- Погоди! - не выдержал и рассмеялся Джем. - Не так быстро!
      В глазах девушки мелькнула тень тревоги.
      - Ты не понимаешь меня?
      - Слова, которые ты произносишь, я понимаю. Но думаю, было бы лучше, если бы ты начала с самого начала.
      Они уселись рядышком около бортика чаши фонтана. Сидя бок о бок с принцессой, Джем обнаружил, что она вовсе не такое уж неземное создание, каким казалась на первый взгляд. Ее волосы были растрепаны, лицо покрылось испариной, на красивом платье кое-где темнели пятна. Скрестив ноги, девушка играла с камешками. Радуга весело спрыгнул с бортика в воду, выбрался, отряхнулся и улегся перед Джемом и Дона Белой, положив голову на лапы. В зарослях вокруг фонтана быстро сгущалась жара. Джем улыбнулся и решил побудить свою собеседницу к рассказу.
      - Как это вышло, что ты разговариваешь? Ведь до сих пор ты была немой. Как случилось, что ты стала пленницей сводника? И правда ли то, что ты настоящая принцесса?
      Девушка рассмеялась.
      - А вот теперь ты слишком торопишься! Юноша, а правда ли то, что ты настоящий принц?
      - Правда. Я пришел в вашу страну со священной миссией. От успеха этой миссии зависит судьба всего мира, но странные чары разлучили меня с моими спутниками. И вот теперь Альморан удерживает меня здесь, и я должен придумать, как отсюда бежать.
      - Принц, вероятно, это царство - разгадка для успеха твоей миссии.
      - Принцесса, не наделена ли ты провидческим даром?
      - Никакого дара у меня нет, но у меня есть знания, которыми наделила меня судьба. В этой ипостаси я зовусь Дона Бела, но на самом деле я - Бела Дона, дочь калифа Куатани. Много солнцеворотов назад, когда я была совсем маленькой...
      Джем обратился в слух. Принцесса рассказала ему о странном заклятии, которое разлучило ее дух с телом, о том, как затем ее телесное воплощение ребенок, лишенный речи, памяти и желаний, - был найден в далекой провинции. Тогда ее взяла к себе добрая женщина-метиска - мать Эли Оли Али. Она растила чужую немую девочку как собственную дочь. Десять солнцеворотов подряд девочка жила счастливо и беззаботно среди кочующих по стране метисов. Так она могла бы жить и дальше, но Дона Белу начали тревожить странные сны - яркие, живые сны о другой жизни где-то далеко, во дворце. Девочка часто гадала, откуда у нее могли взяться такие сны. Сначала она решила, что кто-то издалека колдует над ее разумом.
      По мере того как Дона Бела подрастала, странные сны участились, и в сердце девушки поселилась печаль. Заливаясь слезами, она проклинала себя за то, что нема и не может никому рассказать о причине своей тоски. Участь ее была вдвойне печальна: мало того, что ее мучали образы отделенной от нее половинки, так еще и метисы со временем стали относиться к ней холоднее как будто только теперь поняли, что она для них чужая. Ее судьба была решена тогда, когда однажды вечером в Гедене, в поселке метисов, где музыканты играли на гиттернах и таблах, юная немая девушка вдруг запела сама не зная, почему. Метисы были потрясены не на шутку.
      - Твоя песня! Я ведь слышал ее! Принцесса, я уверен, что эта песня обладает огромной силой!
      - Принц, у меня тоже нет в этом сомнений. И если я не понимаю смысла этой песни, я все же точно знаю, что она неотрывно связана с моей судьбой.
      - Но и с моей судьбой тоже! - воскликнул Джем и сжал в пальцах мешочек с кристаллом. - А ты не могла бы спеть ее сейчас?
      Принцесса покачала головой.
      - Увы, это невозможно. В этом царстве снов я умею разговаривать, хотя раньше не умела, но песня, которая прежде служила мне единственным утешением, теперь отнята у меня.
      - Единственным утешением?
