отошла к каменному дубу, обвешанному цветущими лианами, и прицепила к нему нагрудник гнома за кожаные ремни. Нагрудник повис, качаясь. — Своим людям я велела оставаться в Арвар О доле и продолжать его отстраивать. Чем нас будет меньше, тем меньше шансов обнаружить себя раньше времени.

— Но они тебе дали направление? — Эльф пододвинулся к раскачивающемуся нагруднику, размахнулся мечом и ударил — мимо. — Ты знаешь, как пройти этими туннелями Чарма?

— Габагалус — континент. — Джиоти встала рядом с Бройдо и показала, как поставить ноги, чтобы вес меча не гнул вперед. — Туда ведут разные туннели. Но когда мы там окажемся, нам понадобится Чарм, чтобы найти Рииса.

Нагрудник гулко загудел, когда Бройдо ударил по нему мечом и отпрыгнул со словами:

— Попал!

— Следи за ногами — это главное в работе с мечом. — Джиоти показала ему, как делать шаги при выпаде и отступлении. — Локти не оттопыривай, а вес тела держи на пятках.

Они повторяли упражнение снова и снова, пока Бройдо не научился без промаха попадать по движущейся цели: подброшенный плод, качающаяся лиана, палка, которой стала фехтовать с ним Джиоти. Извечная Звезда стояла в небе, посылая сквозь плетение сучьев блики света, и стаи птиц метались в оранжевом небе, высматривая корм.

— В Габагалусе скоро наступит рассвет, — сказала Джиоти. — Нам пора идти. Ты готов?

Бройдо ловко повернулся на полный оборот и взмахом меча срезал лист с качающейся ветки.

— Вперед! — с готовностью произнес он. — В Габагалус и к Риису, а потом я вернусь на Край Мира и превращу этих гномов в червей!

Джиоти первой полезла в дыру. В слабом свете амулетов ей предстала пещера, где схватили Котяру и Бульдога. Пещера была пуста. Сквозь расщелину в стене Джиоти и Бройдо протиснулись в расширяющийся коридор, высокий и сводчатый, как базилика. Из мокрого леса наверху сочилась вода, за много веков образовавшая солевые колонны, поддерживающие мир.

Гулко отдавались шаги по выщербленному каменному полу пещеры под свисающими зубьями сталагмитов. Сотовый узор стен мерцал в голубом сиянии амулетов.

— Где-то здесь лежит чармовый туннель в Габагалус, — шепнула Джиоти, и шепот был неожиданно громок на фоне тихого журчания подземных струек откуда-то глубоко снизу. — Как войдем — можем оказаться сразу в гуще гномов. Приготовься.

Бройдо в ответ повернул лезвие, и оно блеснуло в синеватом свечении амулетов.

Путники переползли через хрустящие выступы известняка, и лучи амулетов потерялись в темной глубине.

Джиоти ухватилась за Бройдо, не видя под собой земли.

Бройдо тревожно вскрикнул, и эха не было.

В следующий миг они оказались в полной тьме. К холодному воздуху примешивался резкий аромат моря, и слышен был мерный шум прилива.

Снизу, из тьмы, донесся едкий, леденящий кровь запах. Джиоти наклонила амулет, и его сияние упало на озабоченное лицо Бройдо и на ленточные крылья василиска — хищной твари, затаившейся в черноте пещеры и пораженной внезапным появлением добычи с теплой кровью.

Джиоти ахнула при виде кровожадной маски со зловеще ухмыляющейся клыкастой пастью. Она бросилась назад от беззвучно вопящих клыков, но знала, что ей не успеть. Хлопнули кожистые крылья, и метнулась вперед шипастая голова.

Завопив во всю силу легких, зажмурив глаза, Бройдо прыгнул, выставив меч. От удара его бросило о стену пещеры, да так, что воздух вышибло из легких. Он думал, что никогда уже не придется ему вдохнуть.

