ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Пиц смотрела из окна своего гостиничного номера на панораму деловой части Сиэтла. Далеко на севере маячил безошибочно узнаваемый силуэт Космической Иглы[37], возвышавшейся над множеством разнообразных достопримечательностей грандиозного мегаполиса на Пьюджет-Саунд. Соревнуясь между собой в яркости красок, пестрели цветы на газонах в городских парках, терпеливо и спокойно стояли музеи, похожие на дремлющих драконов, стерегущих свои сокровища — произведения искусства и археологические находки. А если бы вы прислушались хорошенько, то могли бы поклясться, что слышите отголоски звучания самой разной музыки, которую город пестовал и которой наслаждался. Если бы Пиц решилась подняться в ресторан, расположившийся на крыше, то ее подвиг был бы вознагражден зрелищем горы Рейнир[38] — такой далекой, но почему-то кажущейся близкой.

Пиц не собиралась в ресторан на крыше. На уме у нее были совсем другие планы.

— Дождь идет, — сказала она.

— Подумать только, — проговорил Мишка Тум-Тум. Он постарался свести насмешку к минимуму, но с позором провалился, — Дождь идет. В Сиэтле. Весной. Я просто потрясен. Господи Всемогущий, а какие могли быть варианты? А вот один: в пустыне Сахара всегда сухо.

— Нечего потешаться надо мной, — укоризненно выговорила маленькому цинику Пиц.

— Как раз наоборот, — возразил Мишка Тум-Тум. — Мои насмешки — это единственное, что тебя стимулирует.

— С каких это пор, хотела бы я знать, издевательства стали средством стимуляции?

— Элементарно: ты бьешься над какой-нибудь задачкой, но на самом деле толком ничего не делаешь для ее решения. Я начинаю тебя подзуживать и твержу, что тебе ни за что с этой задачкой не справиться, потому как ты умом не вышла, ты психуешь и пытаешься доказать мне, как я жестоко ошибаюсь, и вот тогда-то ты берешь, как говорится, ноги в руки, быка за рога и доводишь дело до конца! Лапуля, все обстояло именно так, когда ты еще в младших классах училась. Мне ли не знать. Ну и замучался я с тобой, доложу я тебе!

— Это неправда! — возмутилась Пиц. — Я — человек с высокой степенью мотивации!

— Ох какие мы словечки знаем! Так почему тогда ты торчишь в этом номере уже целые сутки, вместо того чтобы выйти из гостиницы и нанести свой следующий деловой визит? Нет, не надо, лучше не отвечай, а то сейчас как начнешь нести всякую чушь и оправдываться. Я тебе сам скажу почему. Потому, что Фиорелла тебя чуть не испепелила, и теперь ты боишься, что этот малый — как его там, запамятовал — примет тебя точно так же. Это получится уже два удара по твоему самолюбию, а ты твердо убеждена в том, что твой маленький братик тем временем выколачивает одну тысячу очков за другой.

К изумлению Мишки Тум-Тума Пиц не набросилась на него с упреками и не стала говорить о том, что Фиорелла ее, может, и отбрила, но зато Рей Ра и вся чикагская компашка выказали ей всемерную поддержку. Вместо этого она вдруг ссутулилась и тоскливо-претоскливо призналась:

— Угу. Ты прав, Тум-Тум. Как раз поэтому я и медлю со следующим деловым визитом. Нет, конечно, я себя уговариваю и твержу, что все это из-за того, что я плохо перенесла разницу во времени из-за перемещения в другой часовой пояс, но я и сама себя обмануть не могу. Как я могу себя обмануть, когда с двенадцати лет помню наизусть заклинание: «Разница во времени, изыди!»

— Как-как? — Стеклянные глаза Мишки Тум-Тума чуть не выскочили из его головы. — Похоже, у меня в уши набилась какая-то лишняя вата. Могу поклясться: я только что слышал, как Пиц Богги признала собственное поражение. Так не пристало говорить той девушке, с которой я сплю! Допустим, королева ведьм тебя отбрила, и что? Зато эти ребята, косящие под египтян, на твоей стороне.

