Суровый воздух

Ясенский, прикрыв ладонью трубку телефона, подмигнул Бороде и спросил:

– Что передать комбату?

– Попросите, пусть сообщат на Большую землю в мой полк радиограммой, что я жив и здоров, чтоб не хоронили меня и по возможности прилетели и забрали вместе со стрелком.

Ясенский снова заговорил:

– Да, да, товарищ капитан. Все в порядке, прекрасно себя чувствует и вообще не собирается умирать в ближайшие сто лет… Нет. Говорит, отделался шишкой на лбу.

Он повернулся к Бороде и улыбнулся, но тут же лицо его приняло строгий вид.

– Капитан сказал, – произнес он, задумчиво потирая щеку и передавая телефонисту трубку, – что о вашем местонахождении будет сообщено в штаб армии.

Борода поблагодарил и поднялся уходить.

– Приходите к ужину. Поедим вместе, что найдется, – пригласил моряк.

– Приду и захвачу с собой кое-какую снедь. Из НЗ еще осталось…

Летчик вышел. Солнце садилось за горы. Багровые отблески его трепетали в вышине. Дым над закопченными скелетами танков таял. Сквозь мглу наступающего вечера смутно виднелись серые черточки трупов немецких солдат, раскиданных по вспаханному минами полю. В одном из боковых ответвлений окопов собрались бойцы. Усатый бронебойщик Самошкин, покуривая, сидел на каске.

– Брехня все о непобедимости германских «тигров», – услышал Борода его голос. – Не так страшен черт, как его малюют!.. Агитация Геббельса… «Тигр», если за него взяться да пощупать как следует, горит не хуже других.

Краснолицый матрос, набивая диск автомата новыми патронами, улыбнулся:

– А ты, папаша, небось всех перещупал?

– «Тигров»-то? Щупал. И «фердинандов» и «пантеру» поджег однажды…

Матрос покачал головой.

– Что? Скажешь, мало? Так какого ж тебе рожна еще надо?

Окружающие дружно захохотали. Самошкин покрутил кончики усов, достал из кармана клетчатый платок, вынул из него ордена и с важным видом принялся натирать их до блеска.

Нарастающие свистящие звуки заставили людей втянуть головы в плечи, но снаряды, пролетев над траншеей, разорвались где-то поблизости. Осколки, фыркая, пронеслись над головами. Немцы начинали свой ночной методический обстрел. Из блиндажа первого взвода послышались звуки баяна. Пели песню. Подойдя ближе, Борода узнал голос Рогачева.

– Гм… – удивился летчик, заглядывая в блиндаж, – и здесь баян нашел…

В землянке, за дверью, занавешенной плащ-палаткой, полулежа расположился политрук. Склонив на плечо перевязанную голову, он что-то быстро писал. Рогачев, подняв глаза к потолку, смотрел в одну точку, и из-под его пальцев лились мягкие, задушевные звуки вариаций на русские темы. Несколько матросов в расстегнутых бушлатах сидели и задумчиво слушали.

Рогачев внезапно оборвал мелодию и, аккомпанируя себе, запел песню воздушных стрелков:

Крутится, вертится «ил» над горой,

Крутится, вертится летчик-герой,

В задней кабине сидит паренек.

Должность у парня – воздушный стрелок.

Последние слова песни потонули в грохоте взрывов. Между бревен потолка посыпалась земля.

– Ишь, сволочь, бесится как! – злобно процедил кто-то сквозь зубы.

– Самодеятельность на время свертывается, – объявил Рогачев, передавая баян матросу, и встал.

Землянка вздрагивала от взрывов.

* * *

Перед Хазаровым по команде «смирно» стояли Оленин и Зандаров. Лица обоих выражали смущение и крайнюю растерянность.

