1. В лесной чаще

Мы остановили господина Монтестрюка, скакавшего в сопровождении Коклико, Кадура и Угренка в Лотарингию. На дороге невдалеке от Меца их внимание привлекли крики, заставившие остановиться. Их нагоняло по дороге облако пыли. Когда же расстояние до облака стало настолько малым, что все принялись чихать, внезапно в его центре проявился Сент-Эллис.

— Черт побери! — закричал маркиз, останавливаясь, — неужели нельзя было предупредить человека о своем отъезде? Да это же предательство, просто скотство! … Да я знаю, что ты мне скажешь! Лучше молчи. Да, я не покидал свою обожаемую принцессу, и если меня не было почему-либо у её ног, значит, я был под её окнами. Но ведь это не причина, чтобы забыть про меня! Ладно, я тебя прощаю. Просто я зол от жажды.

— Господин маркиз, позвольте вам предложить мозельское, — прервал его Коклико, подавая флягу вина.

Эта акция возымела решительное действие, и вскоре вся компания отправилась дальше, прибыв, в конце концов, в Мец.

Там было уже немало разношерстного и развеселого воинства, объединенного командованием Колиньи. Поскольку предстояла серьезная кампания, которой предшествовал переход через всю Германию, Колиньи решил не придираться к мелким грешкам своих подчиненных, дабы не злить их перед суровыми испытаниями.

Среди начальства, назначенного Лувуа, находившимся тогда на вершине власти, выделялась группа молодых аристократов, приехавших повоевать ради собственного удовольствия. Не называя всех, упомянем (для приличия), например, о герцогах Бриссаке, Беттюнском, Буйонском и Сюлли, принцах д'Аркуре и Субизском, маркизах Линьи, Гравийе, Мушю, Мортемаре, Сен… (да нет, пожалуй, хватит, а то издатель заподозрит автора в дешевой попытке завысить объем нашего повествования). Этим аристократам удавалось поддерживать армию в постоянном напряжении своими бесконечными делами и увеселениями. Но скольким из них ещё предстояло пасть под ударами турецких сабель!

Тем не менее Колиньи, прибывший в Мец в конце апреля, принялся готовить армию в поход. Ему помогал господин Лафойяд, официально в качестве командира полка, но тайно — как заместитель Колиньи на случай болезни или ранения. Словом, армейские будни в Меце вовсе не носили печати унылой казенщины. Что и отметил Монтестрюк, майским утром прибывший в Мец. А Колиньи — верная душа — лишь вторил ему.

— Да здравствует война! — с веселым видом заключил он свое сравнение Меца с Парижем не в пользу столицы.

Югэ же, тотчас отправившись на встречу с Колиньи, узнал, что он прибыл в Мец вовсе не для того, чтобы полностью разнуздывать своего коня.

— Мне нужен помощник, — сообщил глава экспедиции, — который бы шел впереди меня по имперской земле и точно информировал меня о творящихся на ней делах. Ты молод, храбр, честен, предприимчив… Этого достаточно. Тебе надо ехать.

— Завтра, разумеется.

— Разумеется. Ты предупредишь министров императора Леопольда о моем прибытии. (Дальше последовали подобные же инструкции). Особо не доверяй старику Порчиа, любимому министру императора. Да, и хорошо бы разведать силы и слабости турецкой армии. (Снова подробные инструкции). Разумеется, сказано было и о поддержании доброго звания француза).

— Рассчитывайте на меня, граф.

Аудиенция была закончена. Но когда окрыленный надеждами Монтестрюк покидал дом Колиньи, он вдруг столкнулся лицом к лицу с одним человеком. Улыбаясь, тот подбежал к нему и попытался поцеловать ему руку, чего Югэ с трудом удалось избежать.

— Я вижу, что это вы.. — произнес человек. — Вы меня не узнали. Ведь прошло много времени, но я вас не забыл за ваше гостеприимство, которое вы мне предоставили в Тестере. В превосходном замке, имевшем лучшую в Арманьяке репутацию, где вы брали уроки наездника Агриппы.