— Ой, пожалуйста, не надо! Это просто сборище идиотов! — тяжко вздохнула Пиц. — Это даже не религия, это — затянувшаяся вечеринка, скопище бзби-бумеров, вцепившихся в собственную юность обеими руками и не понимающих, как глупо они выглядят. Зачем идти следом за мертвецами, когда их можно мумифицировать?

— А теперь кто над кем издевается? — полюбопытствовал Мишка Тум-Тум, сложив на мохнатой груди короткие передние лапки.

— А тебя это не волнует, Тум-Тум? — спросила у него Пиц.

— Что меня не волнует?

— Да то, что чикагская группа примерно так же духовна, как мешок, битком набитый сухарями. Фиорелла — та хотя бы, похоже, верит, что то, чем она занимается, — нечто большее, нежели оправдание для того, чтобы разгуливать в идиотских нарядах и тусоваться со старыми институтскими дружками.

— Это точно, потому что у нее есть оправдание для того, чтобы разгуливать в сексуальных нарядах, постоянно знакомиться с новыми людьми и тусоваться, с кем она пожелает.

— Ой, ладно! — воскликнула Пиц. — Ты знаешь, что это не так! Она на самом деле заботится о том, чтобы возвысить могущество исконной природной магии. За ее последователей не скажу. Может быть, для некоторых из них действительно все дело в оправдании экстравагантного поведения, но Фиорелла — для нее все иначе. Я могу судить об этом. Для нее магия по-настоящему важна, она ею владеет, и она не пожелала иметь со мной ничего общего. Я ничего не стою.

— А Дов, стало быть, стоит? — фыркнул Мишка Тум-Тум и заговорил дурашливо, с детской картавостью и пришепетыванием: — Наса маненькая Пиц-цу-ленька заглустила, беднязецка? У нее узаасно постладало самолюбие? Она у нас тепель думает, цто ее плотивный и гадкий младсий блатик все себе заглабастает, а ей ницегосеньки не достанется, да?

Но только Пиц успела почувствовать, как от этих сладеньких речей у нее на ресницах начали кристаллизоваться капли сиропа, как медвежонок мгновенно из слащавого гуру превратился в свирепого сержанта на плацу и диким голосом зарявкал:

— Ну и что тебе за дело до этой кучи дерьма, женщина? Он ничего не стоит! Повторяй за мной: Дов Богги ничего не стоит! Чем бы он ни занимался или не занимался — это не считается! Для тебя с этой минуты его нет и не будет до того славного момента победы, когда твоя мамаша передаст в твои ручки полное и безоговорочное управление «Э. Богги, Инк.». Смысл понятен, солдат?

— Солд?..

— Я спросил: «Смысл понятен»?!

— Сэр, да, сэр!

— А теперь поднимайся, залей побольше кофе в свой разнесчастный желудок, и шагом марш из этого номера в очередной бой. В этом бою ты победишь, ясно?

— Но я...

— Я спросил: «Ясно»?!

— Сэр, да, сэр!!

— Отлично. А теперь — шагом марш! Целиком и полностью повинуясь воле Мишки Тум-Тума, Пиц вытянулась по стойке «смирно», взяла медвежонка на изготовку — прижала к правому плечу — и маршевым шагом покинула гостиничный номер. Как только за ней захлопнулась дверь, она стряхнула с себя харизматические чары зловредной плюшевой игрушки на пару мгновений — только для того, чтобы сказать:

— Кофе — это было бы неплохо. Не знаешь, где можно было бы его выпить?

— Ты спрашиваешь, где можно выпить кофе в Сиэтле?

Медвежонок был так шокирован этим вопросом, что его визгливый голосок эхом разнесся по гостиничным коридорам.

Рабочий день у Мартина Агпарака не задался. Специфика его ремесла была такова, что он работал на более или менее открытом воздухе. Предметы, которыми он торговал, были спрятаны от дождя в нескольких водонепроницаемых шкафах, стоявших у задней стены большого сарая. Сам сарай выглядел так, будто на его жизненном пути встретился великан с бензопилой и аккуратно распилил его на две половинки как раз вдоль потолочного бруса, и в итоге получилась трехстенная конструкция, которая так популярна при сооружении кукольных домиков. А рабочее пространство Мартина находилось за пределами этого половинчатого сарая, на довольно обширном открытом пространстве, накрытом сверху брезентовым навесом. А больше ему ничего и не надо было.