До тех пор, пока Оленин, передвигая карандаш по карте, докладывал командиру полка о произведенной ими разведке дороги из Керчи на Владиславовку, все шло хорошо. Хазаров одобрительно кивал головой, изредка уточнял сведения коротким вопросом, довольный выполнением задания. Сведения, добытые летчиками, были очень ценны для командования. Но как только Оленин стал рассказывать о том, как они, возвращаясь обратно, встретили противника и с ходу атаковали его, подполковник удивленно вскинул брови и нахмурился.

– Самолет сбит, – доложил Оленин, обводя всех присутствующих торжествующим взглядом.

Хазаров нахмурился еще больше.

– Давая задание, я предупреждал вас, чтобы никаких катавасий во время разведки не затевать, – сказал он недовольным тоном. – Тоже «ассы»… Хорошо, что так кончилось! А если бы самих сбили. Командованию нужны разведданные, а не ваши турниры. – Времени у них другого нет самолеты сбивать! – продолжал подполковник и, помолчав немного, более миролюбиво добавил: – Ну, добро, сбили – туда ему и дорога. Победителей, как говорят, не судят. За отличное выполнение задания представлю к награде. Товарищ Рогозин! – позвал он капитана. – Подготовьте наградной материал на обоих.

– Есть подготовить!

– Но!.. – повернулся Хазаров к летчикам и многозначительно поднял палец. – Предупреждаю, чтоб впредь никто не смел во время разведки отвлекаться от основной задачи. На вашу долю фашистов хватает в любом вылете…

– Так мы же, товарищ подполковник, не отвлекались. Все получилось как-то мимоходом, – оправдывался Оленин. – Наскочили на него совершенно случайно. Ну как было не сбить? Пальцы сами нажали гашетки…

– Ну, добро… Какой же это самолет вы сбили? Летчики переглянулись, словно говоря друг другу: «Ну, держись! Начинается!»

– Оленин, я вас спрашиваю, – повторил Хазаров уже громче.

– Видите ли, товарищ подполковник… – смущенно начал Оленин и замолчал.

– Тут такое дело, – спеша ему на выручку, заикнулся было Зандаров, но Оленин незаметно дернул его за рукав, и он прикусил язык.

– Ну? Что вы мямлите, как школьники на экзаменах? Сбили и сами не знаете кого? – с раздражением спросил Хазаров.

Летчики потупили глаза.

Хазаров пристально посмотрел на них и спросил уже с иронией:

– А может быть, вам это приснилось? А?

– Нет. Самолет сбит натурально, – уверенно пробасил покрасневший Зандаров.

– Какой тип?

– Неизвестный, товарищ подполковник! – выпалили оба в один голос.

На командном пункте послышался смех.

– Вам, которые сбили его, неизвестен? Так откуда же он будет известен нам, когда мы в глаза его не видели?

– Я сделал серию фотоснимков. Прошу дать приказ лаборатории проявить пленку, – поспешно доложил Оленин.

– Не лезьте поперед батьки в пекло. Сам знаю. А пока фотоснимки будут расшифровывать, вам придется заняться более доскональным изучением силуэтов вражеских самолетов. А то вы скоро «юнкерса» с воробьем путать начнете.

И он приказал капитану Рогозину выдать лейтенантам альбом силуэтов самолетов, а начальнику штаба Гудову – включить в расписание теоретических занятий летного состава на следующую неделю и эту тему. Отдав приказание, он, недовольный, вышел из командного пункта.

Оленин нехотя взял альбом и полез за стол вслед за Зандаровым.

– Вот сбили идола на свою голову… Сдохнуть бы ему еще до этого… – гудел Зандаров, подозрительно осматривая табурет, заскрипевший под ним.

Оленин небрежно перелистывал страницы альбома. Он прекрасно знал все силуэты на память. И не только силуэты, но и технические данные всех вражеских машин, которые были на фронте. Однако такого самолета, какой они вогнали в землю, в альбоме не находил.

– Тьфу! – плюнул Зандаров. – Уж лучше было б совсем не говорить. Теперь полк на смех поднимет.

Летчики обступили их. Сомнительные советы сыпались вперемешку с остротами и вопросами.

Возможно, вам какой-нибудь «фарман» или «ньюпор» попался?

