Проксима Лжи

Федор наступил на нее совсем не больно, но учитывая всю историю отношений, это стало последней каплей. Неизвестно, на что бабка применила бы освободившуюся верхнюю конечность, не наступи ей Федор на нижнюю, но после такого она, истошно завопив: «Свола-а-ачь!», изо всех сил сунула свой острый старческий кулак Федору под ребра, попав прямехонько по больному месту. Федора пронзило, как током, он коротко вскрикнул и, скрючившись, присел на одну ногу. Но, будучи от природы осторожным и осмотрительным, даже теперь он ни на мгновение не отвел взгляда от приближающегося поезда. Поэтому боковым зрением он увидел, как затянутая в черную кожу рука человека, стоявшего справа и сзади него, резко вытянулась в направлении того места в пространстве, где долю секунды назад было плечо Федора. Не встретив ожидаемого противодействия, человек в черном по инерции провалился вперед, едва не свалившись под поезд, но чудом сгруппировался и всем весом врезался в спину женщины в дубленке, стоящей правее.

Женщина полетела под поезд молча, наверное, ничего даже не успев понять и почувствовать. Головной вагон ударил ее влет, перевернув вверх тормашками и подбросив высоко вверх норковую шапку с ее головы. Вой тормозов сразу перешел в душераздирающий визг, его подхватил визг женщин, видевших произошедшее, и страшная картина пронеслась прочь. Федор вскочил, превозмогая боль, кинулся было влево, за несчастной женщиной, но это было бесполезно из-за жуткой давки и бессмысленно потому, что помочь женщине уже никто не мог. Тогда он кинулся направо, за черным человеком в коже, но там плотно стояли уже совсем другие люди. А поезд стремительно замедлял свой бег, и в сплошной ленте пролетающих мимо окон, как в зеркале, прямо у себя за спиной Федор вдруг увидел отражение лица, вернее, нижней его части – тонкий нос, искривленные в странной усмешке нервные губы, золотая коронка в ряду мелких острых зубов. Что-то неуловимо знакомое показалось Федору в этом отражении и он, расшвыривая окружающих, резко обернулся. Но сзади не было никого, и только полоумная бабка, засветившая ему по ребрам, видимо, в ожидании расправы часто-часто снизу верх моргала на него белыми от испуга глазками.

Состав, не доехав метров десять до начала платформы, со скрежетом остановился, и люди кинулись вперед, кто – смотреть, кто, понимая, что движение надолго парализовано – на выход. Федор выбрался из толпы и вприпрыжку кинулся к эскалатору. Сердце готово было выскочить из груди; сказать, что ему было страшно – значило ничего не сказать. Жуткая картина гибели женщины неотступно стояла у него перед глазами, перекошенное лицо машиниста сменялось неясным отражением черного человека с фиксой. Федор видел предполагаемого убийцу в течение каких-то микросекунд, и только нижнюю часть лица, но воспаленное сознание дорисовывало портрет, дополняя зловещими чертами. В результате получалось совершеннейшее уж черт-те-что, нечто нереально-демоническое, помесь Мерилина Мэнсона с чертиком из табакерки. Федор гнал из головы нелепое видение, но ему стоило ощутимых, прямо-таки физических усилий не видеть этот жуткий образ в каждом человеке, стоящем рядом на эскалаторе. И сколько Федор ни пытался убедить себя, что трагедия, только что разыгравшаяся у него на глазах, вполне могла быть несчастным случаем, а отражение человека с золотой коронкой – вообще галлюцинацией, у него это плохо получалось. Только здравое рассуждение о том, что оба покушения на него явно были призваны имитировать несчастный случай и, следовательно, в него вряд ли будут, например, стрелять, не давала тошнотворному чувству страха совершенно парализовать волю Федора.

Наверху мелодия Морриконе все так же плыла под сводами павильона, но сейчас Федору было не до музыки. Сойдя с эскалатора, он бегом бросился на улицу и, расталкивая уже выстроившуюся за такси очередь, рванул дверь первого же подъехавшего частника.

