Корпорация Богги

— В аэропорту — никого, у двери — никого... Обиженно бормоча и перечисляя по пунктам все свои обиды, Дов переступил порог дома. Роскошь псевдоегипетского храма произвела на Дова столь же сильное впечатление, как и на его сестру, хотя в его случае восторг в значительной степени пострадал из-за обиды.

— Где же они? В прятки играют? Идиотский Рей Ра. Идиотские гранаты. Идиотские... о-о-о-й! — В поисках хоть одной человеческой души Дов не смотрел под ноги, споткнулся о монументального черно-белого кота и растянулся на полу во весь рост у подножия статуи Тота. — Идиотская кошка! — провыл он, потрясая кулаком вслед удаляющемуся животному.

— Богохульство!

Чья-то тень легла на Дова. Он повернул голову и увидел искаженное недоброй гримасой лицо пожилой женщины. Она была одета в белый балахон из марлевки. На ее оголенных руках сверкали массивные золотые браслеты с сердоликами, на груди покачивалось тяжеленное ожерелье из золотых бусин и бирюзовых скарабеев. Трудно было понять, каков настоящий цвет ее волос и глаз, поскольку она была в парике, да и глаза у нее были чересчур усердно обведены зелеными тенями и черной тушью.

— Я помню это кино, — прошептал Амми, робко выглянув из-за ворота рубашки Дова. — Это же агентша фирмы «Мэри Кэй»[60] из «Мести мумии»! Мне особенно нравится тот эпизод, когда она звонит в дверь и говорит: «Динь-дон! Это Эйтен!» Сообразил? «Это Эйтен». Ну? Не врубился? «Это „Эй-вон“!» Ну, ты же не маленький, должен помнить, как распространители из фирмы «Эйвон» ходили со своей косметикой по домам и предлагали ее женщинам? Не помнишь? Ну, это же почти как в «Эдварде Руки-ножницы»![61] Ой, будет тебе, ты должен помнить «Эдварда Руки-ножницы»!

— Амми, — шепнул Дов, — заткнись, а?

Он изобразил одну из самых обворожительных улыбочек из своего арсенала и включил флиртометр почти на полную мощность.

— Ой, здрав-ствуйте! Простите, мне пришлось войти. Вот не думал, что выйдет такая неприя...

— Что ты сделал со священным котиком, Грозой-Всех-Кротов-На-Лужайке-Подстриженной-Во-Славу-Осириса?!

С этой дамочкой, видно, не просто было договориться.

— Боюсь, я на него наступил, — признался Дов и медленно поднялся на ноги. Спереди весь его дорожный костюм был облеплен кошачьей шерстью, но он сдержал раздражение и возобновил атаку. — Он такой красавчик. И как только вы его откормили до таких размеров? Он такой жир... такой большой и сильный!

Дама ухмыльнулась.

— Гроза-Всех-Кротов-На-Лужайке-Подстриженной-Во-Имя-Осириса — не простое животное. Он — священный зверь богини Баст. И на твоем месте я бы помолилась о том, чтобы богиня не слышала, как ты называешь ее драгоценное сокровище жирным.

Поскольку в деле обаяния счет пока был «ноль-ноль», Дов решил переключиться на тактику праведного гнева, которую некоторые иной раз по ошибке принимают за откровенное хамство.

— А я бы на вашем месте помолился бы за то, чтобы об этом, с позволения сказать, разговоре больше никто не узнал. Может быть, вы не знаете, кто я такой? Я Дов Богги из «Э. Богги, Инк.». Слыхали про такое учреждение? Если нет, то пусть ваш главный начальник Рей Ра вас просветит на этот счет. Только благодаря «Э. Богги, Инк.» этот храм считается храмом при том, что храм — это нечто значительное, особенно — для Службы внутренних доходов!

Женщина улыбнулась. Улыбка получилась зубастая и напомнила Дову о священных крокодилах, которых в незапамятные времена щедро подкармливали возле храмов, стоявших на Ниле, а они вносили свою лепту в дело поддержания экологической чистоты великой реки и с удовольствием пожи-269 рали тех, кто приходился не по нраву жрецам. Крокодилы в результате становились необычайно верными и преданными, а их потомство часто сокрушалось о том, что в последующие века религиозный пыл у народа поубавился.

