Симонид ахнул, но не произнес ни слова. Медленно, страдая от боли в изношенных суставах, он спустился вниз. Войдя в покои принца, он постоял около своей жесткой кушетки, подумал и опустился на мягкий, выложенный подушками диван. Слезы застлали глаза старика, когда он ощутил запах тела юноши. Дрожа, сжав в руках подушку, Симонид стал дожидаться возвращения принца.
      Этого не должно было случиться. Все то время, покуда Боб странствовал вместе с Полти, он думал, что этого никогда не случится. Может быть, его защищало какое-то особое колдовство, а может быть, просто-напросто его тайные деяния привиделись ему во сне. Но сам-то он понимал, что это не так.
      Потом он гадал: а хотел ли он, чтобы это произошло? Когда Боб томился в "холодной", он мечтал только о том, чтобы обрести свободу. Но что такое была его свобода, как не всего-навсего другой плен? Наверное, ему хотелось пробиться через невидимую стену, которая окружала его, а там... будь, что будет! А может быть, он просто был очень пьян.
      Боб лежал и смотрел на жестокие немигающие звезды. Рядом с ним, спокойно и ровно дыша, спал Полти. Эли ушел. "Поддеры" улеглись под другую сторону от костра. Жуткое одиночество охватило Боба. Ему вдруг пришла мысль о том, что так было всю жизнь: он отчаянно желал любви и ревниво следил за всеми, кто оказывался рядом с Полти. Боб с отвращением перебирал в памяти события прошедшего вечера. Бедный Боб! Он думал, что Полти принадлежит ему, а Полти его предал. Другому бы на месте Боба стал противен Полти, а Бобу был противен только жирный сводник. Бобу было немыслимо жаль Полти. Сострадание переполняло его сердце. Он придвинулся ближе к спящему другу.
      Бедный, бедный Полти! Дрожащими пальцами Боб провел по курчавым волосам, казавшимся при свете луны тускло-лиловыми. О, Полти! Боб коснулся кончиками пальцев скуластого лица друга. Каким оно было когда-то! Совсем другим! Боб любовно вспомнил тот день в конюшне позади "Ленивого тигра", когда это лицо впервые возникло перед ним... Тогда оно было круглое, пухлое, все в веснушках. Наверное, в тот миг Полти произнес заклинание, которым привязал к себе Боба на всю жизнь. Пальцы Боба передвинулись на крепкую грудь Полти, ровно вздымавшуюся во сне.
      Пьяные слезы хлынули из глаз Боба. Конечно, конечно, он с самого начала понимал, что Полти - злодей, чудовище в человеческом обличье. Понимал ли? Разве он мог в такое поверить, разве он мог так думать о своем чудесном, волшебном друге? Да и потом: что такое зло, а что такое добро? Нет-нет, Полти не мог сделать ничего дурного. Он просто запутался, и ему нужно было помочь.
      Боб стал более настойчив в своих ласках. Полти пошевелился, застонал. На миг Бобу вдруг почудилось, что друг произнес его имя. Арон. Арон. Сердце Боба забилось чаще. Но нет. Глупо было бы верить в это. Полти произнес имя Каты. Полти запрокинул голову, выгнул спину. Знакомые признаки. Боб знал, что другу снится сон. Он знал, что это за сон. Да. О да!
      Боб смутно помнил о том, когда впервые позволил себе такие вольности. Некоторое время после возвращения Полти с зензанской войны его адъютант вел себя осторожно. Только в последние дни, во время долгого странствия по пустыне, он снова осмелел. Порой Боб гадал: неужто Полти и вправду забывает о ночных ласках, которыми они друг друга одаривали? Порой, хотя Полти ничего не говорил, Бобу казалось, что он ловит на себе взгляды друга, и по определенным признакам догадывался, что его друг знает об их тайных отношениях. О, если бы это вправду было так!
      Спящий Полти снова прошептал имя возлюбленной. Ката. Ката. Ну и что? Это не имело значения. Руки Полти потянулись к Бобу, стали гладить его волосы. Боб был вне себя от счастья. Он был объят бесконечным теплом, он куда-то падал, падал и хотел, чтобы это падение не кончалось... В этом была полнота. В этом было исполнение всех желаний.