– Опаздываю, не обижу! – выпалил Федор, предупреждая обычные в таких случаях вопросы, куда да почем.

Водила оказался понятливым и только кивнул в ответ. Под недовольные выкрики из очереди Федор плюхнулся в пассажирское кресло и махнул водиле рукой – мол, прямо. И только отъехав от страшной станции метро на приличное расстояние и не заметив никаких признаков преследования, Федор немного успокоился и начал думать о том, куда, собственно, ехать. По размышлении выходило, что самое безопасное место сейчас – завод. Там – забор с колючей проволокой, какой-никакой, а режим. Федор решил ехать на завод.

* * *

Озабоченный первым за полгода утренним отсутствием «товарища технадзора», таджик Юра сиротливо топтался на полдороги между проходной и Конвейером. Увидев Федора, он радостно замахал руками и захромал ему навстречу.

– Товарищ замначальника приезжал, тебя спрашивал, – заговорщицким шепотом сразу поведал Федору Юра, двумя руками пожимая ему руку.

В ответ Федор только рассеянно кивнул головой. Конечно же, отставной эмвэдэшник Горбатов не преминет стукануть Алексею Куницыну, что технадзора не было с утра на производстве, но сейчас это не представлялось Федору сколько бы то ни было серьезной проблемой. После событий вчерашнего вечера и сегодняшнего утра сомнений у Федора не оставалось – за ним охотились. И – его планировали не напугать или покалечить, что после вчерашнего наезда еще можно было как-то допустить. Сейчас было очевидно – его хотят убить. На фоне этой одной, главной и страшной проблемы все остальные – предстоящий разнос от начальства, сора с женой и даже квартирный вопрос выглядели – так, пригоршней пыли. Федор зашел в корпус, но на стройплощадку не пошел, чем Юру, стремящегося похвалиться достижениями ночной смены, очень огорчил. Вместо этого он поднялся в крохотную каморку, служащую ему кабинетом, сел там, не включая света и заперев для верности дверь.

Он хотел подумать о том, что так неожиданно начало со вчерашнего дня с ним происходить, поразмышлять над создавшейся ситуацией. Но мысли не шли. Вместо этого в голове был сплошной кавардак, перед глазами мелькали беспорядочные картины произошедших за последние сутки событий. Треугольная мерседесовская звезда в зеркале заднего вида, злое лицо Ирины, бомж, мент-гаишник, норковая шапка несчастной женщины сменяли друг друга с калейдоскопической быстротой, сливаясь в фантасмагорическое подобие ночного кошмара. И, превращая этот триллер в совершенно уже изощренную пытку, в ушах заевшей пластинкой звучала мелодия Морриконе. Федор не выдержал, закрыл глаза, зажал руками уши. И очень вовремя, перекрывая эту невыносимо-бесконечную мелодию, у Федора в кармане спасительно зазвонил мобильник. Звонила Юля. Стараясь выдержать официальный тон, секретарша сообщила Федору, что Алексей Дмитриевич срочно вызывает его в офис. Что ж, это и к лучшему. Не век же сидеть здесь, в четырех стенах. А начальник, когда Федор все ему объяснит, надо полагать, сменит гнев на милость. Между прочим, с ним вполне можно и посоветоваться, что дальше делать. Только, естественно, надо принять определенные меры предосторожности. Теперь ему вообще нужно быть очень, очень осторожным.