Но когда пылающий вдох пробился сквозь разинутый рот, а глаза сами по себе открылись, Бройдо увидел золотистые глаза василиска, и в них разливалась чернота смерти. Меч змея пронзил хищника в небо и пробил мозг. Горела грязная пасть василиска, испуская зловоние.

Джиоти встала рядом с Бройдо, прислонившись спиной к стене, и пнула мертвую тварь ногой. Меч вышел наружу, скользкий от черной крови.

— Я его убил… — Голос Бройдо шел откуда-то из глубины его тела. — Я убил василиска!

Джиоти взяла его за плечо, стиснула.

— Кажется, так и есть — судя по тому, что мы еще живы!

8. ПОЖИРАНИЕ ВЕЛИКАНОВ

Азофель бродил среди изжеванных холмов Хелгейта, поедая великанов. Языки пламени колыхались вокруг него, когда он шагал, будто в горячечном бреду, окруженный дрожащими воздушными линзами огненного мира. Он съел Старейших — великанов, которые много сотен лет назад легли среди гор слушать музыку планеты, что сочилась сквозь обугленную кору, порождаемая магнитной пульсацией ядра.

Никто не встал, чтобы сразиться с ним. Лучезарный ловко двигался над неровной землей. Великаны лежали голыми горами, какими они, кажется, и были. Hi они пульсировали вместе с огнем планеты, участники живущего сна безымянной владычицы.

С каждой поглощенной черной вулканической сущностью сияние Азофеля росло. Гиганты распадались перед ним чистым светом, воспоминания личностей сгорали, а сама их жизнь вливалась в анергию Лучезарного. Ни крика не слышалось, ни земля не тряслась. Просто сновидцы вдруг исчезали в неназываемом, оставив после себя лишь белые дюны, где до того лежали веками.

Весь дымный день, переходящий в полосатую ночь, бродил Азофель по сожженным холмам. Сила набухала в нем, кожа отваливалась углями, обнажая сверкающую сущность с огненной сердцевиной, яркую, как око разума.

Рик Старый, решительно возразивший против того, чтобы Азофель убивал любых смертных, к бойне великанов отнесся намного спокойнее — настолько были они ему противны. Ошеломленный обновленным ореолом Лучезарного, старый кобольд закрыл глаза и попытался себе представить, каково это было поглощенным великанам, экипажу «Звезды удачи», целым кланам эльфов на Краю Мира, ставшим жертвой Пожирателя Теней. Охватывал ли восторг исторгаемых из сна? Или они просто ничего не ощущали? Превращение в чистый свет, за гранью любой индивидуальности, странным образом казалось кобольду счастливой судьбой.

Он прищурил глаза до щелочек, пытаясь различить какие-то черты в свете звезд, залившем плоские вершины холмов. От острых серебряных лучей под веками прыгали калейдоскопические фигуры, покосившиеся в злобной радости, — ложные солнца, шаровые молнии, химерические дьяволята, пляшущие вдоль извилин мозга, разбрасывая угольки угасающего дня, тусклый огонь сумерек.

Кобольд часто заморгал, пытаясь встряхнуться. Он припал к земле возле пещеры пути Чарма. Свет плясал в напряженных глазах, и он сидел, загипнотизированный, не в силах оторваться от огненной дуги на краю Хелгейта, накаленной добела, как сердце звезды.

Сделав над собой усилие, он отвернул лицо. Отблески света еще плясали на сетчатке как бешеные призраки, и куда бы ни падал его взгляд, всюду сверкали звезды. Валуны, щебеночные плато, черные облака — все искрилось драгоценностями. Рик встряхнул головой. Величие Чарма пронизывало его насквозь, до самого основания души.

Он заметил, что совсем не испытывает усталости. Изнеможение, телесные потребности, физическая боль — все это оставило его, когда грудь пронзила гномья стрела. Мертвоходящий, он черпал бесконечную энергию из Ожерелья Душ, а оно — от Извечной Звезды. И все же из-за своей тяги к пустому ничто он понимал, что утомлен сильнее, чем могут подсказать чувства.