      - После той ночи в поселке близ Гедена моя жизнь стала невыносимой. Даже моя мачеха-метиска решила, что в меня вселился демон, и объявила, что я ей более не дочь. Вскоре все стали меня сторониться, пошли разговоры о том, что от меня надо избавиться, бросить меня где-нибудь посреди пустыни. Какое-то время я даже мечтала о том, чтобы так и случилось, но метисы хитры и коварны, и в конце концов они решили, что меня можно использовать иначе. Я уже не была маленькой девочкой, и моя красота распускалась подобно бутону.
      - Принцесса, я страшусь услышать то, о чем ты готова сказать!
      - Все так, как ты думаешь. Метисы по природе своей - торговцы, притом самые низкие и гадкие. Пусть все сторонились меня, но все же каждый из них понимал, какую прибыль я могу принести. Вот так и вышло, что меня заперли в кибитке, где ты меня впервые увидел, и если бы я не сопротивлялась, теперь бы меня уже превратили в законченную шлюху.
      Джем опустил глаза. С угрызениями совести он вспомнил о своих "золотых деньках" в Агондоне, с тоской и злостью - о том, что Полти сделал с Катой.
      - Благодарение богам, что тебя миновала такая судьба! Но принцесса, как же ты могла противиться похоти этих мужланов? И как вышло, что ты оказалась посреди пустыни, по дороге в город, со своим самозваным братцем?
      - Всякий раз, когда мне грозила утрата невинности, я принималась петь свою загадочную песню. Довольно скоро я догадалась, что эта песня - мой тайный дар, что в ней скрыты некие чары, призванные уберечь меня от неверной судьбы.
      - Так значит, я глупо поступил, пытаясь спасти тебя?
      Принцесса взяла Джема за руку.
      - Не глупо, нет. Ты повел себя как благородный и добрый человек, и даже при том, что мы оказались здесь, в этом странном плену, я знаю, что теперь я на пути к осуществлению моей судьбы - моей истинной судьбы, которая свершится только тогда, когда я вновь воссоединюсь со своей бестелесной ипостасью.
      Джем изумленно смотрел на прекрасную странную девушку. Довольно быстро она досказала свою историю до конца. С горечью она говорила о днях, прожитых в поселках метисов, о множестве попыток мужчин овладеть ею. Подстрекаемые ее порочной мачехой, метисы пытались заткнуть девушке рот, опоить ее разными зельями, но своей волшебной песней Дона Бела ухитрялась побороть любые ухищрения обуреваемых похотью метисов. Отчаявшись, злобная женщина послала весточку своему сыну, будучи уверенной в том, что только он один на свете сумеет перехитрить девушку.
      - Ты говоришь о человеке по имени Эли Оли Али?
      Принцесса кивнула.
      - Когда я была еще совсем маленькая, он уехал в Куатани. Там он стал "большим человеком" - так о нем говорили его сородичи. На самом деле он разбогател, продавая из-под полы запрещенные законом хмельные напитки и торгуя услугами падших женщин. Узнав о том, что его собратьев постигли неудачи в попытках овладеть мною, он посмеялся над ними и объявил, что в городе меня ждет большой успех. А остальное ты знаешь.
      Джем в тревоге опустил глаза. Ему снова представились соединенные между собой лица Каты и Дона Белы. Он помотал головой. Когда же его разум наконец прояснится?
      - Принцесса, ты называешь это место царством снов. Что это значит?
      - А ты до сих пор не понял? Как только я пересекла границу мира Альморана, мне сразу многое открылось, стало известным наверняка то, что прежде я ощущала, как в тумане. Я поняла, что моя прежняя жизнь была ненастоящей. И если, будучи по-прежнему разделенной, здесь я кажусь тебе подлинной, то только потому, что здесь - мир, в котором царят иллюзии.
      - Альморан говорил о тряпке, пропитанной зельем, вызывающим забытье... но со временем я понял, что ему нельзя верить.
      - Я не хочу сказать, что мне ясны все его замыслы, но я точно знаю: он желает удержать нас здесь. Зачем мы ему нужны - это мне непонятно: ведь своими мечтами он творит и богатство, и красоту, и целые армии друзей. Но все же мы зачем-то ему понадобились. Почему-то у меня есть подозрение, что он желает взять меня в жены. Чего он хочет от тебя - об этом я могу только догадываться, но твердо уверена только в одном: он - безумец.
