– Нашла еще забаву – руки целовать, дура, – проворчала грубо. – Приведи себя в порядок, ну?! Будешь реветь так громко, как раз народ и сбежится. В том кране есть вода? Ну, давай, умывайся, живо!
      И она подтолкнула Лерон к раковине, открыла воду, нагнула девушку к струе, а сама быстро подняла на ее бедра упавшие трусики и одернула халат.
      Лерон принялась плескать в лицо воду, бормоча:
      – Не говорите, не говорите никому! Умоляю! Я покончу с собой, если...
      – Я тебе покончу! – грозно сказала женщина. – На, возьми полотенце, утрись.
      Лерон кое-как размазала по лицу воду, смешанную со слезами, и обернулась.
      – Хорошо еще, что ты не красишься, – усмехнулась женщина. – А то черные слезы текли бы. А вообще такую мордашку, как у тебя, даже слезы не испортят. Хорошо быть молоденькой. А я если плачу, то потом веки пальцами раздвигать приходится, да и физиономия вся пятнистая, как у леопарда. Жуть!
      Лерон смотрела на спасительницу, растерянно хлопая глазами.
      Женщина была очень высокая и очень худая. Бог не обидел Лерон ростом, в классе она всегда на физкультуре стояла за самым высоким мальчишкой класса, Витькой Викторовым, но этой даме даже Витька был бы по плечо. Нет, определенно, у Лерон от потрясения что-то с головой сделалось, на самом-то деле женщина не выше ее самой, просто на ней босоножки на толстенной платформе! Как она только ухитряется двигаться на этой трехслойной высоте?
      На вид ей было лет сорок. Сухое смуглое лицо, накрашенные ресницы, а другой косметики или нет, или ее просто не видно, только на губах мягкий перламутровый блеск. Но само лицо отнюдь не мягкое: резкие черты, высокие скулы и сильный подбородок, вдобавок жесткое, насмешливое выражение. Тонкие брови изогнуты ироничными дугами. Не поймешь, то ли красива, то ли нет, да еще эти волосы, вернее, почти полное их отсутствие! Слева забрана за ухо мягкая, длинная, волнистая каштановая прядь, и это всё – остальное подстрижено почти наголо. Этакий ежик каштаново-седой. Ничего подобного этой прическе Лерон никогда не видела.
      Она таращилась во все глаза на свою спасительницу, на ее худые прямые плечи, с которых небрежно свисало просторное – просто два лоскута ткани, чуть скрепленные сверху и с боков, перехваченные тяжелым кожаным поясом, изумрудно-зеленое платье. Грубоватая небрежность и утонченная женственность удивительным образом сочетались в облике незнакомки, и Лерон вдруг поняла, каким словом ее можно определить: стильная. В ней было стильно все, от небрежного, незаметного макияжа – до чрезмерно крупных перстней (ни серег, ни ожерелий, ни каких-то пошлых цепочек она не носила) и этого вызывающе-грубого пояса, и часы были стильные – большие, серебряные, очень тяжелые, на тонком запястье, и черная кожаная браслетка, сомкнувшаяся вокруг тонкой щиколотки.
      Под взглядом Лерон женщина вдруг зябко поежилась, и стало видно, как под тонким шелком платья проступили крупные соски. Бюст у нее был что надо, несмотря на худобу. «Она даже лифчика не носит! – изумилась Лерон. – Вот это да! Наверняка из самой Москвы приехала! Там ведь все такие... Раскованные!»
      И тут же она спохватилась, вспомнила о том, что произошло, и содрогнулась так, что даже покачнулась. Думает о какой-то ерунде, а надо ведь... Надо тайну обеспечить!
      – Поклянитесь, что никому не расскажете! – взмолилась Лерон. – Никому на свете!
      – Пожалуйста, если ты так хочешь, – пожала плечами женщина. – Хотя этим сволочам самое место в тюремной камере. Мужчины бывают подлы просто до изумления! Клянусь, я с удовольствием отправила бы их за решетку, но не смогу ни узнать, ни даже описать их толком: видела только со спины, и они вон в ту дверь сбежали мгновенно. – Она кивнула на боковую дверь, ведущую на лестницу.
      У библиотеки было два входа, один из холла второго этажа, другой с боковой лестницы. Этой дверью почти не пользовались. Однако если в библиотеку приходил кто-то из обслуги, они всегда шли именно оттуда... Значит, эти двое были свои. Деревенские! Ведь в обслуге работали только деревенские.
      Да, в общем-то, Лерон в этом почти не сомневались.
      Всё. Началось то, что напророчила Настя!
