Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Кольцо мечей

ModernLib.Net / Фэнтези / Арнасон Элинор / Кольцо мечей - Чтение (стр. 3)
Автор: Арнасон Элинор
Жанр: Фэнтези

 

 


Стрекательные щупальца опущены и только иногда подрагивают. Этим животным было очень трудно воздерживаться от нападения на себе подобных. Она была твердо уверена, что брачные щупальца все еще надежно свернуты. Но скоро — в самые ближайшие дни — они будут вытянуты. Сама передача генетического материала происходила моментально, а затем начинался долгий медленный процесс разъединения. Не физического — оно было просто и завершалось почти сразу же — но эмоционального. Ну, вот опять она употребляет слишком значимые слова, толкуя заранее.

Еще дни и дни животные будут повторять успокаивающие вести и определение себя. «Я это я. Я не причиню вреда». Постепенно краски начнут угасать, ритмы замедлятся, комбинации станут менее четкими, и один за другим псевдосифонофоры уплывут в океан.

Она остановилась и посмотрела на бухту. Эти животные ей дороги. Как это — ничего не опубликовать? Никлас. Какое отношение он имеет к ней? Человек, не известный ей. Предатель. Она ответит майору «да».

И когда она дала свой ответ, темное лицо просияло в улыбке.

— Отлично. Вечером приходите в лагерь. Я хочу вас кое с кем познакомить. Думаю, он вам понравится. И, мэм, с этого момента, включая наш утренний разговор, все, что я говорю вам, оглашению не подлежит.

Анна кивнула.

Она пошла к себе, легла, но сон не шел. Скверно! Она поставила себя в положение этически двусмысленное, возможно, глупое и уж во всяком случае ей непонятное. Потом она задремала и оказалась во власти кошмара: что-то, связанное с катером, и огромное количество щупалец.

Ее разбудил будильник. Она встала, приняла душ, оделась и пошла в лагерь. Сумерки наступали рано, и небо уже усыпали звезды. Над ней сверкал центр галактики — полоса бледного света. Видны были и два газовых гиганта — один прямо над ней (красный), а другой над лагерем (желтый).

Охранник у входа был предупрежден о ней. Другой охранник проводил ее в кабинет майора, обширную комнату, отделанную панелями, нет, не деревянными, но убедительно похожими на деревянные. На одной стене была голограмма Земли, снятая из космоса: завихрялись белые облака, и сама планета медленно вращалась.

Письменного стола не было, только кольцо из четырех кресел вокруг журнального столика — низких и глубоких. На столике стояли три фарфоровые чашки и серебряный чайный прибор. Анна ожидала чего угодно, только не этого. Или она вовсе не вступила в мир шпионажа, а попала в Страну Чудес или в страну Оз?

Она поглядела на майора. Нет, та не превратилась в Сумасшедшего Шляпочника или в Страшилу. И щуплый человек в соседнем кресле выглядел совсем обыденно.

— Капитан Ван, один из наших переводчиков, — сказала майор.

Он встал, они обменялись рукопожатиями и сели. Майор разлила чай. Темно-коричневый. Индийский. И приглашающе приподняла тарелку с бутербродиками.

— У майора своеобразное чувство юмора, — сказал капитан Ван. — Раз вы будете работать с нами, вам следует это знать. На качество ее работы это никак не влияет.

Майор улыбнулась, съела бутербродик и взяла компьютер с дисплеем.

— Все, что расскажу вам я и расскажет капитан, полностью засекречено. Официально засекречено с помощью штампов, замков и грифа «только для ваших глаз». В некоторых случаях это с самого начала было лишним. В материале нет ничего щекотливого и никогда не было. В других случаях материал был щекотливым двадцать лет назад, но положение изменилось. Кое-какая информация, которую мы намерены вам сообщить, по-настоящему секретна. Но в любом случае вы окажетесь по уши в дерьме, если проговоритесь хоть о чем-нибудь. Ясно?