      - Мы должны разрушить его чары! Но как?
      - Хвала богам за то, что нам наконец удалось встретиться здесь, а не в пиршественном зале во время иллюзорной трапезы! Много раз, бродя по этим садам, я пыталась найти, где пролегает граница владений Альморана. Увы, слишком часто я ходила по кругу. Сколько раз я возвращалась к дому, думая, что далеко ушла от него. Принц, вместе с тобой, сейчас, мы познали больше истины, чем за все то время, что томимся в царстве Альморана. Быть может, если мы с тобой тронемся в путь вместе, мы сумеем одолеть странные чары, которыми окутано это царство, и сможем найти место, где его стены более тонки.
      Джем порывисто вскочил.
      - Сейчас же - в путь!
      - Нет, не спеши. Завтра - когда будет светло и когда Альморан будет думать, что мы гуляем по саду. Порой я ощущала, что он следит за мной в то время, когда я сплю. Решившись на эту встречу, я рисковала, но теперь чувствую, что мне пора возвратиться в мои покои как можно скорее. Радуга, пойдем!
      * * *
      У Джема от долгого сидения на земле затекли ноги, и он с трудом поспевал за своими спутниками. В какое-то мгновение, повернув на извилистой тропинке, он решил, что принцесса исчезла, хотя он только что ее видел. Поистине, в этом саду так легко было заблудиться!
      Услышав, как загавкал Радуга, Джем бросился вперед - в ту сторону, откуда послышался лай. За деревьями уже был виден. продолговатый пруд. Принцесса стояла на берегу пруда и пристально смотрела на загадочный дом. Джем бросился к ней. Озаренная луной, девушка вдруг стала поразительно похожа на Кату. Зябко дрожа, она обернулась, устремила на Джема умоляющий взгляд. Ее глаза были полны слез...
      Ката? Да, она была Катой!
      Джем бросился к девушке, сжал ее в объятиях.
      А в следующее мгновение он оказался в пруду и с изумлением понял, что девушка - Ката? Конечно же, нет! - возмущенно оттолкнула его. Джем погрузился в прохладную зеленоватую воду и поплыл к противоположному берегу. Наконец он выбрался из пруда и поднялся на террасу.
      В ту ночь он спал плохо: ему снились дурные сны - они были эротическими, но при этом страшными. Посреди ночи Джем проснулся, весь дрожа, поднялся с кровати и подошел к окнам, чтобы закрыть их. Выглянув из окна, он увидел, что пруд высох и его дно покрылось паутиной трещин. С деревьев облетели листья - сад словно бы умер. Джем, встревоженный и зачарованный, поспешил выйти на террасу, чтобы удостовериться в том, что все, что он видит, - правда.
      А когда он повернулся к дому, на краткий миг ему показалось, что перед ним - руины.
      - Полти... Полти.
      Откуда он доносился, этот стон? Трясясь от холода и пребывая в полном смятении, Боб не сразу догадался, что слышит собственный голос. Он разлепил веки и снова сомкнул. Нет, утро еще не наступило. Воспаленное воображение снова нарисовало ему Полти с синей кожей и пылающими волосами. Боб думал о том, что они с другом так редко разлучались, а если и разлучались, все равно Полти был средоточием жизни Боба так долго, что казалось, так было всегда.
      Теперь Боб уже смутно помнил, как это началось - в тот день, когда он наткнулся на мальчишку с морковными волосами, прятавшегося в конюшне за "Ленивым тигром". Как давно это было - о, ведь это было еще до того, как пришел Арлекин и исполнил свой странный танец на деревенской лужайке! Позже Боб узнал о том, что в тот день Полти прятался в конюшне от досточтимого Воксвелла, злобного отчима, который его нещадно избивал. Но с самого начала Полти показал себя неустрашимым вождем. Между мальчишками завязалась драка, и конечно же, Полти вышел победителем.
      - Полти... Полти...