Федор запер каморку и снова вышел на улицу. Около проходной он тормознул одну из многочисленных машин, выезжавших с Конвейера, специально выбрав с затемненными стеклами, и на ней покинул территорию завода. По пути с водителем Федору было до площади Белорусского вокзала. Там он вышел, думал было поехать на метро, но не смог заставить себя спуститься под землю. Тогда по подземному переходу он перешел на другую сторону Тверской-Ямской, на Лесную, и только там встал у обочины и поднял руку. Сразу несколько машин кинулись к нему, но Федор, для вида поговорив с водителями первых двух, в лучших традициях жанра сел только в третью. Всю дорогу до офиса он внимательно смотрел по сторонам. Но никто не преследовал его, никто на светофорах не бросался прикрепить на крышу автомобиля взрывчатку, никто не тыкал в боковое стекло пистолетом с глушителем. Федор понемногу успокаивался, привыкая к новому для себя статусу беглеца. А ведь многим приходится бегать и скрываться годами, и – ничего! Салману Рушди, например. Федору польстило сравнение со скандально известным автором «Сатанинских стихов», и он залихватски подмигнул сам себе. Выше нос, старик! За тобой охотятся, но ты жив и знаешь об угрозе. А кто предупрежден, тот, как известно, вооружен! Жизнь, час назад чуть было нелепейшим образом не оборвавшаяся, кажется, налаживалась.

* * *

У Алексея Куницына были посетители, и еще двое ожидали своей очереди в импровизированной приемной, то есть на стульчиках около Юлиного стола. Потом Алексей Дмитриевич пили чай, потом к нему была вызвана белая мышь Роза Анатольевна. В общем, приглашение в кабинет к начальнику Федор получил нескоро, уже в пятом часу. За это время он поведал всем, что на завод сегодня опоздал из-за какого-то идиота на ГАЗели, который въехал в зад его «шахи», не успел Федор отъехать от дома. Естественно, пришлось вызывать ГАИ, потом тащить «шаху» на веревке к дому, отсюда и опоздание. Все сочувствовали Федору, Яков Наумович и Горбатов сразу начали рассказывать схожие эпизоды из своей водительской практики, и даже Юле нашлось, что сказать почти в тему. В общем, «на ковер» Федора провожали одобрительными подмигиваниями и пожеланиями ни пуха, ни пера. Федор в шутку послал всех к черту, и вошел в кабинет.

Алексей Куницын, как обычно, сидел за столом и изучал какие-то бумаги, поигрывая в пальцах золотым «Монбланом». Выговаривать Федору он начал, едва тот переступил порог.

– Федор Андреевич, когда за вас просили, то рекомендовали вас как грамотного специалиста и дисциплинированного работника, – даже не глядя на подчиненного, скучным голосом произнес Куницын. – И если в первом у меня пока не было причин усомниться, то ваша дисциплинированность явно оставляет желать лучшего.

«Эх, дать бы тебе разок в нюхалку!» – подумал Федор, мечтательно глядя на обращенную к нему маковку начальника с маленькой, круглой, как тонзура католического монаха, лысинкой. Намекая на то, что Федор попал в «Лого-Строй» через жену Алексея Ольгу, которую просила об этом ее подруга Ирина Ионычева, Куницын не мог не понимать, что Федору это будет неприятно. Это был своеобразный удар ниже пояса, и Куницын нанес его, не стесняясь.

– Вы опоздали сегодня на работу минимум на тридцать минут, – продолжил тем временем Куницын, все так же не удостаивая Федора взглядом. – То есть столько времени вас там ждал Семен Евстратович. Во сколько вы приехали на самом деле, мне неизвестно. И были ли вы вообще сегодня там…

На последних словах Куницын театрально сбавил интонацию и, нахмурив брови, изобразил на лице безграничную занятость содержанием бумаг перед ним. Всем своим видом он давал понять, что ни разговор, ни собеседник ему не интересны, что, распекая нерадивого подчиненного, он выполняет скучную обязанность, в то время, как у него есть дела несоизмеримо более важные. Федору, за полгода общения неплохо начальника изучившего, подобные инсценировки были не в диковинку и давно наскучили. Конечно, при иных обстоятельствах он бы четко отыграл бы отведенную ему в этой мизансцене роль, сводившуюся к сакраментальному: «Виноват-с, дурак-с, исправлюсь!», благо формальный повод гневаться у начальства был. Но не сейчас. Выделившийся в огромном количестве за последние сутки адреналин кипел в крови Федора, он ощущал потребность драться и возражать.

– Вообще-то, был, – развязно-весело, как рыжий клоун на арене, ответил Федор. – Но мог и не быть Я, Алексей Дмитриевич, вообще мог нигде уже сегодня не быть!