И он перечислил ещё ряд знакомых деталей тестерского бытия. Его лицо было изборождено морщинами, длинная борода и усы вовсе не служили украшением, но зато в глазах сверкала ястребиная хищность, а в руках и ногах чувствовалась живая сила.

Тем временем Коклико зорко всматривался в незнакомца. А тот продолжал живо болтать, раскрыв объятия, как бы готовясь принять в них Монтестрюка.

— Черт возьми! — продолжал он при этом, — да вы, я вижу, снова беретесь за шпагу, мсье! Вы делаете громадные успехи. Сколько было тех, кто был не менее ловок, чем вы… И где они? Они мертвы… А что нового у благородного Агриппы?

И продолжая таким образом, незнакомец пустился рассказывать о себе, о том, как он командовал эскадроном в кавалерии славного Бернара Веймарского и, между прочим, сообщил, что его зовут дон Манрик-и-Кампурго-и-Пенофиэль де Сан-Люкар, да ещё с таким поклоном, что его шея едва не коснулась земли.

— Это замечательно, — заметил Югэ, — что вы сразу же меня узнали. Стало быть, с тех пор я мало изменился?

— Напротив! Весьма! Но ваша манера держаться, поворот головы, ваш твердый шаг, движения… Сразу видно: это граф Шарполь.

— Вы даже знаете и эту мою фамилию? В Тестере она не упоминалась.

— Совершенно верно, — живо ответил испанец, — но я всегда носил в своем сердце память о вас и вашем отце, графе Гедеоне, и ловил каждое известие и о вас, и о нем. Ваш отец в своем замке Монтестрюк раскрыл мне секрет вашего происхождения и я не удивил я: сын любого принца позавидовал бы вашей судьбе.

Дон Манрик зашагал рядом с Югэ.

— Я провожу вас до поворота. Мне очень приятно вас слышать и видеть. А какие сейчас прекрасные времена! Вы, без сомнения, едете в Венгрию?

— Вы не промахнулись: я желаю быть в рядах армии, борющейся с врагами христиан.

— Узнаю сына благородного Шарполя. У меня тоже кровь кипит.

— Но сколько же вам лет?

— Семьдесят.

— Черт возьми! — пробормотал Коклико.

— Вот почему я с вами разговариваю на правах деда с племянником. И если ваш кошелек нуждается в пополнении, не смущайтесь, обратитесь ко мне. Буду рад случаю оказать вам услугу.

К сожалению для испанца, Монтестрюк от неё отказался. Тот проводил его до самых дверей гостиницы, где остановился Югэ, на прощание крепко обняв гасконца. По всему поведению испанца Коклико в последовавшей затем беседе с хозяином выразил явное недоверие человеку, чья необыкновенная память, по его мнению, была сверх всякой меры переполнена комплиментарностью.

— Однако святой Фома, патрон всех неверующих, просто наивен по сравнению с тобой, — заметил Югэ.

— Знаете, хозяин, всегда есть время сказать: «Сдаюсь», но не всегда, чтобы сказать: «Кабы я знал».

Через несколько минут после этого эпизода человек, называвшийся доном Манриком, прошел в гостиницу, где остановился Югэ, через заднюю дверь и осведомился у слуги относительно графа Шарполя.

Слуга, чья память была освежена несколькими монетами, сообщил, что помимо слуги графа Шарполя сопровождают трое людей благородного звания, один из которых — маркиз Сент-Эллис.

— Четверо против одного… Дьявол! — пробормотал испанец.

И дон Манрик отправился к одному дому вблизи лагеря. За ним незаметно последовал Монтестрюк. Ему бросились в глаза особенности фигуры испанца: длинная гибкая талия, огромные плечи, постоянно лежащая на эфесе шпаги рука, высокомерный вид — все это внезапно заставило его вспомнить, кто это. Брикетайль!

И это был действительно он, капитан Брикетайль, ставший капитаном д'Арпальером.

Прибыв в гавань Серпенуаз, он занялся наведением контактов и сбором информации. Однажды он заметил одного человека в одежде слуги, довольно потрепанной, по-видимому, в дорожных событиях. Этот слуга спрашивал с итальянским акцентом… Монтестрюка.

