15

День она провела у себя в комнате. Солдат — латиноамериканка — принесла ей второй завтрак. Анна спросила, что нового.

— Я ничего не могу вам сказать, — ответила женщина по-испански.

Перекусив, Анна достала компьютер и проглядела оглавление. Обширная развлекательная программа — шахматы, шашки, бридж, новые варианты «Монополии»и «Революций», поиски клада и десяток романов. Она прочла каталог. «Моби Дик»! Она давно намеревалась его прочесть, так почему бы не сейчас? И она погрузилась в чтение.

Латиноамериканка принесла ей обед — тушеные овощи с рисом. Анна поела, приняла душ и рано легла спать. На этот раз она уснула тут же.

А утром вновь принялась читать. И добралась до главы о белизне, когда дверь отворилась. Завтрак, подумала она. Поздновато.

Вошел хвархат, невысокий, подтянутый в обычной серой форме. Мех у него был темно-серый, почти черный.

Она удивленно посмотрела на него, он сразу опустил глаза.

— Анна Перес? — спросил он.

— Да.

— Меня зовут Хей Атала Вейхар. Мой ранг — дозорный впереди, и я прикомандирован к штабу первозащитника Эттин Гвархи. Меня послали спасти вас.

— Земным языком вы владеете просто прекрасно, — сказала она.

Он на мгновение оскалил зубы. В улыбке?

— Я учился у того, для кого он родной, однако Сандерс Никлас говорит, что не совсем доволен моим произношением. Мой родной язык — тональный, и я не могу избавиться от напевности.

Она отключила компьютер и надела жакет. Потом после секундного раздумья сунула компьютер в карман. «Моби Дик» ее увлек.

— Пойдемте? А то у меня от этой комнаты мурашки по коже ползают.

— Прошу прощения?

— Она вызывает у меня тревожные ощущения.

— Да, идемте. Прошу, впереди меня. Мы отправляемся немедленно. Мне приказано доставить вас и держателя как можно быстрее.

Она вспомнила, где находится вход, и свернула туда. Хвархат шел следом за ней.

— Что с Никласом? — спросила она.

— В настоящий момент он усыплен. Врагами. Они говорят, что он очень взволновался, и его необходимо было успокоить.

— Они пытались его допрашивать.

Помолчав, хвархат сказал:

— Сандерс Никлас славится нежеланием отвечать на вопросы.

В коридорах никого не было — ни землян, ни инопланетян. Музыку выключили. Анна слышала только мягкие вздохи и жужжание вентиляционной системы, да их собственные шаги, отдававшиеся эхом между бетонными стенами.

Что произошло? Инопланетяне утвердились и тут?

Они проходили мимо открытой двери. Она заглянула в нее и увидела хвархата, который наклонялся над компьютером, ловко и быстро нажимая на клавиши.

Вот и ответ на ее вопрос.

Они вышли в наружный коридор. Плафоны светили так же тускло, но тамбур в дальнем конце был открыт, и внутрь врывались солнечные лучи.

Выйдя на солнечный свет, Анна глубоко вдохнула воздух. Такой свежий! Дул ветер. Небо усеивали облачка. Вокруг ярко желтели холмы. Ниже, в центре неглубокой долины голубело круглое озеро. У воды росли деревья — насколько она могла судить — одного вида: тускло-оранжевый пузатый ствол и ветки-палицы. И ни единого листка на них.

Хвархат остановился рядом с ней и указал пальцем. Справа виднелась выровненная площадка. На ней стояли два самолета. Хварские веерные крылья.

— Где мы? — спросила Анна.

— Я все еще путаюсь в человеческих расстояниях, — ответил инопланетянин. — Хотя сумел-таки разобраться в том, как вы измеряете время. Мы в двух часах к югу и к западу от человеческой научной станции. Сандерс Никлас уже в самолете. Пожалуйста, идите вперед, мэм.

Она пошла по желтому псевдомху, он был густой, мягкий и пружинящий, и воздух был пронизан легким и суховатым его запахом. Потом вверх по металлической лестнице и в кабину, почти совсем такую же, как в человеческих самолетах. Проход разделяли ряды сидений посредине. Но много ли есть способов перевозки большого числа гуманоидов?

Сиденья были шире сидений в человеческих самолетах и расположены низко над полом. Широкие подлокотники и много места для ног. Странно, если вспомнить, что в целом инопланетяне заметно уступали в росте землянам. И никаких иллюминаторов. Странно. Неужели им не хочется видеть, где они летят?