Судьба миров — бремя, подавившее все его существо. Купаясь в чармовом сиянии Лучезарного, он нашел силы признаться самому себе, что ничего в нем не осталось. Все, что он собой представлял, было отдано великой миссии.

Эта мысль заставила задуматься об иронии положения: после смерти любимой дочери Амары он настолько отошел от сообщества кобольдов, что тогда был более мертвоходящим, чем теперь. Он уже понимал, что значит по-настоящему чему-то себя посвятить. После смерти Амары душевная боль была так сильна, что он ушел в себя как в скорлупу и не мог выйти.

— Спасибо тебе, госпожа, — шепнул кобольд, обращаясь к Безымянной, призвавшей его из этой страшной отрешенности. На службе ей он утратил жизнь, но гордо носил в груди зазубренную стрелу, ибо она указывала ему дорогу к свободе.

Освеженный Чармом Лучезарного, кобольд открыл глаза.

Извечная Звезда смотрела на него поверх изрезанных равнин, подобно тигриному глазу. Азофель прошел перед заходящим диском серебристо-синей искрой, спектральным вихрем, спорой ацетилена, висящей сновидением на фоне пунцовой яркости смутных сумерек. Рик махнул рукой, и струя пламени ответила приветственным жестом.

Азофель бессмысленно улыбнулся кобольду, хотя и знал, что улыбку не разглядеть в его ослепительном сиянии. Пандемониум сумерек отлично оттенял это чудо — цвета побежалости Лучезарного, поглощающего свет сна. К Азофелю вновь возвратилась сила, и она питала надежду, что скоро он найдет создание тьмы, где бы оно ни пряталось, и прогонит его со Светлого Берега.

А тогда можно будет и домой податься. Ничего другого он так не хотел с самого начала этой работы, как вернуться в свет.

По сравнению со смертной алостью Хелгейта свет дома, который ему помнился, сиял какой-то высшей яркостью. Не было там хаоса бродячих звезд и форм жизни, управляемых Случаем — незрячим богом этих миров. Дома отсутствовала слепота, и Случаю там не было места. Там сновидец был сном, и сновидение — сновидцем. И пусть дома он слыл всего лишь стражем, охранником других сияющих сновидцев, через связь с тем, кому виделся он сам — со своей собственной более великой сущностью, но он знал, что не всегда ему быть стражем, что его сияние будет возвеличено стремлением, и в славе избрания и посредством собственного сна оно изменится к лучшему, к более яркому.

Но все это покрылось тенью, когда безымянная владычица включила его в свой сон. Поначалу вспыхнула ненависть к старому кобольду за то, что тот попросил к себе в сопровождающие Азофеля и внушил эту мысль владычице. Но теперь, восстановив свою прежнюю силу, Лучезарный ощутил неожиданный прилив великодушия к Рику. Ведь что такое сам кобольд, как не осколок сна владычицы? Разве может он не повиноваться своей сновидице? Кобольду, по милости которого Азофель втянулся в глубь этих холодных миров, было прощено причиненное страдание, если вообще не забыто. А судьба самих миров снова показалась не безнадежной. Он найдет это порождение тени и тогда уйдет домой — в свет.

Дома же все это покажется лишь странным сном. Все эти жизни окончатся смертью — как и его собственная, но его смерть известна ему. Он станет ярче, как все живущее в свете, и его сияние затмит тени, которые суть его мысли, и его «я» воссияет среди теней ярче, чем в тесных рамках времени и пространства, а за пределами «я» ждут другие измерения. Когда-нибудь он там и окажется.

Но эти несчастные существа, сплетенные из сновидений владычицы, ждет сомнительная судьба. Мысль о серьезном и верном кобольде, уходящем в пустоту, огорчала Лучезарного, и это его самого удивляло. Почему вдруг эта иллюзия стала ему небезразлична? И все же так стало. Чистосердечный кобольд сам не придавал значения тому, что он — всего лишь сон. Для него этот мир не менее реален, чем сам свет, чем родной дом Азофеля.