Куницын поднял голову от бумаг и взглянул на собеседника. Его взгляд был полон высокомерного недоумения. Такой вид бывает у самоуверенного избалованного мальчишки, которого в тот момент, когда он спокойно и методично отрывает крылышке мухе, огорошили известием, что, вообще то, муха – против.

– Что вы имеете в виду? – надменно спросил Алексей, подчеркивая интонации взгляда удивленным подъемом бровей.

– Да ничего особенного кроме того, что сегодня утром в метро я чуть не погиб, – памятуя о желании посоветоваться с шефом о делах своих скорбных, сразу стал серьезным Федор. – По чистой случайности вместо меня под поезд попал другой человек.

– Постой, постой, – заинтересованно прищурил глаза Куницын. – Ты ведь где-то в районе Петровско-Разумовской живешь? Там сегодня женщина упала под поезд, по телевизору недавно передавали.

– Она не упала, ее столкнули, – поправил Федор. – Это было у меня на глазах. Но хотели столкнуть меня. А вчера вечером в меня въехал джип, и я только чудом успел отпрыгнуть. За мною охотятся, шеф, и, кажется, хотят убить.

Брови Алексея снова взлетели вверх, но на сей раз презрительной скуки в его взгляде не было. А Федор, открыто и спокойно глядя на Алексея, на самом деле очень нервничал в ожидании его реакции на услышанное. Вот он скажет сейчас, что сотрудник, на жизнь которого покушаются, просто ему не нужен и – все. Или, в лучшем случае, посоветует обратиться в милицию. Но ни того, ни другого к радости Федора Алексей Куницын делать не стал. Вместо этого он кивком головы указал Федору на стул и хмуро бросил:

– Рассказывай.

Федор не заставил себя долго упрашивать. Он рассказывал долго и подробно, стараясь не упустить ни одной детали, сам по ходу рассказа пытаясь анализировать ситуацию. Алексей слушал внимательно, не перебивая, только время от времени качал головой, а когда в дверь осторожно постучали, недовольно поморщился.

– Алексей Дмитриевич, можно на секунду? – приоткрыв дверь узенькой щелочкой, осторожно заглянула в кабинет Роза Анатольевна.

Куницын кивнул бухгалтерше, мол, входи, и как-то в нерешительности посмотрел на Ионычева.

– Ты бы, Федь…, – начал было он, но не успел понятливый Федор вскочить, собираясь оставить начальника с белой мышью тет-а-тет, как Алексей милостиво махнул рукой: – Да, впрочем, ладно, сиди.

– Я бы, с вашего позволения, пошла, – войдя, пропищала мышь, сложив руки на груди в замок и часто кланяясь, как гейша в японском ресторане.

– Да, да, конечно, идите, – рассеянно ответил Куницын, удобно разваливаясь в кресле. – Мы тут с Федором Андреевичем еще посидим.

Финдиректорша никогда не уходила рано, и Федор исподтишка посмотрел на циферблат. Было уже начало седьмого. Федор поразился – за рассказом о наболевшем совершенно незаметно пролетели два часа! Но белая мышь зашла явно не только для того, чтобы сообщить начальнику о своем уходе.

– Вас ведь завтра рано не будет, а мне с утра зарплату выдавать, – еще больше согнулась в поклоне белая, косясь на Федора. – Мне бы ключики от сейфа.

– Ах, да, конечно! – хлопнул себя по лбу Алексей, рывком вставая с кресла.

Через весь кабинет он прошел к маленькой неприметной двери в углу, выудил из кармана брюк связку ключей, выбрал один – длинный и тонкий – и вставил его в замочную скважину. Эту дверь при Федоре открывали первый раз, и он поразился тому, что совершенно обыкновенная с виду, она оказалась такой толстой и, судя по тому, как нелегко она подалась, очень тяжелой. Правда, как Федора никогда не интересовало, что за каморка папы Карло скрывалась за дверью в углу, так и открытие, что это была сейфовая комната, ничуть его не удивило. На самом деле, нужно же где-то неприметной московской фирме хранить свои скромные сбережения? А тем временем Алексей Куницын вошел в дверь, прикрыл ее за собой, и через минуту вышел, неся в руках аккуратный, дорогой даже с виду кожаный кейс, снова запер дверь, и протянул ключи бухгалтерше. Мышь с пиететом во взгляде приняла двумя руками тяжелую, густо звякнувшую связку, и попятилась к выходу.

