Бьёт ветер дорожный в лицо и ворот.

Иная судьба. Иные края.

Прощай, мой красивый уральский город,

Детство моё и песня моя!

Снежинки, как в медленном танце, кружатся,

Горит светофора зелёный глаз.

И вот мы идём по знакомой улице

Уже, вероятно, в последний раз…

Сегодня не надо безумных слов,

Сегодня каждая фраза значительна.

С гранита чугунный товарищ Свердлов

Глядит на нас строго, но одобрительно.

Сегодня хочется нам с тобой

Сказать что-то главное, нужное самое!

Но как-то выходит само собой,

Как будто назло, не про то, не про главное.

А впрочем, зачем нам сейчас слова?!

Ты видишь, как город нам улыбается,

И первая встреча у нас жива,

И все хорошее продолжается…

Ну вот перекрёсток и твой поворот.

Снежинки печально летят навстречу…

Конечно, хорошее все живёт,

И всё-таки это последний вечер.

Небо от снега белым-бело…

Кружится в воздухе канитель…

Что это мимо сейчас прошло:

Детство ли? Юность? Или метель?

Помню проулок с тремя фонарями

И фразу: — Прощай же… Пора… Пойду… —

Припала дрогнувшими губами

И бросилась в снежную темноту.

Потом задержалась вдруг на минутку:

— Прощай же ещё раз. Счастливый путь!

Не зря же имя моё — Незабудка.

Смотри, уедешь — не позабудь!

Все помню: в прощальном жесте рука,

Фигурка твоя, различимая еле,

И два голубых-голубых огонька,

Горящих сквозь белую мглу метели…

И разве беда, что пожар крови

Не жёг нас средь белой, пушистой снежности!

Ведь это не строки о первой любви,

А строки о первой мальчишьей нежности…

Катится время! Недели, недели…

То снегом, то градом стучат в окно.

Первая встреча… Наши метели…

Когда это было: вчера? Давно?

Тут словно бы настежь раскрыты шторы,

От впечатлений гудит голова:

Новые встречи, друзья и споры,

Вечерняя, в пёстрых огнях, Москва.

Но разве первая нежность сгорает?

Недаром же сердце иглой кольнёт,

Коль где-то в метро иль в давке трамвая

Вдруг глаз голубой огонёк мелькнёт…

А что я как память привёз оттуда?

Запас сувениров не сверхбольшой:

Пара записок, оставшихся чудом,

Да фото, любительский опыт мой.

Записки… Быть может, смешно немножко,

Но мне, будто люди, они близки.

Даже вон та: уродец на ножках

И подпись: «Вот это ты у доски!»

Где ты сейчас? Велики расстоянья,

Три тысяч вёрст между мной и тобой.

И всё же не знал я при расставанье,

Что снова встретимся мы с тобой!

Но так и случилось, сбылись чудеса.

Хоть времени было — всего ничего…

Проездом на сутки. На сутки всего!

А впрочем, и сутки не полчаса!

И вот я иду по местам знакомым:

Улица Ленина, мединститут,

Здравствуй, мой город, я снова дома!

Пускай хоть сутки, а снова тут!

Сегодня я вновь по-мальчишьи нежный.

Все то же, все так же, как той зимой.

И только вместо метели снежной —

Снег тополей да июльский зной.

Трамвай, прозвенев, завернул полукругом,

А вон, у подъезда, худа, как лоза,

Твоя закадычнейшая подруга

Стоит, изумлённо раскрыв глаза.

— Приехал? — Приехал. — Постой, когда?

Ну рад, конечно? — Само собой.

— Вот это встреча! А ты куда?

А впрочем, знаю… И я с тобой!

Пойми, дружище, по-человечьи:

У как этот миг без меня пройдёт?

Такая встреча, такая встреча!

Да тут рассказов на целый год.

Постой-ка, постой-ка, а как это было?..