Анна кивнула и взяла еще один бутербродик. Изумительно вкусный.

Майор включила дисплей.

— Ну, хорошо. Двадцать лет назад исчез космолет «Гонец Свободного Рынка». — Она усмехнулась. — Название для грузового судна, но эта был скоростной космолет дальнего радиуса, лучший для того времени, и исчез он в хварском секторе. Мы не сомневались, что он был уничтожен. На борту «Гонца» находился, в частности, человек по имени Никлас Сандерс. Он был капитаном военной разведки. Что было ошибкой. По личным качествам он никак не подходил для такого рода деятельности. Но в тот момент он принадлежал к очень немногим специалистам, свободно владевшим главным хварским языком.

— И сейчас он тут! — сказала Анна.

Майор кивнула.

— Точного опознания мы не проводили, но я уверена практически абсолютно. Когда космолет исчез, Сандерсу было двадцать шесть. Значит, теперь ему было бы сорок семь, а нашему Никласу я дала бы примерно столько же. Двадцать лет он прожил у врага.

— Еще чаю? — спросил капитан Ван, и Анна кивнула.

Капитан наполнил ее чашку, а майор продолжала:

— Мне придется коснуться проблемы сбора информации в этом… в этой… какое слово тут подойдет? Война не объявлялась, не произошло ни одного генерального сражения. Почти сорок лет все исчерпывалось исследовательскими экспедициями, шпионскими миссиями и редкими стычками.

Она взглянула на дисплей.

— Тут существует несколько проблем. Во-первых, огромность космоса и свойства гипердвигателя. У нас нет никакой гарантии, что хвархаты здесь рядом с родной планетой. Мы полагаем, хотя и не абсолютно уверены, что они, как и мы, очень быстро проникли далеко за пределы родной солнечной системы. Видимо, две колоссальные и почти пустые сферы чуть соприкоснулись. Я сказала, пустые. Но они полны звезд — тысяч, может быть, миллионов. Мы же ищем обитаемые миры, число которых, возможно, равно десятку-другому.

Прекрасный лектор, подумала Анна, но ее все равно не оставляло чувство, что она участвует в сумасшедшем чаепитии в Стране Чудес. Виной было сочетание непомерных расстояний с крохотными бутербродиками, а также маленький капитан, такой тихий, почти дремлющий. Ну, совсем Соня, пока ее не запихнули в чайник.

— Это один круг проблем, — сказала майор. — Проблем пространства. Другой их круг связан с психологией. Хвархаты не то параноичны, не то очень осторожны, не то ими руководят побуждения, нами не воспринимаемые. При нашей первой встрече они были готовы к войне. Они искали нас или какого-то другого врага. Их космолеты и станции были не только полностью вооружены, но и оснащены всякими предупредительными ловушками. На всех, захваченных нами кораблях, навигационные системы были полностью выведены из строя. И допрос инопланетян — тех немногих, кого нам удавалось взять в плен, — тоже превратился в проблему. Вначале у нас не было возможности говорить с ними. Но затем нам удалось расшифровать — это верный термин? — их главный язык. Никлас Сандерс входил в бригаду, которая этого добилась. Он очень талантливый лингвист.

Маленький капитан кивнул.

— Одновременно мы столкнулись с другой проблемой и разрешить ее нам не удалось. Инопланетяне гибнут с большой легкостью. При малейшей возможности они кончают с собой. Или же отказываются есть. И не выдерживают насильственного кормления.

«А кто выдержал бы?»— подумала Анна. Ей стало немного нехорошо при мысли, что таких людей, как Хаттин, привязывают, подсоединяют к ним трубки… Своего рода изнасилование.