– Расписочку не забудьте, – без какой либо связи с происходящим произнесла она, вперед спиной выходя из кабинета. – До свидания, Алексей Дмитриевич!

– До свидания, до свидания, – распрощался с занудной бухгалтершей Куницын, снова усаживаясь в свое кресло.

– Так ты считаешь, что это кто-то из твоих бывших субчиков мог на тебя наехать? – обратился уже к Федору он, озадаченно морща лоб. – Ладно, завтра напишешь все нужные координаты Горбатову, я скажу ему, он пробьет их по своим крюкам в ЭмВэДэ. А я поспрашаю по другим каналам, ну, ты понимаешь, по каким. Пусть господа «с крыши» разбираются, что это за поц с золотым зубом на моих сотрудников наезжает!

У Федора даже от сердца отлегло, такой стройный план по его спасению звучал из уст Алексея Куницына. А он, оказывается, совсем не такой говнюк, этот его начальник! И, словно в подтверждение этой сентенции, Алексей Куницын перегнулся через стол и – немыслимое дело! – подмигнув по-приятельски, похлопал Федора по плечу.

– Знаешь, Федь, сначала я, конечно, подумал, что ты или бредишь, или понты раздуваешь, – совершенно уже дружеским тоном сказал Куницын. – Но сейчас вижу – нет. Что ж, будем помогать, не бросать же тебя в беде!

– Спасибо, Алексей Дмитриевич! – скупо улыбнувшись, ответил Федор, совершенно искренне растроганный таким вниманием к своей персоне.

– Только – знаешь, что я тебе посоветую? – между тем продолжил свои рассуждения Алексей. – Пока мы не вычислим, кто на тебя зуб нарисовал, тебе бы надо было несколько дней дома не ночевать. Если тебя ведут, то у дома запросто могут подкараулить. А подъезд – самое безнадежное место уйти от киллера. Найдешь, где перекантоваться?

– Да, да, конечно! – закивал головой Федор, удивляясь, что сам не додумался о такой элементарной мере предосторожности.

– Ну, вот и славно! – подытожил Алексей, заканчивая интонацией аудиенцию.

Федор намек понял, вскочил, и в этот момент навязшей в зубах мелодией из знаменитого бандитского сериала ожила последней модели Куницынская мобильная Нокия, лежащая на столе. Алексей взглянул на дисплей и поднес аппарат к уху.

– Ну, ты где? – спросил он кого-то на том конце провода. – Когда будешь?

– Не помешаю? – одними губами задал вопрос Федор, которому для того, чтобы определиться с ночлегом, нужно было теперь повисеть на телефоне, а, значит, испросить разрешения начальника на то, чтобы задержаться в офисе после ухода последнего.

Тот безразлично дернул головой, и Федор, истолковав это, как разрешение остаться, выходить из кабинета не стал, а лишь тактично отвернулся, подчеркивая безразличие к разговору. Правда, для того, чтобы не слышать голоса, раздающегося из мобильного, нужно было быть глухим. Слов Федор, разумеется, не различал, но по интонациям говорившего было ясно, что тот очень эмоционален, а по коротким похохатываниям Куницына, – что рассказывает он нечто в высшей степени забавное.

– Слушай, ну, ты, конечно, не прав! – улыбаясь, явно в шутку принялся выговаривать Куницын собеседнику, когда скороговорка перестала доноситься из динамика. – Ну, да что с тобой поделаешь? Две блондинки и рыжая – это, конечно, причина уважительная. Ладно, давай, до завтра! Завтра-то хоть они тебя отпустят?

