ГЛАВА 1. КОЗА

Стояла весна, канун майских праздников. Русскоязычное население разъехалось по домам. Я наслаждался отсутствием соседей, цветущей листвой, пивом и абсолютным бездельем. Однажды утром меня разбудил отчаянный вопль. Он несся по коридору на одной высокой ноте, пронзительный и жуткий. Так, наверное, могла кричать девушка

— нет, голос был слишком нечеловеческий; он пробирал до костей. Ничего не понимая, я вскочил и бросился в коридор. То, что я увидел, превзошло все возможные ожидания: два араба тащили на руках по коридору обезумевшую от ужаса козу! Она верещала, предчувствуя, вероятно, скорую страшную смерть, тем паче, один из мучителей размахивал у нее перед носом тонким сверкающим ножом.

Коза сопротивлялась как могла, но силы были явно неравны. Арабы волокли ее в «умывальник»; повинуясь непонятной силе, я устремился вслед за ними. Сцена будущего кровопролития притягивала меня; где-то глубоко внутри зашевелился древний инстинкт убийства — наверняка, нечто из дедушки Фрейда. Арабы, весело перемигиваясь, совершенно не обращали на меня внимания. Они втащили козу в умывальную комнату с облупившейся плиткой и разбитым полом. Тот, что выглядел постарше, открыл кран в плоской напольной раковине; вода с силой ударила в эмалированное днище и загремела. Коза прекратила кричать и оцепенела от ужаса.

Ее карие девичьи глаза выкатились из орбит и утратили всякое осмысленное выражение, из приоткрытого рта тонкой струйкой бежала пена, желтые зубы торчали наружу. С восхищением и ужасом я наблюдал, что будет дальше.

Арабы прижали козу грудью к бортику раковины; горло оказалось как раз напротив ревущей струи. Один из них поднял нож и забормотал что-то по-своему невнятной скороговоркой на ухо животному. Казалось, оно успокоилось. Араб поднял голову, быстро взглянул на меня и полоснул козу по горлу. Я судорожно проглотил слюну.

Коза захрипела и забилась; кровь ударила в раковину и, смешиваясь с потоком, закружилась в водяном смерче. Обнажилась алая гортань. Мучители были спокойны и сосредоточены. Коза подергалась еще некоторое время и успокоилась навсегда.

По-прежнему подмигивая мне, арабы подождали, пока сойдет первая кровь, затем один из них достал из кармана моток веревки и полез подвешивать труп к трубе, проходившей под потолком, а другой сбегал за тазиком, который поставил внизу.

Ловко привязав козу за заднюю ногу, араб постарше аккуратно разрезал шкуру возле голеней и начал осторожно снимать ее. Мне, наконец, стало дурно. Я присел на подоконник и продолжал смотреть, как заколдованный. Освежевав козу, арабы занялись ее внутренностями. Покопавшись в кровавом месиве, один из них извлек какой-то сгусток, весело сказал мне: «Яиц», и бросил это в тазик со звонким шлепком. Затем, вырезав еще дымящуюся печень, он отрезал от нее маленький кусочек, посолил и молча протянул мне. Словно повинуясь безмолвному приказу, я протянул руку к еще живой плоти и отправил ее в рот. Вкус был отвратительный, но я сжевал печень и через силу проглотил ее, а затем нетвердым шагом вышел в коридор.

Добравшись до сигарет, я закурил и прислонился к открытому окну. За спиной послышались мягкие шаги. Я обернулся. Араб, свежевавший козу, стоял рядом и протягивал мне руку.

— Халид, — представился он.

— Илья, — вяло ответил я.

Мы помолчали.

— Зачем вы это делаете? — спросил я, преодолевая отвращение.

— Это традиция. Сегодня — праздник святого Хазрати Бурха, — ответил он.

— Чем он отличился, этот Бурх? — я никогда не слышал такого имени.