— Сохранять в живых наших немногих пленных на срок, достаточный, чтобы получить хоть какие-то сведения, было трудной задачей. Быть может, самые первые — те, с кем мы не могли говорить — оказались бы полезными, но они умерли прежде, чем мы были готовы их допросить. А те, кого мы уже были способны допрашивать… — она нахмурилась, — попросту не знали того, что требовалось нам. Не исключено, что это игра случая. Сколько военных специалистов приходится на каждую данную единицу населения, пусть даже на экипаж гиперзвездолета? И сколько специалистов по навигации? И какой шанс взять их в плен живыми? Или же, едва узнав о нашем присутствии, враги удалили носителей секретной информации назад в безопасное место, где бы они ни находились?

Майор усмехнулась. Жутковатой усмешкой.

— Иногда мне кажется, что я твержу одно: «Я не знаю. Мы не знаем. Они не знают. Никто не знает».

— Но при чем здесь я? — спросила Анна.

— После почти сорока лет тщетных стараний нам известна лишь самая чуточка об их военной технике и об их культуре. И вот перед нами человек, который прожил среди инопланетян двадцать лет. Один Бог знает, что он им рассказывал. Один Бог знает, сколько он узнал.

— Что вы намерены сделать?

— Попытаться вернуть его. Один раз он сменил стороны. И не исключено, что снова их сменит.

— И вам нужна моя помощь.

Майор кивнула.

— Мне кажется, я не гожусь на роль Мата Хари.

— А кто это? — спросил маленький капитан.

— Шпионка, — ответила майор. — Из Западной истории. Соблазняла мужчин, чтобы получить информацию.

— А! — Капитан поставил чашку на столик. — Видимо, мне следует рассказать о Сандерсе побольше. То, что мне стало ясно в ходе переговоров. — Он умолк, что-то обдумывая. — Я расскажу вам кое-что о главном языке хвархатов. Извините, что отниму у вас время. Майор уже ввела вас в курс.

У Анны возникло ощущение, что, по мнению капитана, ей уже сказали слишком много. Но почему? Считает он эти сведения сугубо секретными? Или не относящимися к делу? В конце-то концов, все это она могла знать и так или иначе догадаться. Кроме, конечно, проблемы с пленными инопланетянами. И тяжело было думать о том, как они гибли.

— В этом языке есть пятьдесят шесть вариантов местоимения второго лица единственного числа, — начал капитан. — Употребление их зависит от пола того, к кому обращаются, от рангов тех, кто разговаривает, от степени родства, если оно вообще есть. Они близкие родственники? Дальние? Или совсем чужие друг другу? И, наконец, степень эмоциональной близости. Близкий друг? Объект любви? Переводом почти все время занимается Сандерс. Он крайне официален, очень почтителен с хвархатами. Его чин — держатель — не очень высокий.

— Единственно светлый момент во всей ситуации, — вставила майор. — Он был капитаном двадцать лет назад, и все еще капитан теперь. Смена сторон нисколько не содействовала его карьере.

Капитан Ван кивнул.

— Обращаясь к хвархатам, он всегда употребляет форму, соответствующую «вы»в обращения и указывающую, что он говорит с мужчиной более высокого ранга, не состоящим с ним в родстве и не имеющим с ним никаких эмоциональных отношений. А они — почти всегда — отвечают парным вариантом, указывающим, что они говорят с мужчиной ниже их рангом, не родственником и относительно мало знакомым. Но держатся с ним хвархаты странно…

Капитан помолчал.

— Тут я должен быть сугубо осторожен, поскольку перехожу от фактов к предположениям. Они — за исключением генерала — слишком с ним вежливы. Это проявляется в том, как они его обходят. Уступают ему место, учитывают, где он находится и что делает. Они не ждут, что он посторонится, и уклоняются от его взгляда. Сандерс прожил среди них много лет, и должен был бы научиться опускать глаза. Но иногда он забывается, и только генерал смотрит на него в упор, пока он их не опустит. Остальные отводят взгляд. Он ведет — и они ведут — себя так, словно он куда важнее, чем представляется. Это наталкивает на еще одно соображение. Иногда он и генерал переговариваются на языке, видимо, неизвестном другим хвархатам. Это почти несомненно хвархский язык, но не родственный тому, который мы изучили. У меня ощущение, что это родной язык генерала. По-моему, язык, известный нам, для него второй.