Неуклюжий Бройдо тоже вызывал у Азофеля незнакомые чувства. Кто такой этот эльф, откуда у него такое большое сердце? Зачем он покинул свой клан, чтобы служить какому-то кобольду? На все вопросы был один ответ — любовь. Любовь к этому сну, к стынувшим камням, вращающимся в холоде космоса, согретым лишь слабыми лучиками тлеющих звезд.

Любовь к темноте — понял Азофель, пораженный, что кто-то может любить эту маленькую и причудливую жизнь. Еще он понял, что жалеет тех, кто заключен внутри создания безымянной владычицы, в извилинах ее прихотливого разума.

Эти сочувственные мысли боролись в нем с той силой, которая влекла его домой. Азофелю хотелось найти создание тени, удалить его из сна и вернуться домой.

В свет.

Поглощенная из великанов энергия настолько оживила его, что он мог бы, если бы захотел, подняться и снова уйти в свет.

А там, за пределами сна, подождать, пока его опять позовет Рик Старый. Покинуть бы здесь эти иллюзорные жизни, приумножавшие его заботы. Что ему до этих подобий?

Но когда он понял эти создания, которых в их жалком существовании вела такая же страстная верность, что привязывала и Лучезарного к свету, он восхитился ими. Смехотворное и вместе с тем неодолимо глубокое желание обуревало его — говорить с этим старым кобольдом, с созданием тьмы.

Видя приближение Лучезарного, Рик Старый вскочил на ноги. Тени ночи отступили. У входа в пещеру стояло ледяное сияние в форме смертного. Форма остывала, и холодный ветер уносил жар клубами разноцветного дыма. Раскаленные тени меркли в ангельски-демоническом сиянии лица Азофеля.

— Лучезарный! — вскричал Рик Старый, оживленный излишком Чарма, уносимого в воздух. — Ты сразил великанов!

— Никого я не сразил. — Азофель стоял у входа в пещеру, и она сияла изнутри, как тигель с лавой. — Великаны по своей природе — иллюзия. Как и ты.

— И ты тоже! — радостно закричал кобольд, опьяненный жизненной силой. Теперь он уже мог смотреть стражу в лицо, потому что Азофель остыл уже до свечения снега под звездами. — Все мы — порождения вечности и Безымянных. Все мы сны!

— Я — не сон, — твердо возразил Лучезарный. — Я — свет.

— Другой сон, и все равно сон. — Рик был почти опьянен от счастья, что Лучезарный вновь в полной силе, и весело поддразнивал светоносное существо. — Все мы сделаны из большого ничто. Волны света на черной поверхности этого ничто. Мы распадаемся, ты меркнешь. Ха! Главное, что все мы меняемся.

— А тогда чего ты вообще мучаешься с этим поиском? — Рассыпав огненные волосы причудливыми нитями, Азофель шагнул ближе. — Брось ты этого, который из тени, и пусть владычица разбудит отца младенца. Сон кончится, и ни тебя, ни других обманок из материи и энергии больше не будет.

— Так не получится, Азофель. — Старый кобольд храбро смотрел в слюдяные глаза Азофеля. — Здесь на кону стоит нечто большее. Ведь ты это и сам понимаешь?

— Не понимаю. — Азофель презрительно оглядел оплавленную пустыню. — Но я должен тебе сказать, что кое-что чувствую — к тебе, к этому дураку Бройдо. Я лучше понял, вернув свою силу, что значит быть слабым. Ты слаб. А Бройдо еще слабее. И все же вы боретесь изо всех своих сил. Зачем?

— Младенец! — Сморщенное курносое личико озарилось ликованием. — Эти миры созданы не ради прихоти. Они для ребенка владычицы. Игра света и тьмы, пустоты и материи и — да! — добра и зла, вот силы, которые сформируют младенца. Они наполнят его пониманием страдания и сочувствия. Вот почему должны быть эти миры. И мы служим не им, а высшей цели.