      Боб перевернулся на спину. Как немилосердно ныли у него руки и ноги! Он смутно догадывался, что лежит на полу. А где же кровать? Нужно найти ее... но не теперь. Боб снова погрузился в дремотные воспоминания. Он думал о Полти в те дни - в те славные денечки, когда они спали в одной постели, рядышком, в "комнате Нова Риэля". Потом он увидел Полти в новом жилете, который для него вышила мать Боба, а потом - Полти обнаженного, лежащего на Скале-Убийце в тот день, когда погиб Вэл... нет, не так: в тот день, когда Полти убил Вэла. Боб знал, Боб всегда знал, что Полти - чудовище, но что он мог поделать? Он знал это, но связь между ними всегда была сильнее этого знания, а еще сильнее было его преклонение перед другом.
      - Полти... Полти...
      Имя друга звучало в сознании Боба подобно набату. О, ему казалось, что его руки и ноги налились свинцом! Язык и губы у него пересохли, ноздри щипало от жуткого зловония. Боб застонал и сжал лицо руками. Но ведь еще не утро, верно? Не могло еще наступить утро. Боб снова, словно по спирали, опустился к глубинам собственного сознания и опять увидел своего огненноволосого друга. Ему припомнился тот день, когда синемундирники арестовали Полти, а потом - то, каким красавцем тот вернулся. Разве это не стало подтверждением того, что Полти всегда все делал правильно? Разве новообретенная красота не была наградой за все его деяния? Боб еще сильнее сдавил пальцами лицо. Чего ему было хотеть от жизни, когда ему выпало счастье служить столь могущественному и прекрасному повелителю? Вдруг Бобу показалось, что он увидел полоску света - призрачного, серого. Может быть, все же настало утро? О, но он больше не должен был валяться здесь! Нужно было позаботиться о чистом белье для Полти, вынести ночной горшок, раздобыть выпивку для опохмелки...
      Боб рывком сел и тут же вскрикнул от страшной боли в голове. Он застонал и пригнулся. На миг ему показалось, что он лежит... в тесной могиле, а головой стукнулся о надгробную плиту, но вскоре он понял, что боль угнездилась у него в глазницах.
      Боль немного унялась, но вместе с этим к Бобу возвратились все ужасы вчерашнего дня. А потом - медленно, постепенно - дико дрожащий Боб осознал все ужасы дня сегодняшнего. Куда он угодил? Что это за место? Пожалуй, в конце концов это действительно было нечто вроде могилы.
      У другой стены тесной каморки лежал, распростершись на полу, Бергроув. Боб сразу уверился в том, что его спутник мертв.
      Глава 39
      ЯСНЫЙ ДЕНЕК
      - Ти-вить! Ти-ву-уу!
      - Ой, погляди-ка! Это же "Боб-багряный"!
      Сидя на ветке у дороги, весело распевала птичка. Ланда потянулась было к ней, но птица испугалась, вспорхнула и улетела прочь. Ланда огорченно вздохнула. Как она сожалела о том, что лишена удивительного дара Каты! Однако она тут же мысленно отругала себя: она была жрицей и обладала собственным даром - вот только она горько переживала из-за того, что даже с помощью этого дара не способна была возвратить Кату.
      - Она не такая храбрая, эта пичуга, как ее тезка, - улыбнулся Хэл.
      - Гм? Ах, ну да, как Боб Багряный!
      - Бедняжка жрица, ты по-прежнему не в себе, да? Стоит ли так изводиться? Я же вижу, как ты мучаешься. Ты побледнела, у тебя темные круги под глазами. Успокойся: никто не винит тебя в случившемся. Нам предстоят большие испытания, и мы должны смотреть в будущее.
      Ланда печально кивнула. Слова Хэла были справедливы, но все же ученый не понимал ее чувств до конца. Она знала, что ни в чем не виновата. В ночь исчезновения Каты на волю вырвались силы Зла. Чье-то коварное, черное колдовство примешалось к чарам жрицы Ланды, и ее подругу затянуло в воронку таинственного смерча. Каждую ночь с тех пор юная жрица совершала магический ритуал, удаляясь в лес и разыскивая в чаще самое старое дерево, какое только могла найти. Каждое утро она, усталая, изможденная, брела назад, к лагерю повстанцев, с тоской признаваясь себе в том, что все ее усилия напрасны. Но Ланда не намеревалась сдаваться. Лучше Каты подруги у нее никогда в жизни не было, и Ланда не желала верить в то, что Ката погибла.