– Нет, товарищи. На этот раз Леониду Оленину посчастливилось сбить самого графа «цеппелина»…

– Слышишь, Леня, а ты напиши письмо в музей. Пусть вышлют тебе альбом силуэтов самолетов образца тысяча девятьсот четырнадцатого года. Там-то ты наверняка его найдешь… – предложил Аверин.

Оленин решительно поднялся.

– Пойду в лабораторию, – сказал он, – потороплю, чтоб быстрее проявили пленку. Не то мы дождемся, что эти друзья припишут нам победу над каким-нибудь допотопным ящером.

Он торопливо надел шапку и вышел.

– Зандаров, да опиши ты хоть внешний вид этой загадочной диковины, – доверительным тоном попросил Рогозин.

Зандаров пожал плечами.

– Как вам объяснить, товарищ капитан, – задумчиво произнес он. – Немного похож на жука… навозного…

В землянке грохнул смех.

– Серьезно говорю, – продолжал Зандаров. – Крыло совсем узкое, у самолета четыре моторчика. Под фюзеляжем брюхо раздутое, как мешок, а снизу штук тридцать колес…

Землянка снова задрожала от смеха.

– Многовато, Зандар… Сбавь штук двадцать восемь… – шутливо посоветовали ему.

Рогозин покачал головой и укоризненно заметил:

– Что Же вы сразу не сказали об этом? Давно бы стало ясно. Теперь я почти уверен, что вам удалось сбить транспортный планер.

– Планер? – удивленно переспросил Зандаров. – Зачем же столько моторов ему и колес?

– Это вспомогательные моторчики. Поддерживают его при полете, а колеса для того, чтобы не скапотировать при приземлении на пересеченной местности. Взлетает он на буксире у «хейнкеля». О таком планере упоминается в недавно полученном информационном бюллетене. Одно из последних новшеств германского вермахта.

– Поди узнай, что у них там, – буркнул Зандаров. Сквозь шум голосов в землянку донесся густой бас:

– Черенок вернулся с тремя машинами! Командный пункт сразу опустел.

– Вот тебе и счастливая борода… А ведь за все время парень царапинки не получил. Даже на вынужденную ни разу не садился… Эх, борода-бородка!..

Черенок сидел в общежитии и в раздумье ковырял палкой в печи. Летчики лежали на койках. Никто не спал. Гибель Бороды потрясла всех. В памяти еще стоял вчерашний ужин в честь именин товарища и торжественное обещание его в день победы сбрить бороду. И вот – нет его! Самолет Георгия врезался в развалины Эльтигена. И все же верить в гибель Бороды никому не хотелось. В сердцах теплилась надежда на счастливый случай.

– Не всегда люди разбиваются вместе с машинами, – категорически заявил Черенок.

– Еще бы! Если судить по твоей посадке прошлой зимой, – попытался сострить Остап, но никто даже не повернул к нему головы.

В дверь нетерпеливо постучали, и в землянку летчиков вбежала возбужденная Таня. Глаза ее блестели.

– Борода жив и здоров! – выпалила она с порога.

– Где? Что? Что с ним? – вскочили летчики.

– На Малой земле находится. В десанте. Сейчас из штаба дивизии передали. Граната сообщила, что лейтенант Борода жив. Я прибежала сказать вам…

– Ну, что я говорил? – торжествующе воскликнул Черенок. – Жив курилка!

* * *

Около полуночи Бороду разбудил вестовой.

– Вставайте, товарищ лейтенант, вас срочно вызывает командир роты Ясенский… – говорил он приглушенным голосом.

Летчик вскочил. Стряхивая с бороды землю, насыпавшуюся с потолка, он вышел из блиндажа в траншею.

Над плацдармом стояла тишина. Низко плывшие облака закрыли звезды. Погода опять портилась. В окопах все уже были на ногах.

Ясенский только что вернулся с командного пункта батальона и по тревоге поднял роту. В его тесном блиндаже собрались командиры взводов.