Хвархат указал на передние сиденья, и Анна направилась туда. На полдороге она увидела Никласа: он полулежал на сиденье у стенки, прислонив к ней голову. Его закутали в одеяло. Лицо было белее бумаги, глаза закрыты. Рядом с ним сидел хвархат.

— Ник! — Она остановилась.

Инопланетянин, сидевший рядом с ним, взглянул на нее и отвел глаза.

— Никлас.

Он чуть повернул голову, веки его разомкнулись. Ей показалось, что он ее не видит. Тут он заговорил на неизвестном ей языке. Голос у него был очень усталым. Ее инопланетянин сказал:

— Думаю, он не узнал вас, мэм. Он говорит на нашем языке.

— Но что он сказал?

— Что ничего не знает. Нам лучше пройти вперед, я думаю.

Она села через несколько рядов. Ее инопланетянин… (Как его зовут? Вей… и что-то там?) сел рядом и объяснил, как застегнуть ремни. Минуты через две заработали двигатели, и самолет поднялся в воздух. Анна вытащила компьютер, который забрала из своей темницы, включила его и дочитала главу о белизне кита.

Инопланетянин сидел спокойно, сложив руки, и ничего не делал.

Два часа спустя по часам в компьютере самолет пошел на посадку, и она выключила «Моби Дика». Самолет почти замер, звук двигателей изменился, он повис с воздухе и опустился на поле. Прекрасное приземление, она практически не ощутила толчка. Все, что делали эти люди, производило впечатление полной компетентности. Нечеловеческая черта!

Двигатели смолкли, и Анна отстегнула ремни.

— Пожалуйста, не вставайте, мэм. Сначала заберут Сандерса Никласа. Могу ли я спросить, что вы читаете?

— Это история человека, который как одержимый стремился выследить и убить крупное морское животное.

— И ему это удается?

— Животное убивает его.

Она услышала, как открылась дверь, и по салону пронесся порыв сырого, пахнущего океаном ветра. У нее за спиной слышались шаги. Кто-то говорил что-то на неизвестном языке.

— Это знаменитая история, — добавила она.

— И пристойная? — спросил хвархат.

— По-моему, да. Но я, право, не знаю, что у вас считается пристойным.

— Истории о мужчинах или истории о женщинах. Но не истории о мужчинах и женщинах. Нам трудно изучать вашу культуру. Вы просто одержимы теми видами поведения, которые противны воле Богини.

Почему-то его педантичный голос напомнил ей об охраннике Никласа, молодом хвархате по имени Хаттин. Что случилось с ним? Он жив?

— Один ваш солдат сопровождал Никласа. Он невредим?

— Мы нашли его труп. Пепел будет отослан домой. Это очень важно. Мы предпочитаем — в конце концов — возвращаться домой.

Он оглянулся.

— Мы можем идти, мэм.

Она последовала за ним наружу под холодную изморось и, едва оглядевшись, воскликнула:

— Но это же не станция!

— Ваша станция? Нет.

Здания вокруг были кубическими, серыми, безликими. Ни архитектурных украшений, ни окон, только слепые плоские стены. Она не различала дверей, хотя как же без них?

— Почему меня привезли сюда?

— Первозащитник хочет поговорить с вами.

— О чем?

— Я мало значу, мэм. Первозащитник не рассказывает мне о своих намерениях.

Анна постояла, глядя на серые кубы, потом пожала плечами.

— Так куда идти?

— Вон туда, — указал он.

Когда они приблизились к зданию, Анна обнаружила дверь, почти невидимую, так как края ее точно совпадали с краями стены.

Хвархат открыл ее, и они вошли в очередной коридор со стенами из серого металла. Пол закрывала ковровая дорожка несколько более темного серого цвета. До чего же им нравится этот цвет! В воздухе чувствовался странный запах. Напоминающий… что? Незнакомый запах неведомого животного.

Сразу за дверью стояли двое часовых с винтовками. Один заговорил с ее проводником, тот ответил, и часовой слегка качнул головой. Кивок?

— Мэм? — сказал ее инопланетянин.