— Старики рассказывают, что задолго до Мухаммада из страны Джозира Сарандева в страну, которая сейчас называется Афганистан, пришел человек по имени Хазрати Бурх.

— Где это — Джозира Сарандева?

— Так арабы называли Цейлон. Говорят, что Бурх стал святым еще у себя на родине. Он прожил несколько лет в долине Шахраб, а потом во сне ему явился Аллах и повелел странствовать. Бурх побывал в Египте и в Индии, а затем поселился в Оби-Хингоу — это у вас в Таджикистане.

— А при чем здесь коза?

— Это другая история. 300 лет Хазрати Бурх жил в яме, заросшей кустарником.

Однажды явился пастух и нечаянно разрушил его жилище. Святой повелел ему построить новое, но у пастуха не было ни еды, ни помощников. «Пойди в горы, — сказал ему святой, — увидишь дикого козла, назови ему мое имя, и он пойдет за тобой». Он взял с собой козла, а потом пошел в селение и сказал, что встретил великого святого. Из мяса пастух приготовил шурпу, которой накормил несколько сот человек. С тех пор в честь Хазрати Бурха мы приносим в жертву козла, но в этот раз удалось достать только козочку.

— Неужели нужно было непременно убивать живое существо?

— Я же сказал: такова традиция. И потом, великая честь для козы — уйти из жизни в такой день. Возможно, она вернется сюда в человеческом обличье.

— Но ведь мусульмане не верят в перевоплощение, — возразил я.

— Только не говори мне, что ты так хорошо знаешь ислам и его традиции, — усмехнулся Халид. — Важно то, что ты попробовал частицу жертвенного мяса.

— И что теперь? — испугался я.

— Для нас это добрый знак.

— Что он обозначает? — сам не зная отчего, я был очень встревожен.

— Да ничего особенного. Однако ты можешь прийти к нам сегодня вечером на праздник.

На том мы расстались. Весь день я перебирал в памяти происшедшие события.

Несмотря на то, что многих местных арабов я хорошо знал в лицо, Халида видел впервые. Это был невысокий сухощавый мужчина лет тридцати, гибкий и подвижный, с густой растрепанной шевелюрой. Одет он был весьма непритязательно: длинная поношенная футболка, старые джинсы с латками, вьетнамки. Впрочем, Халид не производил впечатление человека бедного — его облик светился каким-то внутренним достоинством и силой. Внешне он ничем не отличался от своих земляков, разве что черты лица были по-европейски правильными: тонкий прямой нос, округлые скулы, красивый, чуть вытянутый подбородок. Миндалевидные глаза были совершенно лишены того маслянистого похотливо-сытого блеска, который часто встречается у восточных народностей: евреев, арабов, индусов. Они смотрели ясно и твердо; я бы назвал этот взгляд поэтически — неомрачимым. Словом, Халид, еще недавно копавшийся в разверстом козьем брюхе, понравился мне и даже заинтриговал.

Вечеринка началась поздно — часов в девять-десять вечера. В типичной общежитской клетушке набилось довольно много народу. Мебель отсутствовала совсем, вместо нее по стенам висели ковры. Пол был застлан стареньким паласом и матрацами, а гости сидели по-турецки на больших и маленьких подушках. Халид посадил меня в углу и велел чувствовать себя как дома. Кстати, он замечательно и почти без акцента говорил по-русски; его можно было принять за сильно обрусевшего азербайджанца. Гости лопотали по-своему, мало обращая внимание друг на друга. Я заметил здесь не только арабов; по крайней мере, это были люди Полумесяца, но из очень разных племен или колен. Руководил столом пожилой лысеющий господин, одетый в дорогую национальную одежду. Он большей частью молчал и лишь изредка что-то шептал на ухо сидящему рядом молодому человеку — компаньону Халида по убиению жертвенной козы. Сам Халид сидел рядом со мной — казалось, он имеет весьма отдаленное отношение к происходящему.