Что-то мурлыча перед окном,

Ты мыла не стекла, а солнце мыла,

В ситцевом платье и босиком.

А я, прикрывая смущенье шуткой,

С порогом басом проговорил:

— Здравствуй, садовая Незабудка!

Вот видишь, приехал, не позабыл.

Ты обернулась… На миг застыла,

Радостной синью плеснув из глаз.

Застенчиво ворот рукой прикрыла

И кинулась в дверь: — Я сейчас, сейчас!

И вот, нарядная, чуть загорелая,

Стоишь ты, смешинки тая в глазах,

В цветистой юбочке, кофте белой

И белых туфельках на каблучках…

— Ты знаешь, — сказал я, — когда-то в школе…

Ах нет… Даже, видишь, слова растерял…

Такой повзрослевшей, красивой, что ли,

Тебя я ну просто не представлял.

Ты просто опасная! Я серьёзно.

Честное слово, искры из глаз.

— Ну что ж, — рассмеялась ты, — в добрый час!

Тогда влюбляйся, пока не поздно…

Внизу, за бульваром, в трамвайном звоне

Знойного марева сизый дым,

А мы стоим на твоём балконе

И все друг на друга глядим… глядим…

Кто знает, возможно, что ты или я

Решились бы что-то поведать вдруг,

Но тут подруга вошла твоя.

Зачем только бог создаёт подруг?!

Как часто бывает, что двое порой

Вот-вот что-то скажут сейчас друг другу,

Но тут будто черт принесёт подругу —

И все! И конец! Хоть ступай домой!

А впрочем, я, кажется, не про то.

Как странно: мы взрослые, нам по семнадцать!

Теперь мы, наверное, ни за что,

Как встарь, не решились бы поцеловаться.

Пух тополиный летит за плечи…

Темнеет. Бежит в огоньках трамвай.

Вот она, наша вторая встреча…

А будет ли третья? Поди узнай.

Не то чтоб друзья и не то чтоб влюблённые,

Так что же, по сути-то, мы с тобой?

Глаза твои снова почти зеленые

С какою-то новою глубиной.

Глаза эти смотрят чуть-чуть пытливо

С весёлой нежностью на меня.

Ты вправду ужасно сейчас красива

В багровых, тающих бликах дня.

А где-то о рельсы колёса стучатся,

Гудят беспокойные поезда…

Ну вот и настало время прощаться…

Кто знает, увидимся ли когда?

Знакомая, милая остановка!

Давно ли все сложности были — пустяк!

А тут вот вздыхаю, смотрю неловко:

Прощаться за руку или как?

Неужто вот эти светлые волосы,

И та вон мигнувшая нам звезда,

И мягкие нотки грудного голоса

Уйдут и забудутся навсегда?

Помню, как были глаза грустны,

Хоть губы приветливо улыбались.

Эх, как бы те губы поцеловались,

Не будь их хозяева так умны!..

Споют ли когда-нибудь нам соловьи?

Не знаю. Не ставлю заранее точек.

Без нежности нет на земле любви,

Как нет и листвы без весенних почек.

Пусть все будет мериться новой мерой,

Новые встречи, любовь, друзья…

Но радости этой, наивной, первой,

Не встретим уж больше ни ты, ни я…

— Прощай! — и вот уже ты далека,

Фигурка твоя различима еле,

И только два голубых огонька

В густой тополиной ночной метели.

Они все дальше, во мраке тая…

Эх, знать бы тогда о твоей судьбе!

Я, верно бы, выпрыгнул из трамвая,

Я б кинулся снова назад, к тебе!..

Но старый вагон поскрипывал тяжко,

Мирно позванивал и бежал,

А я все стоял и махал фуражкой

И ничего, ничего не знал.

Столько уже пробежало лет,

Что, право же, даже считать не хочется.

Больше побед или больше бед?

Пусть лучше другими итог подводится.

Юность. Какою была она?

Ей мало, признаться, беспечно пелось.