Капитан Ван улыбнулся.

— Во всяком случае его легче понимать, чем остальных хвархатов или Сандерса. Как бы то ни было, заметив все это, я начал обращать особое внимание на Сандерса и генерала. Я не главный переводчик с нашей стороны. Мне не приходилось тратить много времени на обдумывание языковых тонкостей, и я мог сосредоточиться на поведении инопланетян. И вот в конце очень долгого дня генерал перешел с одного языка на другой. Сказал что-то на родном языке, а потом заговорил снова на главном, и, видимо, мысленно переключился не сразу. Он обратился к Сандерсу, употребив интимную форму «ты». Самую интимную, которая не отражает ни ранга, ни семейного родства. Она указывает только на пол того, к кому обращаются. Категория рода для хвархатов крайне важна. Насколько можно судить, этой формой пользуются при обращении к членам семьи, самым близким друзьям — обычно друзьям детства — и к признанному предмету любви.

— Я потом прослушал запись, — продолжал капитан Ван, — и убедился, что не ослышался, а кроме того получил возможность всмотреться по очереди в каждого члена хварской миссии. Все они буквально оледенели. У двоих было выражение, словно они смутились или почувствовали себя крайне неловко. Я с большим трудом разбираюсь в выражении их лиц. Хвархатский главный язык и жесты много понятнее. Но особенно заинтересовал меня Сандерс. Он никак не прореагировал, а уж человеческое смущение или растерянность я бы сумел уловить. И, отвечая генералу, употребил его полный титул. Не «первозащитник», как он обычно его называет, но «Защитник-Очага-С-Честью Первый-Впереди».

— Я что-то не понимаю, — сказала Анна.

— Мне кажется, генерал употребил форму, которой обычно пользуется в разговорах с Сандерсом — почти наверное ту, к которой прибегнул на другом языке за секунду до того. А Сандерс, употребив его полный титул, напомнил ему: «Тут так не годится».

Анна обдумала объяснение капитана.

— Иными словами, если я вас правильно поняла, вы говорите, что Никлас состоит в сексуальной связи с существом, покрытым серым мехом.

— Так ведь, — заметила майор, — он не член семьи генерала и не его друг детства, а, насколько мы можем судить, враги обходятся без того, что мы считаем нормальной сексуальной жизнью. Все они.

Анна засмеялась.

— То есть как?

— А вот так. Мы столкнулись с культурой, а, может быть, и целой расой, которая не практикует гетеросексуальности, разве что — тут у нас полной уверенности нет — как извращение.

— Но каким образом они размножаются?

— А как вы думаете? — Майор явно смущалась. (Странно, о войне, об умирающих пленных она говорила с полной безмятежностью.) — Достижения современной медицины. Искусственное осеменение.

Логично. Но как могла возникнуть такая культура? И отчего? А как они обходились, пока медицина не достигла нынешнего уровня? Анна открыла рот, собираясь задать первый из этих вопросов.

— Я заново проштудировала досье Сандерса, — опередила ее майор. — В нем нет ничего, абсолютно ничего, что указывало бы хоть на одну сексуальную проблему. Все психологические тесты он прошел прекрасно. Женат он не был ни разу, но в ВР многие избегают связывать себя на длительный срок.

А как проверить склонность к сексуальному партнерству с инопланетянами? Особенно, когда в наличии не имеется ни одного инопланетянина? Анна попробовала вообразить соответствующий тест.

(Отвечайте «да» или «нет».

«Серый мех меня возбуждает сексуально».

«Я испытываю тягу к людям с яркими синими глазами и горизонтальными зрачками».)

Она поставила чашку на столик.

— По-моему, я получила столько информации, сколько способна усвоить за один раз, и мне пора на дежурство.

— Можно мы продолжим потом?