— Угрозы, мистер Богги? Ну, меня-то вы не запугаете. У меня детки-подростки. И вы пока еще не глава «Э. Богги, Инк.», а если и настанет такой день, когда вы им станете, вряд ли вы бросите нас на съедение волкам. Мы слишком ценны для вас как действующий клиент, и вы никогда ничего не станете делать во вред себе. Не будете же вы строить плотину на денежной реке?

— А вы циничны, миссис...

— Зовите меня Ненуфер. Нет, я вовсе не цинична, а вот вы, пожалуй, да. Для вас все дело в деньгах, да? В деньгах и во власти? Вам нравится притворяться, будто вы для всех — лучший друг, но вы это делаете только тогда, когда вы уверены, что одно ваше слово — и все встанет с ног на голову. Есть у вас такое маленькое хобби — игра в хозяина положения под прикрытием. Могу поспорить: у вас на заднице татушка с надписью «Если бы они только знали!».

— Да откуда вам известно, что я за человек? — выпалил Дов. — Мы ведь только впервые увидели друг друга пять минут назад! Нет, постойте, дайте я угадаю: все дело в женской интуиции!

Он ухмыльнулся.

— Все дело в интуиции женщины средних лет, — преспокойно уточнила Ненуфер. — А это, знаете ли, нечто вроде усовершенствованного рентгена. Нет, конечно, сквозь кирпичную стену я ничего не увижу, но таких, как вы, повидала на своем веку предостаточно и потому вас уж точно вижу насквозь.

— Леди, а вы — язва. Ненуфер рассмеялась.

— Хотите, чтобы последнее слово осталось за вами? Ну, получите свои добавочные очки за стиль. Конечно, я язва. А кто нет? Между прочим, вы даже не удосужились извиниться за то, что сотворили с Грозой-Всех-Кротов-Которые-Живут-На-Лужайке-Подстриженной...

— Перед кем я должен извиниться? Перед котом? Вы думаете, ему не все равно? Думаете, он еще помнит?! Да у него мозги размером с грецкий орех, и добрую половину в них занимает то идиотское имечко, котором вы его наградили!

— Извиниться вы должны передо мной, — сказала Ненуфер. — За то, что отнеслись к тому, во что я верю, так, будто это все — глупая игра, нечто такое, чем бы мог себя потешить стареющий бэби-бумер. Люди моего возраста становятся такими противными, когда ничем не заняты, правда ведь? Они начинают сражаться за права человека, произносить речи о борьбе за мир, откуда-то вытаскивают на свет Божий бездомных, да и не только бездомных, а еще кучу всякого хлама и отравы. Ну, вот поэтому-то некоторые верят, что ничего этого не было бы, если бы мы шастали по правильным вечеринкам и думали только о приятном.

— Слушайте, отвяжитесь от меня, — буркнул Дов. — Я терпеть не могу нотации, но эта нотация мне не только не нравится — она мне не нужна. Моя мать тоже, на минуточку, человек вашего драгоценного поколения, не забыли? Поверьте, я знаю обо всех ваших подвигах и достижениях — и не только о той ерунде, которой вы гордитесь. Если вы решили, что я смотрю на вашу веру свысока, — ну что ж, валяйте продолжайте так думать, но только от ваших мыслей это не станет правдой. Одним из первых принципов, которые мне внушила моя мать прежде, чем поручила мне управление офисом в Майами, было уважение к каждому из наших клиентов. Этот урок я принял близко к сердцу и начал с уважения к ней. И если вы думаете, что меня интересуют только деньги и власть, то можете те же самые упреки адресовать к моей матери, потому что всему, что мне известно об управлении «Э. Богги, Инк.», я научился от Эдвины Богги лично!

— Вот спасибо, мистер Богги. — Мрачная усмешка покинула лицо Ненуфер, умчалась, будто летняя гроза, а сама она, тепло улыбнувшись, из Горгоны превратилась в Грацию. — Это все, что нам хотелось услышать.