Беда в общем-то была в том, что, когда работаешь вот так, на вольном воздухе, некоторые воспринимают это как что-то вроде приглашения подходить, глазеть и напропалую сыпать советами и рекомендациями. Такие люди отказывались понимать, что ты вовсе не желаешь отвлекаться и слушать бесконечную и бессмысленную болтовню.

В данный же момент беда заключалась в том, что не все из таких недогадливых людей были по большому счету людьми.

— Ну а она у меня, представляешь, спрашивает: «Не знаешь ли, где тут можно кофейку тяпнуть?» А я ей, стало быть, отвечаю...

— Тум-Тум, заткнись.

Пиц схватила лопочущего медведя и перебросила через плечо. Он приземлился на гору опилок.

Опилки, как и дождь, и кофе, здесь были повсюду.

Мартин Агпарак проследил бесстрастным взглядом за траекторией полета медвежонка и воспоследовавшей мягкой посадкой.

— Похоже на произведение Эдвины, — констатировал он. — Такая же злючка.

Пиц почувствовала, что краснеет.

— Я бы на вашем месте не стала так отзываться.

— Само собой. Она же ваша мамочка.

Мартин прислонился спиной к массивному бревну, которое некогда было стволом могучей сосны. В то время, когда Пиц вошла во двор при складе древесины, который служил Мартину студией, он как раз заканчивал снимать с этого бревна остатки коры. Появление гостьи вынудило Мартина отложить начало настоящего труда. Помеха в работе его, прямо скажем, не очень обрадовала, и теперь он, не стесняясь, выказывал свое недовольство грубостью обращения.

— Если вы считаете ее поведение таким агрессивным, почему же тогда вы стали клиентом корпорации «Э. Богги, Инк.»? — немного резковато осведомилась Пиц.

Мартин пожал плечами. То, что на этом молодом человеке в расцвете лет, сил и прекрасной физической формы была надета матросская майка, только позволяло лучше разглядеть его мускулатуру. Простое пожатие плечами могло бы нести в себе поэзию движения, но настроение у Мартина было такое, что вся поэзия опустилась на уровень лимерика, нацарапанного на стене в мужском туалете.

— Потому, — ответил он, — что я имею возможность пользоваться контактами, которую мне предоставляет корпорация. Слышали старую пословицу про нас, эскимосов, насчет того, что в нашем языке — тридцать семь разных слов, означающих «снег», но нет слова «хитрость».

Пиц вздернула брови.

— Я думала, вы называете себе инуитами. Я думала, что эскимосы — это было...

— «Было», «не было» — кому какая разница? — Мартин опустил на глаза защитные очки и, повернувшись к Пиц спиной, принялся разглядывать бревно. — Такие вещи беспокоят ребят, чьи предки на самом деле тут родились, а не меня. Для настоящих эскимосов я чужак, «человек из города». Я готов себя хоть бубенчиком назвать, лишь бы это дало мне побольше прибыли.

Он вытащил из заднего кармана обтягивающих джинсов кусок мела и сделал на одном конце бревна несколько предварительных набросков. Пиц узнала стилизованную голову ворона. Продвигаясь дальше по бревну, Мартин Агпарак быстро нарисовал на нем изображения медведя, волка и лосося. Затем, помедлив возле дальнего конца бревна, он основательно задумался и наконец добавил еще одно изображение.

— Что это за... — Пиц вглядывалась в прочерченные мелом линии, пытаясь понять, чей же дух можно было вызвать с помощью этого создания, изображенного на тотемном столбе молодым художником-инуитом. Но как она ни старалась, она никак не могла разобрать, кто это такой. — Кто это?

— А? — Закончив рисунок, Мартин перешел к тому месту, где у него были сложены инструменты, и выбрал электропилу подходящего размера для резьбы по дереву. — О! У вас, наверное, нет детей. — Он нацепил звукозащитные наушники. — А вот если бы они у вас были, вы бы не только узнали этого персонажа, вам бы захотелось его хорошенько поколотить. — Он нашел нужную пилу и включил ее. — Не переживайте. Вот я его лиловой красочкой покрашу — и он вам покажется более знакомым.