      - О, Ката, Ката... Боб?!
      Полти вдруг проснулся и, откатившись от Боба, резко вскочил.
      Дальнейшее произошло быстро. Полти жутко раскричался. Боб неуклюже поднялся и вдруг отчаянно разрыдался. Разбуженные "поддеры" обескураженно лупали глазами. Боб, не разбирая дороги, побрел прочь. Полти бросился следом за ним и стащил с него спущенные штаны. Боб развернулся. Он был в полном отчаянии, он был готов умолять друга о пощаде, но получил несколько сокрушительных ударов крепким, как камень, кулаком - по ребрам, в челюсть, в глаз.
      - Грязный ублюдок! Грязный, мерзкий ублюдок! Скотина!
      Они отошли далеко от стоянки и теперь были посреди темных барханов. Боб упал на песок. Он даже кричать не мог, а Полти пинал и пинал его ногами и плевал на него, а потом ушел прочь, ругаясь на чем свет стоит. На мгновение Бобу показалось, что где-то рядом и "поддеры". Он вроде бы слышал, как они охают и вскрикивают. А потом Полти злобно рявкнул на них и велел им бросить "грязного ублюдка".
      - Пусть подохнет посреди пустыни!
      Глава 64
      ПЯТОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
      Сколько времени прошло?
      Казалось, вечность миновала с того мгновения, как он получил последний мучительный удар и плевок. Вязкая слюна расползлась по коже. Но это было не главное. Для Боба ненависть Полти, его жестокость теперь тоже казались вечными. Теперь по лицу Боба текли слезы, и только страшная боль в ребрах удерживала его от отчаянных рыданий. Его зубы стучали. Песок кололся, как битое стекло. О, как глупо он поступил! Как непростительно глупо! Боб пока соображал не слишком четко, но у него мелькнула мысль: уж не сделала ли "холодная" свое дело, не подхватил ли он там какую-то гадкую хворь? А потом он подумал о том, что всю жизнь болен, что вся его жизнь - сплошная болезнь.
      Разум отступил перед волной боли. Боб лежал и думал о звездах, о барханах, о темноте. Казалось, темное полотнище ночи, вращаясь под разбухшей луной, обволакивает его.
      Створки крыши кибитки были открыты. Раджал пошевелился и проснулся. Он увидел над собой черное ночное небо.
      Глядя на звезды и луну, он на какой-то миг представил себе, что лежит на песке, а не в тесной кибитке. Ему очень хотелось, чтобы это так и было, однако иллюзия быстро развеялась и Раджал снова ощутил, что лежит на подушках. Поблескивали украшения на стенках фургона, пахло благовониями, бархатом и шелком. Внутри кибитка была обустроена с роскошью, но как же Раджал ненавидел эту роскошь! Он услышал ровное дыхание. Потом - шелест и вздох.
      - Ката? - прошептал Раджал.
      - Никак не могу уснуть.
      - Я тоже.
      - Будь она проклята, эта кибитка!
      - Да, когда едем, все-таки полегче.
      - Наверное, скоро утро. Точно.
      - Хм.
      Последовала пауза. Раджал и Ката лежали и смотрели друг на друга в звездном полумраке.
      - Наверное, теперь уже недалеко, да?
      - До Священного Города? Откуда мне знать?
      - Ну... Ты могла бы у отца спросить.
      - Радж, пожалуйста. Не называй этого типа моим отцом - даже в шутку. Думаешь, для меня большая радость ходить к нему в гости, да?
      - Ну, ты хотя бы вечерами отсюда выбираешься.
      - Лучше бы, наоборот, я никуда не выбиралась! Что угодно, лишь бы только не слышать без конца: "Мерцалочка то, Мерцалочка се..." Не говоря уже о его противных ласках. Уж казалось, мог бы привыкнуть к мысли о том, что теперь я - из плоти и крови. Говорю тебе: всякий раз одно и то же, стоит только прийти в его фургон. Свадьба, свадьба, свадьба - больше он ни о чем разговаривать не желает. Сначала выражает восторги, потом начинает говорить о своих страхах. Потом принимается сокрушаться о прошлом. Ой, сколько я уже наслушалась про этого злосчастного джинна! А потом он заливается слезами и бросается ко мне на грудь. - Ката вздохнула. Поначалу мне это было противно. А сейчас просто невероятно скучно.