Они пошли по коридору, где было людно. Их обгоняли, им навстречу шли инопланетяне — все двигались быстро с атлетической грацией, словно бы характеризующей всю расу. Неужели неуклюжих хвархатов не бывает? Никто не смотрел на нее открыто, но она чувствовала, что ее оглядывают искоса. Примерно половина инопланетян была вооружена, в основном винтовками, хотя она заметила кобуры с каким-то ручным оружием.

Они подошли к следующей паре часовых. Ее спутник снова что-то сказал одному из них, крупному и коренастому, чей бледно-серый мех обладал явным голубым отливом. Его глаза, которые он на секунду поднял, были одного цвета с мехом. Наконец он кивнул, и она пошла дальше со своим инопланетянином.

Этот часовой — урод или у хвархатов окраска бывает разной? В коридоре большинство встречных были разных серых оттенков, но ее спутник выглядел почти черным, а у одного встречного мех оказался двуцветным — темный сверху, и чуть ниже — серебряный.

Третья пара часовых. Еще один разговор и кивок. Наконец они дошли до конца коридора. Там была дверь с эмблемой — пламя внутри странного щетинистого кольца.

Ее проводник коснулся двери и сказал, когда она открылась:

— Входите, мэм. Вас ожидают.

Анна вошла. Дверь у нее за спиной закрылась. Перед собой она увидела стол. За ним сидел инопланетянин, широкоплечий и плотный. Ей показалось, что он ниже среднего хварского роста. Мех его был почти металлически серым. Он поднял голову. Ярко-синие глаза посмотрели прямо на нее.

— Перес Анна. — Голос у него был басистым и мягким. — Мне трудно смотреть кому-нибудь в лицо, за исключением, естественно, родича или друга. Но Ники говорит, что у вас прямой взгляд подразумевает честность и благородный дух. И я попытаюсь. Прошу вас, сядьте. — Он наклонил голову в сторону кресла перед столом.

Она села.

— Вы говорите по-английски.

— Я знаком с Никласом почти двадцать лет. Это его родной язык, а также язык моих врагов. Разумеется, я выучил английский. — Он взял какой-то инструмент, узкую металлическую полоску, и начал вертеть ее в пальцах. Что это? Ручка? — Почему вы послали весть?

— Вы разобрались в ней?

Он помолчал.

— Не непосредственно и не сразу. Мы узнали про нее сегодня утром, когда допрашивали… как это сказать? Ваших товарищей или компатриотов? Ваших сослуживцев? Мы уже приняли меры, мэм. Ваша весть говорила об уме и, по-моему, о мужестве. Но была бесполезной.

— Тогда почему вы потребовали моей выдачи, если ни? чего о ней не знали?

— Вы женщина. Я подумал, что вам может грозить опасность. Я предполагал, что человеки обойдутся с вами без уважения.

Он бросил полоску на стол и откинулся в кресле.

— Я говорю это не в знак неуважения, но почему ваша раса вручает власть клиническим идиотам? И как могли эти плоды непродуманного осеменения вообразить — хотя бы на момент — что я поверю их сказке? Ники отправился в океан на катере с человеком и с женщиной? Зачем?

— Я им сказала, что этот номер не пройдет.

Он нахмурился.

— Я не понял.

— Я им сказала, что их выдумка неправдоподобна.

— Вы были правы. Разумеется, мы сделали вид, будто поверили. Нам же надо было вернуться на нашу базу, а эти поразительные дураки поверили нашему притворству. Они дали нам улететь? — Он и говорил и выглядел так, словно негодовал. Но затем успокоился, она заметила, что его плечи чуть расслабились, пушистая серая рука потянулась за металлической полоской.

— Почему вы послали эту весть?

Анна помолчала, стараясь точно вспомнить свои побуждения.

— Мне нравится Никлас и не слишком нравятся сотрудники военной разведки. Они вынудили меня работать на них. Это было нестерпимо. И я видела Ника у них. Он был испуган. По-моему, я никогда ни у кого не видела подобного страха. Один из них назвал Ника трусом. Я с этим не согласилась. Я подумала: он знает их и знает, что они с ним сделают. Что-то по-настоящему ужасное.

Первозащитник задумался. Да? Правильно ли она толкует его выражение?

— Вы правы. Ники не трус. Ха! Безобразное слово. Но вы могли не понять того, что видели. Они собирались допрашивать его, мэм. И он знал это. Сомнений быть не могло. А он не любит допросов.

Он вновь задумчиво умолк, потом положил руки на стол перед собой. У нее возникло ощущение, что он принял какое-то решение.