В огромном казане внесли шурпу, которой, собственно, и была уготована бедная тварь. Председатель трапезы сделал знак рукой, и все умолкли. Хриплым величественным голосом он начал декламировать какие-то стихи или молитву, возможно, молитву Хазрати Бурху. Публика почтительно молчала, лишь некоторые бормотали текст вслед за ним. Наконец, он умолк, и гости накинулись на еду. Я получил свою порцию; блюдо было пряным и сытным. Мысленно я возблагодарил козу, но, вспомнив о куске живой печени, едва не выдал все наружу. Появилось вино в круглых оплетенных лозой бутылях. Гости выпили и развеселились еще больше. Халид трапезничал молча, бросая короткие взгляды то на меня, то на председателя стола.

Казалось, между ними происходил напряженный безмолвный диалог.

Я попросил Халида налить мне вина: оно выглядело необычным, и уж тем более, не местного разлива. Загадочно улыбаясь, он протянул мне небольшой граненый стаканчик. Я понюхал напиток — он благоухал неизвестными мне травами и пряностями и совсем не был похож на обычное виноградное вино. Первый маленький глоток разлился во рту горячим терпким потоком. Меня бросило в жар, закружилась голова. Халид мягко отобрал у меня стакан и протянул вяленый финик.

— Это особое вино, к нему надо привыкнуть, — сказал он. — В нем нет и капли виноградного сока: Аллах запретил правоверным употреблять сок лозы.

Председатель стола что-то шепнул своему наперснику, и на столе появилось изящное блюдо, в центре которого лежала хорошо известная мне козья печень. В желудке снова шевельнулся рвотный рефлекс. Халид достал все тот же нож и аккуратно нарезал печень, стараясь, чтобы каждому досталось по кусочку. Один из ломтиков он наколол на нож и протянул мне.

— Отказываться нельзя, — предупредил он. — Такова традиция.

Памятуя о суровых нравах востока, я через силу положил печень в рот. Она оказалась вкусной. Отведав священного блюда, гости извлекли музыкальные инструменты: маленький барабан, бубен и флейту. Председатель подал знак, и полилась заунывная мелодия. Барабан вел свою, казалось бы независимую линию, то замирая, то взрываясь чередой коротких резких ударов, однако флейта не позволяла ему забраться слишком далеко, то подстраиваясь, то захватывая инициативу. Бубен вступал в самых неожиданных местах, но вся троица придерживалась неуловимой тонкой гармонии. Музыканты, по-моему, не очень-то старались и играли из рук вон, словно лабухи в ресторане, но мелодия звучала на редкость изящно, как бы сама по себе. Вдоволь наигравшись, они поклонились председателю и гостям и выпили вина.

Халид вытирал нож белоснежным шелковым платком.

Неожиданно председатель стола бросил Халиду несколько слов, и тот понимающе заулыбался.

— Встань, пожалуйста, — обратился он ко мне. — Встань и подойди к двери.

Ничего не понимая, на неверных ногах я заковылял к ободранной деревянной двери и прислонился к ней спиной, ожидая, что будет дальше. Клонило в сон. Халид поднялся и, поигрывая ножом, стал напротив меня.

— Что происходит? — слабым голосом спросил я.

— Он хочет, чтобы я продемонстрировал искусство метания ножа, — кивнул Халид в сторону председателя. Тот одобрительно усмехнулся, и вся толпа загудела.

— Да вы что? — в ужасе воскликнул я, представив, как пьяный араб будет метать в меня нож. — Какого черта!

Гости громко залопотали, выражая недовольство. Председатель бросил коротку фразу.

— Он говорит, что никто тебя не держит, — перевел Халид. — Можешь убираться хоть сейчас же.