Помолчав, пристально оглядев усталые лица командиров, Ясенский немного приподнято и торжественно сказал:

– Товарищи! Больше месяца действия нашей десантной группы заставляли гитлеровцев распылять свои силы, оттягивать части от Керчи. Наш пятачок отвлек на себя более трех вражеских дивизий. Дрались мы с врагами неплохо и перебили их немало. За это время наш керченский десант успел прочно закрепиться. Задачу свою мы выполнили, и командующий приказал нам оставить Эльтиген и соединиться с керченским десантом. Задача трудная. Мы должны вырваться из кольца, пройти сорок километров до неприятельской передовой в районе Керчи, ударить врагу в спину и с боем выйти через Керчь к своим. Начало операции назначается на двадцать четыре ноль-ноль в районе Соленого озера. По данным разведки, – это самый слабообороняемый участок противника. Сплошной огневой линии там нет… Разбросаны лишь отдельные заставы и ракетчики. Для прохода участок очень тяжелый. Озеро придется форсировать вброд, в местах, которые укажут нам разведчики. Для переправы пулеметов и боеприпасов приказываю срочно связать плоты. Работы производить в строжайшей тишине. Операция рассчитана на полную внезапность. Враги нас не ждут. Они считают болотистое озеро непроходимым, а мы пройдем его.

Помолчав немного, он добавил:

– Наш батальон покинет плацдарм последним. Мы будем прикрывать отход всех остальных подразделений. Здесь возможны всякие случайности. Командование на нас надеется. Сигнал для начала отхода будет дан в два часа ночи – две зеленые и одна красная ракета. С началом переправы по немецкому переднему краю начнут работать наши бомбардировщики. Ясно?

– Ясно! – ответили командиры.

– Выполняйте приказание.

Командиры взводов один за другим вышли из землянки. Десять минут спустя в окопах все кипело. Бойцы увязывали мешки, забирая с собой лишь патроны да гранаты. Все лишнее выбрасывалось. Тут же вблизи окопов, за развалинами домов, готовились «плавсредства». Под мерцающими всплесками ракет вязались плоты из пустых бочек и обломков дерева.

Борода взглянул на светящийся циферблат часов – стрелки показывали ровно двадцать четыре. Переправа уже началась. Подразделения бесшумно снимались с передовой и в кромешной тьме молча уходили к озеру. Обещанная авиация не появлялась. С моря плотной стеной наползал туман, окутывая берег. Наконец, в два часа ночи по траншее прозвучала тихая команда, и окопы батальона Величко быстро опустели. Люди бесшумно скользили по ходам сообщения и терялись в тумане.

Борода и Рогачев выбрались из окопа и, спотыкаясь в темноте, направились к берегу озера. Крутой спуск окончился уступом, и прямо перед ними смутно блеснула светлая полоса воды. В темноте копошились люди. Скрипели связанные доски плотов. Кто-то приглушенно ругался. Командиры торопили бойцов:

– Берись за руки!.. В воде не отставать…

Борода поднял над головой кобуру с пистолетом и решительно шагнул в темную воду.

– Ух!.. – чуть не вскрикнул он. Ледяное кольцо сдавило тело.

Трудно было идти в этом болотистом, пахнущем йодом озере. Ноги с трудом вытаскивались из вязкого дна. С каждым шагом вода поднималась все выше и выше – по пояс, по грудь. Но люди упорно шли, держа друг друга за руки.

– Ког-гда этот б-берег б-будет? – стуча зубами, спросил Бороду Рогачев.

– Т-тебе холод-дно?

– Н-нет… д-дрожу от волнения… – храбрился стрелок.

Борода, чувствуя, как холод стал сковывать ноги, зашагал еще энергичнее. За ним образовался бурун. Невидимые брызги разлетались по сторонам. Внезапно Рогачев вскрикнул, завозился в воде.

– Ты что? Нажимай! – потянул его за рукав летчик. – П-подождите… Я сейчас…

Над водой блеснуло лезвие ножа. Рогачев вздохнул и двинулся, прихрамывая, дальше.