Военным громом опалена,

Она, переплавясь, шагнула в зрелость.

Не ведаю, так ли, не так я жил,

Где худо, где правильно поступая?

Но то, что билет комсомольский носил

Недаром, вот это я твёрдо знаю!

Так и не встретились мы с тобой!

Я знал: ты шагаешь с наукой в ногу,

С любовью, с друзьями, иной судьбой.

А я, возвратившись с войны домой,

Едва начинал лишь свою дорогу.

Но нет за тобой никакой вины,

И сам ведь когда-то не все приметил:

Письмо от тебя получил до войны,

Собрался ответить и… не ответил…

Успею! Мелькали тысячи дел,

Потом сирены надрыв протяжный.

И не успел, ничего не успел.

А впрочем, теперь уже все не важно!

Рассвет надо мной полыхал огнём,

И мне улыбнулись глаза иные,

Совсем непохожие, не такие…

Но песня сейчас о детстве моем!

Не знаю, найдутся ли в мире средства,

Чтоб выразить бьющий из сердца свет,

Когда ты идёшь по улицам детства,

Где не жил и не был ты столько лет!

Под солнцем витрины новые щурятся,

Мой город, ну кто бы тебя узнал?!

Новые площади, новые улицы,

Новый, горящий стеклом, вокзал.

Душа — как шумливая именинница,

Ей тесно сегодня в груди моей.

Сейчас только лоск наведу в гостинице

И буду обзванивать всех друзей.

А впрочем, не надо, не так… не сразу…

Сначала — к тебе. Это первый путь.

Вот только придумать какую фразу,

Чтоб скованность разом как ветром сдуть.

Но вести, как видно, летят стрелой,

И вот уже в полдень, почти без стука,

Врывается радостно в номер мой

Твоя закадычнейшая подруга.

— Приехал? — Приехал. — Постой, когда? —

Вопросы сыплются вперебой.

Но не спросила: — Сейчас куда? —

И не добавила: —Я с тобой! —

Сколько же, сколько промчалось лет!

Я слушаю, слушаю напряжённо:

Тот — техник, а этот уже учёный,

Кто ранен, кого уж и вовсе нет…

Голос звучит то светло, то печально,

Но отчего, отчего, отчего

В этом рассказе, таком пространном,

Нету имени твоего?!

Случайность ли? Женское ли предательство?

Иль попросту ссора меж двух подруг?

Я так напрямик и спросил. И вдруг

Какое-то странное замешательство…

Сунулась в сумочку за платком,

Спрятала снова и снова вынула…

— Эх, знаешь, беда-то какая! — и всхлипнула.

— Постой, ты про что это? Ты о ком?!

Фразы то рвутся, то бьют как копыта:

— Сначала шутила все сгоряча…

Нелепо! От глупого аппендицита…

Сама ведь доктор… И дочь врача…

Слетая с деревьев, остатки лета

Кружатся, кружатся в безутешности…

Ну вот и окончилась повесть эта

О детстве моем и о первой нежности.

Все будет: и песня, и новые люди,

И солнце, и мартовская вода,

Но третьей встречи уже не будет,

Ни нынче, ни завтра и никогда…

Дома, как гигантские корабли,

Плывут за окошком, горя неярко,

Да ветер чуть слышно из дальней дали

Доносит оркестр из летнего парка…

Промчалось детство, ручьём прозвенев…

Но из ручьёв рождаются реки.

И первая нежность — это запев

Всего хорошего в человеке.

И памятью долго ещё сберегаются:

Улыбки, обрывки наивных фраз.

Ведь если песня не продолжается —

Она все равно остаётся в нас!

Нет, не гремели для нас соловьи.

Никто не познал и уколов ревности.

Ведь это не строки о первой любви,

А строки о первой и робкой нежности.

Лишь где-то плывут, различимые еле:

В далёком, прощальном жесте рука

Да два голубых-голубых огонька

В белесой, клубящейся мгле метели…