— Когда мы захватили его двадцать лет назад, то в первый раз увидели врага, который свободно говорил на нашем языке. Мы знали, что он способен понимать наши вопросы, а мы способны понять его ответы. Нам представился неповторимый шанс получить большое количество точной информации. Ники был незаменим. Мы не могли экспериментировать с ним. Мы должны были… как это сказать? Вести игру наверняка. Мы вынуждены были применить старейший, проверенный, самый безопасный метод допроса. Вспомните, как давно это было! Теперь у нас есть наркотические препараты, которые не позволяют вам лгать или уклоняться от прямого ответа. Теперь у нас есть приборы, которые покажут, говорит человек правду или лжет.

Он сделал паузу.

— Но тогда ничем этим мы не располагали, а о человеческой физиологии знали очень мало. — Он чуть-чуть замялся. — Мы применили боль. Это просто. Это надежно. Это великое универсальное средство.

Ее начало подташнивать, и хвархат стал казаться все более и более не сходным с человеком. Словно она вновь увидела потрясающую сцену преображения из «Возвращения человека-волка», когда Льюис Ибрагим превратился — у самой рампы, на глазах у зрителей — в мохнатое чудовище.

А мягкий голос продолжал:

— Он быстро отозвался на наши методы, и мы получили много информации. По большей части новой и не поддающейся проверке. Но кое-что проверить мы смогли и обнаружили, что он лгал. Так что нам пришлось опять его допросить, но, проверяя новые ответы, мы находили новую ложь. Прошло много времени, прежде чем мы убедились, что добрались до правды. И в какой-то момент Ники начал интересовать нас больше получения информации. Мы хотели проверить, сколько еще он сможет выдержать и что испробует в следующий раз. Мы говорили друг другу, что получаем ценные сведения о человеческой психологии.

Он помолчал, глядя на инструмент в своей руке — длинную узкую полоску металла.

— Наконец мы прекратили. Думаю, мы извлекли почти все, что он мог сказать, но я не вполне уверен. Лучшего лжеца, чем он, я не знаю. Но до сих пор ему снятся допросы. Иногда, проснувшись, он не понимает, где находится. Глаза у него открыты, но он остается в своем сне и полон страха. Я должен… как это сказать?.. уговаривать его. Мостить словами дорожку, которая возвратит его к реальности.

— Вы говорите так, словно присутствовали при том, как это все происходило.

— Двадцать лет назад? Когда Ники допрашивали? Да, я там был. Меня всегда интересовало человеческое существо.

Ей почудилось, что она стоит на краю пропасти и, взглянув вниз, увидит извивающееся во тьме нечто. Увидит? Черт! Она уже смотрит вниз. Что в мире… что во вселенной может связывать этих двоих? Пожалуй, она предпочтет не знать.

— Почти всегда я понимаю выражение человеческих лиц, — сказал первозащитник. — Вы кажетесь расстроенной. Но так и следует. Вы вмешались в борьбу мужчин. И тем самым вызвали проблему и создали обязательство. Проблема заключается в том, что вы поставили под угрозу свое положение среди своих. Пытаясь помочь Ники. Это создает то, что ваши люди, которые как будто думают только о размножении и рыночной деятельности, назвали бы задолженностью. Мои люди назвали бы это… — Он умолк, его синие глаза были устремлены вдаль. Странно, что она способна определить, когда эти пугающие длинные зрачки смотрят сквозь нее. — …назвали бы взаимным обязательством. Это достаточно точный перевод. Или, мне следовало бы сказать, что ваше действие, возможно, создало обязательство. Вы действовали, насколько я могу судить, по требованиям чести и из сострадания. Так отнимает ли бесполезность вашего действия у него смысл? Вы поступили вопреки воле Богини и всем требованиям здравого смысла. Но вы этого не знали. Как мне судить о поведении инопланетного существа, в чьей культуре не заложено даже понятия о пристойности?

Он помолчал и втянул воздух с легким шипением.

— Имеет ли важность намерение или только поступок? Имеет ли важность поступок или только результат? Это напоминает конфликт героической пьесы. То, что верно, и то, что неверно, так спутаны, что их невозможно разделить. Тянешь светлую нить, а вытягиваешь что-то темное. И я не знаю твердо, обязан ли я вам чем-нибудь.