Во мне вскипела гордость. Я прислонился к двери спиной и закрыл глаза. Через мгновение макушка ощутила резкое прикосновение ледяной стали. Волосы на голове встали дыбом, но кожа была абсолютно цела. Гости зааплодировали. Я с ужасом открыл глаза, думая, что все кончено, — и следующий клинок вонзился рядом с сонной артерией. Я чувствовал, что теряю сознание, но заставлял себя стоять.

Халид мягко взмахнул рукой, и время замедлило свой бег. Я видел картину словно в покадровом воспроизведении на видео: Халид медленно поднимает руку, нож, блистая, начинает свое движение, вращается и устремляется мне точно между глаз.

Повинуясь моментальному импульсу, я бросаюсь в сторону, и лезвие пробивает ворот рубашки. Теряя сознание, я сползаю на пол.

— Сумасшедший, я чуть не убил тебя! — звучат где-то вдалеке слова Халида, и я падаю в безмолвие.

ГЛАВА 2. ТЕЛО ПОМНИТ

На следующий день я поймал Халида в коридоре.

— Научи меня метать нож.

— А зачем тебе? — поинтересовался он.

— Ну, не знаю. Интересно. Хочется.

— Подумаешь, хочется. Мне твои желания глубоко без разницы.

— Да брось, Халид. И потом, я вроде выдержал ваше испытание.

— Предположим, выдержал. Ну и что?

— Да ничего, — в конце концов, я расстроился. — Черт с тобой: не хочешь — не надо.

Халид смотрел на меня с нескрываемой насмешкой.

— Быстро же ты отказываешься от своих намерений. И всегда так?

— Какая тебе разница?

— Мне — никакой. Только вот бросать нож с таким настроем не получится.

Потверже надо быть. А то, знаешь, — порезаться можно. Нож — он слабаков не любит.

— Короче, мы будем учиться или нет?

— Короче, — улыбнулся Халид, — просто не бывает. Давай, пошли.

Мы поднялись в комнату моего нового знакомого и заперли дверь. Халид достал из-под матраса нож и вручил его мне. Я отметил, что лезвие будет потяжелее рукоятки — вероятно, поэтому нож так легко встревал в дерево.

— Короче, — издевательским тоном произнес Халид, — кидай.

По неизвестной причине я решил, что это должно быть легко. Я принял стойку, размахнулся и пульнул — к стыду, нож смачно шлепнул по двери, вызвав у Халида раскаты бурного хохота.

— Вай-вай, — подавляя ржание, произнес он. — Похвально. Ты, наверное, нинзя.

Неподражаемо! — и от смеха его просто согнуло пополам.

Я поднял нож, бросил его на матрас и направился к двери, чтобы уйти. Обида душила меня, и совсем по-детски хотелось заплакать. Такие неудачи надолго выбивают меня из колеи.

— Короче, — окликнул меня Халид. — Куда собрался? У мамы на ручках поплакать?

— Пошел ты, — огрызнулся я и начал ожесточенно вращать замок. Ручка отказывалась вращаться — видимо, замок заклинило. Совершенно вне себя, я что есть силы дергал дверь, краем глаза наблюдая бесновавшегося Халида. От смеха у него началась настоящая истерика. Наконец, не добившись результата, я отпустил замок. Халид немного успокоился.

— Уважаемый, — начал он, стараясь быть серьезным. — В моем доме все слушаются хозяина, в том числе и замки. Лучше бы тебе не тратить силы зря. Пришел учиться

— давай учись и не пускай слюни.

— Ну и что мне надо делать? — хмуро спросил я. Вместо ответа Халид подошел ко мне и начал бесцеремонно дергать меня за руки.

— Это что у тебя болтается? — в голосе опять звучала насмешка.

— Допустим, руки.

— Какие это руки? Придатки. Они совершенно бесполезны. Ими ты можешь совать пищу в рот или теребить себя за член, но только не бросать нож. Для этого твои руки пока не годятся.

— Как это — не годятся? — я возмутился.