      - Ну ладно, считай, ты меня убедила. Здесь тебе лучше.
      - И потом, не забывай: там еще визирь есть. Этот не скучный. Он страшный.
      - Ви... визирь? - вымолвил Раджал.
      - Хм. Знаешь, может быть, все дело во мне, но мне кажется, что он с меня буквально глаз не сводит и смотрит так... странно. Будто видит меня насквозь, честное слово. Калиф меня обнимет, а я отведу глаза и вижу: визирь на меня таращится.
      Снова последовала пауза. Затем Раджал негромко проговорил:
      - Я и сам стараюсь его сторониться. Визиря, в смысле. Это ведь он приказал, чтобы меня... ну, ты знаешь, о чем я говорю. Если ты не хочешь, чтобы он разгадал твой маскарад, я этого тоже не хочу. А у меня он не такой надежный, как у тебя.
      - Что сказать? Порой я гадаю, насколько надежно мое теперешнее обличье.
      - Ката, это глупо. Несколько раз что-то такое было заметно, но... волшебство никогда не бывает совершенно, правда?
      - О? И кто же тебе так сказал?
      - Великая Мать вроде бы. А может быть, Мила.
      Раджал шмыгнул носом и умолк.
      Ката повернула голову, посмотрела на Амеду, которая сладко спала, свернувшись на полу, словно собака.
      - Не понимаю, как она может так крепко спать.
      - Она счастлива. Разве ты не замечаешь, что рядом с тобой она счастлива?
      - Не начинай! Прошу тебя, не надо! Как я хочу снова стать прежней!
      - Если на то пошло, - заметил Раджал, - то я тоже.
      - Не знаю... По-моему, тебе твой наряд к лицу.
      - И ты говоришь "не начинай"? Это ты не начинай!
      Они с трудом сдерживали смех. Ката посмотрела вверх и прошептала:
      - Нет сил здесь торчать. Скоро рассвет. Давай прогуляемся.
      Раджал проворчал:
      - Ты же помнишь, что вышло в прошлый раз. Крышу на три дня на засов заперли. Я думал, что употею до смерти!
      - Неплохо было тебе и попотеть, между прочим. А то ты начал толстеть.
      - Толстеть? - с притворным возмущением переспросил Раджал. - Может, Амеду разбудить?
      - О нет, только не это! Уж лучше я хоть немного отдохну от ее влюбленных взглядов!
      - Она ничего не может с собой поделать, - сказал Раджал. - Ну, ты представь: если бы я выглядел, как Джем. Ты, поди, тоже смотрела бы на меня влюбленными глазами, а?
      - Понимаю. Но только будить ее все-таки не надо, ладно?
      Поддельная принцесса осторожно взобралась на резной столик, стоявший посередине кибитки. С ловкостью тигрицы она подтянулась и выбралась на крышу. Снизу, из-под днища кибитки доносился негромкий храп спящего часового. Пожалуй, не стоило устраивать переодевание стражников. Их строгая дисциплина уже порядком хромала. С улыбкой Ката протянула руку и помогла Раджалу выбраться наверх.
      - Если нас в этот раз поймают, - прошипел Раджал, - нам больше не поверят.
      - Ну и что? Мы ведь уже почти у цели, верно?
      - Ты про Священный Город? Ты же говорила, что не знаешь, далеко ли до него!
      Ката прижала палец к губам. Низко пригнувшись, она прошла по крыше кибитки, ловко, бесшумно перепрыгнула на соседнюю. Раджал боязливо и неохотно последовал за девушкой. Царила ночная прохлада, которая с рассветом должна была быстро пойти на убыль.
      Они спрыгнули на песок и устремились к барханам.
      Сколько же времени прошло?
      Боб вздрогнул и очнулся. Казалось, было позже, намного позже, хотя, вполне возможно, после того, как он впал в забытье, прошли считанные мгновения. Его замутило. Сердце билось медленно и громко. Боб уставился на луну, поежился, свернулся клубком.