После некоторого молчания Анна ответила:

— Этого я вам сказать не могу.

— Я и не ждал, что представитель вашей расы может дать мне совет в области этики. — Он снова посмотрел сквозь нее рассеянным взглядом голубых глаз. Потом сказал: — Я сделаю для вас, что смогу, хотя времени у меня мало. — Его глаза опять смотрели на нее. — Как вы, возможно, знаете, здесь было два человеческих корабля. Один, на краю системы, исчез. По нашему мнению, нам известно, сколько времени требуется, чтобы добраться отсюда до ближайшей вашей базы. Мы следили за отправлениями и прибытием зондов связи. На следующие сутки мы должны покинуть эту планету.

— Итак, — он помолчал, — я могу предложить вам две возможности, Перес Анна. Выбор за вами. Если хотите, вы можете отправиться с нами.

— Нет? — ответила она мгновенно.

— Вы уверены?

Он приглашал ее шагнуть в пропасть.

— Я благодарна вам за приглашение, но нет.

— Хорошо. Теперь о второй возможности. Насколько мне удалось установить, этот нелепый заговор был задуман и осуществлен солдатами, сопровождавшими дипломатов. Дипломаты как будто оставались в неведении, хотя не исключено, что они лгут. Времени выяснить это нет. Ники предупреждал меня, что сюда прилетели две группы и что они не сотрудничают между собой. И предупредил, что солдаты опасны. Мне следовало бы помнить, что он говорил о своей расе. Я намерен обратиться к вашим дипломатам и указать им, что это не обязательно должно стать концом переговоров. Все случившееся можно расценить, как выходку военных. Дипломаты — если они умны — могут выйти из положения, сохраняя честь. И я попрошу их позаботиться, чтобы с вами ничего не случилось.

— Благодарю вас.

— Это не обязательно получится. — Он переменил позу и уставился на что-то на столе. — И еще одно, Перес Анна. Я хочу попросить вас об услуге. Соглашаться или нет — ваше право. Мы воспользуемся сложившейся ситуацией и конфискуем в лагере дипломатов, а также на станции все, что может нам пригодиться. Главным образом информацию.

Она увидела блеснувшие зубы. Это несомненно была улыбка, а его зубы оказались квадратными и белыми, совсем человеческими. Никаких волчьих клыков. Какое облегчение! Он продолжал:

— Нам хотелось бы забрать побольше человеческих пищевых продуктов. Возможно, вам известно, что мы не разделяем человеческого интереса к еде и что наша пища плохо усваивается вашей расой. А иногда оказывается смертельной. Наши лаборатории способны снабжать пищей наших… тут мои познания в вашем языке мне изменяют… наших гостей? Наших пленников? Но как бы то ни было, по словам Ники, наша человечья жратва не обеспечивает того уровня удовольствия, какой его однорасники ожидают от пищи.

Анна спросила себя, не чувство ли это юмора или он просто самодовольный ханжа? Но представить себе, что Никлас способен жить с кем-то, кто лишен чувства юмора, она не могла. Как, впрочем, не могла вообразить, что Никлас живет с тем, кто его пытал.

— Вы хотите, чтобы я указала вам, какие продукты выбрать?

— Да.

Анна прикинула. Почему бы и нет? Она и так уже попала в жуткий переплет. Так почему бы не пойти до конца? Возможно, свою роль сыграла и мысль о том, как пленных землян кормят сбалансированной питательной пищей, точно домашних животных. «Человечья жратва», сказал он, и почему-то такое сочетание прозвучало зловеще.

Она кивнула.

— Я это сделаю.

Он прикоснулся к чему-то на столе и заговорил на своем языке. Стол ответил. Первозащитник посмотрел на нее.

— Дозорный Хей Атала проводит вас в человеческие кухни. Благодарю вас за вашу помощь.

Конец аудиенции. Анна встала.

— Никласу ничего не угрожает?

— Думаю, что нет. Он вынослив.

Но у нее был еще один вопрос.

— Военная разведка считала, что вы не станете ничего предпринимать, даже если догадаетесь, что происходит. По их мнению, ваша культура считает людей легко заменяемыми.

— Ха! — произнес первозащитник на долгом выдохе. Словно он что-то обдумывал и взвешивал. Но скорее всего у нее разыгралось воображение.