Пиц застыла на месте, словно ее поразил удар грома, и смотрела на мордашку, которую она теперь узнала и которой Мартин выделил место в основании тотемного столба.

— Лиловой красочкой... — повторила она, не спуская глаз с наглой, ухмыляющейся, необычайно раздражающей мордашки из телепередачи для малышей. Мартин, не обращая на нее никакого внимания, приступил к работе.

— Ой-ой-ой! — прозвучал вдруг голосок возле лодыжки Пиц. Это был Мишка Тум-Тум, которому каким-то образом удалось выбраться из кучи опилок и вернуться к хозяйке. — У меня что, глюки? Неужели мои стеклянные глазки и вправду видят этого жуткого лилового кляксозавра на тотемном столбе? Не-е-е-ет! Этого не может быть! Ну точно, у меня глюки. И зачем только я выпил этот четверной эспрессо перед тем, как мы пришли сюда! Теперь мне еще долго будет всякая дрянь мерещиться. Мартин отключил пилу.

— Что ты сказал?

Удивительно: он расслышал голосок Тум-Тума даже через звукозащитные наушники. А может быть, не стоило так этому удивляться: войдя в студию Агпарака, расположенную под открытым небом, Пиц сняла с Мишки Тум-Тума А.Р.З. Как потенциальная наследница империи «Э. Богги, Инк.» Пиц могла носить с собой Тум-Тума как заколдованный предмет, наделенный высочайшей магической силой, но просто так, в виде самого обычного плюшевого медвежонка? Нет. Ни за что, если она хотела создать впечатление надежности и уверенности у тех, от кого ожидала поддержки для восхождения на корпоративный престол. Способность Тум-Тума разговаривать была магическим даром и потому превышала возможности любых звукозащитных средств, изобретенных простыми смертными.

— Я сказал, что всякого, кто поместил бы эту тварь на тотемном столбе, скорее всего ФБР могло бы арестовать за совершение ряда более мелких преступлений против природы и человечества, — любезно ответил Мишка Тум-Тум.

Мартин отложил пилу и снял наушники.

— Послушайте, — объяснил он, — эту работу мне заказал представитель крупной компьютерной фирмы, у которого есть дети. Если бы я показал вам чек оплаты, вы бы поперхнулись своими собственными словечками. Может, вам стоило бы погулять тут, поглядеть на другие мои изделия, а не пялиться на этот столб?

Он указал на небольшой отряд законченных и полузаконченных тотемных столбов, выстроившихся под большим полотнищем брезента. Бесчисленные медведи, киты, волки и вороны делили место на столбах с улыбающимися от уха до уха спортивными звездами, политиками, поп-идолами и прочими знаменитостями. На одном из столбов вообще не было ни единого изображения традиционных животных-духов. После того как Агпарак вырезал на бревне физиономии всех членов одной мальчиковой группы, сплошь состоящей из одних секс-символов, для животных там попросту не осталось места.

— Так вот чем вы занимаетесь? — ахнула Пиц. — Но... А я-то думала, что ваши произведения служат для того, чтобы возвышать и возвеличивать магию!

— Я бы предпочел возвысить цены. Послушайте, на свете полным-полно разных религий и разных тотемов. Кто вы такая, чтобы судить об этом?

— А вы хотите сказать, что я летела сюда через всю страну для того, чтобы полюбоваться на торгаша?

Агпарак одарил ее недобрым взглядом.

— Нет, вы прилетели сюда для того, чтобы поговорить со мной, одним из самых прибыльных клиентов «Э. Богги, Инк.». Я случайно в курсе того, что мои выплаты составляют львиную долю годовой прибыли компании и что в следующем году процент моего участия еще больше возрастет. Перевожу: я учу младшего братишку тому, как работать электропилой и при этом не отпилить себе ногу.