– Ты что сделал? – спросил обеспокоенный летчик.

– Ткнул в мышцу… ножом… Иначе нельзя. Первое средство от судороги – уколоть.

– А-а-а… – понимающе протянул Борода, прибавляя шагу.

Впереди были смутно видны темные силуэты бойцов и светлые полоски пены за ними, шипевшие в такт шагам. С онемевшими, скрюченными пальцами, тяжело дыша, десантники жадными глазами искали в темноте берег.

Холод уже не ощущался. Ноги автоматически мерили дно.

– Берег! – Это слово прозвучало радостно, вытеснив из сознания все. Бороду не пугала возможность смерти в бою на земле или в синем небе… Но завязнуть, обледенев в болоте, захлебнуться в горько-соленой воде и уйти на дно летчику казалось нелепым. Мысль об этом возмущала его, бросала в дрожь. Он еще быстрее заработал ногами, держа за рукав Рогачева. Наконец земля. Они вылезли из воды и в изнеможении опустились на острые скользкие камни. Вокруг раздавались приглушенные голоса. Командиры взводов собирали своих бойцов.

– Третий взвод! Где вы? Третий взвод! – раз за разом звучал чей-то сиплый голос.

– Вперед ушел третий! – отвечали из темноты. Борода, кряхтя, стащил сапоги, разделся догола и принялся выкручивать портянки. Схватив пучок сухой травы, он крепко растер свое тело. Выжатые штаны с трудом натягивались на ноги. Но обуваться было еще труднее. Мокрые портянки никак не лезли в сапоги. После ледяной ванны кровь стучала в висках. Растертое тело горело. Становилось жарко. Вдруг рядом с ними в темноте прозвучал женский голос:

– Вы ранены, товарищи? Или отдыхаете?

– Ничего себе, отдых… Зуб на зуб не попадает… – проворчал Рогачев и громко спросил: – А что вас интересует, барышня?

Вспыхнувший синий огонек скользнул по плечу женщины, по висевшей на боку сумке с красным крестом и остановился на Бороде.

– А-а… Это вы, летчики… которые сегодня сели? О вас только сейчас Ясенский спрашивал. Рота уходит. Спешите, а то не догоните, – и девушка исчезла в тумане.

Борода и Рогачев догнали свою роту на марше. Колонна ускоренным шагом двигалась вдоль берега в направлении Керчи. Дозоры и охранения доносили, что путь свободен. Должно быть, немцы еще не знали об уходе южного десанта. Начинало светать. Капитан Величко с лицом, расписанным высохшими потеками грязи, шагал в голове батальона. Временами он останавливался и, пропуская роты мимо себя, проверял, нет ли отстающих. Но отстающих не было. Чем ближе колонна подходила к Керчи, тем строже становились лица бойцов. Усталые мышцы приобретали упругость. Шаги делались легче.

– Посмотри, Ясенский, как идут! А? Молодец к молодцу. Железные люди! – воскликнул Величко, любуясь маршем батальона. А бойцы, увидев своего капитана, выпрямляли спины, выше поднимали головы и принимались чеканить шаг. Колонна заметно набирала темп. До Керчи оставалось немного.

– Капитан Величко, в голову колонны! – донеслось вдоль рядов, и движение внезапно остановилось. По рядам прошел шум.

– Приставить ногу! Тише! – скомандовал Ясенский.

Сырой ветер приятно овевал разгоряченные в походе лица десантников. Впереди, где-то в тумане, послышалась глухая пулеметная очередь. Люди насторожились, но стрельба стихла. Только мерный плеск волн да шорох гальки на берегу нарушали утреннюю тишину. Слева над водой нависали красноватые оползни глины, а внизу лежали круглые камни, до блеска отполированные морем.

– Закуривай! – разрешил Ясенский.

Прислонив свою бронебойку к выступу обрыва, Самошкин вынул из шапки клочок свернутой газеты и, стряхнув в ладонь крошки табаку, скрутил цигарку.