      Она снова всхлипнула, прижала ладони к лицу, и в это мгновение дверь из холла распахнулась и на пороге возник невысокий, но ладный и крепкий молодой человек в белом легком костюме.
      – А, вот ты где, – сказал он, с упреком глядя на женщину. – Ну что ты застряла тут, скажи на милость? Мы же собрались в деревню съездить, в магазин.
      – Сейчас, сейчас, – отозвалась женщина, улыбаясь. – Сейчас, мой хороший. Я тут... на минуточку... решила спросить, есть ли у них что-нибудь Уэльбека.
      Лерон моргнула.
      Имя ей было знакомо... вроде бы читала в «Книжном обозрении» про Уэльбека, но книг его в библиотеке точно не было.
      – Ну и что? Есть? – спросил молодой человек, поворачиваясь к Лерон, – и вдруг лицо его стало изумленным: – Лерка?! Нет, правда ты?! Не узнать!
      – А я тебя сразу узнала, – криво улыбнулась Лерон, продолжая одергивать халатик. – Меня с пятого класса никто Леркой не зовет, только ты. Привет, Мишка, решил навестить историческую родину?
      – Его теперь тоже никто Мишкой не зовет, – вмешалась женщина. – Микка он теперь. У него был приятель – финн, вот с его легкой руки Миша и стал Миккой. Забавно, правда? Но ему, по-моему, идет. А тебе твое имя тоже идет. Лерон... Очень изысканно. Очень загадочно. И очень эклектично в сочетании с окружающей реальностью! С таким именем нужно жить в городе, в роскошной квартире, вернее, в студии. Минимум мебели, но все очень дорогое, модерн. Может быть, в японском стиле. Сочетание зеленого, коричневого и тона беж. Огромный встроенный телевизор, тахта, овальный стол, большой пуф, обязательно большой аквариум, тоже встроенный... – Женщина говорила, вприщур глядя на Лерон, словно мерку с нее снимала. – Никаких шкафов, только купе с матовой дверью. Вообще все двери раздвижные, тоже матовые, беж... нет, беж с зелеными геометрическими фигурами. Кроме рыбок – афганская борзая, непременно. Эта порода теперь не в моде, но тебе пойдет... такая же утонченная, как ты... ой, извините, я, как всегда... – Она махнула рукой, сконфуженно усмехнулась. – Я дизайном, понимаете, увлекаюсь, ну и не могу удержаться, чтобы не проектировать жилище каждого человека.
      – Лерка, познакомься, это жена моего отца, – сказал Мишка, вернее, Микка. – Ты, может, знаешь... слышала, может...
      С Мишкой Шестаковым Лерон выросла на одной улице. Он был на три года старше. Мишка был еще совсем малыш, когда у него умерла мать: умерла, родив еще одного сына, Шурку. Отец их, оставшийся вдовцом, работал инструктором в райкоме партии, вечно был в разъездах, так что воспитывала детей бабушка. Однако вскоре Шестакова перевели в Нижний Горький, и лет через пять он женился на дочери какого-то очень большого начальника. Конечно, тогда Лера была еще слишком мала, эти слухи дошли до нее потом, гораздо позже. Бабушка Мишкина люто невзлюбила невестку, но делать было нечего. Пришлось смириться с женитьбой сына, пришлось отправить в город младшего внука. Мишка остался жить с бабушкой и успел даже проучиться до пятого класса в сельской школе. А потом бабушка умерла. Из города приехал Шестаков и забрал сына. И с тех пор Лера его не видела... А между тем узнала с первого взгляда! И он ее тоже.
      – Меня зовут Ларисса, – сказала женщина. – Да, вот так, с двумя «с» и без отчества. Мы с Миккой в отличных отношениях, правда, мальчик? Я никогда не пыталась изображать его суровую мамашу. Это смешно по отношению к подростку, каким он был, когда мы впервые встретились. С Шуриком все было иначе... Он вырос на моих руках...
      Она горестно вздохнула.
      Лерон сочувственно поглядывала на них исподлобья. Она знала, что отец Микки разбился на автомобиле, когда вез на дачу младшего сына. Оба погибли. Это случилос, лет десять тому назад, и с тех пор Микка жил у мачехи.
      Неужели он до сих пор не женат? Или где-нибудь здесь, в просторном номере (может быть, даже в «люксе»!), его ждет блондинка с ногами от ушей?
      От этой мысли у Лерон почему-то испортилось настроение. Она сама блондинка, и ноги у нее, может, еще длиннее, чем если от ушей мерить... А между тем ее участь – грубые деревенские мужики, а не этот красивый парень в белом костюме. Ее участь – Мишка, а не Микка!