      А потом он услышал голоса.
      - Так ты ощущаешь, что она где-то здесь?
      - Она близко, близко. Верь мне, уабин, и не сомневайся во мне. Ночь еще не закончится, когда ты получишь свою невесту. У меня нет кристалла, который заключает в себе мое могущество, и без него я не так силен в этом мире смертных. Но найти девушку, которая источает волшебство, - разве это мне не под силу?
      - Хо! А я слыхал, что ты давно разыскиваешь как раз такую девушку!
      - Глупец! Как ты смеешь говорить о том, в чем ничего не понимаешь!
      - Я? Я не понимаю в том, как мужчина желает женщину? А я так думаю, что в этом даже очень хорошо понимаю.
      - Молчи, говорят тебе! Разве ты не знаешь, что я - не человек, что я лишь являюсь в обличье человека? Так пойми же, что и та, которую я разыскиваю, - не просто женщина в том грубом и чувственном смысле, который ты вкладываешь в это слово.
      - Хо! Ну, так и та, что должна стать моей невестой, тоже не просто женщина.
      - Это верно, уабин. Так может быть, тогда ты чувствуешь испытываемую мною боль?
      - Воистину, о Золотой. Разве я посмел бы обидеть бога?
      Двое переговаривались негромко, почти шепотом, но шли по пустыне не таясь. Поначалу Боб не обратил на них особого внимания, а они, не заметив его, прошли мимо. Но затем пылкость их разговора заставила его насторожиться. Он лежал и слушал медленное биение собственного сердца. Потом, повернув голову, увидел, как над черными барханами занимается таинственное сияние. Боб, морщась от боли, перевернулся на живот и пополз по песку.
      Выглянув из-за бархана, Боб увидел двоих незнакомцев. Один из них все еще был в тех, обагренных кровью, золоченых одеждах, которые надел в день церемонии обручения. Второй же сверкал золотом и светился сам по себе.
      - О, Золотой, - проговорил уабин. - Ты еще не видишь ее?
      - Говорю тебе: она близко. Могущество мое ограничено, но если сосредоточусь на ней, только на ней... да! О да! Она, похоже, переодета, но глаза бога видят ее.
      Сверкнуло лезвие сабли.
      - Скорее! Пойдем и заберем ее!
      Послышался глухой смех.
      - Не спеши, уабин. Ее надежно охраняют. Тут нельзя пускать в ход примитивное оружие. Наш удар будет направлен на ее разум, на ее сердце. Только так мы притянем к себе ту, которую разыскиваем. Ведь ты хочешь, чтобы она досталась тебе целая и невредимая, верно? Подождем до рассвета, когда я почувствую, что ее сопротивление станет самым слабым.
      Уабин неохотно убрал кривую саблю в ножны.
      - Подумать только! Чтобы я был так унижен! Я, человек, который покорял города, должен прятаться за барханами, как вор!
      - Ты готов отказаться от моей помощи? Уабин, у меня много сил ушло на то, чтобы спасти тебе жизнь. Я уже не тот, что был прежде, но вомни: ты потерял свое племя, свое войско, свою славу. Без меня ты бы сейчас был изгоем, преступником, лишенным друзей, у тебя не осталось бы никакой надежды достичь того, чего так жаждет твое сердце. Но я не желаю унижать тебя, уабин. - Улыбка озарила золотой лик. - Я вновь повторю то, что говорил прежде: тебе - земля, а мне - луна и звезды. Говорил ли я тебе о том, что твои испытания - это мои испытания? Где бы мы были без этой девушки? И теперь более не думай об этом. Думай только о победе, которую скоро одержишь. Как только ты сожмешь в объятиях свою невесту, я волшебным образом перенесу вас к Пламени, и там поддельное сокровище сгорит, а истинное обнажится.
      А теперь вспомни о том, что я дал тебе зеркало. Посмотри мне в глаза, и ты обретешь силу, в которой нуждаешься, и могущественную защиту.
      Уабин встал рядом с богом - близко, словно влюбленный. А когда отвернулся, его глаза светились золотым светом.