— Случайно, не синьора Югэ де Монтестрюка ищете? — спросил он слугу на итальянском. Услыхав родную речь, слуга радостно улыбнулся:

— Вы правы, синьор, именно он мне и нужен. Мое имя — Паскалино, и меня послала принцесса Мамьяни. Она тоже здесь.

— Что же, это само Провидение послало меня к вам, дорогой Паскалино. Я Весьма обязан принцессе Леоноре Мамьяни и, как и вы, я итальянец.

— Да, но вот мне ещё нужно передать синьору де Монтестрюку послание от принцессы, которое, вероятно, изменит его маршрут.

— Так, так.

Разумеется, после таких сообщений Брикетайль просто был вынужден представиться своему новому знакомому в качестве друга Монтестрюка Бартоломео Малатеста, который с удовольствием проводит его прямо к адресату, адресат же, конечно, находился не в город, а в чистом поле, куда Брик… т. е. Малатеста и вывел Паскалино. А на удивленный вопрос Паскалино по этому поводу Брик.. тьфу, дьявол, Малатеста ответил, что Монтестрюк просто живет у знакомого за городом.

Наконец, дойдя до леса и углубясь в него, Малатеста (уф! кажется, не ошибся) остановился в самой чаще и обратился к Паскалино со следующими словами:

— Ну вот, мы у цели. Дом Шарполя там, за деревьями. Давайте мне записку, я её отнесу ему и вернусь через час.

— Но я поклялся передать ему в собственные руки!

— Что ж, вы мне не доверяете?! Это мне то, старому другу графа. Этим вы мне наносите оскорбление. И дон Манрик обнажил шпагу.

— Значит, западня? — спросил Паскалино.

— За это слово ты мне заплатишь кровью!

Последовало несколько выпадов испанца, и в конце концов тело Паскалино распласталось неподвижно на земле. Через несколько секунд испанец уже держал в руках записку с почерком принцессы.

«Той, кто вас любит, грозит опасность. Не медлите. Следуйте за моим верным человеком в Зальцбург. Всегда рассчитывайте на меня.

Леонора М.»

Дон Манрик убрал записку в карман, Она подогрела его ненависть к Монтестрюку. Теперь ему было ясно: необходимо жестоко мстить.

— Я не успокоюсь, пока не вырву у него сердце из груди! — Эта мысль прочно засела в его голове.

2. Рыбак рыбака видит издалека

Раненый Паскалино очнулся, медленно, с усилием поднялся и, уповая на милость Божью, стал приводить себя в порядок, стараясь сам перевязать себе рану. Записка, украденная у него Малатестой, напоминала ему о собственном долге.

Тем временем победитель Паскалино возвращался прямой дорогой. Тысяча проектов проносилась у него в мозгу. Надо было добраться до Монтестрюка, окруженного друзьями. Задача не из легких!

Наконец, у него возникла идея привлечь маркиза Сент-Эллиса на свою сторону. Ведь он должен отправиться с Монтестрюком в Венгрию. Следовательно, он может помочь ему, капитану д'Арпальеру (Брикетайлю, дону Манрику, Малатесте — все равно).

Итак, вернувшись в Мец, он отправился в жилище маркиза. Застав его дома, он без обиняков приступил к делу.

— Господин маркиз, вас обманывает ваш якобы друг вместе с персоной, которую вы любите.

— О чем вы? — удивился маркиз.

— Читайте. Кстати, подпись заверена печатью.

Маркиз прочел и побледнел. Он сразу поверил д'Арпальеру. Ему и в голову не пришло — так он расстроился — спросить д'Арпальера, откуда у него эта записка. А тот поскорее стал развивать успех.

— Не мне давать вам советы, но на вашем месте я бы знал, что делать.

— Вы, конечно. хотите, чтобы я смыл свое оскорбление его кровью. Черт возьми, это не за горами!

— Нет, я это не предлагаю.

Сент-Эллис взглянул на него с удивлением.

— Я бы поразил его прямо в сердце.

— Ну, ну? — навострил уши маркиз.