      - Не уверен, что нам стоит идти этой дорогой, - проворчал Бандо.
      - В чем дело, дружище? - обернувшись, спросил Хэл.
      - Не нравится она мне, дорога эта. Утро уж больно ясное - самое время синемундирникам на патрулирование отправиться.
      - Подумаешь, синемундирники! - выдохнул Монах, замыкавший шествие, и вытер вспотевший лоб не слишком чистым носовым платком. - Тут, правда, жарковато, спору нет, да только мне до смерти надоело шастать по этим треклятым чащобам. У меня вся сутана в колючках - с головы до ног оцарапался.
      - И что же, Каплун, ты бы предпочел, чтобы тебя пуля синемундирника поцарапала, а? - хохотнул Бандо.
      Монах выпучил глаза.
      - Но ведь и правда: на дороге - ни души, насколько хватает глаз!
      - Ну, это-то как раз не так уж далеко, Каплун. Дорога поворачивает, или ты не заметил?
      - Ой, лучше не говори мне про зензанские дороги! Ухабы да колдобины. И верхом-то все кишки вытрясет, а пешком - и того хуже. И еще вот что: перестань называть меня Каплуном!
      Не стоило Монаху произносить это слово: словно по команде, Рэгл и Тэгл убежали от отца и принялись выплясывать вокруг священнослужителя и, кривляясь, распевать во весь голос песенку, в которой, в зависимости от обстоятельств, слова менялись:
      Ухабы да колдобины, и кочки, кочки, кочки!
      У Каплуна у нашего нет курочки, нет квочки!
      А почему нет курочки, нет курочки-наседки?
      А потому, что от Каплунчика не народятся детки!
      Бедный Монах только вертелся на месте и возмущенно выкрикивал:
      - Это ложь! Я вам не евнух! У меня все в порядке, как у всех мужчин! И между прочим, есть женщины, которые предпочитают монахов!
      Это была жестокая забава. Хэлу было стыдно из-за того, что Бандо позволяет детям так себя вести, но в то же время считал, что не вправе одергивать мальчиков. Помимо всего прочего, он и сам с трудом удерживался от смеха.
      Только тогда, когда Хэл заметил, как возмущена Ланда, он резко остановился и крикнул:
      - Мальчики! Бандо, вели им прекратить это!
      Бандо ухмыльнулся, хлопнул в ладоши, и мальчишки послушно подбежали к нему и взяли его за руки. Надо сказать, их пляска и песенка хоть немного развлекли бредущих по безлюдной дороге, подобно паломникам, повстанцев. Солнце немилосердно палило. Какое-то время тишину нарушало только позвякивание ружья Бандо, шуршание юбки Ланды да звук шагов. Верхом ехал только Боб Багряный и, как всегда, далеко впереди своих спутников. Держа наготове заряженные пистоли, он внимательно осматривал дорогу и окрестности. В данный момент он был уже за поворотом, и товарищи его не видели и не слышали. Так продолжалось большую часть дня.
      На самом деле в том, что Боб Багряный ехал впереди и играл роль разведчика, призванного сообщить друзьям об опасности, была своеобразная ирония: для маленького отряда повстанцев не было большей опасности, нежели их предводитель. Много раз на протяжении долгих странствий Хэл убеждал вождя мятежников отказаться от маски, которую тот никогда не снимал, и от красной куртки. Но это было бесполезно. Этот человек, который в действительности был не кем иным, как свергнутым королем Эджландии, не желал приобрести более безопасное обличье. Порой Хэлу казалось, что их предводитель рискует намеренно, не заботясь ни о своей собственной жизни, ни о жизни своих соратников. Так было не всегда, но увы, теперь казалось, что самые славные дни для Боба Багряного давно миновали.