– Папаша, не забудь мне сорок процентиков, – вывернулся из-за его спины боец. – Оставь… смотри…

Самошкин покурил и передал цигарку просившему. Цигарка пошла по рукам. Бойцы с жадностью затягивались раз-два и передавали следующему, и так до тех пор, пока краснолицему матросу не – достался уже такой окурок, что не удержишь в пальцах. Но это не обескуражило матроса. Подняв сухой стебелек, он согнул его пополам, защемил как щипцами кончик цигарки и принялся с наслаждением глотать дымок.

– Находчивость проявлять надо… – бросил он, поглядывая на всех свысока.

– Ничего, потерпим. Недолго осталось. Переберемся к своим, махорочки тогда покурим вволю, – мечтательно произнес Самошкин.

В этот момент где-то впереди, за береговыми уступами, прокатилась беспорядочная трескотня ружейных и пулеметных выстрелов. С каждой минутой стрельба нарастала, становилась гуще. Роты зашевелились.

– Приготовиться! – пронеслась команда.

– Ну, начинается прелюдия… – пошутил Рогачев.

– Офицеры, к комбату! – прокричал пробегая запыхавшийся вестовой.

Впереди заухали взрывы.

Через десять минут батальон капитана Величко пересек автостраду Керчь – Феодосия. Ему были переданы все имевшиеся в десанте минометы, весь запас мин и утроенная норма патронов. Впереди, в Солдатской слободе, возле бочкового завода уже грохотал бой. Подразделения десанта ворвались в город.

Бойцы Величко выбили из окопов румын и заняли высоту, господствующую над городом. На этой высоте когда-то была древняя гробница понтийского царя Митридата, и по его имени называлась высота.

– Наш батальон оставлен для прикрытия прохода основных частей через город. Мы останемся здесь до тех пор, пока наши не выйдут на Керченский плацдарм. Сегодня, как видите, нам везет: и отход и наступление прикрываем. Вам оставаться с нами незачем. Отправляйтесь в авангарде, – сказал Величко подошедшему Бороде.

– А разве вы отсюда не собираетесь выходить? – спросил его летчик.

– Обязательно выйдем.

– Тогда я остаюсь с вами до конца операции, – твердо заявил Борода.

* * *

Утром, еще затемно, дверь в общежитие летчиков распахнулась и вместе с порывом ветра в землянку ворвался зычный голос дежурного:

– Подъем!

Летчики заворочались – в постелях. Черенок, спустив ноги с койки, потер глаза и, ежась со сна, потащил одеяло с Аверина. Аверин, цепляясь за уползающее одеяло, сопел, чертыхался, ворчал что-то недовольным голосом, но Черенок уже спрашивал товарища насмешливым тоном:

– Вы, товарищ Аверин, конечно, выспались?

– Разумеется… – моргая глазами, в тон ему отвечал Аверин. – Штурмовка Керчи для меня наилучшее снотворное…

– Надо, Аверин, привыкать к регламенту, укладываться в положенное количество кровате-минут… – подал свой голос Остап.

– Собирайтесь-ка побыстрее, лейтенанты, – порекомендовал майор Гудов, заглядывая в дверь.

Серые тучи, словно стадо овец, толкались по истерзанным рыжим холмам. Погода была нелетная, однако рев прогреваемых моторов на аэродроме свидетельствовал о том, что готовность «номер два» не отменена. И действительно, когда экипажи гурьбой вошли в землянку командного пункта, капитан Рогозин предостерегающе поднял руку – на проводе был штаб дивизии.

Окончив пометки на карте, Рогозин принялся что-то записывать в блокноте, поддакивая в трубку. С лица его не сходила лукавая улыбка.

Положив трубку на аппарат, он встал и торжественно произнес:

– Товарищи, получены две радостные вести: первая – наш южный десант прорвал этой ночью кольцо врага в Эльтигене и соединился с керченским десантом!

– Вторая, – продолжал Рогозин, – касается некоторых из вас лично. Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР лейтенант Попов награжден орденом Ленина, – и Рогозин шагнул к Попову, протягивая ему руку.