Она развернулась, подошла к статуе Изиды и четыре раза хлопнула в ладоши. Послышался громкий треск дерева, скрипучий стон петель, скрежет болтов и гаек. Статуя богини распростерла руки. Фонтаны голубых и зеленых искр брызнули вверх с ее позолоченных ладоней, а с потолка посыпались розы.

Дов изумленно смотрел по сторонам. Свет померк, зал наполнился лимонно-желтым сиянием. Запахло пачулями, послышалось гнусавое пение хора, но откуда доносились голоса и запах благовоний, Дов никак не мог понять. Он обернулся, хотел спросить у Ненуфер, что происходит, но той и след простыл.

Занавес из тончайшего газа в дальнем конце зала заколыхался так, словно сюда пробрался маленький смерч. Под звон крошечных колокольчиков хрупкая ткань была отброшена в сторону, и по ступеням сошел Рей Ра, возглавлявший процессию своих последователей — тех из них, кто не смотрел игру «Cubs».

Они шествовали важно, медленно, в образцовом порядке. Сам Рей Ра был обряжен в одежды божественного Осириса, правителя загробного мира. Его лицо было щедро вымазано голубой краской, и кожа из-за этого, видимо, жутко чесалась. Его ноздри и плотно сжатые губы то и дело подергивались, но, невзирая на эти адские муки, Рей Ра мужественно боролся с нестерпимым желанием плюнуть на все и почесаться. Следом за ним шли две женщины в облике богинь Изиды и Нефтисы. За ними — музыканты, играющие на маленьких арфах, барабанчиках и систрумах — рамках с множеством колокольчиков. За ними шествовали люди, несущие чаши с горящими благовониями и пальмовые листья, размахивая которыми, они распространяли ароматный дым по залу. Замыкала процессию величавая, царственная женщина необыкновенно высокого роста в позолоченной маске.

Разглядев эту маску получше, Дов ахнул. То было лицо Эдвины.

Оправившись от потрясения, он пошел следом за процессией и вскоре оказался, вместе с общиной Рея Ра, в небольшой комнате, примыкавшей к залу со скульптурами божеств. Стены здесь были то ли каменные, то ли выкрашенные под камень. Неглубокие барельефы в стиле тех, что украшали стены гробниц древнеегипетских фараонов, определенно были искусно нарисованы. Дов вертел головой то вправо, то влево, и сердце его билось все чаще и чаще от волнения и подступавшего страха.

На стенах он увидел несколько изображений матери.

Как только вся процессия, останавливаясь перед каждым из изображений и совершая перед ним почтительные поклоны, обошла комнату по кругу, Рей Ра вышел вперед и обратился к дрожавшему от ужаса Дову:

— Прошу вас, займите подобающее вам место, мистер Богги. С тех самых пор, как Гор отомстил за смерть своего отца, Осириса, сын-первенец стал самой главной фигурой в подобных ритуалах.

— Но она... она еще не умерла! — вскричал Дов. — Вы устраиваете ей похороны, а она еще жива!

И тут его посетила другая, еще более ужасная мысль: а не могло ли случиться так, что, покуда он мотался по стране, его компьютер в какой-то момент «завис», и он пропустил это жуткое, но важное сообщение? «А жива ли она?»

Рей Ра поднял церемониальный посох и протестующее взмахнул им.

— Да не допустят этого боги! Конечно, она жива! С тех пор, как мы узнали о ее болезни, мы каждый день справляемся о ее самочувствии.

— Вот как... — Дов пристыженно потупился. «Они каждый день ей звонят, — подумал он. — А я чем занимался? Ничем. Только и делал, что пытался отстаивать собственные интересы. Не сын я, а ехидна». Ему вдруг стало еще более стыдно, чем тогда, когда Сэм Индюшачье Перо отругал его за недостаток сыновней преданности.