— Спасибо, — холодно проговорила Пиц. — Могли бы и не переводить. И насчет финансовых дел вы тоже могли бы не разглагольствовать. Я просмотрела отчетную документацию и знаю, что на бумаге вы кое-чего стоите для корпорации.

— Ну а я, представьте себе, знаю, что в данный момент я кое-чего стою для вас лично. — Оказалось, что у Мартина Агпарака крупные и ровные зубы. Когда он улыбался, возникало такое впечатление, что смотришь на дружелюбные клавиши рояля. — Жалко твою мамочку, но такое порой случается. Она была молодцом. Наверное, кое-какую нахрапистость можно и простить, лишь бы дело делалось. Ну так вот... — Он снова опустил на глаза защитные очки, но тут же снял их совсем и завертел на указательном пальце. — Вам что-то от меня нужно, а мне кое-что нужно от вас. Я жутко тороплюсь с этим тотемным столбом, а вам небось нужно поспеть на самолет. Так давайте поговорим по душам.

— Ага, кажется, тут кое-кто умеет не только электропилой тарахтеть! — обрадовался Мишка Тум-Тум. — Мы здесь переговоры вести будем или переберемся куда-нибудь, где не так пахнет опилками?

— Уймись, Тум-Тум, — сказала Пиц, схватила медвежонка за загривок и зажала под мышкой. — Сама разберусь. — Она повернулась к Агпараку. — Однако он прав. — Нам нужно поговорить, но здесь я разговаривать не собираюсь.

— А где бы ты предпочла разговаривать, ангел мой? — с усмешкой вопросил Мартин.

— Ну, не знаю... — помертвев от смущения, отозвалась Пиц. — Может быть, где-нибудь поблизости можно выпить кофе?

Пиц лежала среди подушек на кровати Мартина и смотрела в потолок.

— Во всем виноват эспрессо, — высказалась она.

— Эспрессо? — переспросил Мишка Тум-Тум, перегнувшись через спинку кровати. Его глазки злорадно поблескивали. — А мне показалось, что это было больше похоже на кофе со слив...

— Заткнись!

— Почему же? Тебе нечего стыдиться. Ты взрослая женщина. Прежде чем на что-то решиться ты применила к нему заклинание для просмотра истории болезни и выяснила, что он здоров как бык. Мне показалось, что ты отлично провела время. И, что на мой взгляд гораздо более важно, ты ни разу не высказала отрицательного мнения о личном тотемном столбе Агпарака. Вот хорошая девочка! Пятерка тебе за сдержанность, а теперь можешь скушать пряничек. Ты его заработала.

— Но я никогда в жизни ничем подобным не занималась! — простонала Пиц. — Я — девственница, клянусь Вестой!

— Гм-м-м, не хотелось бы упоминать об очевидном, но теперь это уже далеко не так.

— Он мне даже не нравится! Он воображала, он много о себе понимает, он торгаш, он!..

— Ты меня звала? — Мартин Агпарак вошел в спальню с подносом, на котором стояли две чашки с капучино — такие здоровенные, что в них можно было бы утопить котят. Он поставил поднос на столик, сел на край кровати и подал Пиц дымящуюся чашку. — Тебе тоже было хорошо? — осведомился он, сопроводив вопрос наглым взглядом, достойным Мишки Тум-Тума.

Пиц застонала и зарылась головой под набитую гусиным пухом подушку.

Мартин устремил на Тум-Тума взгляд в поисках поддержки.

— Скажи, что с ней, а? Я вроде бы ничего нехорошего не делал, ни к чему ее не принуждал, не торопил событий. Ты был здесь и ты все видел! Конечно, мне было не очень-то по себе из-за того, что ты восседал на спинке кровати и все время подглядывал за нами, но все равно — ты все видел своими глазами. Если она не вела себя как взрослая женщина, которая этого хотела, то, значит, она потрясающе великолепно притворялась. А я думал, что ей было хорошо!

— Ты уж мне поверь, ей на самом деле было хорошо, — успокоил его медведь.

— А что же теперь-то не так?