      - Нам пора бы вернуться!
      - Радж, да будет тебе! Неужели ты не хочешь увидеть рассвет?
      - Я потому и говорю, что надо вернуться. Стражники проснутся и увидят, что нас нет.
      Ката вздохнула.
      - И что? Не побьют же нас, правда?
      - Принцессу, конечно, не побьют! А меня?
      - Ты - девушка, не забывай об этом! В этом есть кое-какие преимущества.
      - Их немало, не сомневаюсь. Я даже знаю это.
      - Ты что же, стал девушкой?
      - Да нет, я бы не стал так говорить.
      Отделенные от стоянки барханами, Ката и Раджал шагали, словно сестры, взявшись за руки. Звенели их украшения, подолы платьев шуршали по песку. Луна мало-помалу бледнела. Небо на горизонте стало лиловым. Ката ощутила ответное сияние в своем сердце, и странное счастливое тепло растеклось по ее телу. У нее возникло такое чувство, что все будет хорошо. Ката смотрела на небо, ожидая цветов крови и золота, которые скоро должны были залить похожие на волны песчаные холмы.
      Сердце Раджала все чувствовало иначе. В его сердце возникла боль. И пустота. Его рука легла на грудь - туда, где прежде он носил кристалл. Он негромко спросил:
      - Ты чувствуешь ее? То есть чувствуешь, что она здесь?
      - Принцесса? Я ощущаю ее присутствие. Но я знаю, что я - это я, а не она. Все так, как будто... как будто я стала вместилищем для какой-то диковины, для какого-то сокровища, для чего-то такого, что я должна сохранить, держать взаперти до тех пор, пока не пробьет час извлечь это. То ли перстень, то ли драгоценный камень. Да-да, драгоценный камень.
      Раджал невесело кивнул. За несколько лун, проведенных рядом с Катой в пути, он хорошо узнал Кату. Она рассказывала ему о своем детстве, о знакомстве с Джемом, о тех днях, которые они провели вместе, о том ужасе, какой она пережила, разлучившись с ним. Раджал слушал ее рассказы зачарованно, с завистью, но когда Ката просила Раджала поведать ей его историю, он говорил с осторожностью. Он довольно словоохотливо рассказал ей о ваганском фургоне, о своей сестре Миле, о Великой Матери Ксал и о Дзади. Но о многом, об очень многом он рассказать не мог. Он думал о страстях, которые владели его сердцем с самого детства, и его горло сжималось от отчаяния. Он вспоминал о том, что случилось во Дворце с Благоуханными Ступенями, и ему становилось невероятно стыдно. Никто - ни Ката, ни тем более Джем - не должен был узнать правду. Никто на свете. О визире Хасеме Раджал вспоминал с содроганием и отвращением, но стоило ему вспомнить о нем - и он ощущал, как пробуждается желание. И тогда отвращение, испытываемое Раджалом, становилось еще глубже, потому что он сам себе становился противен. Порой посреди ночи, лежа в кибитке, его рука ложилась на грудь, где прежде он носил Кристалл Короса, и тогда в бессильной ярости Раджал думал: "Я наказан. Я наказан по заслугам".
      Но порой ему казалось, что наказания только начинаются.
      Раджал и Ката уселись на песок, по-прежнему держась за руки, и смотрели в ту сторону, где занималась заря. Ката вдруг проговорила:
      - Но про визиря - это же неправда?
      Раджал отозвался надтреснутым голосом:
      - Что? Что про визиря?
      Ката с любопытством спросила:
      - Радж? С тобой все в порядке? Я про визиря говорю в том смысле, что он что-то подозревает, о чем-то догадывается. Я просто подумала... нет, это, наверное, не так. Он бы уже проговорился, что-нибудь сделал такое... Радж? Что-то не так, да?
      Раджал мотнул головой.
      - Нет, нет. Я просто задумался, вот и все. А думал я... про Амеду. Да, про Амеду. Ведь это из-за нее начались все беды.
      Негодяйка! Маленькая подлая воровка!
      Ката осторожно проговорила:
      - Но теперь-то тебе Амеда нравится?
      - Она смелая девчонка. Но я бы не сказал, что она мне нравится.