      Монах искренне надеялся на то, что скоро на пути отряда встретится какая-нибудь придорожная таверна.
      - Честное слово, никогда не привыкну к этим зензанским обычаям, жаловался он. - И зачем синемундирникам понадобилось завоевывать это королевство - ума не приложу, если тут нет даже признаков культуры! В Эджландии за любым поворотом тебя ждет не дождется уютная пивная, где можно славно отдохнуть и немножко подкрепиться.
      - Ну, насчет тебя "немножко" - это вряд ли, Каплун, - не удержался от язвительности Бандо. Он мог бы возмутиться по поводу нападков Монаха на его родную страну, но ограничился тем, что добавил: - Ну, так что, ты бы предпочел усесться, положить ножищи на стол, скрестить пальцы на своем жирном пузе да любоваться синемундирниками, которые бы сидели напротив тебя, сверкая остро заточенными штыками, а?
      Хэл рассмеялся.
      - Ну и что такого, Бандо? Мы же всего-навсего труппа бродячих актеров, направляющихся в город в надежде на удачу!
      - Да уж, очень мы смахиваем на актеров! Славно выдумано, нечего сказать! Ну а ежели нас попросят что-нибудь изобразить, тогда что?
      - И изобразим, старина, не переживай! Ну вот смотри: Рэгл и Тэгл спляшут, Ланда сыграет роль прорицательницы, я прочту какое-нибудь классическое стихотворение, ну а ты, Бандо, - ну, ты мог бы спеть одну из своих симпатичных песенок. Ну, вот, к примеру - "Багряную куртку всегда он носил". Ну а наш Монах, который так жаждет поскорее набить желудок, мог бы показать фокус со шпагоглотанием.
      - Ш-шпаго... глотанием? - испуганно переспросил Монах. - А-а-а, знаешь что, почтенный Бандо, пожалуй, ты прав: не стоит нам рисковать и наведываться в эти зензанские забегаловки. Я всегда считал тебя человеком мудрым. И вот скажи-ка теперь: как думаешь, не стоит ли нам снова углубиться в лес?
      Монах догнал Бандо и стал ласково гладить его руку. Рэгл и Тэгл непременно что-нибудь неприличное сымпровизировали бы по этому поводу, но тут Бандо торопливо проговорил:
      - А Боб Багряный? Наш предводитель - он-то как, Хэл?
      Вероятно, Хэл бы что-то ответил, но не успел. За поворотом послышался шум: громкие голоса, а потом - ржание лошади.
      А потом - выстрелы.
      Бандо закричал:
      - Ланда! Держи мальчишек!
      Схватив ружье наперевес, зензанец со всех ног рванулся вперед, в бой. Рэгл и Тэгл, которых крепко прижала к себе Ланда, пытались вырваться, чтобы броситься вдогонку за своим отважным отцом. Взгляд Хэла метался между Ландой и Бандо. Он не мог решить: то ли остаться и помочь девушке удержать мальчиков, то ли догнать старого товарища по оружию.
      Монах нырнул в кусты и в страхе выглядывал из-за них.
      Но на самом деле бой уже был окончен.
      А вот беды только начинались.
      Казалось, от зноя листва деревьев вдруг как-то неестественно застыла, перестала шуршать. И впереди, и позади в воздухе мерцало жаркое марево. Пролитая кровь уже высыхала в мелкой, как пудра, пыли. Было что-то древнее, классическое в этой сцене: если бы актеры, которые, согласно пьесе, должны были остаться в живых, уже ушли за кулисы, то те двое, кому суждено было умереть, долго бы лежали на подмостках в одиночестве.
      Но те, кому суждено было остаться в живых, остались и теперь не отводили глаз от трупов.
      - Государь, о чем ты только думал? - прошептал Хэл, сокрушенно подняв руки.
      Предводитель мятежников убрал пистоль в кобуру, медленно повернулся в седле и процедил сквозь стиснутые зубы:
      - Не называй меня государем! Сколько раз я тебе это повторял, Хэл, сколько раз?
      Хэл сам удивился тому, как резко ответил:
      - Ну и как же мне тебя назвать? Безумцем? Глупцом?