      Захотелось уйти, но было неудобно. То есть Микки она не постеснялась бы, конечно: подумаешь, бывший сосед, бывший одноклассник. Но Ларисса ей чуть ли не жизнь спасла, с ней надо быть вежливой.
      А если так, нужно о чем-то заговорить. Лерон призадумалась, сочиняя корректную фразу. О чем бы это спросить?
      На самом деле хотелось спросить, неужели такая мода в городе: носить на щиколотках кожные браслетки?
      – Вы с родителями живете? – проговорила вдруг Ларисса, и Лерон радостно встрепенулась:
      – Да. Приходите к нам в гости, а? На вареники. Я люблю вареники с творогом. И со смородиной тоже. Просто обожаю. И у меня такие вкусные получаются, ум отъешь! Смородины еще нету, но творог...
      – Погодите, – сказала Ларисса, чуть нахмурившись. – Как же это можно сделать – вареники со смородиной? Они же кислые будут. И расклеются. И слипнутся потом, после варки! Или нужно много масла, чтобы их смазывать?
      – Кислые? – удивилась Лерон. – А сахар на что? Сахару побольше в ягоду. И еще в начинку надо добавить чайную ложку крахмала. Тогда вареники не расклеются. А чтобы не слипались, их нужно поливать не маслом, а медовой водичкой. И есть со сметаной, а лучше – с холодным молоком. Эх, жаль, еще не время для смородины!
      – Так, – сказала Ларисса деловито. – Я сейчас пошлю шофера в райцентр, там есть «Спар», а в «Спаре» всегда есть мороженая смородина. Сделаете нам вареники?
      – Конечно. А вы в самом деле придете к нам в гости? – обрадовалась Лерон.
      – Обязательно, – энергично кивнула Ларисса. – Ведь есть такой обычай, да?
      – Какой? – непонимающе нахмурилась Лерон.
      – Прийти к невесте в гости, чтобы проверить, какая она хозяйка, как готовит.
      – К какой невесте? – растерянно улыбнулась Лерон. – Кто невеста? Чья?
      – Понимаешь, Лерон, мы приехали сюда, чтобы найти Микке жену. Именно в деревне найти. Городские девчонки теперь все какие-то ненормальные, – пояснила Ларисса так спокойно, словно речь шла о какой-то сущей ерунде, ну, вроде того, что они приехали в деревню, желая купить Микке костюм в сельпо, потому что в городских магазинах не было подходящего размера. – Ну и нашли, кажется. Правильно, Микка?
      – А то! – хмыкнул Микка. – Лерка, пойдешь за меня замуж?
      Она молчала – недоверчиво таращила глаза, слабо улыбалась.
      – Соглашайся, – тихонько взяла ее за руку Ларисса. – А я прослежу, чтобы отныне он никогда не называл тебя Леркой. Договорились?
      – Она не согласится, – нахмурился Микка, и ухмылка сошла с его лица.
      – Я уже согласилась, – неожиданно для самой себя пробормотала Лерон и тут же испугалась, спохватилась... а впрочем, это, конечно, шутка. Ведь не может быть вот так, ни с того ни с сего...
      – И это будет самое быстрое сватовство в мире, – задумчиво сказала Ларисса, и Лерон смятенно подумала: «А ведь это, кажется, не шутка!»

* * *

      Так, Ошарская, 4, квартира 2... да в нем всего две квартиры, в этом домике, который, очень может быть, помнит еще начало прошлого века, а то и конец позапрошлого. Как он выжил, этот дом, ведь совершенно в землю ушел, словно старый гриб, который уже растет не вверх, а вниз. Конечно, в нем нет удобств, конечно, полы перекошены, потолки тоже, вообще такое ощущение, что он скоро рухнет, и люди в нем живут наверняка с неустойчивой жизненной позицией. Сегодня, понимаешь, одно говорят, завтра – другое... Ну, Алёна сейчас выяснит с гражданкой Луниной отношения – и так, что бабульке в панамке мало не покажется!
      Алёна постояла около раритетной калитки в раритетном же заборе, подергала за ржавую ручку, не сразу сообразив, как открыть. Оказалось, надо отодвинуть фанерку чуть выше ручки, просунуть туда руку и поднять внутренний крюк. Хитро, ничего не скажешь. Гарантия безопасности!