Майор взглянула на капитана, он кивнул. В нем чувствовалось какое-то беспокойство, но Анна решила, что причина заключалась не в инопланетянах, а в майоре. Он, несомненно, специализировался в одной из наук о поведении. Скорее всего различия в расах и их культурах волновали его гораздо меньше. Анна встала.

— Помните, — сказала майор, — ни единое из этих сведений не подлежит огласке.

У Анны не возникало желания сбежать с холма, вцепиться в первого встречного и обсудить с ним сексуальную жизнь инопланетян, а также Никласа Сандерса или пожаловаться, что она вляпалась в довольно-таки жуткую ситуацию.

— Не беспокойтесь, майор. В настоящую минуту я хочу только одного: заняться наблюдением за тварями, которые все без исключения двуполые, и в данный момент обольщают друг друга, чтобы трахнуться раз в году.

Она спустилась с холма, глядя на широкую панораму бухты, пылающей огнями, как и пролив, как и океан за ним. Сперва это зрелище ее ошеломило, а потом она задумалась о хварской культуре. Очень интересной. Нет, скучать ей не придется! Вскоре у нее возникла потребность засмеяться. И она засмеялась.

8

Вечер я провел в помещении генерала — смотрел героическую пьесу. Гварха пил — не залпом, а понемножку. Верный знак, что к ночи он натоксичится. Это превращается в проблему. (Спасибо за предупреждение.)

Я пил вино. Он прихватил полдюжины бутылок с банкета на материке. Пил я мало. От алкоголя я совсем отвык, а если бы мы напились оба, то конечно бы сцепились из-за пьесы или переговоров.

Он навел голограф на дальнюю стену напротив дивана — длинного, низкого и не слишком удобного. Хварская мебель не рассчитана на людей моего роста. Когда он включил аппарат, стена исчезла и появилась сцена, а на ней — двое мужчин в ярко размалеванной броне. Длинные перья на шлемах колыхались при каждом движении и подпрыгивали. Это должно было казаться смешным, но не казалось. Мужчины стояли почти лицом к лицу, но под некоторым углом, так что их взгляды скрещивались на манер мечей в начале поединка. Зазвучала музыка, дисгармоничный хвархатский набор звуков, которые я теперь — через двадцать лет! — способен воспринимать как музыку. Пьеса было новой, но перелагала старинный сюжет, а потому инструменты все были древними — колокольные, гонг, свисток и барабан.

Гварха принял тот сосредоточенный вид, с каким устраивается смотреть очередную дурацкую штучку. (?) Я приготовился не слушать.

Музыка оборвалась. Мужчины посмотрели прямо друг на друга, и спектакль начался.

Прежде я смотрел с интересом — в те дни, когда только знакомился с жизнью хвархатов. Костюмы всегда великолепны, а в спектаклях есть что-то от аскетической красоты театра. Но они редко длятся дольше пол-икуна. Число действующих лиц почти никогда не превышает пяти. Монологи коротки, а декораций практически нет. Сюжет неизменно строится вокруг мужчин, оказывающихся перед страшной этической дилеммой — конфликтом двух понятий о чести.

Личная честь против рода.

Возлюбленный против рода.

Род против Людей.

Немыслимый выбор, на который отводится менее часа. И почти всегда — гибель, независимо оттого, какой выбор сделан.

Несколько дольше меня интересовали пьесы, где действовали женщины. (Разумеется, женские роли исполнялись мужчинами. Это чисто мужская форма искусства.)

Что делать мужчине, когда он узнает, что его мать опасна для рода?

Безусловно, ужасный конфликт. Ни один хвархат в здравом уме не способен причинить вред женщине или ребенку. Но род он обязан защищать, так же как женщин и детей.

Серьезная дилемма.

Думаю, интерес мой объяснялся тем, что узнать что-либо о хвархатских женщинах неимоверно трудно — во всяком случае мне, живущему на периметре (Гварха не торопился взять человека домой с собой, когда навещал священную семью и тетушек.) (Пожалуй, тут я воздержусь от замечаний.)