— Это не погребальный ритуал, — продолжал Рей Ра, — хотя не могу не признаться, что в древнеегипетской практике меня очень привлекает то, какой акцент египтяне делали на смерти. Беда в том, что когда приходишь на вечеринку и кто-нибудь спросит насчет твоего вероисповедания, а ты ответишь что-нибудь вроде «я исповедую в общем и целом культ смерти», то, знаете, потом уже с тобой и не разговаривает никто.

С этим Дов не мог поспорить.

— Но что же это такое, если не похороны?

— Это наша попытка примириться с тем, что неизбежно должно случиться. Как бы сильно мы ни любили Эдвину, сколь бы многим мы ни были ей обязаны, мы понимали, что настанет день, когда нам придется попрощаться с ней. Ведь так происходит со всеми нами, правда? Но в нашей стране смерть застает всех врасплох. Просто удивительно, как мы слышим друг друга на фоне того шума, который производят несколько миллионов людей, со свистом проносясь мимо кладбищ. Мы преклоняемся перед красотой и молодостью не во имя красоты и молодости как таковых, а потому, что старательно убеждаем себя в том, что молодые и красивые никогда не умрут. Мы хватаемся то за одну панацею, то за другую, потому что верим: вот сжуем столько-то батончиков пророщенного зерна — и будем жить вечно, но только если, конечно, запьем их правильной, стопроцентно природной родниковой водой, стоя при этом на Священном Топчаке. Мое поколение не зря прозвали бэби-бумерами: когда нам приходится сталкиваться с неизбежным, мы ведем себя как дети. Вот закроем глаза, зажмем ладошками уши, спрячемся под одеяло — и Смерть нас не найдет.

«Неизбежность... — думал Дов. — Моя мама умрет».

Он знал об этом уже несколько дней, он уже печалился об этом, но теперь он впервые по-настоящему это почувствовал. Его глаза защипало от слез.

— Древние египтяне любили жизнь так же сильно, как ее любим мы, — продолжал Рей Ра. — Они любили все радости и прелести повседневного бытия. Может быть, поэтому они и придумали, как взять эти радости с собой. Но наш подход заключается не только в том, чтобы птица-душа Ба прилетела к нам с водой и пищей, а в понимании того, что настанет день, когда мы будем погребены. Нам, идущим по пути древних, это ведомо, и поверьте мне: знание о том, что сегодняшний день может стать последним в твоей жизни, — это не так страшно, как кажется.

— Вы просто свыклись с этой мыслью, — проговорил Дов. — Так?

Рей Ра кивнул и улыбнулся, от чего голубая краска у него на щеках растрескалась.

— Именно так.

— А этот ритуал — для того, чтобы помочь вам свыкнуться с мыслью о том, что Эдви... что мама скоро умрет?

Рей Ра снова кивнул.

— Чтобы помочь нам в этом, но еще больше — чтобы помочь вам. Мы подумали, что это — самое малое, что мы могли бы сделать для вас, потому что уже пообещали поддержать вашу сестру в качестве будущей руководительницы «Э. Богги, Инк.».

Дов очень удивился тому, что новость о победе Пиц ничуть его не огорчила. Его мучили мысли о более серьезной потере.

— Спасибо вам, — промямлил он, обратившись к Рею Ра. — Вы так добры. Хотелось бы погостить у вас подольше, но... прошу прощения.

Обычная гладкость речи сегодня изменила ему.

«Моя мама умрет. Я больше никогда не увижу ее, никогда не услышу ее голос, никогда не буду злиться на нее за то, что она обращается со мной как с маленьким. Моя мама...»

Он развернулся и опрометью выбежал из храма Сешат-на-Берегу, пока никто не увидел, что он плачет. На бегу он налетел на молодого человека с двумя тяжеленными полиэтиленовыми пакетами. Дов сбил бедолагу с ног, но и не подумал задерживаться. Он бежал, а впереди него летело заклинание призывания такси. Когда Дов выскочил на улицу, машина уже ждала его.

Молодой человек, сбитый с ног Довом, некоторое время сидел в луже ярко-алого фруктового сока и провожал незнакомца взглядом. Вскоре на парадную лестницу высыпали Рей Ра и сопровождающие его лица. Молодой человек перевел взгляд с отъезжающего такси на гору разбитых плодов, потом — на людей, столпившихся на ступенях, и сообщил:

— Гранаты я купил. Я что-то пропустил, да?