— Принцесса ждет Монтестрюка в Зальцбурге. Я бы поехал туда раньше его, свел свои счеты с ней, затем, если он меня потревожит, также и с ним.

— Да, черт возьми, вы правы!

— Но здесь нельзя терять ни минуты и не попасться на глаза вашему врагу.

— Я отбываю из Меца сегодня же вечером.

— Почему же вечером? Бывают обстоятельства, когда потерянный час равен проигранному сражению.

— Я отправлюсь немедленно.

Итак, день не был потерян: один мертвый, один секрет раскрыт и обращен против врага. Неплохо!

Но едва Брикетайль сделал несколько шагов по улице, выйдя от маркиза, как наткнулся на некоего бездельника пронырливого вида. Сей субъект подавал знаки нетерпения. Видно было, что пришел он издалека.

— Кстати, — стукнула личность пяткой о землю перед д'Арпальером, разглядывая его, — не знаете ли вы одного человека, какого я ищу? Худой и высокий, смуглый, сложение, как у рейтара, сильный, как бык, а волосы курчавые, как у негра.

— Здесь нет никого похожего, кроме как сеньора дона Манрика-и-Кампурго.

— Ага, не идет ли речь об испанце, корпо ди бакко («черт побери» по-итальянски)!

— Эге, соотечественник, — произнес капитан, — сегодня прямо день итальянцев. Предлагаю вам свою помощь.

— Я, знаете, уже четыре часа ищу одного капитана…

— Его имя?

— Д'Арпальер.

— Вам повезло: он мой друг. Если угодно, следуйте за мной.

Пройдя некоторую часть пути, тот, кто в течение сегодняшнего дня называл себя доном Манриком и Бартоломео Малатестой, вошел в кабачок вместе со спутником, остановил его и произнес:

— Капитан д'Арпальер — это я. А вы, по-моему, посланы графом де Шиврю или его другом, шевалье де Лудеаком.

— Я от мадам графини де Суассон.

— Стало быть, вы все же с указаниями от господина де Шиврю?

Посланец сего графа в ответ вытащил из кармана записку с графским почерком и подал её капитану. Тот прочел:

«В уверенности, что это послание вам будет передано посредством Эммануэлло Карпилло, предлагаю вам следовать его указаниям. Со своей стороны он всегда окажет вам помощь.

Сезар, граф де Шиврю»

— Итак, дорогой Карпилло, я вас слушаю.

— Как я понимаю, мадам суперинтендантша двора королевы питает ненависть к Монтестрюку. Посему она желает, чтобы мы отправились в Зальцбург, где находится мадемуазель де Монлюсон. Вот дичь, на которую мы поведем охоту…

— Хм… Но ведь это женщина…

— Да вы что, чересчур щепетильны, что ли, капитан?

— Нет, от щепетильности я как раз уже устал, дорогой Карпилло. Но когда гонишь кабана по следу, травить олениху — это как-то… ну, вы понимаете, надеюсь…

— Да, и очень хорошо понимаю. Но ведь речь идет в данном случае о наживке, и ваши нюансы здесь не играют роли.

— Согласен, Карпилло, но… Тут есть дело, о котором ты не знаешь, друг мой… Короче, в Зальцбурге есть ещё одна женщина, принцесса Мамьяни, а при ней один посланный мною человек, некий маркиз Сент-Эллис. Он враг Монтестрюка. Монтестрюк поскачет в Вену, но удар в сердце он получит в Зальцбурге. Впрочем, удар будет двойным. Я ведь не знаю, кто ему больше по сердцу — принцесса или герцогиня… Впрочем, об этом мы ещё поговорим позднее.

Пока д'Арпальер разговаривал с Карпилло, на опушку одного лесного участка вблизи Меца вышел, шатаясь, раненый Паскалино. Ему повезло: довольно скоро он заметил невдалеке одного местного жителя, который оказал ему (разумеется, за определенную мзду) всяческую помощь, включая лошадь до Меца.

Прибыв в Мец, Паскалино отправился к Монтестрюку, местопребывание которого он нашел через приближенных Колиньи. К нему он и направился, где рассказал о приключившихся с ним событиях.