— Ну, я не телепат, но я ее давно знаю, поэтому ход ее мыслей мне более или менее ясен. — Мишка Тум-Тум знаком подманил Мартина поближе к себе, прикрыл ротик пушистой лапкой и зашептал художнику на ухо: — Я вот что думаю: она боится, что ты подумаешь, что она переспала с тобой только ради того, чтобы заполучить твою поддержку.

— Вот и нет! — послышался из-под подушек приглушенный голос Пиц.

— Это хорошо, потому что для того, чтобы заполучить мою поддержку, этого маловато, — заметил Мартин. Он выпил половину капучино одним глотком и снял с головы Пиц подушку. — Вынужден признаться, девочка моя, ты меня раскусила. Я и вправду торгаш. В наше время иначе не выживешь. Я люблю регулярно кушать и всякое такое. На одном кофейке не продержишься даже в Сиэтле. Будущее корпорации «Э. Богги» — это и мое будущее, мое экономическое будущее. Новый руководитель компании может либо создать это будущее для меня, либо может его уничтожить. Но я не собираюсь отдавать мой голос за того или иного кандидата на этот пост только потому, что этот кандидат хорош в постели.

— Мы не только о твоем будущем тут разговариваем, ты, самовлюбленный... Что ты сказал?!

Пиц не закончила предыдущую фразу. Подушка упала на пол.

— Он сказал, что ты хороша в постели, — подсказал Мишка Тум-Тум театральным шепотом, который можно было расслышать в любом уголке однокомнатной квартирки Мартина. Пиц схватила медвежонка за заднюю лапку и в сердцах перебросила через комнату. Медвежонок стукнулся о стену в том месте, где висел плакат, оповещавший о прошлогоднем международном кинофестивале в Сиэтле.

— Эй! Ты зачем? — удивился Мартин. Он встал, подобрал Тум-Тума и прижал его к груди. — Что он тебе сделал?

— Просто я слишком часто говорю ей правду про нее, — ответил медвежонок мелодраматично слабеньким голоском. Затем он несколько раз подряд туберкулезно кашлянул (для пущего эффекта) и добавил: — А правда для мисс Пиц Богги — это самое страшное оскорбление.

Пиц одарила парочку убийственным взором.

— Вы оба — мерзкие грубияны! — выкрикнула она и горько разрыдалась.

Заколдованный медвежонок и скульптор-инуит переглянулись, и их взгляды были полны понимания, способного разрушить все расовые и видовые границы, а также границы времени и даже, пожалуй, пространства. В этом взгляде была краеугольная истина универсального мужского языка, и если бы можно было перевести сказанное глазами в грубые, примитивные, приблизительные слова, то получилось бы примерно вот что: «Я не знаю, что с ней». — «А ты знаешь?» — «Я — нет, но лучше у нее не спрашивать. Спросишь — будет еще хуже. Она только начнет твердить, что если бы мы вправду были к ней неравнодушны, то не стали бы ничего спрашивать, что мы бы и так все поняли». — «Ну ладно, если так, то тогда просто подождем. В смысле... не может же она плакать вечно, правда?»

И верно: через пять минут Пиц действительно перестала плакать, чем доказала, что некоторые истины воистину вечны.

Мартин подал ей носовой платок.

Пиц вытерла слезы, высморкалась, вернула Мартину платок и смущенно спросила:

— Я вправду хороша в постели, или ты это просто так сказал?

— Верь мне, — улыбнулся Мартин. — Тем более — для первого раза.

— Я много читала.

— Было бы неплохо, если бы ты сказала другим моим подружкам, в какой библиотеке ты эти книжки брала, — пошутил Мартин, а когда Пиц устремила на него взгляд, полный боли, он поднял руки вверх и воскликнул: — Ну ладно, ладно! Только не говори мне, будто думаешь, что...

Пиц отвернулась.

— Вот именно так бесчувственно и жестоко повел бы себя мой младший брат.

— Со мной — нет, — возразил Мартин.

— Если бы ему понадобилась твоя поддержка, повел бы.

Скульптор схватил ее за плечи и заставил смотреть ему в глаза.