Землянка задрожала от радостных возгласов. Летчики обступили товарища.

– Еще не все, – поднял блокнот Рогозин. – Орденами Боевого Красного Знамени награждены лейтенант Оленин, лейтенант Борода, старший лейтенант Черенок, лейтенант Пуля и орденами Отечественной войны первой степени – лейтенант Зандаров, лейтенант Аверин.

Список награжденных был большой. Дальше шли фамилии стрелков, техников, оружейников, среди которых была и Таня Карпова, награжденная медалью «За боевые заслуги».

Со всех сторон посыпались взаимные поздравления. В этот час о полете на боевое задание никто и не думал. Погода была настолько гнилой, что Хазаров, ознакомившись с метеокартой, отдал приказ летному составу заниматься теоретической подготовкой. Распустив экипажи, подполковник послал вестового за чаем, а сам принялся натирать корки хлеба чесноком, лучшим, по его мнению, средством против язвы. Но завтрак командира полка был неожиданно нарушен. К землянке из тумана подкатил кургузый «виллис» командира дивизии.

Генерал Гарин бодро сбежал по ступенькам вниз и прежде чем дневальный успел открыть рот, чтобы предупредить Хазарова о его приезде, Гарин стоял уже перед подполковником.

Пока Хазаров докладывал о занятиях личного состава полка, генерал понюхал воздух и поинтересовался:

– Что это, подполковник, у вас на командном пункте? Чесноковую колбасу изготовляют?

Хазаров извинился, объяснил, что это он так лечится от язвы, и мигнул глазом капитану Рогозину открыть дверь.

Сняв папаху, генерал присел на пододвинутый ему Рогозиным единственный на командном пункте стул и спросил:

– Почему летный состав не на командном пункте? Готовность «два» я, кажется, не отменял?

– Капитан Рогозин, немедленно вызовите все экипажи, – приказал Хазаров.

– Не нужно, – остановил его командир дивизии. – Постройте летный состав и вынесите знамя. По стоянкам передайте, чтобы самолеты были готовы. Закажите радиопровод. Сегодня будем летать.

– Есть летать! – повторил Хазаров, удивленно поднимая брови.

Через пять минут летчики выстроились у командного пункта. В первой шеренге стояли пилоты, сзади – их стрелки. Вдоль строя торжественным шагом знаменосцы с гордостью пронесли боевое гвардейское знамя. Тяжелое шелковое полотно, обшитое золотом, волнами переливалось на ветру. Генерал произнес короткую речь.

– Товарищи гвардейцы! – сказал он. – Главная группа войск с Эльтигена находится сейчас на Керченском плацдарме, но часть, прикрывавшая отход, осталась в тылу противника. Окруженные фашистскими танками на высоте Митридат, десантники отбиваются последними гранатами. Под угрозой жизнь сотен людей. Метеорологические условия сегодня не позволяют нашей авиации оказать им помощь, но командование армии решило послать. группу штурмовиков для уничтожения танков. Эта задача поручается вам, товарищи летчики. Зная вашу летную подготовку, высокий боевой дух всего коллектива, я уверен, что это труднейшее задание, от выполнения которого зависит спасение жизни наших товарищей, будет вами выполнено с честью, по-гвардейски. Генерал повернулся к подполковнику:

– Зачитайте боевой приказ.

Хазаров зачитал и в заключение сказал:

– На цель пойдет одна четверка. Полет усложненный из-за погоды. До пролива придется лететь вслепую.

Состав группы не назначаю. Полетят желающие, но, подчеркиваю, идти на задание могут лишь те, кто натренирован для слепого полета на малой высоте. Группу поведет… – медленно произнес он и, задумавшись, остановился.

– Группу поведу я, – спокойно произнес Грабов и вопросительно взглянул на командира дивизии. – Разрешите?

Генерал утвердительно кивнул головой.

– Кто желает лететь с подполковником Грабовым, три шага вперед! – громко скомандовал Хазаров.