Немного погодя он сказал:

— Мы верим, что в натуре мужчины заложена потребность драться. Те, кто дерется, рискуют получить увечья или погибнуть. Мы должны принимать последствия того, чем мы являемся и как поступаем, Перес Анна. Мы знаем, что наша жизнь, вероятно, будет недолгой. Мы знаем, что, вероятно, потеряем друг друга. Но нам нелегко терять родичей и друзей, и я бы никогда не употребил слово «заменяемый», особенно говоря о Ники. Те, кого любишь, незаменимы.

Недурная заключительная фраза.

Ее инопланетянин Хей Атала стоял в коридоре, умудряясь выражать и готовность и непринужденность, как будто он был не прочь провести весь день в ожидании, не томясь от бездействия и ничего не упуская. Точно бейсболист в дальнем конце поля. А можно ли научить их играть в бейсбол? Заинтересует ли их? Наблюдая их движения, она подумала, что о регби не может быть и речи. Слишком уж они грациозны и находчивы.

Они пошли по коридору к выходу.

— Да, о «Моби Дике», — сказала Анна. — Все главные действующие лица в романе мужчины, а сюжет связан с охотой, убиванием, Богом и безумием. Мне представляется, что вы сочтете его пристойным.

— Возможно, я прочитаю этот роман, — сказал Хей Атала. — Благодарю вас за ваш совет. Изучать вашу литературу очень сложно. Вы помешаны на размножении. Неудивительно, что вас так много.

Они вышли наружу. Дождь все еще сеялся в туманной дымке, прятавшей пологие желтые пригорки острова. Черный аэродром влажно блестел.

Бок о бок они направились к самолету.

16

К тому времени, когда меня выпустили из лазарета, «Хавата» уже приближался к краю системы. Первый газовый гигант остался позади, и мы наращивали скорость. И коридоры начинали вызывать ощущение, обычное в космическом полете. Вряд ли я подберу слова для этого. Назначение корабля — двигаться в пространстве, и когда он движется, люди на борту занимаются тем, чем им положено заниматься. Они несутся к своей подлинной цели, они пребывают в фокусе своих жизней. Во всех чувствуется сосредоточенность и невозмутимость, которые исчезают, когда они убивают время или выполняют наименее важные из своих обязанностей.

Однако хвархаты одержимы работой, как никто другой.

Я явился в кабинет генерала согласно распоряжению. Он был меньше кабинета на планете, хотя это не бросалось в глаза. Проектор был включен, и одна стена превратилась в ряд высоких узких окон. За окнами открывался вид на гряду холмов, покрытых бледно-желтой растительностью. Я видел эти растения вблизи. Они напоминали траву, но потом замечаешь, что у них нет стеблей с семенами, а только длинные, узкие гибкие листья, тускло-золотистые, как листья кленов на исходе осени. Холмы усеивали деревья с толстыми стволами и пышной листвой — их листья, помнится, вырезаны тоже как у кленов. — Ярко-желтые, латунного оттенка. На склонах холмов паслись крупные темные животные. Небо было чистым и бездонно-синим.

Край Эттинов. Почти наверное вид со стороны одного из домов, которые держат женщины его рода. (Да.)

Я сел. Генерал расхаживал взад и вперед, что очень на него не похоже. Иногда он останавливался у своего рабочего стола и крутил что-нибудь в пальцах — Богиню в ее ипостаси Хранительницы Очага или же длинный зловещий нож, эмблему его ранга.

Он спросил, как я себя чувствую. Я ответил, что прекрасно.

— Ты предостерегал меня против этих людей, а я пропустил мимо ушей.

— Мы все совершаем ошибки.

Он посмотрел на голограмму.

— Не нравится мне это.

Что верно, то верно.

— Мы опустошили их компьютеры. Как только к тебе вернутся силы, я хочу, чтобы ты начал знакомиться с информацией. У тебя минуты свободной не будет.

— Ничего.

— Пусть Шен Валха сам расскажет, как он забрал тебя у человеков. Все прошло гладко, если не считать вреда, причиненного тебе. И я не знаю, что будет с человечьей женщиной. Твоя раса для меня непостижима. Возможно, они каким-то образом расправятся с ней. Кара, месть.

После такого вступления он сообщил мне о своем разговоре с Анной.

Потом я спросил:

— Для чего ты рассказал ей эту историю?

— Про первый год, который ты провел среди Людей?

Я кивнул. Он взял статуэтку Богини, подержал ее и поставил обратно.