Примерно, к той же категории, что и пьесы о женщинах, или чуть-чуть иной, относятся пьесы о гетеросексуальной любви. Меня они всегда смешат, что шокирует хвархатов. Для них эти пьесы — порождения больной фантазии, патологически привлекательные. Детям не разрешается смотреть их, а иногда, когда Сплетение впадает в консервативность, они вообще оказываются под запретом. В них всегда много насилия, часто до отвратительности, а кончаются они неизменно безумием и кровопролитием.

Нередко в финале, когда трупы поднимаются и шествуют за кулисы, протагонист возвращается и произносит эпилог. (Хвархаты любят нравоучительность.) Вот, что происходит, когда необузданность периметра проникает в центр! Все гибнет. Семья не может уцелеть.

И наконец, есть еще один вид героической пьесы, который, пожалуй, интересен мне и теперь. Пьесы о рахаках — мужчинах, которые не хотят умирать и остаются жить, когда всякий нормальный хвархат избрал бы смерть.

Например, мужчина, чей род уничтожен: все мужчины убиты, кроме него, женщины и дети ассимилированы другим родом. Все его связи в мире разорваны, но он стремится выжить. Ради чего? Зачем? Хвархатов эта проблема завораживает. По сравнению с землянами они умирают легко и не понимают, почему некоторые цепляются за жизнь без всяких причин. Чаще всего они усматривают в этом слабость характера, но иногда готовы признать в этом особый вид героизма.

Вот, например, старинная знаменитая пьеса о воине, медленно умирающем от какой-то неизлечимой болезни. Он сидит на сцене. Его навещают призраки и люди. Они беседуют. Ему предлагают выбор. Но он отказывается и продолжает медленно умирать. Под конец (эта пьеса длиннее обычных) у него уже нет сил сидеть. А в финале он еще чуть жив.

В целом я все-таки предпочитаю комедии.

Из журнала Сандерс Никласа,

держателя информации при штабе

первозащитника Эттин Гвархи

ЗАКОДИРОВАНО ТОЛЬКО ДЛЯ ГЛАЗ

ЭТТИН ГВАРХИ

9

Она вернулась на следующий день и получила магнитофон. Он выглядел как наручные часы и даже показывал время. Анна положила его в карман — ведь Никлас мог заметить, что прежде на ней часов не было.

Несколько дней спустя Никлас позвонил и договорился встретиться с ней у катера под вечер, за два часа до ее дежурства. Погода держалась теплая и тихая. Они устроились на палубе. На этот раз Никлас пришел в серой хварской форме, скроенной по его фигуре и сидевшей на нем прекрасно. Следовательно, проблема заключалась не в искусстве хвархских портных, но в их восприятии человеческих мод. Глаза его были скрыты за человеческими солнцезащитными очками в оправе из тонкой золотой проволоки; радужно-зеленые стекла блестели точно спинки двух жуков-златок.

Хаттин надел хварские солнцезащитные очки с прямоугольными черными стеклами и тяжелой оправой из черной пластмассы. На его плоском хварском лице они выглядели прекрасно, но человеческое изуродовали бы.

— Это не вопрос стиля, — заметил Никлас. — Уши хвархатов расположены выше, а нос гораздо шире, чем у землян, и более плоский. Мне они не годятся. Я мог бы заказать специально, но не вижу нужды, я ведь значительную часть своей жизни провожу в закрытых помещениях

Он забросил ноги на перила и оглядел бухту, сверкающую в косых лучах заходящего светила.

— Теоретически я здесь, чтобы расспрашивать о ваших тварях. Кажется, я говорил вам, что генерал очень любознателен и интересуется самыми разными предметами. В частности, интеллектом обитателей иных миров, главным образом человеческим, но и всяким другим. Но я не в настроении обсуждать гигантских, возможно, разумных медуз. Почему бы вам не рассказать мне о Земле?