      Крюк оказался тоже ржавый, и Алёне пришлось ополоснуть руки в бочке с дождевой водой, преграждавшей путь к крыльцу. Вытерев ладони о лопухи, притулившиеся к бочке, она вдруг ощутила, что злость ее непостижимым образом испарилась. Не осталось даже элементарного боевого задора. Неужели у дождевой воды и лопухов были какие-то особенные свойства – успокоительно-примирительные и всепрощающие? Честное слово, Алёне захотелось плюнуть на все показания на свете и просто посидеть на этом покосившемся крыльце – щелястом, покрытом плетенным из тряпочек половиком. Тряпочки когда-то были, наверное, яркие и разноцветные, но теперь все вылиняли до однообразного бледно-сине-розового состояния и из-за этого казались еще более уютными.
      Честно сказать, ничего, кроме как сидеть на крылечке, Алёне делать не оставалось, потому что на двери с огромной белой цифрой два висел замок – тоже из далекого прошлого, как и сам этот дом, и крыльцо, и половики, и бочка с дождевой водой.
      Итак, бабульки дома нету. Куда ж она подевалась?
      – В сад она отъехала, в сад! – ответил надтреснутый голос, и у Алёны похолодела спина от мысли, что ей отвечает сам дом.
      Впрочем, только такая фантастка-невропатка, как она, могла дочухаться до этой догадки, потому что нормальный человек мигом сообразил бы, что голос принадлежит старушке, стоявшей на соседнем крыльце. Нет, ну в самом деле, если бы заговорил дом, он уж как-нибудь изъяснялся бы стариковским, а не старушечьим голосом, потому что он, дом, – мужского все же рода!
      – Тому дня три, как уехала.
      Алёна вскинула брови. Получалось, свидетельница Лунина написала заявление на писательницу Дмитриеву – и быстренько смылась, опасаясь мести... вышеизложенной писательницы.
      Алёна хихикнула и тут же приняла серьезный вид, однако старушка на ее вид внимания никакого не обращала. Такое впечатление, что ей охота было с кем-нибудь лясы поточить, а с кем и по какому поводу – все равно. Может быть, подумала Алёна, исподтишка разглядывая ее линялое платье и линялый же платочек, это на самом деле и не старушка вовсе, а такой же тряпичный половичок, лежавший на крылечке Луниной? Надоело ему лежать молчком, дай, думаю, обращусь в человека, разомнусь малость, а заодно сообщу гостье что-нибудь интересненькое...
      Оно, конечно, половичок тоже был мужского рода, и ему следовало бы обернуться старичком, но, может статься, на соседнем крыльце лежала дорожка, оттого старушка из нее и произошла? Словоохотливая такая старушка-дорожка!
      – Собралась, главное дело, так внезапно, будто с печки упала. Как пришла к ней эта высокая, в красном, так и схватилась Клара Ивановна собираться: ты, говорит, Варвара Никитична, не скучай, мне в сад надобно. Ну и поехала, садоводка, значит, наша!
      Итак, старушку-»дорожку» звали Варварой Никитичной. Но это было далеко не самой ценной информацией, которую она выболтала. Лунина уехала в сад – на дачу, стало быть, – после визита какой-то «высокой в красном». Что-то забрезжило в памяти Алёны при этих словах, но она еще не могла разобрать, что именно, а потому уточнила:
      – Эта высокая в красном – она какая была? Молодая? Пожилая? А выглядела как?
      – А не могу сказать! – развела руками Варвара Никитична. – Не разобрала я. Мельком видела ее, это раз, а главное дело, она в такой блузке была, что за ней ничего не видать. Вся вот... вот... – Она повела вокруг своего тощенького стана бледными руками, порытыми старческими веснушками. – Вроде и ничего в ней особого нет, а зафуфыристая до ошеломления, по глазам так и бьет. Я хоть и старая уж, а и то стала – руки врозь: ну и блузка, думаю, с ума сойти можно! Нынче пошла на Покровку в «Дирижабль», гляжу – Матушка-заступница, а такая ж блузка в витрине стоит в этом, как его... ботике, значит... утром видела... как же его зовут-то, ботик этот...
      Старушка вся скукожилась, пытаясь вспомнить, а Алёну в это мгновение настигло просветление, и она вспомнила, где видела «зафуфыристую до ошеломления» красную блузку. Вернее, алую.
      Высокая женщина в алой блузке прошла мимо злополучной «Газели», у которой стояла Алёна Дмитриева, зажавшая в горсти свой разбитый нос, – прошла, не обратив на писательницу ни малейшего внимания. Строго говоря, Алёна на нее тоже не взглянула – не до того было, само собой! Зато невероятно алая блузка запомнилась. Потом женщина в такой же блузке навестила Лунину, после чего та отбыла в сад, написав злокозненное заявление на Алёну Дмитриеву и подведя ее очень сильно под монастырь. А что, если...
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.