— Ей не место на периметре. Как и всякой женщине. Но твоя раса все смешивает. Неприкосновенным не остается ничто. Никто не защищен.

— Я не знаю, обязан ли ты ей чем-нибудь, — продолжал он. — Она попыталась, как представлялось ей, спасти твою жизнь и тем самым подвергла себя опасности. Я старался внушить ей, что она не должна вмешиваться в дела мужчин.

— Как говорится.

Он посмотрел на меня с недоумением:

— Я старался, чтобы она поняла, что периметром правит насилие. Видимо, твои однопланетники постоянно лгут друг другу о природе всего сущего и особенно — о природе насилия. Я убежден, что она не понимает, во что впуталась, и хотел дать ей об этом хоть какое-то представление. Я хотел напугать ее, вызвать в ней отвращение и ужас.

— Вероятно, тебе это удалось.

— Очень хорошо. Как я уже сказал, у меня нет уверенности, что мы чем-либо ей обязаны. Но если обязаны, то я хотел бы выручить ее из ловушки, в которую она попала.

Он взял кинжал. Рукоятка из золота, и в нее вделан драгоценный камень, красновато-лиловый, вспыхивающий зелеными огнями. Александрит, мне кажется. Лезвие, длиной тридцать сантиметров, острее бритвы.

— В дипломатическом лагере были женщины. Мы убили одну, хотя, к счастью, обнаружилось это много позже, и неизвестно, кто ее убил. Так что никому не потребовалось прибегнуть к выбору. Мы сообщили на человечий корабль, что уничтожим его, если он покинет орбиту. Я знал, что на борту там есть женщины. Мы объявили заложниками все человечье население планеты, не делая различий между мужчинами и женщинами, и оставили ракеты следить за ними, пока мы не улетим. Программа ракет изменена, теперь они не проводят различий. Договориться с ними нельзя. Они не пощадят никого.

— Господи Боже ты мой! — сказал я.

— У меня не было альтернативы. А теперь я должен обратиться к другим головным и спросить их, как нам сражаться с таким врагом. Но еще одного вопроса я им не задал, потому что не жду от них верного ответа. Но тебе, Ники, я его задам. Мне давно ясно, что я рахака. Я не прибегну к выбору, если есть возможность избежать его. Как мне жить с тем, что я сделал?

Ты будешь жить с этим, потому что должен, дурак проклятый! (А!)

От него я пошел навестить Шена Валху, начальника штаба при генерале. В самый первый раз, когда я его увидел, я понял, что он Ватка. Большой, объемистый, мягонький на вид с мехом почти совсем белым, ну прямо ком ваты. На спине, плечах и предплечьях рассыпаны пятна, похожие на пятна снежного барса: большие неясные кольца, пустые в центре и часто не замкнутые. Бледно-бледно-серые.

Массивный, пятнистый, смахивающий на плюшевого мишку — ну, вылитый Ватка. С моей легкой руки почти все употребляют это прозвище, даже генерал.

Он с острова на дальнем Юге родной хварской планеты. Климат там состоит из чередования дождя, ледяной крупы, снега и опять сначала. И мех у людей очень длинный и густой. Они все выглядят большими, мягкими и уютными. И пользуются репутацией закаленных головорезов.

Он сидел у себя в кабинете, облаченный в обычный костюм — в шорты. Бедняге Ватке всегда жарко. Руки он сложил на широком мохнатом брюхе. Его бледно-желтые глаза посмотрели на меня.

— Насколько я понял, своей жизнью я обязан вам.

— Своей свободой. Не думаю, что человеки тебя убили бы. Садись, если хочешь. — Он поскреб грудь, а потом зевнул, показав мне все четыре кинжальных зуба. У большинства Людей эти зубы развиты не больше человеческих клыков. Но кинжальчики Ватки очень длинные и заостренные. И он часто зевает. Он утверждает, что от жары его клонит в сон. Но, по-моему, это что-то вроде ритуальной демонстрации.

— Первозащитник сказал, чтобы я узнал у вас подробности операции.

— Он пришел ко мне двадцать дней назад и сказал, что ты тревожишься, но по его мнению это пустяки. Однако будет неплохо разработать соответствующий план, не ставя тебя в известность.

— Почему?

— Я не могу сообщить тебе побуждения Эттин Гвархи. Что до меня, то я тебе никогда не доверял.

— А, да. Это.