— Ничего особенного, Билли-хотеп, — сочувственно проговорила Меритатен. — Пойдем, я тебе пивка плесну.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

— Любезная сударыня, — произнес мистер Боунс с пленительной улыбкой. — Если бы я только знал, как вы хороши собой, я бы не стал так спешить и не пообещал бы свою поддержку вашему брату.

Он поднес руку Пиц к губам и запечатлел на ней нежнейший поцелуй.

— Вы мне льстите, мистер Боунс, — ответила Пиц. — Однако, прошу вас, не переживайте из-за того, что и кому вы обещали. Конечно, я огорчена, но выбор — это ваше личное дело.

Они стояли неподалеку от одного из нескольких новоорлеанских ресторанов с названием «Двор трех сестер». Мистера Боунса Пиц обнаружила тут совершенно случайно, методично прочесывая Vieux Carre — примерно так же, как нашел престарелого жреца-вудуиста ее брат. Подобные поиски мистера Боунса были примерно настолько же эффективны, как если бы Пиц предложила: «Встретимся возле „Двора трех сестер“, не уточнив, возле какого именно из этих ресторанов. Их, как мы уже упомянули выше, в Иовом Орлеане несколько. Поскольку каждому туристу, отправлявшемуся в Новый Орлеан, дома твердили, что он просто обязан поесть во «Дворе трех сестер», разве можно винить новоорлеанских рестораторов в том, что они старались предоставить место каждому желающему.

— Вы столь же милы, сколь и красивы, — сказал мистер Боунс. Он был при полном параде, но было заметно, что посох не так давно подновили. Появились свежие ленточки и новые косточки. Он взглянул на искусно нарисованную вывеску ресторана. Мишка Тум-Тум выглянул из-под клапана дорожной сумки Пиц и по-своему понял это телодвижение.

— Ну! Что случится-то, а? Тебе что, кто-нибудь наковальню на голову уронит, да? — зашипел он на свою хозяйку. — Зуб даю: вот угостишь старикана какой-нибудь вкуснятинкой — и он думать забудет про все, что он там твоему братцу наобещал!

Не успел медвежонок присоветовать Пиц еще чего-нибудь, как мистер Боунс подцепил его под подбородок посохом на манер Эррола Флинна[62] в одном из тех эпизодов, где он дерется с кем-нибудь на шпагах, и выудил игрушечного безобразника из сумки. Мишка Тум-Тум описал в воздухе небольшую дугу и упал на подставленную ладонь мистера Боунса.

— Да что же это с вами со всеми такое, а? — жалобно проскулил Тум-Тум. — У нас нынче Всеамериканская Неделя по Метанию Медведей или что? Если уж я должен столько времени проводить в полете, уж тогда выдайте мне хоть пакетик арахиса!

— Petit ours[63], даже не знаю, нравишься ты мне или нет, — с улыбкой проговорил мистер Боунс. — Я думаю вот что: если эта милая барышня рассуждает так же, то я готов предложить ей мою протекцию взамен на твое маленькое жирненькое тельце. Может, тебе не терпится превратиться в первую из куколок вуду новой модели, hein?

Мишка Тум-Тум испустил столь жалобный вопль ужаса, что Пиц не выдержала, выхватила его из рук мистера Боунса и одарила его гневным взглядом. Однако она быстро опомнилась и поняла, что старик просто шутит. Пиц смутилась, неловко улыбнулась и сказала:

— Как видите, monsiuer[64], я рассуждаю вовсе не так насчет Тум-Тума, как вы. Он со мной очень, очень давно. Хотите — верьте, хотите — нет, но я его люблю.

— Ах вот как? Ну, если любите, то тут уж ничего не попишешь. Я готов поверить во все, в чем только присутствует любовь.

— Что ж, тогда я надеюсь, что вы поверите мне, если я скажу так: несмотря на то что вы обещали вашу поддержку моему брату, у нас все равно может быть общее дело.