Он, между прочим, сообщил, что Бартоломео Малатеста (Монтестрюк быстро признал в нем Брикетайля) не знает, что г-жа Мамьяни сообщила ему, Паскалино, содержание записки, которое он и передал Монтестрюку.

— Итак, — добавил Паскалино, — принцесса умоляет вас как можно быстрее ехать в Зальцбург.

Напомним, что со своей стороны, мадемуазель де Монлюсон отправляется в путь с намерением достичь Венгрии. По той же дороге поедет и Шиврю. Но принцессе угрожает опасность, и она рассчитывает на вашу помощь.

Югэ перевел взгляд на Коклико.

— Стало быть, миссия, которая вам будет доверена… — начал тот.

— …явится моим «золотым руном», — закончил Югэ. — Все теперь зависит от г-на Колиньи: ему решать. И он тут же отправился к графу, от которого не стал ничего скрывать.

— Досадная помеха, — заметил граф, — но честь обязывает вас поторопиться. Если дела пойдут, как я предполагаю, у вас ещё будет время предварить мое прибытие в Вену и в Венгрию и информировать меня обо всем. В любом случае, храните верность мадемуазель де Монлюсон и думайте лишь о ней. Дела короля не убудут от того, если в рядах его армии станет меньше на одного офицера.

— Я хочу вас заверить в том, — заявил Югэ, — что я не замедлю присоединиться к вам сразу же, как только удостоверюсь в безопасности мадемуазель де Монлюсон, в будущем, надеюсь, графини де Шарполь, если Бог мне поможет.

Колиньи снабдил его в дорогу официальным письмом, обязывающим власти всех провинций и городов Германии оказывать помощь Монтестрюку от имени короля Франции.

— Поспешайте, и до встречи у турок, — напутствовал он Югэ.

И Югэ не замедлил исполнить просьбу графа в тот же, богатый такими событиями, день.

3. Зальцбург

Возможно, сегодня трудно представить тот ужас, который внушала сама мысль о турецком вторжении в Европу в те времена. О, этот ужас! Германия уж точноего испытывала. Лихая резня, устроенная Магометом II в Венгрии, не оставляла надежд на то, что врага удастся остановить. Поля этой страны казались лишь турецким полигоном, а Дунай словно был создан для скорейшего продвижения по нему флота выходцев азиатов.

Со дня на день ожидался поход турок на Вену. И тогда уже ничто не смогло бы остановить их распространения по Германии, а затем и по всей Священной Римской империи. При этом жидкая цепочка войск под командой славного Монтекюкюлли не питала никаких иллюзий на этот счет.

Если бы все это произошло, христианство получило бы такой удар, от которого оно никогда бы не оправилось.

(Да простит мне читатель мое отступление в область историческую. Не для тебя пишу, мой дорогой друг, ты и так все знаешь, и можешь это не читать. Но в наш век, когда новомодные экономические теории овладевают умами, к истории все больше относятся, как к развлекательной забаве. А ведь без знания её — знания основательного, конечно, — нам никак нельзя обойтись. Ведь человек, будь он даже Брикетайлем, все равно не просто червь какой-нибудь, а тварь разумная. Он знает, что не должен ошибаться. И тогда без своей истории ему не обойтись. Но я буду краток.

Итак, Священная Римская империя германской нации — это, конечно, не Древний Рим. Она была создана в 962 году. Занимала она центр Европы и северную половину Италии с Римом. А покончил с ней наш достославный император Наполеон в 1806 году. Постепенно дряхлея, она все же продержалась семь с половиной веков. Значит, было в ней что-то, что её скрепляло. Оружие? И оно, разумеется, тоже. Но не одно же оно, наконец. Впрочем люди всегда стремились к единству… и к разъединению. Вся их история — тому подтверждение.

Еще раз прошу прощения у тебя, читатель, за это отступление от сюжета. Возвращаюсь к нему.)

Итак, весной 1664 г. все взоры и мысли были направлены на Венгрию. Там засел тогдашний Аттила — великий визирь Кьюперли.