      - Она надоедлива, это верно.
      Раджал фыркнул.
      - Она была воровкой.
      - Воровкой! - не удержалась от смеха Ката. - Я была... кое-кем похуже. А ты разве ничего предосудительного не делал, Радж?
      Раджал пожал плечами.
      - У меня была... не такая яркая жизнь, как у тебя, Ката.
      Она сжала его руку.
      - Я тебе не очень-то верю. Но все равно люблю тебя.
      Раджал ахнул.
      - Ты... любишь меня?
      - Джем любит тебя. И я должна любить тебя, правда?
      Ката наклонилась, дружески поцеловала Раджала и улыбнулась. Он пристально смотрел ей в глаза, а через мгновение бросился в ее объятия, горько рыдая.
      - Ката, о Ката, я так несчастлив!
      Кровь и золото пролились на барханы, но теперь Ката не смотрела на солнце. Она не восклицала, радуясь красоте рассвета. Она не ощущала никаких странных предчувствий. Она не видела человека с золотыми глазами, который стоял на вершине бархана и пристально смотрел на них. Сейчас для девушки существовал только Раджал, бедный, несчастный, страдающий Раджал. Ката изумленно гладила его голову и плечи, и он казался ей одним из испуганных зверьков - белок, малиновок или ящерок, которые давным-давно прибегали и прилетали к ней в Диколесье. Но их печали были просты, и она ясно видела эти печали. Но понять Раджала Ката была не в силах, не в силах была и помочь ему. Что же могло с ним случиться? Что? Ката обняла друга и стала ласково качать, как малого ребенка.
      Она ощутила присутствие Зла только тогда, когда уже было слишком поздно.
      "Принцесса. Принцесса, иди ко мне".
      Ката посмотрела через плечо дрожащего Раджала в ту сторону, откуда послышался безмолвный зов. Рашид Амр Рукр держал в руке осколок зеркала, и этот осколок немыслимо, сверхъестественно ярко горел в лучах рассветного солнца. Но еще ярче горели светящиеся глаза уабина. В первое мгновение Кате стало страшно, но страх тут же сменился гневом. Она была готова вскочить и наброситься на мерзавца, но...
      Уабин отступил. Он улыбался и манил девушку за собой. Ката поднялась. Раджал упал на песок.
      - Ката? - бормотал он. - Ката?
      Он не дождался ответа.
      У Каты было такое ощущение, будто бы она падает и при этом переходит в другой мир. В этом было что-то связанное с глазами уабина, но и с зеркалом тоже. Рука Каты потянулась к осколку зеркала, но не для того, чтобы выбить его из пальцев Рашида Амр Рукра, а для того, чтобы прикоснуться к нему, взять его.
      Уабин дико расхохотался.
      - Ката! - вскрикнул Раджал. - Ката! Ты должна сопротивляться! Не поддавайся!
      - Принцесса, не надо! - крикнул кто-то.
      Это была Амеда. Она наконец разыскала своих друзей и теперь застыла в ужасе. Однако она быстро пришла в себя и бросилась, чтобы сбить Кату с ног и оттащить ее от колдующего уабина. Увы, Амеда опоздала. Откуда ни возьмись появился еще один человек.
      - Принцесса! Его глаза! Не смотри ему в глаза! - прокричал долговязый оборванец - весь избитый, залитый кровью, едва державшийся на ногах. Собрав последние силы, он наклонился, набрал пригоршню песка и швырнул его в глаза уабина.
      Рашид Амр Рукр взвизгнул, развернулся и нанес удар осколком зеркала.
      Послышался крик Амеды.
      В следующее мгновение уабин исчез. Исчезла и Амеда, колдовской силой перенесенная внутрь осколка зеркала. Ее крики, какое-то время звучавшие в воздухе, вскоре стихли. Ката обессиленно рухнула на песок, тяжело дыша.
      Колдовские чары развеялись окончательно, когда прозвучал другой голос:
      - Принцесса! Принцесса, что с тобой?
      Ката подняла голову. К ней размашисто шагал разгневанный начальник стражи.