— Вот как? — Мистер Боунс поправил свой цилиндр и посмотрел на Пиц с интересом. — И какое же дело?

— Учеба, — ответила Пиц.

— Учеба? Разве я похож на школьного учителя, ma fille?[65]

Мистеру Боунсу явно нравилось, как протекает их беседа.

— Нет, но на наставника очень похожи.

— На наставника, на наставника... — Старик пошевелил пальцами — так, будто его посох превратился в флейту. — Наставник, проводник, поводырь... Но куда бы вы хотели, чтобы я вас повел, если бы я вправду был поводырем? По какой дороге вы бы желали пойти? Куда вам хочется идти?

Пиц сунула Мишку Тум-Тума в сумку и предложила:

— А можно я скажу вам после ленча?

В комнате за прилавком заведения под названием «Aux Roi Gris-Gris» Аврора подала кофе. Она была в том самом наряде, который носила, чтобы потрафить туристам, вот только вместо чалмы у нее на голове были телефонные наушники с микрофоном. Наливая кофе в чашки и подавая Пиц подносик с печеньем, она с кем-то оживленно переговаривалась — по всей вероятности, с брокером. Лексика, типичная для «Уолл-стрит джорнэл», перемежалась с той, которая принята в журнале «Форчун». Аврора трещала без умолку и при этом ухитрялась копаться в папке с бумагами, но что характерно, не пролила ни капли кофе и не уронила ни крошки печенья. И Пиц, и мистер Боунс обрадовались, когда она наконец оставила их наедине, и в комнате воцарилась тишина.

— Ну вот, — произнес мистер Боунс. — Теперь мы сыты и довольны, и может быть, вы скажете мне, чего вы от меня хотите?

Пиц отпила глоток кофе.

— Мне хотелось бы узнать о той дороге, по который идете вы, мистер Боунс, — сказала она. — Что об этом написано в документах компании, мне известно: вы — жрец культа вуду. Но что это значит?

— А как вам кажется? — с хитрецой осведомился мистер Боунс.

— Вы бьете в барабаны, водите хороводы вокруг костра и вонзаете булавки в кукол, чтобы поразить своих врагов, — холодно отозвалась Ниц. — Погодите, не так: это вы думаете, будто я так думаю! Я к вам приехала в поисках ответов, а не на дуэль.

— Правда? А я полагал, что вы приехали для того, чтобы выхлопотать у меня поддержку, необходимую вам для захвата власти в «Э. Богги, Инк.».

— Так и было, вот только вы сказали мне, что уже пообещали поддержать моего брата. Раньше я бы жутко разозлилась. Я не знаю, чего бы я только ни сделала ради того, чтобы уговорить вас передумать. Из кожи вон вылезла бы, как говорится. Теперь все не так. Я не одна на свете, у кого есть свобода выбора. И даже тогда, когда чей-то выбор не совпадает с моими желаниями, я все равно должна уважать его.

— Звучит просто замечательно, — изрек мистер Боунс и потер кончиками пальцев подбородок.

— Ой, да не врет она, зуб даю! — послышался из сумки сдавленный голосок Тум-Тума. — Послушайте, эта девчонка сильно изменилась, а в доказательство тому у меня в заднице — яйца скорпионихи! И уж если она говорит, что ей до лампочки, что вы будете играть на стороне Дова, значит, так оно и есть.

— Вот как? — Мистер Боунс наклонился вперед и испытующе посмотрел в глаза Пиц. — Да, да, вижу, все так и есть, — проговорил он, снова откинувшись на спинку кресла. — Вам и вправду нужны истинные ответы. Моя вера, мой опыт на самом деле что-то означают для вас, для вас это не просто фотографии или дешевые сувениры, которые можно привезти друзьям.

— Да каким еще друзьям?! — пискнул Тум-Тум. Мистер Боунс метнул в сумку свирепый взгляд, и Пиц только рассмеялась.

— А знаете, он прав, — сказала она. — У меня не друзья, а сплошные деловые знакомые.