Но все это было там, далеко на юге. А здесь, в Зальцбурге, бурлила веселая жизнь, центром которой являлась мадемуазель Монлюсон. Здесь были все наши знакомцы: капитан д'Арпальер, граф Монтестрюк, маркиз Сент-Эллис, а с ними Карпилло, Коклико, Кадур.

Орфиза Монлюсон была несколько удивлена прибытием графа Шиврю. Ей сразу пришло в голову, что он приехал, чтобы воспрепятствовать её романтическому путешествию.

— Если таково ваше намерение, — сказала она, — учтите: никаких упреков я не принимаю.

— Это я-то смогу вам в чем-то препятствовать? Боже сохрани! Просто, я тоже хотел съездить в Венгрию. Но только при вашем разрешении остаться с вами.

И, повернувшись к присутствовавшей здесь же маркизе д'Юрсель, Шиврю произнес с улыбкой:

— Две дамы, путешествующие сами, нуждаются в сопровождающем кавалере. Я бы хотел им быть, если позволите.

Галантность Шиврю смягчила настроение г-жи Монлюсон.

— Ну, если так и если вы нам будете повиноваться, — сказала она, — мы разрешим вам сопровождать нас. Клятва не относилась к вещам, смущавшим Сезара.

— Неплохое начало, — сообщил потом Шиврю Лудеаку. — Остается ждать случая повернуть все в свою сторону.

Таким случаем явилось прибытие д'Арпальера с Карпилло.

Однажды вечером капитан предстал перед Сезаром и Лудеаком.

— Наконец-то! — воскликнул Лудеак. — А я уже начал побаиваться, как бы чего не вышло…

— Чего-же? — удивился авантюрист. — Что я не приеду? Думать так — значит, не знать меня. Куда я собрался, туда и прибуду. И я пройду всюду. В качестве же спутника дайте мне возможность мстить, в качестве руководителя — возможность ненавидеть.

— Знаете, — перешел к другой теме Сезар, — у нас мнение, что мы можем отправиться в путь в любой момент, ибо нами руководит желание мадемуазель де Монлюсон.

— А у неё нрав импульсивный, — подхватил Лудеак.

— И три — четыре хорошо вооруженных лакея, — добавил Шиврю, внимательно глядя в глаза капитану.

— У меня будет достаточно людей, чтобы сделать их смирными, — ответил тот. — Но вы не учли, что к ней подходит помощь… О, не беспокойтесь, это всего лишь женщина, принцесса Мамьяни.

Тут шевалье вскрикнул от изумления. Откуда же она? С какой целью едет сюда? С кем? Пришлось капитану разъяснить все детали.

— Кстати, — добавил он, — Паскалино нам больше не помешает. А мое войско будет готово к восходу солнца хоть завтра.

Вечером Бодуэн д'Арпальер вместе с Карпилло отправился вербовать негодяев по трактирам в свою команду. Таких в Зальцбурге был избыток. На углу одной площади они наткнулись на подходящее заведение и вошли внутрь.

За длинным столом сидела нелепая кампания, игравшая в карты, пившая вино и распевавшая песни. То были авантюристы всех мастей и дезертиры всех национальностей. (Снова обращаюсь к тебе, мой юный читатель! К семнадцатому веку Священная Римская империя германской нации была уже совсем не та, что в десятом. Но связи с прежними территориями, конечно, оставались. А граница… Да разве были такие границы, как сейчас! Всяк, кому было не лень, мог их пройти. Многие стремились попасть в центр Европы, где можно было добиться почетной славы и богатства честным путем, и ещё больше богатства и сомнительной славы — путем нечестным. С другой стороны, тогдашний баварец, например, был больше баварцем, чем сейчас, как нынешний наш пикардиец был больше похож на пикардийца. Так что тогда европейские страны казались более многонациональными, чем сейчас.)

— Пожалуй, то, что надо, — вполголоса произнес капитан, обращаясь к Карпилло.

Он вытащил из кармана туга набитый кошелек и бросил его на стол. Десяток пар глаз тут же уставились на него.