— Да вот так! Они болтаются сами по себе, то же и ноги. Ты похож на марионетку.

Вот подыми руку.

Я нехотя поднял.

— Откуда начинается движение?

— Наверное, отсюда, — я указал на плечо.

— Ну и что здесь у тебя находится?

— Как что? Кости, мышцы.

— Вот именно — кости и мышцы. Никакой энергии. Всякое движение должно начинаться вот тут, — он указал на солнечное сплетение. Если движение начинается в другом месте, оно бесполезно. Нож бросают не рукой, а животом.

Ясно?

— Не совсем.

По правде говоря, я читал о таких упражнениях в восточных школах единоборств, но никогда не представлял себе этого на практике. Слова Халида вызвали во мне легкое замешательство.

— Если б ты сказал, что ясно, — вдруг жестко произнес он, — я бы выгнал тебя в ту же секунду. Врать здесь не получится: твое тело выдаст тебя с головой. Если не понимаешь — говори честно. А вообще, с ножом такие штучки не проходят вовсе.

Он не терпит притворства и в конце концов может обернуться против тебя — запомни это хорошенько. Ладно, продолжим.

— Что ты собираешься делать? — спросил я, настороженный его словами.

— Да ничего особенного. Будем будить твое тело. Встань твердо — как только можешь. Представь, что ты скала.

Я широко расставил ноги и напрягся.

— Стоишь?

— Стою.

— Хорошо. — С этими словами он игривой поступью подошел ко мне, чуть наклонился и легонько задел плечом. Я ощутил страшный удар и рухнул на пол.

Халид засмеялся.

— Хреновая ты скала! Еще пробовать будем?

— Не стоит, — простонал я, растирая ушибленный кобчик.

— А в чем дело? Больно?

— Еще как! — боль из «хвоста» поднималась все выше по позвоночнику.

— Какай ты нежный! — с изуверской ласковостью произнес мой наставник. — Непохоже что-то на скалу. Ну-ка, встань снова!

С большой неохотой я занял прежнюю позицию.

— Смотри, — Халид слегка встряхнул меня за плечо. — Что мы видим? Паралитика.

Все тело в судороге. Ну-ка, расслабься.

Я повиновался.

— Теперь дыши животом, понемногу все больше и больше расслабляя ноги. Следи за солнечным сплетением. Через некоторое время ты почувствуешь, как ноги наполняются теплом. Просто разреши энергии опуститься вниз. Представь, что в животе у тебя резервуар, и ты открываешь нижнее отверстие. Дай теплу уходить в землю через ноги, прорастай. Это будут твои корни. Пробуй!

Я тужился, но, даже добившись смутных ощущений в солнечном сплетении, дальше продвинуться не сумел. Ноги начали затекать, в животе возникла тяжесть.

— Ладно, — бросил Халид, вдоволь насмотревшись на мои мучения. — У тебя хорошее тело, но сейчас оно тупое, как деревяшка, и очень неподатливое. Много шума в голове. Она у тебя похожа на трансформаторную будку. Расслабься. Встань ровненько и перенеси вес тела на переднюю часть ступней. Чуть-чуть согни колени.

Опусти руки — пусть висят свободно. Подвигай плечами — они у тебя будут как бы подвешены. Расслабь шею. Дай энергии свободно течь от линии волос вниз по позвоночнику. Теперь поищи центр тяжести. Попробуй поиграть с ним — медленно переноси его в разные стороны: вперед-назад, влево-вправо. Давай!

В какой-то момент я действительно поймал очень воздушное ощущение. Тело стало легким, ноги не затекали, руки и плечи напоминали члены куклы-марионетки. По спине струилось приятное покалывание и медленно уходило в ноги. Я наслаждался совершенно новым для меня состоянием. В голове наступило нечто, похожее на прояснение: мысли угомонились, появились ясность и умиротворение. Наблюдая за мной, Халид одобряюще улыбался.