      Он бросил встревоженный взгляд на Ланду, которая с трудом удерживала мальчишек. Те вырывались, стремясь броситься к трупам, лежавшим посреди дороги. Как ни старалась девушка, в конце концов Рэглу и Тэглу удалось обрести свободу, и они, завывая, принялись скакать вокруг мертвых синемундирников. Монах пытался выбраться из густых зарослей репейника. Бандо ушел вперед и теперь, держа под уздцы, успокаивал лошадей, лишившихся всадников.
      Предводитель повстанцев указал большим пальцем на напуганных лошадей.
      - Нам ведь нужны были еще лошади, не так ли? И если, торгуясь, мы прикончили двоих синемундирников, разве это не честный торг?
      Услышав эти слова, Ланда шагнула вперед и заявила:
      - Не мы их убили, а ты. Боб, это были всего-навсего простые патрульные! Двое глупых парней, которые ехали по дороге! Ты помнишь тех двоих, которые были взяты в плен возле замка Олтби, - Морвена и Крама? Эти двое запросто могли оказаться Морвеном и Крамом! Боб, ты мог убить Морвена и Крама!
      Боб Багряный только презрительно скривил губы. Монах взвизгивал, стараясь выбраться из колючих кустов. Хэл сглотнул подступивший к горлу ком. Наблюдая за Ландой, он вдруг восхитился ее дерзостью. И в ту пору, когда он посвящал свою жизнь науке, и за время, что провел в отряде мятежников, Хэл почти не общался с представительницами прекрасного пола. Его мнение о женщинах сводилось к тому, что это - хрупкие, декоративные создания, совершенно не подходящие для такого мужчины, как он. О да, конечно, он помнил о недолгом браке Бандо, но даже прекрасная женщина-воительница Илоиза, при всех ее несомненных достоинствах, не смогла убедить Хэла в том, что ему необходима спутница жизни. А вот Ланда - это было что-то совсем другое.
      Ученый кашлянул и сказал:
      - Ланда права, Боб. Ты действовал поспешно и жестоко, и кто знает, какие беды ты на нас навлек? Где два синемундирника - там может быть и больше, намного больше, и они запросто могут быть где-то совсем недалеко. Или ты забыл об этом?
      Последние слова Хэл произнес срывающимся голосом. Ему вдруг стало страшно. Ланде то что - она ведь не знала, кто такой на самом деле их предводитель. Знал об этом только Хэл, и это знание стало для него тяжелой обузой. Ученый выпрямился, запрокинул голову. Если бы Боб Багряный сейчас шагнул к нему и дал пощечину, Хэл бы не удивился. Более того: он бы почувствовал, что заслужил эту пощечину.
      Но Боб Багряный не ударил старого товарища - то есть он не нанес ему удара физически.
      - Хэл, я тебя всегда считал разумным человеком.
      - О чем ты? - не совсем поняв, к чему клонит предводитель, озадаченно спросил Хэл.
      Ответ был короток и прост.
      - У меня на глазах ты превращаешься в сентиментального идиота.
      Хэл покраснел.
      Монах, воюя с репейниками, снова жалобно взвизгнул.
      - Видишь ли, - с усмешкой продолжал предводитель мятежников, - дело в том, что я прекрасно осознаю ту опасность, с которой сталкиваюсь. Разве Боб Багряный не славится своей дерзостью? Так было всегда, и так всегда будет. Вряд ли бы я ухитрился так долго жить жизнью мятежника, если бы не знал, на что способны синемундирники. Кроме того, Хэл, ты вынужден будешь согласиться с тем, что уж если я в чем и могу соперничать с твоими научными познаниями, так это в том, что касается агондонской драматургии. В данном случае я имею в виду очередность и время появления актеров.
      - Государь? - вырвалось у недоумевающего Хэла. - То есть, господин... То есть, Боб?
      Знаменитый разбойник указал на валяющиеся на дороге трупы.