Солдат-человек встревоженно переступил с ноги на ногу. Незнакомый. Коренастый паренек, чье лицо не соответствовало ни одной известной ей этнической группе. С берегов Черного моря? Продольная полоска волос была подстрижена ершиком и выкрашена в красно-кирпичный цвет, гармонирующий со смуглой кожей. Цвета его глаз она не различила — радужки прятались под угольно-черными контактными линзами.

— Конечно, ничего стратегически важного, — добавил Никлас, взглянув на солдата.

Но что именно представляет стратегическую важность? Анне требовалось время, чтобы собраться с мыслями, и она спросила:

— А вы скучаете по ней?

— По Земле? Иногда. — Он помолчал. — Я не верю в сожаления. Есть эмоции-капканы, которые заставляют вашу жизнь застывать на месте. И сожаление — одно из этих чувств. Я предпочитаю быть в движении, то есть думать только о ситуации, в которой нахожусь в данный момент, о том, как мне распорядиться собой в ней. — Он повернул голову, блеснув стеклами очков. — И очень верю в пассивное ее принятие. По большей части мне не хватает самых простых обычных вещей — приличных человеческих контактных линз. Кофе. Бывают дни — даже через столько лет, когда я готов убить за чашку кофе.

— Это дело поправимое. — Анна встала, спустилась в каюту и попросила Марию сварить кофе.

— Надеюсь, Анна, ты знаешь, что делаешь, — заметила Мария.

— Может быть.

Анна вернулась на палубу, села и начала рассказывать о своей последней поездке в Нью-Йорк, который почти не изменился с его времени — все такой же огромный, грязный, запущенный и великолепный. И как всегда перестраивается. Чудовищные стеклянные башни конца двадцатого века, неутомимые пожиратели энергии, почти все исчезли. (Некоторые были сохранены как архитектурные памятники.) Последним стилем в архитектуре была «Тоска по Позолоченному веку».

— Это общепринятое название? — спросил Никлас.

Она кивнула.

— Стены из кирпича или камня. Вентиляционные шахты. Открывающиеся окна. Фигурные водосточные трубы.

— Вы ездили на экскурсию осматривать новейшую архитектуру?

— И систему плотин. Гавань наконец полностью закрыли. Это был единственный способ оберечь город от океана. Нью-Йорк уже не порт.

— Жаль.

Мария принесла кофе, поставила поднос и остановилась у двери каюты. Родом она была из Центральной Америки — почти чистокровная индианка с бронзовой кожей и чудесными черными прямыми волосами.

Анна рассказала, какие спектакли видела там. Ведь вряд ли «Месть человека-волка» или «Мера за меру» обладают стратегической важностью?

— Эту пьесу я бы не отказался посмотреть еще раз, — сказал Никлас. — Помните речь, которую герцог произносит перед Клавдио, когда бедного дурачка должны казнить за блуд? Монолог, который начинается строкой «Готовься смерть принять?» Как она звучит! А затем он приводит доводы, почему жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться:

Ты жизни так скажи:

Тебя теряя, я теряю то,

Чем дорожат одни глупцы лишь.

— Какой великолепный язык! И какая бочка дерьма! — Он отхлебнул кофе.

— Совсем не тот вкус, который я помню.

— Отличный кофе из Никарагуа, — заявила Мария. — И я умею его варить!

Он виновато поднял ладонь.

— Я так давно не пил его, мэм. И, наверное, забыл.

— И вы все двадцать лет хранили в памяти эти шекспировские строки? — спросила Анна.

— Нет. Хвархаты собрали целую коллекцию разрозненных осколков человеческой культуры. В том числе собрание сочинений Уильяма Шекспира, и много китайских книг в переводе. А это не стратегическая информация? Сколько полезных сведений о хвархатах вы извлечете, узнав, что они никогда не читали Ибсена?

Они продолжали говорить о том о сем и добрались до моды. Никласа эта тема не слишком интересовала — за исключением военной моды. В ней, сказал он, есть нечто завораживающее.

— И я рад, что сменил стороны. За всю вселенную я не согласился бы, чтобы меня обстригли как Максуда.