— Вот видишь, все получается. Главное — не спешить, делать все понемножку, постоянно возвращаясь к пройденному. Запомни это состояние, вернее, попроси свое тело запомнить его. Информация отложится в клетках. Вспоминай эти ощущения перед сном, в полудреме, и благодари свое тело за то, что оно подарило тебе такую удивительную возможность.

Я слушал Халида как бы во сне. Возможно, он обладал способностями гипнотизера:

его голос приобрел странные глубокие вибрации и шел как бы из живота. Я воспринимал звуки не ушами, а животом или даже мочевым пузырем, они резонировали во мне. Казалось, я окаменел.

Внезапно безжалостный удар под дых вернул меня к жизни. Я скорчился и рухнул на пол. Все очарование мигом исчезло. Ничего не понимая, я был вне себя от боли и обиды.

— Не спать! — прикрикнул Халид. — Ты дрыхнешь, чертова курица! Ты должен сопротивляться мне, а не идти на поводу, как тупой бычок. Ладно, помолчи — не торопись демонстрировать мне свои амбиции. Я просто кое-что напомнил твоему телу

— слишком уж оно подвержено влияниям. Любая простуда валит тебя с ног, от пустяковой неприятности болит голова, от никчемных двухсот грамм тянет блевать.

Сядь, посиди спокойно.

Я был поражен еще больше. Халид точно угадал мои обычные проблемы. Совершенно не в состоянии осмыслить происшедшее, я повалился на матрац.

— Чайку заварю, — пробормотал Халид себе под нос и завозился с чайником. Затем извлек из тумбочки две симпатичные пиалы и насыпал в них какой-то рыжеватой смеси. Залитая кипятком, она источала резкий горьковатый аромат.

— Пусть настоится, — миролюбиво произнес он и продолжил: — Видишь ли, метание ножа — особое искусство. Оно не требует никакой техники, вернее, техника здесь просто противопоказана. Освоив в совершенстве технику, ты становишься ее рабом, заложником. Рука движется только так, и не иначе. В любой неожиданной ситуации ты просто бессилен.

— Чему же ты хочешь меня научить?

— Хороший вопрос. На самом деле, ничему. Ты и так все знаешь, знает твое тело.

Моя задача — напомнить ему об этом.

— Что же оно знает?

Очень многое. Например, как правильно метать нож.

ГЛАВА 3. ВРАСТАНИЕ

Назавтра Халид сам нашел меня.

— Ну что, продолжим?

— Почему нет?

— А почему да?

— Халид, не морочь голову. Кажется, я уже сказал, что хочу учиться.

— Подумаешь, сказал-не сказал…

— Что мне — на коленях тебя просить?

— Можно и на коленях. Очень интересно, сможешь ли ты стать не колени прямо здесь?

Мы болтали в общежитском палисадничке. Рядом шеренгами дефилировал народ, большей частью знакомый. Многие не одобряли дружбы с арабами, хотя тех было не меньше, чем наших. Почему-то считалось, что арабы — педики.

— Ну как? — Халид издевательски оскалился. — Будем преклонять колени или распрощаемся навеки?

— Что за идиотские требования? — возмутился я. Это у вас там принято, что ли?

К чему эти демонстрации? На нас же люди смотрят.

— Тем лучше.

Я умолк в замешательстве. Научиться метать нож было заманчиво, но не такой же ценой! Однако, в словах моего безумного знакомого звучал явный вызов, и отказаться означало признать поражение. Сейчас встану, решил я, и уж тогда мы распрощаемся точно. Гори он огнем, идиот.

Я начал медленно подгибать коленки. Любуясь зрелищем, Халид слегка придержал меня за плечо.

— Молодец, умница. Только в таком настроении на колени не становятся. Тоже мне, революционер, коммунар парижский! Ну скажи, нестандартная ситуация?

Я угрюмо кивнул.