      - Этих двоих не хватятся до вечера по меньшей мере. Вот я и пожелал убрать их с дороги для того, чтобы подготовиться к следующему явлению. Кроме того, я хотел раздобыть лошадей для тебя и Бандо. Ведь нам уже давно нужны лошади, не так ли, дружище? - Боб хлопнул Хэла по плечу. - Хватит нам шататься по буреломам! С сегодняшнего дня Боб Багряный берется за старое. Ну а теперь ступай, помоги нашему толстяку выбраться из репейников, а то он так там и застрянет навсегда.
      Глава 40
      ЗАЗЕРКАЛЬНЫЕ ВИДЕНИЯ
      - Малявка! Рыба! Сюда! Скорее!
      Раджал осваивался быстро. Первым делом он воровато глянул вправо и влево, затем махнул рукой и позвал за собой мальчишек. Они выбежали из проулка как раз в тот момент, когда старики, исполнявшие "танец обреченных" отвлекли внимание стражников-уабинов. За считанные мгновения Раджал и его новые приятели затерялись в толпе, заполнившей площадь. На пыльной земле все еще кое-где темнели пятна крови. Галерея, обрамлявшая рынок, в одних местах просела, в других обуглилась, но базар уже снова шумел и был полон народа, словно город и не был захвачен врагами.
      Для торговцев, казалось, это ровным счетом никакого значения не имело, а уж для воришек - тем более. Где-то в другом месте, сопровождаемый Сыром и Губачом, Фаха Эджо "обрабатывал" прилавки, заваленные миткалем и муслином, батистом и шелком. Где-то неподалеку Прыщавый и Аист, словно вороны, кружились около лотков с украшениями. Только стражники-уабины сдерживали пыл воришек, но этих гордых мужчин в белых одеждах, восседавших на высоких черных конях, мало интересовали какие-то мальчишки-оборвыши. Уабины настороженно наблюдали за исполнителями "танца обреченных". Над рыночной площадью парил их странный бессловесный напев, перекрывая базарный гам.
      Время от времени сквозь просветы в толпе Раджал видел, как вертятся загадочные фигуры танцоров, как их коричневые босые ступни взбивают пыль.
      - Скоро они закончат танец! - поторопил Раджала Рыба.
      - Ага, надо поторопиться, - шепнул в ответ Раджал. - За работу!
      Раджал немало повидал на своем веку, чтобы отбросить страх, но для многих на рыночной площади это было не так. Вскоре странных юродивых окружило плотное кольцо народа. Встревоженные и зачарованные зрелищем зеваки вряд ли могли почувствовать, что к их карманам или кошелькам, висящим на цепочках на поясе, тянутся чьи-то ловкие руки. Все быстрее и быстрее двигались танцоры, все быстрее били бубны. Взлетали и развевались длинные седые бороды танцующих стариков. Проворно сновали по карманам ловкие смуглые пальцы воришек.
      Вертясь и притоптывая, блаженные вдруг перестали завывать без слов и завели странную, безумную песню:
      Все мечты - миражи,
      Все дела - миражи,
      Растворяется все в поднебесье!
      От весны до весны
      Зазеркальные сны
      Растворяется все в поднебесье!
      И волшебный кристалл,
      Тот, что ярко сверкал,
      Тот, что тьму разгонял,
      Растворился, пропал!
      Все, что видим вокруг,
      Все, что сбудется вдруг,
      Растворяется все в поднебесье!
      Если бы Раджал слушал повнимательнее, его, пожалуй, испугали бы слова этой песни. Но Раджал был очень занят: он пытался незаметно вытянуть зажатый у одной из засмотревшихся на танцоров женщин под мышкой рулон красного репса. Раджал наморщил лоб, до боли закусил губу. Но даже сейчас, в такой ответственный момент, внутренний голос, не умолкая, твердил ему: "Что же ты делаешь? Зачем воруешь? Зачем связался с этими подлыми, низкими грабителями?" Раджал мог ответить этому голосу одно: все казалось ему нереальным. С тех пор как он потерял кристалл, он словно перешел в другой мир - мир иллюзий. Он находился вне реальности, и жизнь его могла стать настоящей только тогда, когда он снова сожмет в руке мешочек с драгоценной ношей.
      Но как это могло сбыться?
      Полководец вперед