— Кто из вас такой храбрый, чтобы заработать кое-что из этого кошелька? — громко спросил капитан. — Я знаю человека, который даст такую возможность.

Восемь человек закричали, перебивая друг друга:

— Я, я, я!

— А можно и так! — вдруг прорычал один застольный гигант и протянул было руку к кошельку.

Но капитан успел тигриным прыжком опередить его и схватить за руку железной хваткой, да такой, что гигант вскрикнул от боли.

— Пойми хорошенько, — прошипел капитан, — я даю, но не позволяю обворовывать меня.

Он отпустил соперника, открыл кошелек, вынул золотой экю и положил его в онемевшую руку гиганта, произнося:

— Вот, это тебе, но с условием, которое ты сам примешь.

— Загибаю угол! — ответил гигант. — Следую за капитаном, куда он поведет!

— А вы, друзья, принимаете это условие? — обратился капитан к остальным.

— Да, да! Вы командуете, мы подчиняемся, — был общий ответ.

Лишь один из банды высказал особое мнение:

— Принимаю условие, но с оговоркой — идти за капитаном только там, где есть вино. Пиво вредит моему желудку.

— Как тебя зовут? — спросил капитан.

— Пенпренель.

— Оговорка принимается.

— Ура! Я с тем, кто меня напоит.

Капитан осмотрел каждого и отобрал наиболее могучих. Им он сказал:

— Вы будете ударной группой. Остальные — в резерве на замену, Теперь очередь за оружием.

Тут Пенпренель улыбнулся, вскочил, подбежал к одной дверце в стене и толкнул её ногой:

— Смотрите, — сказал он, обращаясь к капитану. И он указал на целый арсенал оружия, хранившегося в комнате, говоря при этом:

— Вот наше снаряжение.

— Прекрасно, — ответил капитан и, вернувшись к столу, швырнул на него несколько монет. — Вот мое теперь условие. Каждое утро вы собираетесь здесь и ждете моего приказа. По первому сигналу все надевают плащи и берут с собой шпаги.

— Ура капитану! — был ответ.

Капитан величественно попрощался с бандой и вышел с Карпилло наружу.

— Видишь, — сказал он ему, — эти волки на самом деле, что ягнята.

А возвратясь к Шиврю, обрадовал и его:

— По первому вашему сигналу, граф, я выступаю.

4. Мина и контрмина

Тем временем Сент-Эллис мчался по дороге в Зальцбург. Его голова была полна мыслей о сопернике, теперь уже бывшем его друге Монтестрюке. По дороге он заметил одну карету. С ней было что-то необычное. Лошади тянули её изо всех сил, форейторы бесновали ь, а из глубины самой кареты доносились жалобные увещевания. Впрочем, голос был какой-то слабый. Разумеется, рыцарь бросился даме на выручку. Он подскакал и на ходу открыл дверцу. Сидевшая внутри дама воскликнула:

— Как! Это вы, мсье Сент-Эллис?

— Принцесса Мамьяни!

— Само провидение посылает вас, маркиз!

— Нет, мадам, это всего лишь ярость. Я еду в Зальцбург, чтобы встретить Монтестрюка. Только не говорите мне, что вы едете туда за тем же.

— Именно за этим я и еду.

— Как, и вы тоже?!

— Да, но ведь он ваш друг, не так ли?

— Он мой друг?! Никогда!

— Боже, каждый час промедления здесь и так может привести к катастрофе, а тут ещё такие новости! В чем же дело?

— И вы ещё спрашиваете? Но это лишь усугубляет дело!

— Да какое это такое дело, что вы никак не успокоитесь?

— Но он же вас любит!

— О, Боже, что вы такое говорите! (Последовало бурное объяснение, в конце которого принцесса сообщила, что Орфизе грозит опасность и что она едет к Монтестрюку предупредить его об этом).

— Вы едете для этого?

— Да. (И снова бурное объяснение). Но речь идет именно о нем, потому что он не перенесет беды с Орфизой и умрет. Понятно?

— Так, стало быть, вы его все же любите?

— Да.

— А он вас, что же, не любит?

— Я не знаю.

— Он, стало быть, слепой, скотина он этакая?!