— Пиц, ты — умная женщина и знаешь: что бы там ни болтали, но на самом деле мозгами скорее добудешь то, что тебе нужно, чем красотой, — в конечном счете. Поэтому перестань глупить, ладно? Я лег с тобой в постель не потому, что мне нужен блат в «Э. Богги, Инк.», а ты сделала это не ради того, чтобы завербовать меня в качестве корпоративного союзника. На самом деле мне нужен кто-то, кто помог бы мне сделать имя, чтобы мои работы попали в престижные галереи на востоке. И я не стану поддерживать ни тебя, ни твоего братца до тех пор, пока не дождусь с вашей стороны предложений с планами и доказательствами того, что я смогу получить то, чего хочу. Ясно?

— Более чем. — Пиц удивилась тому, что улыбается. Ощущение у нее было такое, словно с ее плеч упала ноша весом с весь мир. В голове у нее звенели радостные мысли, хотя она и не могла пока понять, какая из этих мыслей вызывает у нее больший восторг: «Он сказал, что я хороша в постели!» или «Он сказал, что я совсем не похожа на моего братца!»

Пиц протянула Мартину руку и крепко сжала его пальцы.

— Я в самое ближайшее время пришлю вам предложение, мистер Агпарак. Уверена, вы найдете мои планы будущего размещения ваших произведений вполне отвечающими вашим запросам. Благодарю вас за сотрудничество с «Э. Богги, Инк.». Надеемся на то, что это сотрудничество продолжится в будущем.

— А как насчет того, чтобы продолжить его прямо сейчас?

В такси по дороге в аэропорт Мишка Тум-Тум высунул голову из сумочки Пиц и заметил:

— Что ж, эта наша маленькая экспедиция сумела придать совершенно иное звучание фразе «еще один удоволетворенный клиент».

Пиц обмотала мордашку медвежонка запасными трусиками и засунула его в сумочку головой вниз, после чего поудобнее устроилась на сиденье и погрузилась в раздумья.

Она не вполне была уверена в том, как ей следует отнестись к тому, что Мартин отказался пообещать ей открытую поддержку в получении руководящего поста. Но при этом она не была огорчена. Нет, она была искренне изумлена тем, как она это восприняла.

«Он помешан на финансовой стороне дела, — думала она, — но надо же посмотреть, как он добывает деньги! Может быть, когда-то он владел магией. Теперь, правда, все это на самом низком уровне. Да, он торгаш, но очень хороший торгаш, а еще он очень, очень хороший...»

Она улыбнулась, вспоминая. А потом она подумала о том, что сказала бы Вильма, — и улыбнулась еще шире. Великая Мать поощряла плодовитость, но в ее культе были кое-какие моменты, заниматься которыми могла только девственница. Не так давно Пиц была в нью-йоркском филиале Девственницей номер один. Теперь Вильме придется публиковать объявление и разыскивать новую кандидатуру. Вильма терпеть не могла работу под подбору кадров.

«Она не будет знать, чего ей захочется сильнее: то ли поздравить меня, то ли убить. Вот забавно будет поглядеть!»

Забавно... Пиц с изумлением поймала себя на том, что это слово наполнилось для нее новым значением. Это была удивительная метаморфоза, почти на уровне...

«А пожалуй, — подумала Пиц, — кое-какой магией Мартин Агпарак все-таки владеет...»

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Жители Лос-Анджелеса и его ближайших окрестностей приходят в ярость, когда иногородние воспринимают их самих и их зацелованный солнцем стиль жизни исключительно в рамках клише, тиражируемых средствами массовой информации. Дов Богги удостоверился в этом во время первой из своих многочисленных неделовых поездок на Западное побережье, когда легкомысленно обмолвился в разговоре с дамой, сидевшей с ним за одним столиком, о том, какое множество невероятно красивых людей ему встретилось с того момента, как он сюда прибыл.

— Их даже больше, чем в Саут-Бич, — сказал он. — Наверное, тут что-нибудь в воду подмешано, да?

Он пошутил. Однако его слова не были восприняты как шутка. Напротив, ему тут же дали понять, что он сказал Неправильные Слова. Дов запомнил этот урок навсегда. Он вспоминал о нем всякий раз, когда вновь оказывался в этих краях — в основном из-за той жуткой головной боли, которой для него закончилась та лекция-выговор.