Азофель скрестил руки на груди, прикрыл алмазные глаза и задумался.

— Откуда ты это знаешь?

— Я — кобольд-волшебник. — Рик Старый сообщил это как общеизвестный факт. — И моя магия — огонь. Я знаю, почему нет злых тварей внутри света и почему попеременно побеждает тьма. Я знаю, что кто-то очень древний сшивает их вместе победой и поражением. Жизнь каждого из нас — один из множества крошечных стежков, которыми зашивается эта рана — этот разрыв существования, как ты называешь его. Мы создадим свет из тьмы нашим страданием — нашим согласием страдать за то, что есть добро.

— Великие понятия для такого мелкого существа, — скептически наклонил голову Азофель.

Рик постучал пальцами по стреле:

— Я отдал все, чтобы удержать свой стежок между светом и тьмой. А ты, Азофель?

— Я — создание света. — Лицо его было спокойно, как стекло. — Я верен пославшему меня сюда.

— Это я знаю, — нетерпеливо отмахнулся Рик. — Я говорю о твоей душе, то есть я хочу сказать, какие у тебя чувства? Как ты соединяешь свой великий свет и обширную тьму этого творения?

Азофель покачал головой, явно задетый вопросами кобольда.

— Я хочу домой.

— В свет, я знаю. — Щеки Рика Старого пылали радостью. — Я отведал этой ночью твоего Чарма, и я бы и сам пошел с тобой, если бы мог.

— А ты можешь. — Азофель улыбнулся, и вспышкой молнии озарились снизу ночные облака. — Я отнесу тебя в Извечную Звезду. Оттуда вырастет твое лучистое тело. Может быть, наступит время, когда я увижу тебя в полях света, где обитаю.

— Вряд ли. — Кобольд поскреб узловатый подбородок и рассказал, что видел в трансе, когда Азофель поедал великанов. — Ты к тому времени станешь настолько ярок, что уйдешь из тех полей, где обитают души, уйдешь в яркость бесконечности.

— Ты знаешь, как устроена моя родина?

— Я знаю, как устроен огонь. Азофель протянул лучистую руку.

— Позволь мне отнести тебя в Извечную Звезду.

— Оставь. — Кобольд отступил, досадливо поморщившись. — Подумай о младенце. Подумай о грядущих веках. Ты это ощущаешь, я знаю. Иначе зачем бы ты вернулся говорить со мной? Ты чувствуешь, к чему стремлюсь я — и Бройдо. Загляни в любое из смертных сердец, и ты найдешь то же стремление. Да, мы живем ради того, что нам кажется реальным. Но не все ради одного и того же. Некоторые хотят больше света…

— А другие — больше тьмы. — Азофель с пониманием кивнул: пути домой не будет, пока работа не будет сделана. — Я шагну из сна наружу и найду это создание тени.

Лучезарный быстро погас, и ландшафт вновь окутала угрожающая и таинственная темнота. Рик на ощупь заковылял к пещере в поисках убежища от внезапной ночи.

Азофель тоже искал убежища от непонятных чувств, которые пробудил в нем кобольд. Безымянная владычица задала Рику Старому работу, в которой Азофелю отводилась роль помощника. Сейчас он мог быть только на подхвате у кобольда, потому что Лучезарный — создание света, а в царстве света нет слепоты, нет смерти, нет случая, и там у справедливости открытые глаза.

А за границами сна, в царстве света и в ауре Извечной Звезды, где Лучезарный родился, он стоял стражем. Там он ощущал мир и был рад, что вновь обрел силу и смог вернуться туда, где должен быть. Азофель пришел сюда искать создание тени, и он приступил к поискам.

Даль и близость смешались в нем, как ветер и огонь. Взревели искры — осколки расстояний, пройденных им там, внизу. Он снова увидел Лабиринт Нежити на Краю Мира, и Бройдо, горестно согнувшегося над трупами восемнадцати эльфов своего клана, поднятых из могил демоном Тивелом, и печаль физической болью билась в теле эльфа.