И, уже в голос хохоча, нажал на отбой.

– Во, дает! – восхищенно воскликнул он, глядя на Федора и кивая на трубку мобильного. – Старый, как говно мамонта, а туда же, трех шлюх где-то в казино снял! Говорит, до утра не отпущу. Для них русские девки – что валерьянка для кота!

Федор, понимая, что в этом диалоге он – за болвана, вежлив улыбнулся, и уже было собирался открыть рот для своего вопроса, как чело Куницына внезапно омрачилось.

– Черт, а Роза-то ушла! – пробормотал он, хлопая себя руками по карманам.

Он схватил мобильный, морща лоб, набрал номер, через пару секунд снова выругался, набрал еще раз, и швырнул аппарат в кресло.

– Все поотключали телефоны, гады! – пробормотал он себе под нос и недовольно посмотрел на Федора. – Ну, чего еще?

– Я хотел спросить, можно ли мне задержаться, попозванивать по поводу, где перекантоваться? – видя, что начальство нервничает, скороговоркой спросил Федор.

– Да хоть живи здесь, – усмехнулся Куницын. – Сгони Устиныча с его матраса, и дави себе, а ему нечего спать, пусть службу несет!

Устиныч был ночной сторож, нестарый еще дедок. К безопасности офиса, главная часть которого – кабинет шефа, охранялась с пульта милицией, Устиныч отношения не имел, и все функции его заключались в том, чтобы в случае ночного пожара позвонить по ноль-один. Федор, которого злая шутка о расправе над немощным пенсионером несколько покоробила, неодобрительно покачал головой, и направился к выходу из кабинета. На самом деле такая вольность в иное время могла дорого обойтись ему, но сейчас Куницына ни это, ни сам Федор уже не интересовали. Он поднял мобильный, ткнул кнопку и, коротко бросив: «Коля, заводи, едем домой!», принялся одеваться. Через три минуты, когда Федор, сидя на своем месте, тер лоб над проблемою ночлега, Алексей Куницын, одетый в легкую дубленку от «Boss» стоимостью, наверное, в состояние, появился из дверей кабинета, запер его, опечатал пломбу маленькой печаткой, и проследовал на выход, даже не кивнув на прощание Федору. В руках у него был тот самый изящный кейс.

Глава 4

Рецепт выздоровления, «прописанный» врачами, был прост – два раза в год по две недели класть ребенка в стационар, в главную педиатрическую клинику Москвы – Морозовскую, постоянно колоть витамины и алоэ. На все лето – желательно к морю, в Крым, в Евпаторию, в какой-нибудь из многочисленных тамошних детских санаториев. И – главное, любой ценой уехать из продымленной смертельными выбросами литейно-механического сырой люблинской коммуналки с окнами на север.

* * *

Когда Федор на вопрос начальника о возможности переночевать вне дома ответил, что, дескать, нет проблем, он имел в виду гостиницу. Однако уже после первых десяти минут детального изучения вопроса стало ясно, что представления Федора об избытке в огромной Москве недорогих и приличных отелей были не вполне верными. То есть, гостиниц самого разнообразного уровня было на самом деле огромное количество, но на этом изобилие и заканчивалось. Разумеется, за триста-четыреста и выше долларов в сутки выбор был огромный. Отелей в реальной ценовой категории было уже гораздо меньше, при этом в самых недорогих гостиницах мест не было и не предвиделось на пару вечностей вперед. И только просидев на телефоне не меньше часа и натерев трубкой мозоль на ухе, Федору удалось найти два постоялых двора, готовых поселить у себя усталого путника за относительно скромную мзду в пятьдесят условных единиц в сутки. И то в одном из них сказали, что свободен всего один номер, и что если уважаемый господин не прибудет к ним в заведение максимум минут через пять, то они ни за что не ручаются. Федор мысленно смачно их послал и сосредоточился на последнем варианте. Здесь было, вроде бы, все по-людски, любезная женщина-администратор готова была ждать, пока Федор доберется до их окраины, и Федор уже начал было диктовать паспортные данные для брони, но вдруг, прервав на полуслове общение, тихо положил трубку на рычаг. По запарке он совсем забыл, что сегодня два раза катался на такси, оба раза щедро расплачиваясь с водилами, и что от полутора тысяч рублей, которые были у него в кошельке с утра, сейчас осталась хорошо, если половина.