Строй дрогнул, и все экипажи дружно отчеканили три шага.

Гордая улыбка скользнула по сухому лицу Хазарова. Но тут же лицо его снова стало серьезным.

– Внимание! Назначаю ведомых: слева летит лейтенант Пуля, справа – старший лейтенант Черенков, за ним – лейтенант Оленин. Вылет немедленный. Экипажи, по машинам!

– Пойдем, Валентин, – повернулся Остап к стрелку Уманскому. – Спасать жизнь людей – великое дело. Там, может статься, друг наш Борода погибает…

Бортстрелок последовал за ним. Подойдя к самолету, они оглянулись. Полк по-прежнему стоял в строю. На правом фланге, слегка склонившись вперед, колыхалось боевое знамя. Такая непривычная обстановка перед вылетом волновала летчиков.

Надевая парашют, Остап торопливо затянулся папиросой «Казбек», которую поднес и молча сунул ему техник Школяр. Всем было известно, что папиросы из заветной коробки Школяр извлекал только в исключительных случаях. Самолеты один за другим выруливали на центр поля. У полотнища «Т» стоял Гарин с флагом в руке. Генерал лично выпускал самолеты. Впереди, в молочно-сизом тумане, тускло затеплилась ракета. Новая «звездочка» Грабова побежала по полю. Остап дал газ на взлет и в последний раз взглянул на аэродром. Края его тонули в тумане. Машины одна за другой отрывались от земли и пропадали в мутной мгле. Летели поотдельности, во избежание столкновения.

Набрав высоту, Остап повел самолет к проливу. Летчику казалось, что он летит в разведенном овсяном киселе. За стеклами кабины ничего не было видно, – стояло густое матовое пятно. Где-то внизу, совсем рядом, неслась земля. Малейшее неправильное движение рулем, и самолет заденет за что-нибудь крылом. Тогда… Глаза неотрывно смотрели на стрелки приборов. Временами, только на одно мгновение, летчик отрывал левую руку от рычага управления мотором и смахивал пот, наползавший на глаза. Во рту было сухо. Наконец туман стал прозрачнее, реже. Внизу под машиной зарябили свинцовые волны. Пролив. Самолет выскочил на простор, Остап облегченно вздохнул.

– «Горбатые», «горбатые»! Я – Грабов! Я жду вас над Чушкой, – услышал он в наушниках позывные замполита и развернул самолет к косе. Черенок и Оленин были уже там, на своих местах, Остап пристроился к ним, и через минуту Чушка осталась позади. В пасмурной холодной дали стал вырисовываться крымский берег.

Рука Остапа повернула выключатель аэродромного радиопривода Роза. Теперь антенна должна будет ловить музыку пластинок и голос радиста, которые на обратном пути помогут найти в тумане свой невидимый аэродром.

«Говорит радиостанция Роза…» – приготовился услышать летчик, но вместо этого в наушниках зазвучала матросская песня:

Напрасно старушка ждет сына домой.

Ей скажут, она зарыдает…

Остап зло сплюнул и поморщился.

– Вот осел!.. Раскаркался… Нет, чтоб камаринского поставить или гопака – похоронную завел! Морду набить за такие шутки…

«Илы», прижимаясь к воде, неслись к Керченской бухте. Едва их расплывчатые пятна показались под облаками, над гаванью разразилась огненная пурга. Зенитный огонь ста тридцати шести батарей заметался над городом. Стрелял берег, стреляли дома, катера. Казалось, деревья даже стреляют! Штурмовики неслись напрямик среди разрывов. Машины мотались, вздрагивали, пучилась обшивка, зловещие цветки пробитого дюраля покрывали плоскости. Под крыльями замелькали рвы, траншеи, исковерканные, запутанные в колючку балки, груды битого известняка. Грабов развернул группу на Митридат. Словно огненные рога, трассы эрликонов впивались в животы «илов». У подножия Митридата чернели коробки немецких танков, а вокруг них щетинились рыжие трассы.