— Увы, нет, ведь его глаза узрели мадемуазель де Монлюсон.

— А вы из-за неё стараетесь и мчитесь в Зальцбург?

— Вы меня очень обяжете, если поможете мне в этом.

— И что же мне следует делать?

— Поначалу выслушать меня так, чтобы мой голос вызвал эхо в вашем сердце.

— Я ничего не могу обещать. Объяснитесь.

— Монлюсон решила ехать в Вену, чтобы сблизиться с Монтестрюком.

— Она, похоже, его любит, не так ли?

— Вы что, не знаете об этом?

— Но получается, что весь мир влюблен в этого бандита!

— Нет, у него есть и враг.

— Разве? Кто же?

— Шиврю. Возможно, он уже в Зальцбурге и собирается нанести свой удар. Но я собираюсь схватить его за руку.

— Вы, вот этими своими маленькими ручками?

— Зальцбургский епископ гостит у моих родителей.

— И все это лишь из-за того, что этот шалопай Монтестрюк обожает Монлюсон?

— Все из-за этого.

Сент-Эллис был потрясен такой решимостью. Заметив это, она спросила:

— Итак, могу я рассчитывать на вас?

— Полностью, безоговорочно и постоянно, когда вам будет угодно.

Она махнула рукой, карета помчалась, а он за ней. Нечего и говорить, через некоторое время карета сломалась, они пересели верхом на лошадей, которых пришлось вскоре в одной из деревень поменять. Впрочем, в дальнейшем они ехали без приключений.

По прибытии в Зальцбург маркиз отправился на поиски мадемуазель Монлюсон и графа Шиврю.

Вспомним теперь, что после успешного рекрутирования молодцов для своей банды д'Арпальер отправился к Шиврю, чтобы доложить о своих успехах. Они рассуждали о предстоящих делах. Д'Арпальер выражал сомнение (у дьявола, как известно, нюх острый), не предупрежден ли Монтестрюк относительно их плана.

— Нам надо торопиться, — добавил он.

— Я тоже так думаю, — произнес его собеседник. — Кроме того, у меня есть ещё идея. Я ведь не должен показывать вида, что вместе с вами. Поэтому по первому сигналу вам следует обнажить шпагу против меня.

— Буду готов. Только не слишком сильно поражайте меня.

— Заканчивать будем разоружением.

На том и договорились. В дальнейшем Сезар попытался использовать все свое влияние на кузину, чтобы ускорить отъезд из Зальцбурга.

Наконец, стало известно об отбытии Монлюсон. Капитан спешно отправился в известный трактир. Его дружки сидели за столом, усиленно занимаясь картами.

— Подъем! — Закричал он. — Этой ночью выходим. Быть наготове вечером.

И он бросил пару испанских дублонов на стол.

В ответ последовало «ура!». А уже этой ночью кучка вооруженных людей (кто их видел, думал, что они идут воевать с турками) направилась в неопределенном (для окружающих) направлении. Сам же капитан д'Арпальер поехал к горному массиву, пересекавшему дорогу, по которой должна была проехать Монлюсон.

5. Ястребы и соколы

Спустя несколько часов после того, как банда тихо снялась с места, придерживая оружие, чтобы оно не звякало, граф Шиврю уже подавал руку мадемуазель Монлюсон, помогал ей войти в карету вместе со своей теткой. Над Тиролем светило яркое солнце, что вдохновляло Шиврю на производство пошлых мадригалов.

— Посмотрите, — говорил он, — само небо с улыбкой встречает ваше путешествие. Похоже, вы и есть та утренняя заря, что должна осветить всю эту местность.

Но мадемуазель Монлюсон проявляла не более, чем весьма посредственное внимание своему сверхгалантному кузену: она знала цену его плоскому ухаживанию.

Итак, все заняли свои места. Впереди ехал Криктэн, слуга мадемуазель Монлюсон, замыкал кортеж Шиврю вместе со своим другом Лудеаком, который растачал возгласы восхищения по поводу открывавшегося перед ними ландшафта. Нет, это, оказывается, уже был не придворный, а пастух, что ли.