Федор встал и кругами заходил по офису. Вот это номер! С деньгами особых проблем не было, потому что завтра белая мышь Марина Анатольевна выдаст зарплату, но где провести отделяющую его от этого прекрасного момента сегодняшнюю ночь? Не на одном же, на самом деле, матраце с Устинычем, сейчас пускающим зловонный папиросный дым и гулко кашляющим в курилке! Может быть, осчастливить, набившись на ночлег, кого-нибудь из старых друзей? Федор в уме быстро перелистал записную книжку, и понял, что осчастливливать, собственно, некого. Кто-то из той, прежней жизни, под любым предлогом точно откажет, кому-то Федор под страхом смерти не стал бы звонить сам. Остальных, имея все-таки вариант ночевки в офисе, не хотелось беспокоить, тем более рискуя после длительного и скучного упрашивания услышать в результате вежливый отказ. Так что же – спокойной ночи, Устиныч? В последней надежде, что кто-то из потенциальных соратников по ночевке остался неохваченным мысленным взором, Федор вынул из кармана свою затрепанную записную книжку. Но тщетно он листал ее замусоленные странички вперед и назад, – ни одной мало-мальски подходящей кандидатуры не было, хоть умри. Федор закрыл бесполезную книжицу, подумав, что надо бы купить новую, а то такую на людях и вынуть-то из кармана стыдно. Вон, рассыпалась вся, а на замусоленном ступенчатом обрезе буквы алфавита были уже с трудом различимы. Вот, какая это буква после И – то ли К, то ли Л. Да нет, точно Л, а где же К? И тут сердце у Федора сладко сжало, потому что он вспомнил, где К. Он эту страничку сам вырвал много лет назад, потому что на ней был записан телефон Кати. Так сильно после женитьбы Федор хотел вычеркнуть из сердца всякие воспоминания о бывшей зазнобе, которую он бросил ради Ирины. Ровно до этой минуты Федор был уверен, что это ему удалось.

* * *

В свою бытность военным строителем взаимоотношения Федора с представительницами прекрасного пола имели очень своеобразную периодичность. Совершенно не имея во время работы свободного времени, Федор знакомился с женщинами строго в период своих отпусков. За год отношения с пассией, как правило, утрачивали актуальность, и в свой очередной отпуск Федор находил себе новую. Такая зависимость прослеживалась на протяжении трех или четырех лет, и уже казалась Федору аксиомой. И тут он встретил Катю. Они познакомились в пивном баре, куда Федор с приятелем зашел попить «Ячменного колоса». За тем же, естественно, оказались в заведении и Катя с подругой. Немногочисленные даже в те последние советские годы пивняки пустыми не были никогда, и обе пары плечом к плечу простояли в очереди на вход полтора часа. Еще на улице Федор обратил внимание на очень симпатичную рыжую девушку рядом в очереди. При этом она была рыжей совершенно не в общепринятом смысле этого определения. Не было светлых глаз с красноватыми веками, белой кожи, так подверженной действию солнечных лучей, лисьего огня в обязательно курчавых волосах. Не было даже намека на веснушки. Ее волосы цвета темной бронзы сами собой разделялись на толстые тугие пряди и струились, как у Ботичеллиевской Венеры. Кожа ее от природы была как будто слегка, самую малость загорелая. Это уже потом выяснилось, что Катины дальние корни тянулись в Узбекистан, но тогда Федор никак не мог понять, откуда в разгар зимы на лице и запястьях его новой знакомой мог взяться такой очаровательный и ровный загар? А глаза!.. Ее глаза были не просто зелеными, а удивительного изумрудного цвета, и вся она была, как медно-золотая оправа, обрамляющая эти два огромных, прекрасных изумруда! А местами, как потом выяснилось, Катя была на самом деле золотая, потому что волосы на ее теле были совершенно цвета золота. Отстояв очередь, за столиком на четверых они тоже оказались вместе. После первой же кружки Федор представился, и в ответ на вопрос, а как зовут его визави, услышал такое напевное и мелодичное: «Ка-ати-я-а!», что вопрос о том, кто станет его «somebody to love» как минимум до следующего отпуска, перестал быть для Федора актуальным. Тогда Федор еще не знал, что ни в следующий, ни в послеследующий свой отпуск ему не захочется искать себе никого нового.