      Ката опустила глаза. Нужно было поскорее что-то придумать. Еще мгновение - и начальник стражи увидит кровь, синяки, тело долговязого парня... Этот незнакомец спас ее. Ей нужно было каким-то образом спасти его, и притом срочно.
      Ката вскочила и бросилась навстречу начальнику стражи, невинно улыбаясь.
      - Мы уже возвращаемся, ничего страшного. Просто... - Ката изобразила глупое хихиканье. - Одна из моих женщин порвала платье. Ты же не хочешь, чтобы она страдала от... от стыда, верно? Дай-ка мне твой плащ, я ее прикрою. Тогда она сможет вернуться. То есть мы все сможем вернуться. Ну?
      Начальник стражи поклонился, неохотно повинуясь воле дочери калифа, и снял просторный плащ. Было еще довольно темно, и всю дорогу до кибитки стражник ворчал и не обращал особого внимания на того человека, которого Ката и Раджал вели, поддерживая под руки.
      Как же Ката обрадовалась, когда за ними наконец захлопнулась дверца кибитки! Только потом, когда они с Раджалом умыли незнакомца, оказалось, что это вовсе не незнакомец.
      Вот так Боб заменил Амеду.
      Глава 65
      СКАЗКА ДЛЯ МАЛЕНЬКОГО КАЛЕДА
      - Подойди, старый друг. Подойди, сядь рядом со мной.
      Старик опасливо подошел, стараясь скрыть охватившую его тревогу. Он не ожидал, что султан призовет его к себе. Это его смутило. Было уже далеко за полдень, и более суматошного вечера в жизни Симонида не выдавалось за много солнцеворотов. Паломники наводнили город, между ними шла борьба за место около церемониальной дороги. Во дворце было полным-полно важных гостей. Свадьба, которую так долго ждали, должна была состояться после заката, и султан настаивал на том, чтобы церемонию провел Симонид, и никто иной. Старик и сам очень желал этого, но опасался, что силы могут вскоре покинуть его. Даже подготовка к церемонии давалась ему нелегко!
      Его господин и повелитель сидел у окна с несколько наигранным спокойствием. Солнечный свет проникал через прорези в тонких ставнях. Султан мог бы распорядиться, чтобы ставни немного приоткрыли, и тогда можно было бы увидеть собравшиеся у дворца толпы народа. Но владыка не желал смотреть на тысячи тысяч простолюдинов. Пожалуй, он был прав: это зрелище было впечатляющим, но настолько же тревожным. Весь предыдущий день и всю ночь продолжались сотрясения земли. Воздух пропитался волнением и страхом. Повсюду блаженные старики танцевали "танец обреченных". Многие боялись того, какая истерика овладеет толпой, когда наступит темнота.
      Султан похлопал по подушке рядом с собой, и Симонид сел. Складки роскошного вышитого занавеса обрамляли широкий мягкий диван. Подоспели рабы, принесли подносы с джарвелом, шербетом и нектаром хава, но Калед заметил, что старик ничего не желает, и нетерпеливым мановением руки отослал слуг. Он наклонился и взял Симонида за руку.
      - Тебе хорошо, старый друг? Тебе хорошо сейчас? Ты здоров?
      - Султан, человеку в моем возрасте нечего уповать на здоровье. Что такое преклонный возраст, как не время хвороб, которых становится все больше и больше, пока в конце концов не окажется, что они смертельны? Я желаю только исполнить твой приказ и проследить за тем, чтобы бракосочетание принца состоялось, как полагается. - Старик не без труда улыбнулся и добавил: - Я благодарен судьбе хотя бы за то, что свадьба нынче ночью. Уж до завтра я как-нибудь доживу.
      - Ты будешь еще долго жить и потом, старый друг! Не говори о смерти в то время, как ты так нужен - и так любим. Но послушай, скажи мне, видел ли ты моего брата? Он все такой же толстяк, каким был всегда? И также глупо улыбается? Ну, конечно же... Подумать только, а ведь если бы у меня не было наследника, он бы унаследовал мой престол! Ты только представь себе: султан Оман! Ну, уж тогда славные времена в истории нашего царства очень быстро закончились бы, верно, мой старый друг?