— А ты к ней оказался не готов. Гордость заела. Кому она нужна, твоя гордость?

Ты мог спокойно согласиться или спокойно отказаться. Ни в том, ни в другом нет проигрыша. Свобода не ущемлена, если это осознанное решение. Научись говорить нет! Или да! Но только от души, от печенок.

И здесь Халид снова попал в точку. Твердое да или твердое нет всегда были для меня непосильным грузом. Каждый раз перед принятием важного решения я колебался до тех пор, пока его не принимали за меня другие.

— Подумай об этом, — мягко посоветовал Халид. — Пойдем прогуляемся.

Мы отправились в дальнюю безлюдную посадку. По дороге я внимательно разглядывал этого странного человека. На первый взгляд, он выглядел моложаво, но незаметные морщинки говорили о зрелом возрасте. Халид двигался очень расслабленно, но упругой и решительной походкой: ни одного лишнего движения, концентрация и свобода одновременно. Руки висели вдоль туловища, но не безвольно — они принимали единственно верное, удобное положение. Мы шли по пыльной грунтовке, но шлейф подымался только вслед за мной. Халид словно плыл над дорогой, лишь слегка касаясь ее.

Вскоре мы достигли ближайших деревьев.

— Разувайся, — скомандовал он. — Постой немного на траве, пусть ноги подышат.

Влажная трава неприятно холодила ступни. Перед глазами встал призрак скорой простуды.

— Ну что ты за курица! — неприязненно бросил Халид, словно читая мои мысли. — Откуда столько страхов? Учись доверять телу. Оно гораздо здоровее, чем ты думаешь. Твой страх препятствует нормальному течению энергии — отсюда и болячки. Вот сейчас ты наглухо запер энергию в животе — она вся сбилась в плотный комок. Ну-ка, подыши!

Я принялся медленно и глубоко вдыхать-выдыхать. Постепенно ноги стали теплыми, мокрая трава больше не доставляла дискомфорта, приятно лаская подошвы.

— Вот так бы и всегда, — Халид был удовлетворен. — Сейчас ты будешь учиться первому упражнению. Оно называется «врастание». Стань, как я тебе показывал.

Я перенес вес тела на носки, «подвесил» плечи и почувствовал центр тяжести.

— Опускай энергию в ноги. Подожди, пока поток станет явным, осязаемым. Теперь разреши потоку свободно уходить в землю, как бы пуская корни. Наблюдай за этими корнями — сколько их, как они выглядят, их цвет, фактура, длина, быстро или медленно растут, крепкие или слабые. Не торопись, доверяй процессу. Рано или поздно энергия найдет выход, и начнется «врастание».

Я сосредоточился на подошвах. Действительно, сквозь них в землю уходил едва заметный поток, похожий на несколько слабых корешков серого цвета. Они были маленькие и жалкие, но быстро росли. Через некоторое время на них стали появляться какие-то волоски, как на настоящих корнях растения. Корней стало больше, и они изменили цвет на более темный, сделались прочнее, уверенно вгрызались в почву.

— Отлично, — констатировал Халид. — Обрати внимание: расти надо не из ног, а из живота. Представь: центральный корень начинается в солнечном сплетении, а вверх и вширь от него расходятся ветви. Это тысячи твоих нервных окончаний, кровеносных сосудов, мышцы, кости. Попробуй одновременно расти вверх и вниз.

Неожиданно мне стало смешно. Я представил себя настоящим деревом, и подростки вырезали на моей коре ножиком какие-то слова. Халид заметил мою улыбку:

— Продолжай в этом настроении. Вообще, старайся использовать для работы любое состояние сознания. Ты можешь быть грустным деревом, испуганным деревом, задумчивым деревом, злым деревом. Каждое из них по-разному шумит, по-разному растет, по-разному пьет соки из земли. Прислушивайся к изменениям, наблюдай их и запоминай.