Солдат-человек насупился.

— Ограничимся гражданской, — сказала Анна. — Уж в ней вряд ли отыщутся стратегические секреты.

— И в ней нет ничего привлекательного, — вставила Мария. У нее в каюте был журнал, посвященный, правда, не моде, а поп-культуре. — Почти то же самое, особенно на севере. Янки всегда путали стили с жизнью. Но чего и ждать от тех, у кого нет ни настоящем политики, ни настоящей религии.

— А откуда вы? — спросила Анна.

— Откуда я родом? Из пылевой чаши. Из Канзаса. Выбрался оттуда при первом же удобном случае. Как-то я читал интервью… не помню фамилии, но с писательницей из Канзаса. Она сказала, что в детстве обожала «Волшебника страны Оз», потому что там объяснялось, что из Канзаса можно выбраться. — Он усмехнулся. — Мне всегда нравилась эта сказка.

Мария принесла журнал, Никлас включил его и пересел так, чтобы на экран падала тень. (К этому времени солнце уже почти опустилось за холм с дипломатическим лагерем.) Замерцали яркие цвета, загремела музыка, которую он сразу приглушил.

Анне с ее места изображение видно не было. И пусть. Ей больше нравилось следить за Никласом. Он несколько секунд смотрел на журнал, потом вздохнул и снял защитные очки.

— Вы понятия не имеете, что такое ад, если дам не доводилось пользоваться инопланетными очками! — сказал он и извлек из кармана еще очки, явно хварского изготовления — прямоугольные стекла и толстая металлическая оправа. — Сделаны на заказ. Сидят хорошо, и стекла справляются со своей задачей, но посмотрите… — Он надел очки. Выглядели они ужасающе. Мария зажала рот ладонью.

— Я лелею надежду, что хвархаты когда-нибудь захватят космолет с оптикой на борту. Но пока — увы!

— Они бифокальные? — спросила Анна. — Я не видела, чтобы вы пользовались очками.

— Мне — слава Богине — почти не требуется поправки на дальнозоркость, и проще обходиться без них, когда мне не нужно читать. — Он включил журнал. Вновь замерцали цвета. Время от времени он повторял: — Только подумать!

Хаттин смотрел через его плечо, солдат-человек отвел глаза, из чего почти наверное следовало, что он принадлежит к религиозным консерваторам. Хаттин сказал что-то, Никлас поднял глаза и ухмыльнулся.

— Он говорит, что все либо нелепо, либо омерзительно. Жаль, что у них с Максудом нет общего языка. Они могли бы дружно повозмущаться самым прелестным образом, пока не обнаружили бы, насколько различны их культуры.

Солдат-человек снова насупился. Хаттин сохранял обычную безмятежность, но смотрел не на журнал, а на бухту, отвергнув человеческую поп-культуру, даже плечами не пожав. А впрочем, пожимают ли они плечами? Или хотя бы имеют аналогичный жест?

— Что Хаттин думает о нас? — спросила она.

— Он член личной охраны генерала и безоговорочно ему предан. Раз Эттин Гварха меня одобряет, этого для него достаточно. Рассуждать не его дело. Но с вашего разрешения мне хотелось бы досмотреть эту статью. Ну кому взбрело в голову назвать музгруппу «Сталин и эпигоны».

Он сгорбился, сосредоточенно глядя на экран. Анна взглянула на небо над лагерем. Оно было все в полосках и клочках облаков.

Странный день! И был бы очень приятным, если бы не магнитофон у нее в кармане. Она ощущала себя предательницей, хотя лояльно исполняла свой долг.

Никлас дочитал статью, потом проиграл приложенную к ней запись «Сталина и эпигонов».

— Противно, но — если я правильно понял статью — так и нужно. — Он выключил журнал и вернул его Марии. — Спасибо. А который сейчас час?

Анна не вынула магнитофон, и Мария спустилась в каюту посмотреть на часы. Никлас снял инопланетные очки и спрятал в карман.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20