      Симонид послушно улыбнулся и кивнул, как только султан перевел разговор на тему землетрясений. Монарх был уверен в том, что они служат только выражением нетерпения, испытываемого огненным богом. Из-за чего нетерпение? О, из-за свадьбы, естественно! Глупцы болтают о том, что это дурное предзнаменование, но о каком дурном предзнаменовании можно говорить, когда теперь уж точно продолжится Род Пророка! И чего бояться? После свадьбы землетрясения непременно прекратятся и земля станет спокойной и прочной, какой была всегда.
      - Однако, мой старый друг, довольно говорить об этой чепухе! Расскажи мне о принцессе. Ее ты тоже видел? - Похоже, султан был настроен исключительно на приятные беседы. - Как я проклинаю - но конечно же, не в прямом смысле, мой старый друг, не в прямом смысле - наши обычаи, из-за которых я не могу взглянуть на принцессу! А мне бы очень хотелось посмотреть на девушку такой необычайной красоты. Говорят, она унаследовала красоту своей матери.
      - Ты скоро увидишь ее - как только начнется церемония, - осторожно ответил Симонид, гадая, стоит ли говорить что-то еще.
      Он все время чувствовал, как пальцы султана то поглаживают, то сжимают его морщинистую руку. Печальными глазами старик смотрел на смуглое, обрамленное густой черной бородой лицо владыки. Как в одном человеке могли так безнадежно, так отчаянно соединиться нежность и жестокость, добро и зло? В пору юности, в пору яростной преданности вере Симониду был бы страшен человек столь противоречивого нрава. Он бы долго гадал: как боги столько всего намешали в характере Каледа. Теперь он знал, что замыслы богов порой неисповедимы и намного более загадочны, нежели он когда-то предполагал, и что эти замыслы не постичь простым смертным.
      "Чем мы старее, тем более странным становится окружающий нас мир", так было сказано в "Изречениях Имраля", и Симонид знал, что это - чистая правда.
      Затем султан спросил старика о своем наследнике.
      - Как я завидую тебе, Симонид, как я завидую тому, что ты проводишь дни напролет с моим дорогим мальчиком... Я назвал его мальчиком? В эту ночь он станет мужчиной! Но скажи, мой старый друг, как ты думаешь: он воистину готов к тому, чтобы вскоре облачиться в мантию власти, принять это бремя, от которого он уже никогда не сможет отказаться?
      - Он вселяет большие надежды. Но, увы, боюсь, он не слишком крепок!
      - Мой старый друг, ты тревожишь меня!
      - Имей ты еще одного сына, ты бы меньше тревожился.
      Пожалуй, этого говорить Симониду не следовало бы, но он и так уже слишком долго сдерживал себя и не говорил правду. Султан не разгневался. Он только вздохнул, и, хотя в комнате уже не было так светло, Симониду показалось, что он заметил в уголках глаз владыки слезы.
      - Не ожидал я услышать такие жестокие речи от столь старого друга. Должен ли я был взять себе другую жену после смерти моей возлюбленной Белы?
      - Найдутся такие, кто поступил бы именно так - в интересах государства, - уклончиво отозвался Симонид.
      - Есть более высокие цели.
      - Какие цели могут быть выше, если дела государственные - это дела богов? Кто ты такой для смертных, как не продолжение бога, который говорит с тобой из Священного Пламени? В этом мире ты всемогущ, но, как самый старший из твоих имамов, я говорю с тобой о том мире, что лежит за его пределами.
      - Мой старый друг, я это понимаю, и понимаю, что ты вправе отчитывать меня. Хорошо. Поговори со мной так, как говорил во дни моей юности. Скажи мне о моих ошибках, о той вине, которую я должен ощущать.
      - Султан...
      Султан приложил палец к губам старика.
      - Я - султан, а ты готов мне противоречить? Повторяю: поговори со мной так, как говорил во дни моей юности.
      Симонид сделал глубокий вдох. Он не сомневался: султан затеял какую-то игру, но пока не был уверен в том, к чему может привести эта игра.
      - Калед, - начал старый мудрец, - ты дал клятву, которая считается священной, но эта клятва имеет значение только в сердце твоем.