— Но разве нельзя иметь и тех, и других? — Мистер Бонус ласково погладил ее руку. — Вы просили меня, чтобы я вам рассказал, чем занимаюсь, о той дороге, которую для себя избрал. Эта дорога начинается далеко отсюда, в Матери-Африке. Во времена племенных войн одни чернокожие крали других чернокожих мужчин и женщин и отводили их к тем чернокожим и смуглым людям, которые обитали в странах мечетей и минаретов. Эти работорговцы, в свою очередь, переправляли их на побережье и отдавали их тем людям, которые молятся в церквях. Наконец, после долгих дней и ночей немыслимых страданий эти несчастные украденные души пересекали океан и оказывались на этой стороне, и тут их приводили на невольничьи рынки на продажу. У них отбирали все — одежду, родных, свободу и даже имена. Что еще можно было отобрать у них? — Он сгорбился в кресле, закрыл глаза и устало выговорил: — Только их богов.

— Ой, будет вам! — воззвал к старику Мишка Тум-Тум, подтянувшись вверх и ухватившись за ручки дорожной сумки Пиц. — Вот этого-то как раз ни у кого не отнимешь!

— Да? Ты так думаешь, petit? — с печальной улыбкой спросил мистер Боунс. — Да, конечно, а как еще ты можешь думать: ведь у тебя вместо мозгов — опилки. Ласковыми речами порой некоторых людей можно увести из одной веры в другую, но меч, хлыст и огонь работают быстрее. Когда мои предки попали сюда и попытались удержаться хотя бы за то единственное, чего у них не отняли физически, им твердили, что почитание этих божеств, как и почитание предков, — невежество, примитивность, зло! Их наказывали за это — и говорили, что для их же блага, для блага их бессмертной души. Вот так они узнали о том, что ваша бессмертная душа — это всего лишь другое название спокойствия вашего хозяина.

— Работорговцы боялись своих рабов?

Для Мишки Тум-Тума это оказалось новостью. Мистер Бонус кивнул.

— Они уговаривали себя, успокаивали мыслью о том, что оказали нам потрясающую услугу тем, что привезли в свою страну, кормили и одевали по своему вкусу. И они никак не могли понять, почему же мы не благодарны им за все эти милости. Наша неблагодарность была еще одним доказательством нашего дикарства, а ни один умный человек не станет доверять дикарям, которые шепчутся у него за спиной, хранят какие-то тайны и совершают диковинные ритуалы, во время которых проливается кровь. Шепчутся-то наверняка о нем, а тайны — наверняка заговоры, а пролиться очень скоро может его собственная кровь!

— Bay. Вот это, я вам доложу, паранойя так паранойя.

Медвежонок перевесился через край сумки и ухватился за юбку Пиц. В конце концов она взяла его и усадила к себе на колени, откуда ему был лучше виден мистер Боунс.

— Если за тобой и вправду охотятся, то это вряд ли назовешь паранойей, — проговорила Пиц, рассеянно гладя медвежонка. На пол упало несколько песчинок из аризонской пустыни. — Просто хозяева думали, что рабы не имеют никаких причин желать их смерти. Они искренне считали, что не сделали ничего предосудительного. С каких это пор честная покупка фермерского инвентаря или предметов домашнего обихода стала считаться преступлением? Ну, то есть они на рабов так смотрели и так о них рассуждали.

— Значит, это не то же самое, как тогда, когда ты думала — ой, сколько раз так бывало! — будто тостер вознамерился тебя прикончить, потому что он не «выплевывал» хлеб и тебе приходилось выковыривать его вилкой?

— Заткнись, Тум-Тум! — Пиц терпеть не могла, когда ей напоминали о ее неудачных сражениях с бытовыми приборами. Мистеру Боунсу она сказала: — Пожалуйста, продолжайте.

— Осталось не так много. Люди не пожелали расставаться с тем единственным, чего, как они думали, у них отобрать не сумеют, а хозяева изо всех сил постарались доказать им, что они ошибаются. На любые проявления прежнего, африканского образа жизни смотрели как на грех, богохульство, измену и опасность для власть предержащих. Любые попытки людей поклоняться тем, кому они хотели поклоняться, жестоко пресекались. Со временем все рабы стали добропорядочными христианами, а хозяева облегченно вздохнули, радуясь хорошо сделанной работе. Сколько душ было спасено из мрака дикарства, убережено от ада! — Он покачал головой. — Они так и не узнали.