Я полностью погрузился в эту своеобразную медитацию. Тело сделалось легким и устойчивым одновременно, исчезла скованность, но в то же время я казался себе могучим и непоколебимым. Где-то внутри присутствовала спокойная сила — похоже, она поступала по моим «корням» из почвы.

— О, да ты уже начал «сосать»! — воскликнул Халид. — Учись пить сок земли.

Это незаменимая вещь — она исцеляет любые болезни и может изменять твое тело на клеточном уровне. Поймай ощущение «сосания», обязательно поймай и запомни! Когда научишься, не нужно разуваться — необязательно даже стоять на земле. Ты можешь лететь в самолете и спокойно пускать корни — при хорошей тренировке они мгновенно достигнут почвы. Кстати, — Халид приблизился ко мне и как в прошлый раз легонько наподдал плечом. Я даже не почувствовал. — Вот тебе и урок устойчивости. Вспомни — в прошлый раз ты был как мешок с дерьмом — но не простой, а ужасно напряженный мешок. Выбить тебя из колеи не составляло никакого труда.

— А сейчас? — поинтересовался я.

— Проверим, — заговорщически шепнул Халид. — Смести-ка центр тяжести.

Я начал клониться вперед, следя, как бы не упасть.

— Неправильно, сын мой, неправильно! Опять тормозишь тело, опять боишься. Дай центру тяжести двигаться так, как он хочет, не дрейфь. Будет очень интересно.

Я поплыл вперед. Тело медленно наклонялось над землей, сохраняя позвоночник выпрямленным. Когда я достиг угла в 45 градусов, прямой как стрелка, с подошвами, упруго стоящими на земле, что-то екнуло в груди, ужаснувшись необычности ощущений, и я моментально упал. Было очень стыдно.

— Брось! — Халид широко улыбался, скаля желтоватые крепкие зубы. — Опять ты думаешь не о том, обсасываешь неудачу. Ты вообще представляешь, что ты сейчас сделал? На минуточку, нарушил законы физики. Вашей, человеческой физики.

— А у вас какая физика? — не удержался я съязвить. — И у кого это у вас?

— Много будешь знать, — холодно бросил Халид, — ничему не научишься. Или научишься, но не тому.

— Ладно, не обижайся, — примирительно пробормотал я.

— Не буду, не буду… Может, на колени встанешь?

Ни слова не говоря, повинуясь бессознательному импульсу, я рухнул на колени.

— Слишком много чувств, — равнодушно заметил этот сукин сын. — Мне без разницы твои позы — даже коленопреклоненные. Ты — плохой актер, глупый, бесчувственный, равнодушный. Возможно, путь актера — не твой путь. А раз так — перестань играть и позерствовать.

Эта выволочка словно бы прошла у меня мимо ушей. Я умиротворенно сидел на пятках, наблюдая, как шевелится густая влажная трава. Казалось, мир перестал существовать. Трава росла, и я углублялся в землю вместе с нею, был частью удивительного круговорота рождения и увядания.

— Эй! — на самое ухо рявкнул Халид, разрушив все очарование. — Эй! Опять куриный смертный сон? Ну что ты за человек: первая попавшаяся ловушка — как раз твоя. Нельзя идти на поводу у таких состояний, да и у всех остальных тоже.

Пойми: это наркотик, который ничем не отличается от «травы» или ЛСД. Ничего не стоит впасть от него в зависимость — будешь искать такие состояния, наслаждаться ими, а ведь это всего лишь иллюзия! Тебе, небось, уже мерещится нимб над головой. Прекрасный повод почувствовать себя чертовски значимым, отличным от других людей! Запомни: это ловушки. Ты должен входить в них, хладнокровно извлекать наживку и идти дальше. Сейчас ты освоил «врастание». Это простая, очень простая вещь. Твое тело помнит ее миллионы лет. Здесь нет никакого достижения — просто опыт. Получи его и помаши ему рукой.