У них была сумасшедшая любовь. Федор работал шесть с половиной дней в неделю, Катя училась и работала тоже практически без выходных. Им удавалось побыть вместе один-два воскресенья в месяц. Федор тогда еще жил с родителями, в крошечной Катиной однушке в Ясенево лежала недвижима ее парализованная мать, и для их встреч Федор брал ключи от комнат друзей из офицерской общаги. В такие дни они залезали в постель с вечера субботы, и размыкали объятия рано утром в понедельник. А летом они поехали в Крым, и провели там волшебные три недели в раю. После Крыма Федор сделал Кате предложение. Они лежали в объятиях друг друга и строили планы на будущее. А потом у них был совершенно фантастический секс, после которого Катя потухшим голосом сказала, что пока мама жива, он не считает замужество для себя возможным, потому что тогда она не сможет уделять маме хотя бы столько же внимания, как теперь. Она понимает, что говорит страшные вещи, но маме осталось недолго – год, от силы два. Может быть, подождем? Во взгляде Кати, обращенной на Федора, была вселенская мольба. И слезы. «Конечно, подождем!» – поцеловал ее в мокрый нос Федор. Он ведь все понимает. Они подождали еще около полутора лет. Маме становилось то совсем плохо, то она шла на поправку. Федор на самом деле все понимал и, более того, был полностью согласен с Катиным решением. И только редко-редко – и очень неохотно – он честно признавался себе: то, что Катя предпочла его кому-то, пусть даже матери, его обидело. Федор не культивировал в себе это чувство, гнал такие мысли, считая их недостойными своего благородства, но они жили в нем, и поделать с этим ничего было нельзя. Хотя, наверное, причиной их разрыва, последовавшего почти через три года после знакомства, эти мысли не стали. Просто Федор встретил Ирину.

Он ни дня не «параллелил» с этими женщинами. С Ириной у него вообще все было по-другому, чем с Катей. Катя ему сразу очень понравилась, но и только. В Ирину он просто влюбился по уши, «упал в любовь», как говорят англичане. Кате он сделал предложение больше, чем через год, скорее, как логическое продолжение взаимоотношений, и не очень огорчился вежливым отказом. Ирине Федор предложил руку и сердце на пятый день знакомства, и не представлял, что с ним будет, если она откажет. Ирина согласилась. Назавтра Федор встретился с Катей, и честно все рассказал ей. Катя выслушала Федора молча, только крупные слезы выплеснулись из ее глаз. «Я знала, что так будет, – прошептала она. – Желаю счастья. Если ты когда-нибудь уйдешь от нее…» Она замолчала, явно не зная, как закончить фразу. Потом подняла на Федора глаза, полные тоски, и просто сказала: «Я буду ждать. Всегда». Повернулась, и пошла по благоухающей майскими липами аллее Воробьевых гор, быстро удаляясь из вида.

Федор женился на Ирине, но далеко не сразу понял, что еще отличало его отношения с его теперь уже женой от отношений с Катей. С Ириной не было такого феерического секса, как с Катей. И дело тут было не в Федоре. Он любил и хотел Ирину, бывая тогда, по молодости, совершенно неутомимым. Но Ирина никогда не отдавалась ему с вечно голодной страстью Кати. Каждую секунду с Катей, – не только в постели, но и просто общаясь, Федор чувствовал, что его хотят, хотят больше, чем пить, есть или спать.