— Так и не узнали о чем? — полюбопытствовал Мишка Тум-Тум.

— О том, что древняя вера жива. О том, что люди продолжали поклоняться богам своих предков, как то делали их предки. Как просто оказалось провести рабовладельцев! Если ты не можешь принести жертву богине — боишься, что господин увидит и побьет тебя за это, — так пади на колени перед изваянием какой-нибудь святой, и тогда господин не тронет тебя, он решит, что ты хороший, послушный раб. А святых было так много — было из кого выбрать! Вот так люди научились тому, как сберечь свои божества поля и леса, земли и воды, железа и воздуха. Надо было просто найти подходящего святого-покровителя, в чьи одежды можно облечь свое божество.

Мишка Тум-Тум без стеснения присвистнул.

— Вот это я понимаю! Святые-прикрыватели!

— Тише, трещотка, — любовно одернула его Пиц.

— Ну, chere[66], достаточно ли вы узнали? — осведомился мистер Боунс. — Довольны?

— Но о том, чем вы занимаетесь, вы пока не говорили. А ведь дело не только в уроках истории, верно?

— О, можно и так сказать. Есть разные ритуалы, есть заклинания, есть имена всех духов, добрых и злых, которые следует заучить. Но ведь вам все это вряд ли нужно.

— Если бы я хотела только шапочно познакомиться с той дорогой, по которой вы идете, мистер Боунс, я бы купила руководство. Моя мама умирает. — У нее дрогнул голос на последних словах. — Она покидает меня, а я ни разу не пыталась узнать о ней побольше, когда была такая возможность. Теперь я поняла главное: она создавала «Э. Богги, Инк.» не только как средство получения капитала. Она трепетно относилась к древним обычаям, к тем религиям, которые корнями уходят в землю. Она исследовала такие религии, она изучала их, она соединялась с ними, она понимала, почему теперь — более, чем когда-либо — они так необходимы всем нам.

— Я не сумею вернуть тебе жизнь твоей матери, petit, — грустно проговорил мистер Боунс.

— Понимаю. Но вы могли бы подтолкнуть меня к тому, как узнать больше о том, что так важно для нее. Мне предстоит узнать многое, и мне кажется, из вас получится очень хороший учитель. Можно я побуду у вас немного и поучусь у вас?

— Неужели вам больше некуда отправиться? Когда тут был ваш брат, он так спешил куда-то... Ему предстояло посетить еще много клиентов «Э. Богги, Инк.», чтобы заручиться поддержкой их лидеров в деле обретения власти над компанией. А вы этого уже не хотите? Неужели не хотите, как это говорится, заставить его сыграть в игру «А ну-ка отними»?

Полуулыбка тронула губы Пиц.

— Я вроде бы вам сказала, мистер Боунс: теперь для меня дело не в деньгах. И отнимать ничего не надо. О, я по-прежнему хочу стать во главе «Э. Богги, Инк.», но только потому, что я верю, что могу вложить в работу нечто большее, нежели сложение цифр и перекладывание бумажек с места на место. К тому же я, похоже, уже успела встретиться со всеми теми лидерами наших клиентурных подразделений, с кем мне нужно было встретиться. Ну как? Можно мне погостить у вас? Вы согласны обучать меня?

Мистер Боунс встал и поочередно указал своим посохом на четыре стороны света. Косточки громко застучали и заклацали. В комнату поспешно вошла Аврора.

— Приготовь верхние апартаменты, ma belle[67], — велел ей мистер Боунс. — У нас гостья. Нет, не так: у нас в гостях родственница.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Перед Довом, въехавшим в Сейлем, этот город предстал во всей красе весны, какой она бывает в Новой Англии. Целью его приезда сюда, как и целью приезда Пиц, побывавшей здесь ранее, была встреча с самопровозглашенной королевой ведьм Фиореллой и попытка заполучить от нее обещание поддержки в случае раздела власти в «Э.